Лакшин В. Я.: Л. Н. Толстой (Краткая литературная энциклопедия. — 1971)

ТОЛСТО́Й, Лев Николаевич [28. VIII (9. IX). 1828, Ясная Поляна Крапивенского у. Тульской губ., ныне Щекинского р-на Тульской обл, — 7(20). XI. 1910, ст. Астапово Рязано-Уральской ж. д., ныне ст. Лев Толстой Липецкой обл.; похоронен в Ясной Поляне], граф, — рус. писатель. По происхождению принадлежал к древнейшим аристократич. фамилиям России. Первые упоминания о ветви рода Толстых — прямых предках писателя — относятся к 16 в. Пращур Т. — граф Петр Андреевич Толстой — был ближайшим сподвижником Петра I. Дед Т. по матери кн. Николай Сергеевич Волконский — генерал-аншеф при Екатерине II, удалившись от дел при Павле I, занялся благоустройством родового имения Ясная Поляна. Отец Т., граф Николай Ильич Толстой, участник Отечественной войны 1812—14, вышел в отставку в чине подполковника. Т. был четвертым сыном в семье. Мать, Мария Николаевна (урожд. Волконская), умерла, когда Т. не исполнилось еще и двух лет. Т. получил типичное для дворянской семьи домашнее воспитание под руководством Ф. И. Ресселя, а затем гувернера Сен-Тома. После внезапной смерти отца (1837) опекуншей малолетних Толстых стала их тетка А. И. Остен-Сакен. Большое участие в воспитании Т. принимала дальняя родственница — Т. А. Ергольская. В детские годы Т. пробовал писать стихи. Среди произв., оставивших в раннюю пору жизни сильное впечатление, Т. называл рус. и араб. сказки, былины, стихи А. С. Пушкина, библейскую историю Иосифа. В 1841 семья Толстых переехала в Казань, к новой опекунше П. И. Юшковой. В 1844, с трудом сдав вступит. экзамены, Т. поступил «своекоштным студентом» в Казанский ун-т по разряду арабско-тур. словесности с намерением стать дипломатом; в 1845 перешел на юридич. ф-т. В Казани Т. увлекся светской жизнью, балами, любительскими спектаклями. Тогда же у него впервые проявился серьезный интерес к философии, особенно к философии моральной. Любимым писателем становится Ж. Ж. Руссо. В юности Т. с увлечением читает Ч. Диккенса, Л. Стерна, Ф. Шиллера; большое впечатление произвели на него «Евгений Онегин» Пушкина, «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова, повести Н. В. Гоголя, Д. В. Григоровича, «Записки охотника» И. С. Тургенева.

В 1847, не окончив курса, Т. уволился из ун-та. В течение четырех лет он ищет новое поле деятельности: то пытается переустроить быт крестьян Ясной Поляны (лето 1847), то живет рассеянной светской жизнью в Москве (1848), то внезапно приезжает в Петербург сдавать экзамены на степень кандидата прав (весна 1849), то определяется на службу в Тульское губ. правление (осень 1849), но и в это время не столько служит, сколько увлекается музыкой. В 1851, спустившись на большой лодке по Волге до Астрахани, Т. отправился на Кавказ в станицу Старогладковскую — к месту воен. службы своего старшего брата Н. Н. Толстого«История вчерашнего дня» — попытка реалистич. анализа одного обычного дня. Дневник, к-рый Т. вел с 1847 до конца жизни, был первой его лит. школой. Сам метод скрупулезного самоизучения, уловления тайных движений души, так же как строгость предписываемых самому себе правил морали (т. н. «франклиновский журнал») — все это впервые явилось на страницах дневника молодого Т. как предвестие психологич. анализа и нравств. пафоса его творчества. Характерная для Т. автобиографичность мн. замыслов также рождается на основе дневника.

Два года уединенной жизни на Кавказе Т. считал необыкновенно значительной для своего духовного развития полосой. Написанная здесь повесть «Детство» (1851—52) получила одобрение Н. А. Некрасова. Это первое печатное произв. Т. опубл. под инициалами Л. Н. в журн. «Современник» (1852, № 9). Вместе с появившимися позднее повестями «Отрочество» (1852—54) и «Юность» (1855—57) «Детство» входило в обширный замысел автобиографич. романа «Четыре эпохи развития», последняя часть к-рого — «Молодость» — так и не была написала. В первых повестях Т. как бы перенес реалистич. принципы натуральной школы 40-х гг. — предметность, точность и последовательность описаний, характерные для «физиологического очерка», — в область исследования психологии, внутр. мира ребенка, подростка, затем юноши. Т. заявляет себя не просто лирич. поэтом детства, подвластным идиллич. воспоминаниям, но исследователем человеческой природы, желающим понять сокровенные законы, по каким движется сознание. Уже в «Детстве» Николенька Иртеньев учится преследовать всякую тень фальши, неискренности в чувстве (своем или чужом). В «Отрочестве» и «Юности» нарастают недовольство толстовского героя самим собой, рефлексия и самоанализ, смутное ощущение острых противоречий жизни и, наконец, характерное для Т. стремление найти какие-то общие правила поведения, практич. выводы — в преодолении внешнего идеала comme il faut, в жажде нравств. совершенствования. Психология ребенка для Т. — первый повод к исследованию «естественного человека», чуждого сословным привилегиям и близкого идеалам патриархальной чистоты и неиспорченности.

В 1851—53 Т. участвует в войне с горцами (сначала в качестве волонтера, затем — артиллерийского офицера), а в 1854 отправляется в Дунайскую армию. Вскоре после нач. Крымской войны его, по личной просьбе, переводят в Севастополь. В осажденном городе он сражается на знаменитом 4-м бастионе.

«Военный листок» (1854), сочиняет сатирич. «солдатские песни». Армейский быт и эпизоды войны дали Т. материал для его рассказов «Набег» (1852, опубл. 1853), «Рубка леса» (1853—55), а также художеств. очерков «Севастополь в декабре месяце», «Севастополь в мае», «Севастополь в августе 1855 года». Эти очерки, за к-рыми по традиции закрепилось назв. «Севастопольские рассказы» (1855), и в самом деле смело объединили документальный репортаж и сюжетное повествование. Беспощадно достоверной картиной войны они произвели огромное впечатление на рус. общество. В противовес официозным понятиям, Т. правдиво изобразил патриотизм солдат и лучшей части офицерства, а с др. стороны — карьеризм светских хлыщей, воюющих ради жалкого тщеславия и лицемерящих даже перед лицом смерти. Т. рассматривал Крымскую войну как оборонительную, и понятны ноты высокого патриотизма в его очерках. Но наряду с этим война предстала в его изображении как безобразная кровавая бойня, противная человеческой природе. Заключительные слова одного из «севастопольских рассказов», что единственным его героем является правда, стали девизом всей дальнейшей лит. деятельности писателя. Пытаясь определить своеобразие этой правды, Н. Г. Чернышевский проницательно указал на две характерные черты таланта Т. — «диалектику души», как особую форму психологич. анализа, и «непосредственную чистоту нравственного чувства» (см. Полн. собр. соч., т. 3, 1947, с. 423—31). Именно эти свойства, обогащаясь и видоизменяясь, сохранятся и в дальнейшем творчестве писателя.

