Дневник 15 июля-16 декабря 1908 года
15 июля.
По поводу революционного движения в Турции и Персии Лев Николаевич сказал вчера:
— Чувствуется, что это кризис всемирный.
«ничего не понимает» в музыке. «А должно быть, это великое наслаждение», — прибавил он.
— Наслаждение —- это слово сюда не подходит,— сказал Лев Николаевич.— Музыка производит сильное действие, но только не наслаждение. Как это выразить?.. Никак не подберешь такого слова…
27 июля.
Разговаривая вчера вечером с гостями о музыкантах, Софья Андреевна сказала о Рубинштейне, что он не скучал целыми вечерами аккомпанировать детям, и прибавила: «Все гении так просты». Я привел еще Пушкина как пример скромности и простоты выдающихся людей. Лев Николаевич услыхал наш разговор и сказал:
— Главное тут то, что все выдающиеся люди всегда смиренны, низкого о себе мнения, им кажется, что они ничто. Это оттого, что они видят всегда идеал, и в сравнении с идеалом то, что они имеют, им кажется ничтожным.
Вчера вечером играли: Сибор (скрипка) и Гольденвейзер (фортепьяно). Сегодня за обедом Лев Николаевич сказал:
— А я предпочитаю фортепьяно скрипке: в игре на скрипке более прямое воздействие на нервы. Также и в пении.
7 сентября.
Один из основателей «Общества мира» прислал Софье Андреевне письмо, спрашивая, какого мнения об этом обществе держится Лев Николаевич. Я сказал, что мне кажется, что Льву Николаевичу легко будет ответить на этот вопрос, потому что общество это по своим задачам — самое обыкновенное, как все подобные, уже довольно многочисленные общества. Лев Николаевич сказал на эти мои слова:
— Ответить легко в том смысле, что это — очень легкомысленное отношение к таким важным вопросам.
9 сентября.
Вчера Лев Николаевич сказал:
— Я недавно перечитывал Пушкина. Как это полезно! Все дело в том, что такие писатели, как Пушкин и некоторые другие, может быть и я в том числе, старались вложить в то, что они писали, все, что они могли. А теперешние писатели просто швыряются сюжетами, словами, сравнениями, бросают их как попало.
10 сентября.
— Надо стараться довести свою мысль до такой степени простоты, точности и ясности, чтобы всякий, кто прочтет, сказал бы: «Только-то? Да ведь это так просто!» А для этого нужно огромное напряжение и труд.
Сегодня был рабочий, принесший Льву Николаевичу на суд свои стихи и прозу. Когда он ушел, Лев Николаевич сказал мне:
— Бедный человек этот! Он уверен, что у него есть талант. И в самом деле, у него есть некоторый талант, умение выразить словами, описать то, что он видит. Но он не понимает того, что талант не в этом, а в том, чтобы выразить что-нибудь свое, новое, оригинальное. И оно есть в каждом человеке. Я никак не могу так смотреть на мир, как вы смотрите. И если вы мне расскажете, как вы смотрите, покажете мне ваше окошечко, я буду очень благодарен.
Вчера получен юбилейный номер «Уссурийской молвы», в котором помещена статья о Льве Николаевиче и снимок с него, на котором он снят в поддевке, в одежде странника, с сумкой за плечами. Лев Николаевич внимательно посмотрел на этот снимок и сказал мне тихим, задумчивым, грустным голосом:
— Как хорошо бы, кабы Лев Николаевич был таким!
4 октября.
Был разговор о современных писателях. Лев Николаевич сказал:
— Эта бойкость пера совершенно несовместима с серьезностью мысли.
7 октября.
По поводу того, что рассказывали о случившемся на днях нечаянном самоубийстве мужика в ближней деревне и обычных причитаниях родственников умершего, Лев Николаевич сказал:
— Удивительна в русском народе эта некоторая театральность в выражениях печали, преувеличенность… Это и в письмах сказывается: «Сердце мое обливается кровью»… Удивительно, как соединяется простота языка с этой театральностью.
25 октября.
«Круге чтения»:
— Короткие мысли тем хороши, что они заставляют серьезного читателя самого думать. Мне этим некоторые мои длинные не нравятся: слишком в них все разжевано.