В 1855 Т. приехал в Петербург, сблизился с литераторами — сотрудниками «Современника», познакомился с Некрасовым, Тургеневым, И. А. Гончаровым, Чернышевским и др. В новой для него лит. среде Т. поражает всех молодым задором, ненавистью к «фразе», самобытностью и резкой определенностью вкусов и суждений. Т. проходит необходимую для писателя школу лит. общения, оставаясь в то же время самим собой. Период 1856—62 — это пора поисков, проб, ошибок, творческих экспериментов. Ни в одной вещи этих лет Т. не повторяет себя даже в выборе жанра, всякий раз как бы испытывая новую форму, выбирая иной угол зрения. В эпоху подготовки реформы 1861, много размышляя над бедственным положением крепостных крестьян и даже пытаясь облегчить его в своей усадьбе «домашними средствами», Т. обращается к задуманной еще ранее большой работе «Роман русского помещика». Фрагмент этого незавершенного замысла — рассказ «Утро помещика» (1856), в к-ром Чернышевский впервые отметил у автора «мужицкий взгляд на вещи» (там же, т. 4, 1948, с. 682). Однако сам Т. во многом не разделял воззрения Чернышевского на иск-во как на общественно активное, тенденциозное творчество.

Вовлеченный в споры разночинно-демократического и либерального (А. В. Дружинин, П. В. Анненков и В. П. Боткин) крыла редакции журнала «Современник», Т. временно склоняется на сторону «бесценного триумвирата»: в их суждениях писателя привлекла проповедь «художественности» в противовес «дидактике». Но и от Дружинина с его «артистической теорией» самоценного «наслаждения красотой» Т. отличало признание роли «морального искусства», озабоченного существенными нравств. вопросами. Под влиянием кружка Дружинина написана повесть Т. «Альберт» (1857—58); рассказ о гениальном и «пропащем» музыканте по преимуществу иллюстрировал идею «избранничества», священного огня, вложенного в художника свыше.

«Люцерн» (1857), навеянный впечатлениями первой поездки Т. в Зап. Европу (1857). Чувство «социальной свободы» поразило Т. во Франции и Швейцарии по контрасту с крепостнич. Россией. Но он увидел и оборотную сторону зап. демократии и прогресса. Зрелище казни гильотиной на одной из площадей Парижа, при к-ром Т. присутствовал, свершило в душе его переворот. Бурж. лицемерие и эгоизм вызвали у Т. отвращение. В «Люцерне» обществ. темперамент Т., яростно атакующего бессердечие, черствость, социальную несправедливость, предвещает автора «Воскресения» и поздних публицистич. трактатов. Но здесь же видны в зародыше и противоречия будущего толстовского вероучения (отмеченная В. И. Лениным «...аппеляция к Всемирному Духу...» и т. п., см. Полн. собр. соч., 5 изд., т. 20, с. 101). Если «Люцерн» и написанный почти одновременно рассказ «Три смерти» (1858, опубл. 1859) были попыткой приступить к решению наиболее общих моральных и философских проблем, то роман «Семейное счастье» (1858—59) словно бы продолжал линию духовной автобиографии Т., начатую «Детством» и отразившуюся в замысле «Романа русского помещика». Посвященный на этот раз проблеме семьи и написанный от лица молодой девушки, роман (навеянный отношениями Т. с В. В. Арсеньевой, чуть было не ставшей его женой) воссоздал крушение идеала уединенного «счастливого мирка» семейной жизни. В финале романа зарождалась будущая толстовская концепция семейного долга женщины, добродетели и самопожертвования в браке. Роман (опубл. в 1859 в журн. «Русский вестник» М. Н. Каткова, что знаменовало отход Т. от «Современника») не имел заметного успеха у читателей.

В 50-е гг. Т. все время ищет новых путей творчества, раздумывает над словесным иск-вом. Он отмечает, что «интерес подробностей чувства» должен преобладать в совр. прозе над «интересом самих событий» сюжета, и в этом видит свое отличие от Пушкина. Одновременно Т. стремится совместить «мелочность», т. е. психологич. дробность наблюдений, детальность описаний, с «генерализацией», иначе сказать — с широким потоком историч. действия, морально-философским объяснением жизни. Тяготение к нар. теме, эпич. изображение действительности сказалось у Т. уже в повести «Казаки» (1853—63). На Кавказе, среди величавой природы и простых, чистых сердцем людей, герой повести — молодой дворянин Оленин — полнее сознает фальшь нравов светского общества и отрекается от лжи, в какой он прежде жил. Подобно тому как в «Детстве» критерием правды социального поведения служило наивное, но морально требовательное сознание ребенка, в «Казаках» таким критерием становятся природа и сознание человека, близкого природе, почти сливающегося с ней.

Неудовлетворенный своим творчеством, разочарованный светским и лит. кругом, Т. на рубеже 60-х гг. решил оставить лит-ру и обосновался в деревне. В 1859—1862 он много сил отдает основанной им в Ясной Поляне школе для крест. детей; изучает постановку педагогич. дела в России и за границей, куда в 1860—61 совершает новое большое путешествие; начинает издавать педагогич. журн. «» (1862). В годы крест. реформы Т. исполняет также обязанности мирового посредника Крапивенского у., разрешая тяжбы помещиков с крестьянами — как правило, в пользу последних. Выход из духовного кризиса конца 50-х гг. Т. нашел в сближении с народом, его интересами, нуждами, что непосредственно отразилось в рассказах из крест. жизни: «Тихон и Маланья» (1860—62, опубл. 1911), «Поликушка» (1861—63) и др. Вся логика идейных и творческих исканий Т. нач. 60-х гг. — стремление к изображению нар. характеров («Поликушка»), эпич. тон рассказа («Казаки»), попытки обратиться к истории для понимания современности (начало романа «Декабристы», 1860—61, опубл. 1884) — вела его к замыслу романа-эпопеи «Война и мир».

60-е гг. внешне небогаты событиями в жизни Т. В 1862 он совершает длительную поездку «на кумыс» в Самарские степи. Осенью того же года женится на дочери врача придворного ведомства Софье Андреевне Берс (1844—1919) и начинает жить патриархально и оседло в своей усадьбе как глава большой и все увеличивающейся семьи. Из событий этой поры заслуживает быть отмеченным эпизод выступления Т. в 1866 защитником на воен. суде над рядовым Шибуниным, к-рый ударил по лицу оскорбившего его офицера. Шибунин был расстрелян, несмотря на заступничество Т., и этот случай сыграл большую роль в формировании взглядов писателя — горячего обличителя суда и смертной казни. Однако 60-е гг. остались памятны для Т. прежде всего как пора уединенной и сосредоточенной работы, время наивысшего расцвета его худож. гения.

Роман «Война и мир» (1863—69, начало публикации — 1865) стал особым явлением в рус. и мировой лит-ре. В этом уникальном феномене иск-ва Т. сочетал форму психологич. романа с размахом и многофигурностью эпич. фрески. Обращение к историч. теме — эпохе войн с Наполеоном 1805—07 и 1812—14 — было, с одной стороны, уходом, отталкиванием от современности с ее злободневными обществ. вопросами, с др. стороны — новым возвращением к ней. Возражая своим романом демократам-шестидесятникам, споря с ними (сочувственное изображение патриархальной поместной жизни, скептич. отношение к вопросу об эмансипации женщины и т. п.), Т. в то же время отвечал на насущное стремление лит-ры 60-х гг. понять ход историч. развития, роль народа в решающие эпохи нац. жизни. В дневнике 1863 Т. записал: «Эпический род мне становится один естественен» (Полн. собр. соч., т. 48, 1952, с. 48), а уже на склоне лет сравнил «Войну и мир» с «Илиадой» и «Одиссеей» Гомера. Совр. эпопея возникла под пером Т. вопреки тому, что эпоха эпич. иск-ва в сер. 19 в., казалось, была далеко позади, а бурная современность 60-х гг. с ее острым классовым антагонизмом как бы не благоприятствовала эпосу. Лишь обращение к особому состоянию народного сознания в героич. пору 1812 года, когда перед лицом иноземного нашествия разные сословия и классы объединились в общем чувстве сопротивления врагу, могло дать почву для эпопеи. В свою очередь поэзия нац. общности находила себе поддержку в утопич. взгляде писателя, с любовью воссоздававшего жизнь дворянства нач. века.

«Не эпична» в романе лишь столичная аристократия, с ее внешним лоском и светскостью на франц. манер, прикрывающей пустоту, своекорыстие и лживость; она безнадежно далека от истоков жизни нации. В отчуждении от своего народа в пору грозных испытаний, выпавших на его долю, Т. видит гл. порок «призрачной» жизни петерб. светского круга. И, напротив, патриотизм Ростовых — мужество Николая, чистый юношеский порыв Пети, «живая жизнь», естественность, переполняющая Наташу (в деревне, на святках, и в горящей, оставляемой врагу Москве), — предстает частью общей стихии рус. нар. жизни. Развертывая полотна историч. событий, многолюдных собраний и пиршеств, рисуя поле битвы и площадь, заполненную народом, Т. умеет следить сразу за мн. действующими лицами, видеть и массу в целом, и составляющие ее отд. фигуры. На широком эпич. фоне столицы и усадьбы, придворных покоев и полей войны прочерчен путь осн. героев книги — Андрея Болконского и Пьера Безухова. Пережив различные искусы и увлечения (один — тщеславными помыслами, перспективами гос. реформаторства и военной карьеры, другой — кутежами, филантропией, масонством), князь Андрей и Пьер, каждый по-своему, открывают для себя простые, но важные истины. Война выжигает в душах героев все узкое, эгоистическое, мелкое и заставляет почувствовать свою общность с каждым солдатом, ополченцем, партизаном; при всей противоречивости духовных исканий Болконского и Безухова — исканий, не лишенных в конечном счете и нравственно-религ. оттенка, — гл. итогом в движении их судеб остается преодоление эгоизма и сословной замкнутости: от гордой единичности, субъективности герои приходят к сознанию своей сопричастности другим людям, народу. Нац. русские черты Т. видит в «скрытой теплоте патриотизма» (Собр. соч., т. 6, 1951, с. 214), отвращении к показной героике, в спокойной вере в справедливость. Внешняя непритязательность, скромное достоинство и глубокая внутр. серьезность, настоящее мужество — черты простых солдат, Тимохина, капитана Тушина. Но в том же духе изображены в «Войне и мире» и историч. деятели. Нар. мудрость Кутузова выступает еще ярче в сравнении с декоративным величием Наполеона, облик к-рого сатирически снижен. Если судьбы «частных» людей, таких, как князь Андрей и Пьер, Т. воспринимал как слагающие силы истории, отдавая должную дань и роли «бесконечно малых» участников историч. процесса, то признанные историч. фигуры он сводил с традиционного пьедестала, возвращал героев в реальную жизнь, показывал их в обыденной обстановке, где интересы минуты, личные слабости, пристрастия и привычки заслоняют порой интересы «вечности». По Толстому, сила Кутузова, в противоположность Наполеону, заключалась в его способности сполна учитывать объективный ход событий и в непосредств. свежести того нар. чувства, к-рое внушило ему уверенность в неизбежной погибели наполеоновского нашествия.

— все это определяет особый эпич. стиль «Войны и мира». Характерные для классич. эпоса понятия рока, судьбы заменяются у Т. понятием жизни в ее стихийном течении и разливе. Т. отвергает традиционное представление о «герое». Его героем в «Войне и мире» как бы становится сама жизнь, воспринятая в духе оптимистич. пантеизма: ее неторопливый ход, ее радости и горе, победы и неудачи, торжество ее вечного обновления. Писателя интересует бесконечное сплетение людских судеб в условиях войны и мира, молодости, зрелости и старости, в частной жизни и в жизни общей, «роевой». Стремясь осознать и воплотить естеств. ход жизни, Т. с особым вниманием останавливается на простых и вечных ее моментах (рождение — любовь — смерть), когда отступают в тень сословные, имуществ. и иные привилегии, а светская условность сметается, как шелуха, живым человеческим чувством. Мысль, психология в свою очередь занимают автора «Войны и мира» не как некое добавление к действию, мотивировка поступка или средство объяснения характера, а как самостоят. предмет худож. исследования. Сложная внутр. борьба, неожиданные разочарования и открытия, новые постижения мысли и новые сомнения — вот что неизменно сопутствует исканиям толстовских героев, создавая впечатление непрерывно идущего психич. процесса. Однако при всех психологич. нюансах, сдвигах и переменах «ядро» душевной жизни гл. героев остается неизменным — это стремление к правде, к справедливости, пробивающее себе путь сквозь инерцию жизни, обычаи среды, настроения минуты. В этом смысле исключение составляют лишь люди, мысль к-рых застыла в шаблонном лицемерии и самодовольстве (кружок Анны Павловны Шерер, Курагины, Берг). Они не способны к духовным переменам, и по отношению к ним Т. принимает тон иронии, изобличает их средствами психологич. сатиры.

В романе «Война и мир» сказались и очевидные противоречия мысли Т., его недоверие к теоретич. знанию, идеализация патриархального рассудка, особенно наглядная в худож. типе Платона Каратаева. Философские рассуждения автора о свободе и необходимости, о движущих силах историч. процесса отмечены чертами фатализма. Т. далек от понимания подлинного содержания законов необходимости в истории. Понятие свободы он также рассматривает как инстинктивную силу жизни, не подвластную разуму. Но в самой попытке объяснить процессы жизни, учитывая диалектич. соотношение свободы и необходимости, суммируя направление действия бесчисленных индивидуальных воль, Т. стоит несравненно выше совр. ему бурж. историков (таких, как А. Тьер), зачастую считавших «свободные» действия выдающейся личности гл. пружиной движения истории.

В нач. 70-х гг., ободренный успехом «Войны и мира», Т. задумывает новый историч. роман из эпохи Петра I, но вскоре оставляет его. Им снова овладевают педагогич. интересы, он пишет «Азбуку» (1871—72), а немного позднее «Новую азбуку» (1874—75), для к-рых сочиняет оригинальные рассказы и переложения сказок и басен, составившие четыре «Русские книги для чтения». На время Т. возвращается к преподаванию в яснополянской школе. Однако вскоре он начинает испытывать новые симптомы приближающегося душевного кризиса. Настроение его заметно меняется по сравнению с тем радостным, спокойным периодом жизни, когда писалась «Война и мир». Чувство тоски и страха смерти, впервые сильно пережитое им в 1869 в грязной гостинице в Арзамасе («арзамасский ужас»), все чаще возвращается к нему. При слабой власти над Т. традиционной церк. веры, с юных лет подтачиваемой в нем духом скептич. анализа, грозила рухнуть и такая коренная опора его оптимистич. идеализма, как надежда на личное бессмертие, бессмертие души. Жить без целостного понимания и оправдания своей жизни Т. не мог, а между тем, ввиду неизбежности смерти, становились зыбкими и требовали пересмотра все гл. ценности, входившие в прежнее понятие цели бытия. Острое ощущение явлений социального кризиса в 70-е гг., связанное с переходом России на новые бурж. пути развития, подкрепляло и усиливало кризис нравственно-филос. мировоззрения Т.