6 ноября.
Вдова А. И. Эртеля через В. Г. Черткова обратилась ко Льву Николаевичу с просьбой написать предисловие к издаваемому ею собранию сочинений ее мужа. Желая исполнить ее просьбу, Лев Николаевич перечитывает теперь роман Эртеля «Гарденины». Вчера он со свойственным ему необыкновенным мастерством читал вслух некоторые места из этого романа и восхищался схваченной в нем силой и образностью народного языка.
— Теперь никто так не напишет,— сказал Лев Николаевич. — Теперешние писатели, как Семенов, — они усваивают интеллигентный язык, а тот язык они забывают.
Лев Николаевич продолжает читать «Гардениных» и по-прежнему восхищается силой и образностью языка изображаемых в этом романе лиц. «Ни у кого такого языка нет»,— говорит он.
11 ноября.
Вчера Михаил Львович с Александрой Львовной играли на двух фортепьянах народные песни. Лев Николаевич остался очень доволен и сказал:
— Эта простая музыка гораздо сильнее действует. Там, у композиторов, я должен делать усилия, чтобы понять, а эта сама входит в душу. Когда я слышу подслащенные pianissimo, мне чувствуется в них искусственность. А когда я вижу искусственность, я остаюсь холоден, музыка на меня не действует. Во всем важно чувство меры. Нужно найти ту точку, на которой это будет хорошо. И эта точка бесконечно малая.
— И лучше не доделать, чем переделать,— заметил М. С. Сухотин.
— Да, да, да,— согласился Лев Николаевич.— Потому что, если не доделано, то я сам дополню, а если переделано, то — шабаш.
26 ноября.
— Вы вот читаете Лескова,— сказал далее Лев Николаевич,— а я перечитываю Эртеля. Он гораздо талантливее Лескова, но у него гораздо меньше любви к народу, чем у Лескова. Он даже презирает народ. В художественном произведении видно отношение автора. В статье это можно скрыть, а здесь все выходит наружу…
Вчера за обедом П. И. Бирюков рассказывал о новой науке «педологии», занимающейся, между прочим, тем, что над детьми делают различные опыты, как, например, им дается уксус, и смотрят, какую гримасу они сделают, и т. п. Лев Николаевич сказал об этом приеме:
— Хотят без усилия мысли и даже без ума достигнуть тех результатов, которые достигаются умом.
Вчера вечером был разговор о декадентстве.
— Вот этот студент, — сказал Лев Николаевич,— который тут будет жить (гувернер внука Льва Николаевича),— я постараюсь с ним не спорить,— он прямо говорит, что «что ж декадентство? Декадентство — это исторический факт,— раз оно существует, оно необходимо». Это поразительно! Раз оно существует среди пятнадцати тысяч, то оно необходимо для всех ста пятидесяти миллионов!,,
— Какая смелость в употреблении образов! — сказал Лев Николаевич. — Это лишает слова их значения.
5 декабря.
Лев Николаевич высказал свое мнение относительно недавнего случая с графом Бобринским, который, говоря речь в публичном собрании, был остановлен квартальным.
— Квартальный приказал,— сказал Лев Николаевич,— и он замолчал. Я замолчу только тогда, когда зажмут мне рот…
Вчера у меня был урядник с объявлением постановления тульской администрации о запрещении мне выезда из Ясной Поляны. Когда я рассказал об этом Льву Николаевичу, он сказал:
— Я вчера думал, что бы мне такое сделать — начать ругать царя самыми скверными ругательствами, чтобы они наконец взялись за меня…
Я засмеялся и сказал, что и это едва ли подействует.
— Помните, Лев Николаевич,— сказал я,— как Михаил Сергеевич говорил, что если бы вы совершили террористический акт, тогда еще можно бы было спорить, взяли бы вас или нет; а за статьи, что бы вы ни писали, вас не будут преследовать.
— А главное,— возразил Лев Николаевич,— вчера у меня печень болела, а то ведь и этого не могу сделать. Мне дается carte blanche [1] их ругать, но было бы очень дурно, если бы я ею воспользовался.
[1]Свобода действия (франц.).