— романа «Анна Каренина» (1873—77, опубл. 1876—77). Подобно романам Тургенева и Достоевского, написанным в ту же пору, «Анна Каренина» — это остро проблемное произв., насыщенное приметами современности, вплоть до газетной «злобы дня». От 60-х к 70-м гг., от «Войны и мира» к «Анне Карениной» Т. все очевиднее терял надежду на возможность примирения интересов крестьянства и «совестливого» дворянства, на возвращение мечтаемой гармонии. Разочарование в реформах 60-х гг., не принесших ожидаемого социального мира, успокоения и благоденствия, Т. воспринял как доказательство тщеты любых социальных переворотов вообще. Он с тревогой следит за тем, как рушатся остатки патриархального уклада под натиском бурж. прогресса, как падают нравы, трещат семейные устои, вырождается аристократия, как непрактичные чудаки Облонские по дешевке перепродают родовые леса и угодья толстосумам Рябининым. Расшатан историч. оптимизм Толстого, но с тем большей силой ищет он опору и последнее прибежище в патриарх. нравах, в семье, и поэтому все, что касается любви Левина и Кити, их совм. жизни, уюта их дома, изображено в поэтич., теплых тонах. Попытки Левина, ищущего смысла жизни, разобраться в основах х-ва и обществ. устройства заводят его в тупик, а единственно несомненным благом — после всех кризисов личного чувства — остаются семейное счастье и наивная вера старика-крестьянина Фоканыча, к-рый «по душе живет, бога помнит».

В «Анне Карениной» параллельно развивается история трех семей: Карениных, Облонских и Левиных. Т. имел основание гордиться «архитектурой» романа: каждая из сюжетных линий, обладая своим независимым интересом, в то же время вплетается в общую нить раздумий писателя о судьбах семьи в совр. обществе.

Анна Каренина отдалась чувству жизни, презрела узы брака и оттого должна предстать перед высшим судом, на к-рый автор указует эпиграфом: «Мне отмщение и аз воздам». Однако при разбирательстве на этом суде должны быть приняты во внимание и свойства натуры героини и социальные условия, в к-рых она жила. В Анне есть темная, безуправная сила страсти, неподвластная ей самой и уже чреватая гибелью. Но Т. показывает и другое: юридич. и церк. законы, тысячи неписаных условий светской морали охраняют «святость» совр. брака. Эти законы и условия часто идут наперекор живому чувству, и нужны незаурядная сила натуры и духовная независимость, чтобы вступить с ними в спор. «Живая жизнь», бьющаяся в Анне, не находит себе естеств. выхода, наталкивается на обществ. лицемерие, и это кладет на образ героини сначала едва различимую, а потом и все более густую тень трагич. обреченности. Анна не в силах вести двойную, фальшивую жизнь. Трагедия обострена тем, что Вронский незаметно для себя оказывается во власти тех лицемерных «условий», от к-рых хочет освободиться Анна. Но и в ней самой нет той цельности, непосредственности живого чувства и презрения к «правилам» и «законам», какое было в юной Наташе Ростовой: Анну обременяет трагич. сознание своей вины.

В романе «Анна Каренина» у́же эпич. горизонты, меньше той простоты и ясности душевных движений, какие были свойственны героям «Войны и мира», и больше обостренной чувствительности, внутр. настороженности и тревоги, отражающей общую атмосферу зыбкости, противоречивости жизни. Герои нередко оказываются во власти предчувствий, недобрых снов, сумеречных состояний души. Характеры, изображенные в романе, требовали от автора едва ли не еще более утонченного и сложного, чем в «Войне и мире», психологич. письма. История любви Анны и Вронского поразительна тем, с какой глубоко жизненной постепенностью и неизбежностью показывает автор зарождение чувства, его движение, накал, высшую точку — и потом угасание, кризис, катастрофу. Т. обратил внимание на непрерывность чувств и мыслей в каждодневном душевном состоянии людей и сделал в своем иск-ве открытие, что важнейшие внутр. перемены совершаются исподволь: постепенно изживаются старые чувства, изнашиваются идеи и симпатии, нарождаются новые чувства, идеи и симпатии, а проявляет их часто мелочь, деталь, случай, кажущийся со стороны незначительным. Внутр. монолог, спор двух голосов в душе героя, передача внутр. состояния героя с помощью внешне нейтральной подробности — приемы, разрабатывавшиеся еще в раннем творчестве Т.,— в «Анне Карениной» использованы для воплощения «подводного течения» психич. жизни. «Анна Каренина» была во многом романом автобиографическим, романом-исканием, работая над к-рым, Т. сам уяснял себе свой взгляд на современность. Проблематика романа непосредственно подводила Т. к идейному «перелому» конца 70-х гг., к окончат. переходу на позиции патриархального крестьянства.

Новое миросозерцание Т. широко и полно выразилось в его произв. «Исповедь» (1879—80, опубл. 1884) и «В чем моя вера?» (1882—84). Вспоминая и передумывая свою жизнь, Т. приходит к выводу, что все существование высших слоев общества, с к-рыми он был связан происхождением, воспитанием и жизненным опытом, построено на ложных основах. Сознание тщеты жизни вообще, ее бессмысленности перед лицом неизбежной смерти приводит его к вере в бога. Социальные выводы, сделанные Т. из пережитого им духовного перелома, были столь же решительны. К характерной для него и прежде критике материалистич. и позитивистских теорий прогресса, к апологии наивного сознания добавляется теперь резкий протест против гос-ва и казенной церкви. До идейного перелома Т. не отделял себя от людей своего сословного круга, хотя и видел отношения социального неравенства, обнажал и критиковал их в своем творчестве. После перелома он ясно осознал свою личную враждебность всему укладу жизни «образованных классов». Т. изживает непоследовательность по отношению к дворянству, в лучшей части к-рого он прежде пытался найти патриархальные добродетели, и решительно выступает против привилегий и образа жизни своего класса, вскормленного крепостнич. традициями, развращенного буржуазностью, властью, бюрократией и опекаемого церковью. Свои новые социальные взгляды Т. ставил в связь с нравственно-религ. философией. Труды «Исследование догматического богословия» (1879—80) и «Соединение и перевод четырех евангелий» (1880—81) положили основу религ. стороне толстовского вероучения. Очищенное от вековых искажений и грубой церк. обрядовости, христ. учение в его обновленном виде должно было, по мысли Т., объединить людей идеями любви и всепрощения. Сторонник самой резкой и сокрушит. социальной критики, Т. вместе с тем выступил с проповедью непротивления злу насилием, считая единственно разумными средствами борьбы со злом его публичное обличение и пассивное неповиновение властям. Путь к грядущему обновлению человека и человечества он видел в индивидуальной духовной работе, нравств. усовершенствовании личности и отвергал значение политич. борьбы и революц. взрывов.

заметно охладевает к худож. работе и даже осуждает как барскую «забаву» свои прежние романы и повести. Он пробует заниматься физич. трудом, пашет, шьет себе сапоги, переходит на вегетарианскую пищу. Проявляет интерес к деятельности религ. сектантов, самобытных мыслителей и проповедников из нар. среды, таких, как В. К. Сютаев и Т. М. Бондарев. В то же время растет его недовольство привычным образом жизни близких. Семья Толстых проводит зимы в Москве, чтобы подросшие дети могли продолжать образование. Совершая прогулки по Москве, посещая трущобы, вроде знаменитого Хитрова рынка, участвуя в переписи населения 1882, Т. ближе знакомится с бытом гор. нищеты, остро воспринимает контрасты большого города. Его публицистич. работы «Так что же нам делать?» (1882—86) и «Рабство нашего времени» (1899—1900) дают резкую критику пороков совр. цивилизации, но выход из ее противоречий Т. видит по преимуществу в утопич. призывах к нравственно-религ. самовоспитанию. Поздние публицистич. трактаты Т., неся в себе все иллюзии и слабости толстовского вероучения, отличаются вместе с тем могучим напором социальной критики, энергией и вдохновенным темпераментом мысли, содержат в себе немало замечательно реальных сцен и картин, служащих автору опорой для публицистич. выводов. В свою очередь собственно худож. творчество писателя пропитывается публицистикой, прямыми обличениями неправого суда и совр. брака, землевладения и церкви, страстными обращениями к совести, разуму и достоинству людей. В повести «Смерть Ивана Ильича» (1884—86) Т. рассказывает историю жизни обыкновенного человека, заурядного судейского чиновника, целиком подчиненного понятиям и предрассудкам своей среды и всю жизнь прожившего «приятным и приличным» образом в заботе о служебной карьере, комфорте и деньгах, а на пороге смерти ощутившего бессмыслицу своей жизни. Полное одиночество и отчаянная горечь этой поздней самооценки подчеркнуты равнодушием и лицемерием близких и сослуживцев Ивана Ильича. Просветление души умирающего, символич. «свет», возникающий в последние минуты в его сознании, должны были, по мысли Т., воплощать идею религ. «спасения». Но эти иллюзии побеждал и заглушал трезвый психологич. реализм повести. Для нее характерен строгий лаконизм стиля, сжатость в изображении осн. моментов действия. Лишены всяких черт гротеска, но выразительны в своей обыденной типичности сатирич. детали повествования.

Повесть «Крейцерова соната» (1887—89, опубл. 1891) и примыкающую к ней по проблематике повесть «Дьявол» (1889—90, опубл. 1911) Т. посвятил теме чувственной любви, борьбы с плотью, к-рую призвано победить христ. начало любви, лишенное всякого своекорыстия. В безумной ревности Позднышева писатель видит одно лишь извращенное чувство собственности, себялюбивый эгоизм, а всю воссозданную им в повести семейную драму считает следствием нездоровых, распаленных страстей, подминающих под себя духовную жизнь человека. Т. ополчается против моральной распущенности своего круга, объявляя насквозь фальшивыми устои совр. брака. Вместе с тем он выступает против обществ. эмансипации женщины, а в «Послесловии» (1889—90) к «Крейцеровой сонате» приходит к реакц. и утопич. выводам, выдвигая в качестве идеала жизни полнейший аскетизм и безбрачие.

В 80-е гг. Т. начинает проявлять серьезный интерес к драматич. жанрам. Первые его опыты в области драматургии относятся к 60-м гг., когда была написана комедия «Зараженное семейство» (1864) — антинигилистич. сочинение, направленное против молодого поколения разночинцев. Получив скептич. отзыв А. Н. Островского, Т. воздержался от постановки комедии на сцене (опубл. лишь в 1928). Он вернулся к драматургии во 2-й пол. 80-х гг., написав две пьесы: драму «Власть тьмы» (1886) и комедию «Плоды просвещения» (1886—90, опубл. 1891). Различные по сюжету и жанру, эти пьесы тем не менее составили как бы дилогию, представив две стороны единой мысли автора. Это подчеркнуто и перекличкой названий: мужицкая, крест. темнота, «тьма» сопоставлена с барскими забавами спиритизмом — плодами просвещения«Власть тьмы» Т. изобличает тлетворное влияние гор. цивилизации на деревню. Близость «чугунки», гор. соблазны развращают крест. сына Никиту и, соединившись с вековой деревенской темнотой и жестокостью, ведут к цепи преступлений. Единственные светлые лица этой сумрачной по колориту драмы — старый солдат Митрич, девочка Анютка да косноязычный старик Аким, воплощение чистой, неиспорченной души крестьянина.

Подвергнув резкой субъективной переоценке драмы У. Шекспира, в к-рых Т. находил, в частности, упрощенность психологии («О Шекспире и о драме», 1903—04, опубл. 1906), писатель стремился к созданию самобытного стиля полнокровной нар. драмы. Драма «Власть тьмы» замечательна своим нар. языком, рельефно вылепленными характерами, суровым реализмом в изображении деревенского быта. В комедии «Плоды просвещения» с блестящей худож. фантазией изображена др. сторона социального конфликта: нравы большого барского дома, причуды его хозяев, пустые затеи праздности, нелепые и оскорбительные в свете мужицкой нужды и беды. Стремительная, эффектно развернутая интрига, сатирич. характеристики обитателей дома Звездинцевых, отточенные реплики принесли успех комедии.

вызваны к жизни т. н. «народные рассказы» 80-х гг. («Чем люди живы», «Свечка», «Два старика», «Много ли человеку земли нужно» и др.). Для жанра притчи, басни, сказки, к-рый стал разрабатывать Т., характерны энергичное действие, простой язык, ясная и недвусмысленная мораль. Нравоучительные по самому замыслу сочинения он поднимал порой до уровня худож. шедевров. Таков примыкающий к этому циклу, но далеко перерастающий его рамки рассказ «Хозяин и работник» (1894—95). В 90-е гг. Т. пытается теоретически обосновать свои взгляды на иск-во. Иск-во содержательное, посв. высшим человеческим и нравственно-религ. целям, Т. противопоставляет иск-ву упадочному, декадентскому. В трактате «Что такое искусство?» (1897—98) он выдвигает теорию «заражения» иск-вом (т. е. передачи раз испытанного чувства посредством движений, линий, красок, звуков, образов) и в этом видит основу эмоционального переживания читателя, зрителя, слушателя. В 1891 Т. публично отказывается от авторской собственности на все свои сочинения, написанные после 1880. Он деятельно поддерживает возникшее в 1884 изд-во «Посредник», руководимое его последователями и друзьями — В. Г. Чертковым и И. И. Горбуновым-Посадовым и ставившее целью распространение в народе книг, близких духу толстовского учения. Поскольку б. ч. сочинений Т. этого периода его жизни не могла быть напечатана в России по цензурным условиям или печаталась с большими купюрами, они издавались за границей, сначала в Женеве, затем в Лондоне, где по инициативе В. Г. Черткова было основано изд-во «Свободное слово». В 80—90-е гг. Т. проявляет значит. обществ. активность. В 1891, 1893 и 1898 участвует в помощи крестьянам голодающих губерний, организует бесплатные столовые, выступает с воззваниями и статьями о мерах борьбы с голодом. Во 2-й пол. 90-х гг. много сил отдает защите преследуемых пр-вом религ. сектантов — молокан и духоборов, содействует переезду духоборов в Канаду. В письмах к Александру III (1881) и позднее к Николаю II (1897—98, 1901—02) протестует против репрессий, произвола самодержавия. В связи с обличит. деятельностью Т. в придворных кругах возникают проекты его высылки или определения в сумасшедший дом. Этому помешали лишь растущее всемирное признание и авторитет Т. Начиная с 90-х гг. и в особенности в 1900-е гг. Ясная Поляна становится местом паломничества людей из разных уголков России и из др. стран, одним из крупнейших центров притяжения живых сил мировой культуры.

«Воскресение» (1889—99), сюжет к-рого возник на основе подлинного судебного дела. В поразительном стечении обстоятельств, когда молодой аристократ, виновный в трагедии некогда соблазненной им девушки, должен как присяжный заседатель решать в суде ее судьбу, выразился для Т. весь алогизм жизни, построенной на социальной несправедливости. Но этот сюжет исчерпан по существу в первых главах романа. После перелома в сознании героя и его решения жениться на Катюше Масловой история Нехлюдова начинает напоминать притчу о кающемся барине — «толстовце», в финале открывающем для себя свет простых истин Евангелия. Художественно более значительна и принципиально нова для Т. история «воскресения», духовного пробуждения Катюши Масловой. С замечательной творческой силой изображены в романе нравы и учреждения рус. действительности, длинная цепь «духовных биографий» людей, встречающихся Нехлюдову в его странствованиях по Руси — от петерб. придворных покоев и роскошных особняков до нищих деревень и пересыльных тюрем. Новый тип романа — социальной панорамы давал возможность писателю провести перед читателем вереницу лиц: адвокатов, сенаторов, судей, высших представителей администрации. Т. как бы прощупывает этих героев изнутри, старается вскрыть их образ мышления, чтобы тем вернее обличить неправду их жизни. Он обнажает саму механику фальши, указывает на обычные самооправдания и уловки нечистой совести. Всю силу своего обличения Т. направляет против обществ. узаконений и институтов — гос. власти, суда, церкви, привилегий дворянства, земельной собственности, денег, тюрем, проституции. Горячее обличение соединилось в романе с публицистич. проповедью, сатирич. изображение людей богатых и властвующих с симпатией к трудовым «низам». Художественно исследуя судьбы людей из нар. среды — ссыльных, крестьян, революционеров, Т. подчеркивал общее для всех них положение бесправия и угнетения, сковывающее духовные силы народа. Критика церковных обрядов в «Воскресении» была одной из причин отлучения Т. святейшим Синодом от православной церкви (1901).

В романе «Воскресение» и др. произв. 1890—1900-х гг. выявились нек-рые общие принципы мировосприятия и художественной выразительности, характерные для позднего Т. Писатель замечает, что в современном ему бюрократич. устройстве зло исходит, как правило, не от каких-то извергов или чудовищ порока, а от вполне обычных и, казалось бы, безобидных людей. Порядок вещей, обстоятельства действуют как бы помимо их воли, хотя никто иной, как люди, устанавливают и поддерживают этот порядок. Степень личной вины умаляется, когда ее разделяют между собой все лица, связанные в гос., судебной, обществ. системе круговой порукой, и это создает иллюзию, что «нет в мире виноватых» (так названа неоконч. повесть Т. 1909—10). Отчуждение, наблюдаемое Т. в совр. ему обществе, делает необычайно важной для него проблему личной нравств. ответственности — с муками совести, просветлением, моральным переворотом и, наконец, разрывом со своей средой. В худож. структуре произведения возникает тенденция к жанру обозрения, цепочке событий, соединяющей разнородные области жизни, захватывающей с каждым следующим эпизодом все новых и новых героев. Сюжет становится центробежным, развивается по принципу эстафеты. Крепкая причинная взаимосвязь людей и событий даже при слабой сюжетной связи позволяет исследовать все последствия действия или поступка (так построены «Воскресение»; «Хаджи-Мурат», 1896—1904, опубл. 1912; «Фальшивый купон», 1902—04, опубл. 1911; «Нет в мире виноватых», опубл. 1911). Типичным становится сюжет «ухода», резкого и коренного перелома в жизни, обращения к новой жизненной вере («Отец Сергий», 1890—1898, опубл. 1912; «Живой труп», 1900, опубл. 1911; «После бала», 1903, опубл. 1911; «Посмертные записки старца Федора Кузмича...», 1905, опубл. 1912). Характерной чертой позднего творчества Т., вытекающей прямо из его миросозерцания, является также изображение резких контрастов богатства и бедности, власти и бесправия. В сюжете этому служит непосредств. параллелизм контрастных картин (так построены, к примеру, рассказы 1900-х гг. «Ягоды», «Нечаянно», «Ходынка»). На склоне лет Т. проявляет интерес к жанру рассказа — в этом он близок к таким младшим современникам, как А. П. Чехов, И. А. Бунин, А. И. Куприн, М. Горький, разрабатывавшим малую повествоват. форму. С худож. точки зрения наивысшими достижениями Т. в последнее десятилетие его деятельности были опубл. посмертно повесть «Хаджи-Мурат» и драма «Живой труп». Обличая в «Хаджи-Мурате» в равной мере вост. и зап. деспотизм в лице Шамиля и Николая I, Т., словно бы вернувшись к воспоминаниям молодости поры «Казаков», воспел чистоту естеств., цельного человека и, вопреки непротивленч. философии, прославил мужество борьбы, силу сопротивления и любви к жизни. В пьесе «Живой труп» внимание писателя приковано к проблеме «ухода» от семьи и от среды, в к-рой «стыдно» жить Феде Протасову. Подобные автобиографич. мотивы характерны и для незавершенной пьесы «И свет во тьме светит» (1896—1900, опубл. 1930). В «Живом трупе» моральным проблемам несчастливой семейной жизни и т. п. Т. находит объяснение в социальном бытии героев, а в финале драмы резко обрушивается на вмешательство слепой и жестокой судебно-бюрократич. машины в душевную жизнь людей. «Живой труп» — свидетельство новых художеств. исканий Т., объективно близких чеховской драме; полемизируя с Чеховым-драматургом, Т., по существу, разрабатывал сходные приемы письма: психологический «второй план», многоголосье диалога и т. п.

В последнее десятилетие жизни Т. — признанный глава рус. лит-ры, защитник реалистич. направления от модных декадентских влияний. Он поддерживает личные отношения и сочувственно относится к таким писателям, как В. Г. Короленко, А. П. Чехов, М. Горький, с к-рыми особенно часто встречается в 1901—02 в Крыму. Продолжается и обществ. -публицистич. деятельность Т.: он выступает с воззваниями, пишет статьи, работает над книгой «Круг чтения», рассчитывая донести до широких слоев читателей высказывания мудрейших людей прошлых веков и свои суждения о жизни. Однако как раз в то время, когда «толстовство» получает широкую известность в качестве идейной доктрины, сам Т. испытывает колебания и сомнения в правоте своего учения. Ход событий в преддверии революции 1905—07 ставит перед серьезным испытанием патриарх. идеалы, подтверждая тем самым, что значение утопич. социализма «стоит в обратном отношении к историческому развитию» (эти слова К. Маркса Ленин напомнил в ст. «Л. Н. Толстой и его эпоха», см. Полн. собр. соч., 5 изд., т. 20, с. 103).

Всемирно известными выступлениями Т. -публициста стали его горячие протесты против смертной казни (статья «Не могу молчать», 1908).

«толстовцами» (во главе с В. Г. Чертковым), с одной стороны, и С. А. Толстой — с другой. Пытаясь привести свой образ жизни в согласие с убеждениями и тяготясь бытом помещичьей усадьбы, 28 окт. (10 ноября) 1910 Т. тайно ушел из Ясной Поляны, по дороге простудился и скончался в пути, на ст. Астапово. Смерть Т. потрясла Россию. В своем отклике на это событие Ленин отметил, что писатель «...сумел поставить в своих работах столько великих вопросов, сумел подняться до такой художественной силы, что его произведения заняли одно из первых мест в мировой художественной литературе» (там же, с. 19).

Творчество Т. знаменовало новый этап в развитии рус. и мирового реализма, перебросило мост между традициями классич. романа 19 в. и лит-рой 20 в. Новизна и мощь толстовского реализма стоят в непосредств. связи с демократич. корнями его иск-ва и его миросозерцания. Реализму Т. свойственны особая правдивость, откровенность тона, прямота и, вследствие этого, сокрушит. сила и резкость в обнажении социальных противоречий. Непосредств. эмоциональная заразительность образов и картин сочетается в толстовском творчестве с гибкой и острой мыслью, глубоким психологич. анализом, предельно искренним, но никогда не срывающимся в болезненную утонченность и нервность. Здоровый, полнокровный реализм Т. стремится к гармонии анализа и синтеза, тяготеет к целостному философскому осмыслению мира и всех отношений в нем, осознанию законов, по каким движется жизнь человека. Не доверяя сложившимся мнениям и предрассудкам, Т. на все хочет взглянуть заново и по-своему; отбрасывая разные виды лит. штампов, он строит свое иск-во лишь на том, что самолично видел, понял и угадал. Умение передать духовный рост личности, напряжение ищущей мысли, тревогу совести органически сочетается в его реализме с пластич. лепкой рельефных характеров, яркой словесной живописью в картинах быта, историч. и жанровых сценах.

Реализм Т., тесно связанный с нац. рус. традицией, развивший и закрепивший ее, несет в себе и огромное общечеловеческое содержание. Т. оказал заметное влияние на писателей разных стран мира нераздельностью своего творческого и человеческого облика. Он укоренил представление о писателе не как о литераторе только, но как о нац. деятеле, обществ. обличителе и проповеднике, неофициальном голосе народа в лит-ре и обществе. Традиции реализма Т., получившие поддержку в творчестве его младших современников — В. Г. Короленко, И. А. Бунина, А. И. Куприна, через посредство М. Горького были восприняты и усвоены молодой сов. лит-рой. Они до сих пор остаются для сов. писателей одними из наиболее важных и жизнеспособных традиций классич. наследия.

563

Начиная с 70-х гг. 19 в., когда благодаря горячим рекомендациям Тургенева Т. узнали во Франции, началась пора его широчайшей известности и влияния за рубежом. Талантом Т. восхищались Г. Флобер и Г. Мопассан. Р. Роллан и С. Цвейг посвятили его жизни и творчеству свои книги. Т. Манн написал обширное исследование «Гёте и Толстой» (1923). Т. оказал огромное влияние на развитие европ. гуманизма, на защиту реалистич. традиций в мировой лит-ре в пору усиления в ней модернистских тенденций. А. Франс, Б. Шоу, Дж. Голсуорси и Г. Гауптман признавали огромный нравственный и худож. авторитет великого рус. писателя. Традиции Т. оказали заметное воздействие на развитие англ., франц., нем. лит-р, на слав. и вост. лит-ры. Во Франции Ф. Мориак и Р. Мартен дю Гар, в США Э. Хемингуэй и Т. Вулф, в Швеции А. Стриндберг и А. Лундквист, в Австрии Р. М. Рильке, в Румынии М. Садовяну и Ч. Петреску, в Венгрии Л. Немет, в Польше Э. Ожешко, Б. Прус, Я. Ивашкевич, в Болгарии И. Вазов и Л. Стоянов, в Китае Лао Шэ, в Японии Токутоми Рока, в Чехословакии М. Пуйманова — каждый по-своему испытал на себе влияние творчества Т. и в своих книгах, статьях, выступлениях отдал дань уважения его гению. Велико было воздействие Т. на культуру Индии и на деятельность М. Ганди. Произведения Т. неоднократно экранизировались и инсценировались в СССР и за рубежом.

Написанные с реакц. обществ. -лит. позиций книги Д. С. Мережковского «Л. Толстой и Достоевский» (т. 1—2, 1901—02) и К. Н. Леонтьева о романах Т. (1890, изд. 1911) содержали тем не менее и нек-рые ценные наблюдения над образной системой и стилем писателя. Существенное значение для развития лит. науки имели статьи Г. В. Плеханова, В. Г. Короленко о Т., очерк М. Горького «Лев Толстой» (1919). После Великой Октябрьской социалистич. революции интерес к наследию Т. заметно усилился. В 20-е гг. широко публиковались новые материалы, многочисл. воспоминания о Т. В изучение худож. мастерства писателя ощутимый вклад внесла формальная школа (В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум). Однако эти работы, как и работы социологич. направления (И. Н. Кубиков, Л. И. Аксельрод-Ортодокс и др.), страдали односторонностью.

Статьи В. И. Ленина о Т. (1908—11), впервые собранные воедино в 1924 и затем неоднократно переизданные, оказали решающее влияние на развитие толстоведения в СССР. Ленин раскрыл теснейшую связь противоречий в учении и творчестве Т. с противоречивой психологией рус. пореформенного крестьянства и в этом смысле определил его значение как «зеркала русской революции». Теория отражения, получившая обоснование в ленинском анализе творчества писателя, марксистский взгляд на источник противоречий в мировоззрении Т. стали методологич. основой исследований сов. авторов.

Этапным для лит. науки было издание Полного (юбилейного) собр. соч. Т. в 90 тт. (1928—58), включившего в читательский и науч. обиход много новых худож. текстов, писем и дневников Т. В 30-е гг. появились основанные на тщательном изучении текстов новые исследования о мастерстве Т., о творч. истории его произведений (Н. К. Гудзий, Л. М. Мышковская и др.). Особенно плодотворно развивалось сов. толстоведение за последние 20 лет. Вышли в свет фундаментальные биографич. труды Н. Н. Гусева, текстологич. исследования В. А. Жданова и Э. Е. Зайденшнур, монографич. работы о романах Т. «Война и мир» (С. Г. Бочаров, Г. В. Краснов, А. А. Сабуров) и «Анна Каренина» (Э. Г. Бабаев). Проблемам реализма Т. и худож. стиля писателя посв. книги и статьи Н. Н. Арденса, Я. С. Билинкиса, Б. И. Бурсова, Е. Н. Купреяновой, К. Н. Ломунова, Т. Л. Мотылевой, Л. Д. Опульской, М. Б. Храпченко, А. И. Шифмана и др. Сов. лит-ведение, имеющее за плечами богатый опыт рассмотрения различных частных аспектов и конкретных проблем в изучении Т., приступает к созданию больших обобщающих работ о его жизни и творчестве.

Соч.: Полн. собр. соч., т. 1—90 (юбилейное изд.), М. — Л., 1928—58; Собр. соч., т. 1—20, М., 1960—65.

Лит.: Ленин В. И., Лев Толстой, как зеркало русской революции, Полн. собр. соч., 5 изд., т. 17; , Л. Н. Толстой, там же, т. 20; , Не начало ли поворота?, там же; его же, Л. Н. Толстой и современное рабочее движение, там же; его же его же, Герои «оговорочки», там же; его же, Л. Н. Толстой и его эпоха, там же.

Переписка Л. Н. Толстого с А. А. Толстой. 1857—1903, СПБ, 1911; Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым. 1870—1894, СПБ, 1914; Письма Толстого и к Толстому, М. — Л., 1928; Толстая С. А., Дневники, ч. 1—4, М., 1928—36; ее же—1910, М. — Л., 1936; Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка. 1878—1906, Л., 1929; Островский А. Г., Молодой Толстой в записях современников, Л.; 1929; Муратов

—4, П. — М., 1917—23; Толстой и о Толстом. Новые материалы, сб. 1—4, М., 1924—28; Лев Толстой. 1828—1928. Сб. ст., М., 1928; Л. Н. Толстой, т. 1—2, М., 1938—48; Лит. наследство, т. 35—36, 37—38, 69 (кн. 1—2), 75 (кн. 1—2) [посвящены Толстому], М., 1939—65; Яснополянский сборник (6 выпусков), Тула, 1955—72.

Последние дни Л. Н. Толстого, СПБ, 1910; Маковицкий Д. П., Яснополянские записки. 1904—1910, в. 1—2, М., 1922—23; Чертков Сухотина-Толстая Т. Л., Друзья и гости Ясной Поляны, М., 1923; Гусев Толстая А., Отец, т. 1—2, Нью-Йорк, 1953; Булгаков В. Ф., Л. Н. Толстой в последний год его жизни, М., 1957; А. Б., Вблизи Толстого, М., 1959; Кузминская Т. А., Моя жизнь дома и в Ясной Поляне, 3 изд., Тула, 1960; Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников, 2 изд., т. 1—2, М., 1960; Толстой Толстой И. Л., Мои воспоминания, М., 1969; Русанов Г. А., А. Г., Воспоминания о Л. Н. Толстом. 1883—1901 гг., Воронеж, 1972.

Сергеенко П. А., Как живет и работает граф Л. Н. Толстой, 2 изд., М., 1908; Бирюков —4, М. — П., 1922—23; Родионов Н. С., Л. Н. Толстой в Москве, 2 изд., М., 1958; Гусев Н. Н., Л. Н. Толстой. Материалы к биографии, 1828—1855, М., 1954; то же, 1855—1869, М., 1957; то же, 1870—1881, М., 1963; то же, 1881—1885, М., 1970; Б., Уход и смерть Льва Толстого, М. — Л., 1960; Шкловский В. Б., Лев Толстой, 2 изд., М., 1967.

Осн. критич. лит-ра: —51; Писарев Д. И., Соч., т. 1, 3, 4, М., 1955—56; Горький Анненков П. В., Воспоминания и критич. очерки, т. 2, П., 1879; Дружинин А. В., Собр. соч., т. 7, СПБ, 1865; А. А., Собр. соч., в. 12, М., 1916; Страхов Н. Н., Критич. статьи об И. С. Тургеневе и Л. Н. Толстом, т. 1, СПБ, 1885; Михайловский —14; Овсянико-Куликовский Д. Н., Л. Н. Толстой, Собр. соч., т. 3, 5 изд., М. — П., 1923; Леонтьев К. Н., О романах графа Л. Н. Толстого. Анализ, стиль и веяние, М., 1911; В. В., Живая жизнь, Соч., т. 2, М., 1947; Л. П., Лермонтов и Л. Толстой, М., 1914; Алданов Аксельрод-Ортодокс Л. И., Л. Толстой, 2 изд., М., 1928; Луначарский А. В., О Толстом, М. — Л., 1928; В., Материал и стиль в романе Л. Толстого «Война и мир», М., [1928]; Квитко Д. Ю., Философия Толстого, 2 изд., М., 1930; Эйхенбаум —2, Л. — М., 1928—31; Гудзий Н. К., Как работал Л. Толстой, М., 1936; его же, Лев Толстой, 3 изд., М., 1960; Л. М., Принципы изображения человека в романах Л. Толстого, «Уч. зап. МГУ», 1946, в. 110, кн. 1; Бычков Купреянова ее же, Эстетика Л. Н. Толстого, М. — Л., 1966; Ломунов К. Н., Драматургия Л. Н. Толстого, М., 1956; В. А., Творч. история «Анны Карениной», М., 1957; его же, Творч. история романа Л. Н. Толстого «Воскресение», М., 1960; его же«Анны Карениной» к «Воскресению», [М., 1967]; его же, Последние книги Л. Н. Толстого, М., 1971; Мотылева Т. Л., О мировом значении Л. Н. Толстого, М., 1957; Л. Д., Нек-рые итоги текстологич. работы над Полным собранием сочинений Л. Н. Толстого, в сб.: Вопросы текстологии, М., 1957; Мышковская Л. М., Мастерство Л. Н. Толстого, М., 1958; Чичерин А. В., Возникновение романа-эпопеи, М., 1958; Билинкис Я. С., О творчестве Л. Н. Толстого, Л., 1959; Н. Е., Проза Л. Толстого, Оренбург, 1959; Сабуров А. А., «Война и мир» Л. Н. Толстого, М., 1959; Бурсов —1862, М., 1960; его же, Лев Толстой и рус. роман, М. — Л., 1963; Ковалев В. А., О стиле худож. прозы Л. Н. Толстого, М., 1960; А. И., Лев Толстой и Восток, М., 1960; Эйхенбаум Б. М., Л. Толстой. Семидесятые годы, Л., 1960; Арденс Бочаров С. Г., Роман Л. Толстого «Война и мир», М., 1963; Лакшин В., Толстой и Чехов, М., 1963; М. Б., Лев Толстой как художник, М., 1963; Краснов Г. В., Герой и народ. О романе Л. Толстого «Война и мир», М., 1964; Ермилов Зайденшнур Э. Е., «Война и мир» Л. Н. Толстого, М., 1966; Бабаев Э. Г., Роман Льва Толстого «Анна Каренина», Тула, 1968; М. А., [Статьи о Толстом], в его кн.: Лит. критика, 3 изд., М., 1971; Громов П., О стиле Льва Толстого, Л., 1971.

Сб-ки критич. лит-ры: —2, СПБ, М., 1899; Зелинский В. А., Рус. критич. лит-ра о произв. Л. Н. Толстого, 2 изд., ч. 1—8, М., 1898—1912; «Война и мир». Памяти Л. Толстого. [Сб., под ред. В. П. Обнинского, Т. И. Полнера], М., 1912; Толстой. 1850—1860. Материалы. Статьи, Л., 1927; Эстетика Л. Толстого, М., 1929; Л. Н. Толстой в рус. критике, 3 изд., М., 1960; Л. Н. Толстой. Сб. статей и материалов, М., 1951; Творчество Л. Н. Толстого. Сб. статей, М., 1954; Творчество Л. Н. Толстого. Сб. статей, М., 1959; Сб. статей о Л. Н. Толстом, Харьков, 1956; Л. Н. Толстой. Сб. статей. [Под ред. Н. К. Гудзия], в. 1—2, М., 1956—59; Л. Толстой. Материалы и публикации, [Тула], 1958; Толстой-художник, М., 1961; Толстой-редактор, М., 1965.

Заруб. лит-pa: Роллан Р., Жизнь Толстого, Собр. соч., т. 2, М., 1954; Меринг — Л., 1934; Левенфельд Р., Граф Л. Н. Толстой. Его жизнь, произведения и миросозерцание, М., 1897; Цабель Е., Граф Л. Н. Толстой, К., 1903; Vogüé E. M. de, Le roman russe, 4 éd., P., 1897; Du Bos Ch Gourfinkel ï sans tolstoïsme, P., [1946]; Boyer P., Chez Tolstoï, P., 1950; ïs S., Tolstoï en France, P., 1952; Gillès D., Tolstoï, P., [1959]; Weisbein ’évolution religieuse de Tolstoï, P., [1960]; Markovitch M., J. J. Rousseau et Tolstoï, P., 1928; Laffitte S., Léon Tolstoï et ses contemporains, P., [1960]; «Europe», 1928, № 67; 1960, № 379—380; «Les Nouvelles Littéraires», 1960, 15 dec.; нем. Freimark H., Tolstoj als Charakter, Wiesbaden, 1909; Kienitz W., Leo Tolstoi als Pädagoge, B., 1959; N., L. N. Tolstoi, Halle/S., 1960; Wedel «Krieg und Frieden», Wiesbaden, 1961; Seghers Über Tolstoi, über Dostojewskij, B., 1963; Böll H., [Nachwort], в кн.: Tolstoj L. N., Krieg und Frieden, Bd. 1—2, Münch., 1970; Maude A., The life of Tolstoy, v. 1, L., [1930]; Simmons E. J., Leo Tolstoy, v. 1—2, N. Y., 1960; G., Tolstoy or Dostoevsky. An essay in contrast, L., [1959]; Redpath T., Tolstoy, 2 ed., L., 1969; Miček венг. — Tolsztoj emlékkönyv, Bdpst, 1962; чешск. ý ého realismu u nás, Praha, 1960; словац. Zohlasov L. N., Tolstého na slovensku, Brat., 1960.

Битовт Ю. Ю., Граф Л. Толстой в лит-ре и иск-ве, М., 1903; Балухатый С. Д., О. А., Справочник по Толстому, М. — Л., 1928; Спиридонов —1870, М. — Л., 1933; Описание рукописей худож. произв. Л. Н. Толстого, М., 1955; Зайденшнур Серебровская Гусев Н. Н., Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого. 1828—1890, М., 1958; то же, [т. 2], 1891—1910, М., 1960; Худож. произв. Л. Н. Толстого в переводах на иностр. языки, М., 1961; Библиография лит-ры о Л. Н. Толстом. 1917—1958. [Сост. Н. Г. Шеляпина и др.], М., 1960; то же, 1959—1961, М., 1965;

В. Я. Лакшин.

Раздел сайта: