Маковицкий Д. П.: "Яснополянские записки"
1907 г. Сентябрь

1 сентября. Л. Н. получил две телеграммы: одну — от одесского гимназиста, просящего 300 р., чтобы мог учиться; другую — от литератора Тычинкина о 55-летнем юбилее писательства Л. Н. (будет 6 сентября). Об этом же самом Софья Андреевна получила открытку от Льва Львовича и заметила, что, должно быть, хотят праздновать и что ей надо готовить провизию¹.

Л. Н.: Тогда будут праздновать и 56-летие.

А Чертков добавил:

— Если их хорошо угостят, то и 57-летие.

Софья Андреевна показала и прочла свой ответ на открытку Льва Львовича. Упрекает русское общество, что оно не праздновало 50-летний юбилей. Когда читала о значении Л. Н., он сказал:

— Вот досталось мне!

Л. Н-чу странным кажется, что Софья Андреевна и Лев Львович переписываются на открытках о семейных делах. Вспомнил, что Н. Н. Страхов сказал ему: «Как же вы пишете ваши дорогие мне строки на открытке?»

Приехали Гольденвейзеры. Александр Борисович сказал Владимиру Григорьевичу, что ему (Черткову) досталось в «Русском слове». Владимир Григорьевич не хотел и говорить об этом. Потом сказал:

— Какое неуважение ко Льву Николаевичу!

Л. Н. рассказал содержание статьи: как Гоголь находился под влиянием отца Матвея, когда хотел сжечь свои писания, так Толстой находится под влиянием «узколобого»²...

Чертков: Религиозное отношение к жизни считают узким, а художественное — широким.

Л. Н.: Вся интеллигенция так. Это пошло от Белинского.

Чертков: Нет ничего глупее русской интеллигенции.

Л. Н. сказал что-то вроде того, что западная интеллигенция такая же.

Чертков: Но русский народ поумнее, так что глупость русской интеллигенции выделяется; у нее самомнение необыкновенное.

Л. Н.

А. Б. Гольденвейзер заговорил о Викторе Гюго, что он прожил 83 года. Л. Н. сказал, что старость его была хорошая, что помнит его стихи того времени: хорошие стихи, более или менее религиозные.

За чаем Николаева. Л. Н. дал ей прочесть часть письма Новикова, в котором он противопоставляет тяжелую жизнь крестьян богатой жизни господ и пишет, что раньше разделял христианские взгляды, а теперь пришел к убеждению, что христианство — одна фантазия, что всё — в экономических условиях, а наше дело — изменить их. Письмо сильное³.

Л. Н.: Когда читаешь письмо Новикова, думаешь, что все это правда, а оно неправда. Если хочешь быть христианином, то не пеняй, что нельзя воспитать в школах пятерых детей. А то поставишь так, что нельзя <не> быть христианином, а выставишь требования мирской жизни, первое <из которых> — семейная жизнь. Кто хочет жить по-христиански, не должен жениться.

Николаева: А танцоры могут быть христианами?

Л. Н.: В каждом положении можно приближаться к более христианской жизни. Письмо Новикова умное, <но> очень озлобленное.

Николаева: Как они работают! Например, теперь молотят и молотят без конца.

Л. Н.: Это весело. — И рассказал, как отдыхают при том: пока один сгребает, разговаривают, веселятся.

Николаева начала говорить, что при молотьбе на машине невесело. С этим Л. Н. согласился:

— На машине другое дело. Да. Николаева припоминала другие их занятия.

Л. Н.: Это все только радости. Их жизнь гораздо естественнее, нравственнее. И вам желаю в этом отношении такой жизни.

По поводу того, что крестьяне счастливее господ, Л. Н. сказал:

— Сегодня я встретил молочного брата Сережи.

Софья Андреевна: Он умер, ты его брата встретил. Помню, как я плакала, когда он умер.

Л. Н.: Он телятинский мужик, здоровый, свежий. Он, наверное, счастливее Сережи.

Л. Н.: Новиков пишет, что духовное развитие не может помочь этому делу (устранению экономического неустройства). Напротив, оно одно может помочь.

В письме, в котором Л. Н. отвечает Новикову, он пишет: «У вас есть отрицание предрассудков старой веры, а нет веры».

— Он мне всегда бывал тяжел. Он необыкновенно умен и всегда тяжел. С его точки зрения он не может...... 2* Помню, как ко мне в Москве пришел в комнату высокий взволнованный солдат, он был военным писарем. Он прочел мое «В чем моя вера?» и проповедовал в войсках отказ от воинской повинности. Его сослали в Ташкент, потом в Варшаву⁴.

В «Слове» приводится число жертв освободительного движения. С февраля 1905 г. — с I Думы до июня 1907 г. — роспуска II Думы убито, ранено, казнено 44020 человек. Из них убито 19144, ранено 20074 и казнено по суду и самосуду — 2381 человек (Кавказ — 7389, Прибалтийский край с Финляндией — 4929); пострадал больше всего народ, но и представители власти и капитала дали внушительную цифру в 8203 человека. В этом числе на долю войск и полиции приходится 3158 жертв, на тюремные власти — 112. Из высших властей пострадало 148 человек, из них четыре министра и члена Государственного совета и 83 губернатора и генерала.

В сентябрьском номере австрийского анархистского журнальчика «Der gerade Michel», издаваемого каменщиком, появление «Круга чтения» в немецком переводе оценено так: «Ein Aufklärungsbuch, das man nie genug lesen kann, nie man kein zweites in der Weltliteratur findet, enthaltend das beste von dem besten aller Zeiten und Völker»3*.

ТОЛСТОЙ ЗА ЧТЕНИЕМ

Ясная Поляна, 26 сентября 1907 г.

Рисунок (итал. карандаш) И. Е. Репина

2 сентября. Воскресенье. Л. Н. пополудни был у Чертковых, где было собрание и говорили молодые люди. Чертков втянул Л. Н. в разговор и Л. Н. им отвечал. Но он не любит говорить перед многими — а сглазу на глаз, с одним, двумя, тремя. Л. Н. не был доволен, что̀ там говорил.

Под вечер приехал брат П. А. Буланже, искать его. Павел Александрович написал три письма, что покончит с собой, и исчез. Он думает, что брат уже лишил себя жизни, т. к. поехал из Москвы к Туле, а, по газетам, около Серпухова найден труп бросившегося под поезд рабочего — может быть, это он. Л. Н. думает, что он уехал из дому, раздумает и опомнится. Он не совершит самоубийства, потому что он слабый, хороший и религиозный. Надо быть ограниченным, чтобы совершить.

— Дал бы бог, чтоб он опомнился¹, — сказал Л. Н.

Софья Андреевна взволнована делами с мужиками, которые не платят ей аренды и овес не возят. Вышло 36 человек косить и вязать овес, пришли к ним шесть. Стали им говорить — все бросили работать.

Л. Н. занимался с 7 до 9.15 «Кругом чтения», потом вышел к Д. Д. Оболенскому к чаю. Говорили о П. А. Буланже.

— Я надеюсь, что он <жив>, он человек слабого характера, — говорил Л. Н.

Д. Д. Оболенский говорил, что время, которое переживаем, склоняет к самоубийству, и стал перечислять знакомых, которые совершили самоубийство за последнее время.

Л. Н.: И это (желание самоубийства Буланже) в связи с современным возбуждением.

Л. Н. говорил о вчерашнем письме Новикова, что у него, и вообще у крестьян, как Л. Н. видел на сходке сегодня у Черткова, сознание увеличивающейся нужды народа.

— И как ей не быть? — продолжал Л. Н. — У Ермилина, яснополянского крестьянина, было четыре взрослых женатых сына, бабы — красавицы. Когда которая провинилась, сажал ее в подполье. Было пять троек, потом сыновья поделились. Их бабы нарожали детей. Потом и эти поделились — и по́ля стало меньше, и всего один работник в доме. Старые устои семейной жизни расшатались, а новые не установились, кроме — ходить в города, где заражаются революцией. 30 лет тому назад кто бы думал, что будем разбиты Японией, что крестьянин (Новиков) будет писать письмо без ошибки грамматической, ссылаться на Маркса — кстати, а не чтобы показать начитанность, и писать так сильно, дай бог, чтобы Меньшиков так писал.

Дмитрий Дмитриевич говорил о пожарах вокруг него и у него. Его два раза жгли. Его сестру — баронессу Фредерике — семь раз. У него сгорали два раза хозяйственные постройки. Что поджигали домашние — видно из того, что пожарные кишки были прорезаны. Говорят, что они мстят его арендатору. Он живет по-старому: никаких сторожей, а кругом отношение крестьян — все по-новому.

И Дмитрий Дмитриевич стал говорить про бессмысленные ужасы, которые творятся с той и с другой стороны.

Наступило молчание.

Л. Н.: Все хорошо, все хорошо! Это — growing pains4*. Как в жизни человека есть периоды болезненные, так и в жизни народов.

Дмитрий Дмитриевич: Но этого в Европе нигде нет.

Л. Н.: Разве у нас в двадцатом веке должно повторяться то, что там было в девятнадцатом?

Дмитрий Дмитриевич вспомнил, что в 1849 г. и в России что-то подобное было².

Разговор о социалистах, их Штутгартском съезде³.

Л. Н.: Они хотят из людей дурных сделать добродетельное общество.

Л. Н.: В каком восторге я! Какой восторг испытываю, особенно утром!

3 сентября. Утром уехал Д. Д. Оболенский и приехал Андрей Львович, пополудни приехал Н. Л. Оболенский. Приходили Эртель и Сытин с Чертковыми, Картушин, Досев, Гольденвейзер. Ночью вернулись Александра Львовна, Анна Ильинична, М. А. Маклакова и приехал Д. А. Кузминскяй.

Софья Андреевна волнуется, что парни деревенские, приехавшие с телегами к огороду воровать капусту, обстреливали ригу, куда спрятались сторожа, караулившие капусту. Сегодня то же5*. Софья Андреевна желала бы бросить все и уехать куда-либо в Москву жить, но не хочет попустить, хочет выдержать. Имела переговоры со старшиной и старостой. Они ничего «не могут» (не хотят) сделать: «Народ бастует».

Николай Леонидович подбадривает Софью Андреевну, хотя говорит ей, что мужики все-таки возьмут свое.

Софья Андреевна жаловалась Сытину, а он ей рассказал:

— У нас в мастерских та же история. Свои дела с рабочими. Они требуют, чтобы мы им отдали все; отношения с мастеровыми враждебные. Они бессердечные. Старые умеренны, но их мало. Молодежь хочет отнять все: мастерские. — Рассказал, как его типография горела, а пожарные не тушили.

Софья Андреевна за тем же круглым столом разговорилась с Эртелем о хозяйских делах. Эртель сказал ей:

— Я бы сбежал. Вам другого не остается. Сожгут вас.

: Я застраховала, — и, продолжая преувеличенно-черно рисовать отношения крестьян к ней, сказала, что она им теперь ничего не даст в аренду. Рожь посеяна, а они отказываются от других повинностей. По закону земля принадлежит ей, не должна с ними делиться, и т. д., и т. д. Но что делать?

Л. Н.: Отдай им.

Софья Андреевна: В аренду?

Л. Н.: Без аренды. Не в аренду, так.

На это Софья Андреевна и не ответила, презирая такой совет.

Софья Андреевна боится, что ее убьют, но и Эртель, и Николай Леонидович, и Андрей Львович — а Л. Н., разумеется, спокойнее всех — уверяют ее, что этого не сделают.

Андрей Львович рассказал про Люцерн, про железную дорогу, ведущую на гору Риги. Л. Н. рассказал, как он пешком шел на Риги и сказал, что так было лучше¹. Николай Леонидович говорил, какой грохот в туннелях на Риги; если бы туннели были подлиннее, то уши не вынесли бы, но ездят так, потому что так удобнее.

Л. Н.: Это эмблема всего прогресса: что удобнее, но удовольствия меньше. Это как дупелей машиной стрелять.

Вчера Л. Н. говорил (не помню к чему):

— Раньше объясняли себе так, что земля плоска и солнце кружится: восходит и заходит. И это объяснение удовлетворяло их. Теперь наше объяснение удовлетворяет нас. Но это объяснение не последнее.

Л. Н. разговорился у другого стола с Сытиным. Присели Чертков и я. Сытин говорил о невоздержанности рабочих и что власти боятся их, не выступают против них. За границей, где меньше полиции, чем у нас, больше порядка.

Л. Н.: Там престиж власти есть, а у нас разрушен.

— Слава богу! — сказал Владимир Григорьевич.

Сытин быстро повернул голову и с удивлением посмотрел на Владимира Григорьевича.

Софья Андреевна читала, главное Эртелю и Сытину, историю своей жизни.

Слышно было пение из комнаты Александры Львовны. Л. Н. с Чертковым пошли слушать и звали Картушина. Он не пошел. (Это ему грешное, мирское.)

Во время завтрака Л. Н. разговаривал с приехавшим Николаем Леонидовичем, который противоречил Л. Н-чу во всем, и это раздражало Л. Н., но он не выражал раздражения, а только перестал говорить. В прошлом и позапрошлом году Николай Леонидович был одним из тех редких людей, которые хорошо понимали Л. Н., и разделял его взгляды на церковь, государство, общественные задачи.

Репин спрашивает Юлию Ивановну, может ли он приехать в Ясную Поляну и когда.

— Я слышу Репина: «Что, Лев Николаевич, у меня таланта никакого нет, а терпение и терпение», — с доброй улыбкой сказал Л. Н., обращаясь к Юлии Ивановне.

Л. Н. говорил Владимиру Григорьевичу о том, что молодежь яснополянская имеет револьверы и что Андрей Львович хлопочет, чтобы их отняли.

— Могут ведь убить кого-нибудь, — сказал Л. Н., — можно предупредить.

После обеда Чертков прочел вслух Л. Н-чу письмо Моода.

Л. Н. (к Владимиру Григорьевичу): Теперь я вам скажу секрет. — И сказал Черткову, чтобы не строились в Телятинках. Во-первых, потому, что может скоро умереть; во-вторых, что Софья Андреевна не сочувствует этому. Софья Андреевна теперь раздражена. Если захочет в другое место уехать жить, он поедет с ней. Чертков ответил, что у них уголка, «дома» нет, и они хотят его построить вблизи Ясной, которая им дорога милыми людьми, и им кажется, что им следует лучше всего продолжать поддерживать связи с ними и жить вблизи места деятельности Л. Н-ча.

Потом Л. Н. говорил о письме своем к П. А. Столыпину, которое перестало быть секретом¹. Андрей Львович рассказал, что обедал с А. А. Столыпиным и тот ему сказал, что его брату письмо Л. Н. было очень приятно, но что он ошибается, если думает, что на него великие князья имеют влияние.

Л. Н.: Если не нашел другого что ответить, это самое последнее.

Владимир Григорьевич: Вы даже пишете — царь и великие князья (влияют на Столыпина). И что он не отвечает, сделает ли что?

Л. Н. сказал, что видно — ничего из этого не будет (т. е. из того, чтобы Столыпин подал проект единого налога). И что он теперь это дело кончил. «Сказал и спас душу свою»² и что у него есть другие, более серьезные дела.

Л. Н.: Я смотрел книжечку моих мыслей «о любви». Это вы составили? — спросил он Владимира Григорьевича. — Часть мне понравилась; вижу, что есть мне что сказать и что это нужно, а другую часть теперь бы иначе выразил³.

Л. Н.: Я утром вместо сада хотел пройтись по деревне, поговорить со встречными, с Тарасом. Но сперва у дома встретился с одним, а на дворе встретил шесть мужиков, разговаривающих с приказчиком. У них ночью забрали лошадей в саду. Они ко мне обратились, я им сказал, что я не хозяин, но сказал приказчику, чтобы мягче с ними поступал.

Софья Андреевна говорила, что Л. Н., думая, что у одного Резунова поймали лошадь, дал ему деньги для выкупа.

Вечером Николаев, Гольденвейзер и другие сидели около Л. Н., и он рассказал, что писал П. А. Столыпину и что тот ему не ответил. Потом написал его брату Александру, который Л. Н-ча любит, и спросил его, почему Петр Аркадьевич не отвечает⁴.

Л. Н. говорил, что теперь благоприятное время в России для осуществления проекта Генри Джорджа; пока есть община, есть и понятие того, что земля общая. Когда же земля разобьется на мелкие собственности, когда взойдут на тот путь, на котором находятся западные народы, тогда отсрочится возможность введения проекта Генри Джорджа на 300 лет. Если бы ввелось обложение ценности земли, тогда владелец 500 десятин земли, упрекаемый Новиковым, мог бы прямо смотреть ему в глаза, потому что он платил бы за пользование землей на общественные устройства, стало быть, и ему, Новикову.

земельные банки больше всех пострадают, удалось бы воспрепятствовать осуществлению такого закона влиянием на правящие сферы (Думу) и прессой на публику.

Л. Н. сказал на это, что если бы крестьянские депутаты в Думе захотели ввести «единый налог», капиталистам нельзя было бы остановить его.

— Столыпин — ему должно было бы быть лестно сделать такой огромной важности дело, — сказал Л. Н. — Но ему кажется важнее флот, миллиард на новый флот, чтобы оборониться от японцев...

Кто-то заметил, что А. А. Столыпин Андрею Львовичу сказал, что его брат — военный министр — против казней революционеров, но за это стоит Николай.

— Пока будут правительства, неосуществимо обложение по Генри Джорджу, так как ворота, которыми можно попасть в правители, так устроены, что проходят одни честолюбивые государственные люди, — сказал Л. Н. И дальше говорил, что читал сегодня «Слово» (Петербург). — Либеральная газета. Если бы правительство остановило печатание моих статей, это распоряжение им — либеральным журналистам — было бы на руку. Они могли бы лишний раз ругнуть правительство. Их полемика с другими газетами какая: они не вникают в доводы противника, но по своей программе огульно отвергают, что̀ он предлагает, и внушают свою политику (программу), а этим образом большое зло разводится.

Л. Н.: Сегодня получил ремингтонное ругательное письмо за статью «Не убий», вероятно, от черносотенца⁵.

Какой милый, терпеливый, жертвующий временем и вниманием, бывает Л. Н. со всеми гостями, и самыми тяжелыми и чуждыми ему. И какой услужливый: прохожим, ребятишкам яснополянским и окрестным, просящим книг, выносит их. Ему, часто усталому, приходится за ними ходить иногда по нескольку раз на второй этаж. Каждого в каждой мелочи старается удовлетворить.

5 сентября. Яснополянские крестьяне несколько дней как забастовали; пять-шесть настраивают, другие подчиняются. Ушли с работы и с тех пор не приходили; не платят аренды, пускают в сад лошадей, ночью с телегами приезжают к огороду за овощами, две ночи обстреливали (правда ли?) сторожей, полная распущенность. В эту ночь сторожа загнали десять лошадей в конюшню: утром оказалось их только пять; думают, что кучера выпустили остальных родным. Софья Андреевна вызвала стражников, чтобы отнять револьверы и ружья и напугать. Л. Н. был против того, но

Софья Андреевна с Андреем Львовичем телеграммой к губернатору просили стражников. Губернатор же телеграммой к исправнику поручил ему послать шесть стражников в Ясную Поляну. И они сегодня приехали, делали обыски на деревне и арестовали нескольких — кажется, троих. Двух из них за кражу теленка и еще чего-то у соседей-крестьян6*.

Л. Н. покоряется, Владимир Григорьевич возмущен.

Пополудни Л. Н. был у Анны Константиновны; говорил о Диме, что играть в лаун-теннис каждый день, когда люди работают, не должно, совестно. Можно по воскресеньям. Говорил про то, что происходит в Ясной, про распущенность молодежи. Шел садом, услышал в кустах мальчика, скверно ругающегося. Подошел к нему, это был 13-летний сын Ольги Матвеевой и двое меньших мальчиков, и уговаривал его, но он солгал, что он не ругался. И, когда Л. Н. сказал ему, не стыдно ли ему мальчишек, меньше его, он показал на младшего: «А этот меньше — и хуже меня ругается». — Л. Н-ча поразил наглый и спорящий тон.

Л. Н.: Этот тон ужасный, чувствуешь, что тут никакой восприимчивости нет; раньше этого не было: как стакан вверх дном поставленный, сколько ни льешь в него воды, в него не попадешь. Отношение к старикам изменилось, раньше их уважали. Православие, посты держались стариками, уважением к старикам. Теперь встретил старика; рассказал мне, что ехал верхом, мальчики выскочили и стали хлопать, чтобы испугать лошадь. Он упал, разбился, они хохочут.

Анна Константиновна со своей стороны рассказала, что̀ ее приводит в негодование. Л. Н. успокаивал: «Все к лучшему».

Л. Н. говорил о том, как мужики «нас» (господ) ненавидят. Бобринская (она была крестьянка) говорила мужу: «Если бы вы знали, как мы вас ненавидим!» И как лицемерят: «Век за вас молиться буду».

За обедом Л. Н. рассказал о молодом Малеванном, приехавшем сегодня ночью к Чертковым:

— Приятное впечатление произвел на меня: религиозный, скромный, серьезный и вполне свободный. — Дальше Л. Н. сказал, что Малеванный заговорил с ним о Христе, и он ему никакого особенного, исключительного места (значения) не придает, а как историческое лицо считает одним из лучших. Христос — только человек, приведший людей к сознанию, что они сыны божий. Малеванному не нужно никакой мистики для того, чтобы проникнуться этим и создать отношение к людям как к сынам божим, а другим еще нужна мистика.

Дима и Владимир Григорьевич с юмором рассказали, как приняли Малеванного за экспроприатора. Приехал с сестрой на извозчике ночью. Было очень темно, они взошли на веранду и топтались, шарили, ища дверей. Владимир Григорьевич вышел, как встал с постели, со свечой. Они (от неловкости) прятались за колонны. Владимир Григорьевич принял Малеванного за экспроприатора и стал его усовещать, что стыдно таким делом заниматься, и хотел принести ему книжек. Потом выяснилось. Попади они на людей других, пылких, у которых револьверы, ошибка могла трагически кончиться.

Вечером у Л. Н. школа. Пришли: Роман, Валек, Танечка Николаевы и один мальчик из деревни, и Л. Н. ими занялся. Они пришли и проститься — завтра уезжают. Л. Н. не отказал им в желании, минут 20 учил их в кабинете.

Потом приехал Клепацкий от «Голоса Москвы», сообщил, что стать» «Не убий никого» появится без пропусков¹.

Ясная Поляна, 11—14 сентября 1907 г.

Фотография В. Г. Черткова

«Приехала С. Н. Толстая с Верочкой... Л. Н. был очень рад Верочке: «Умница, самостоятельная, сердечная». — Записи от 11 и 16 сентября 1907 г.

Сегодня «Русские ведомости» телеграммой спрашивали — могут ли статью сократить? (т. е. опустить им не годящиеся места). Чертков решительно отказал.

Л. Н. с Николаевым о Генри Джордже и о том, что в Англии откопали нового предшественника Генри Джорджа, сочинения которого напечатаны были около 1850 г. и посланы на его средства всем членам парламента. Последствия никакого, и его забыли совершенно.

— Вы американцам перевели их взгляд с политической точки зрения на нравственную точку зрения, — сказал Николаев Л. Н-чу.

— Это главное, — сказал Л. Н.

Разговор перешел на политические темы. Л. Н. заметил:

— Министры Боголепов, Плеве были низменного типа; Сипягин, Святополк-Мирский — добродушного типа.

Л. Н.: Побороть недоброе чувство в себе, <следовать правилу> fais ce que tu dois... 7*, никаких планов себе не представлять. Самое ужасное творится людьми ради воображаемых последствий. А к чему приведут планы — нельзя предвидеть. Убийство французского короля привело к Наполеону. Что будет (себя исключаю — мне все равно) — будет к лучшему. Я поехал к Марии Александровне, застать Картушина. У него земля, хочет ее отдать общине. Община не может быть христианской, а нужно только стараться, как самому жить. «Будьте совершенны...»² <Начни только> работать над собой, увидишь, какая это работа: не останется тебе времени на устраивание общины. Она поглотит тебя всего, покопайся только в себе8*.

6 сентября. Был разговор о том, что под Ляояном победили, собственно, русские. Им бы сделать еще маленький напор, и японцы уступили бы, но русские стояли пассивно, как и японцы, и сами уступили, к изумлению японцев.

Л. Н.: Это всегда и при борьбе в обхват: напряжение до последних сил — и еще малое напряжение9*.

— Отдать все свои силы на свою внутреннюю работу.

— Знаю, что лучше, чем писать «Круг чтения», кротко относиться к людям.

— Желание воздействовать на других граничит с желанием славы людской, тут надо усилить (борьбу с этими желаниями).

— Желание жить в душах других людей — законно.

К Л. Н-чу приезжал ксендз, о котором он после сказал:

— Типический ксендз — стена, не пропускающая ничего.

— Молодые священники не верят, — сказал кто-то.

Л. Н.: Нельзя сказать, что это общее правило.

Л. Н. вспомнил старых священников, бывшего кочаковского, который сам пахал, обряды исполнял, как ремесленник. Он был недалекий. Это ему ничуть не мешало, потому что у него сомнения никакого не было.

Л. Н. посетил больную Анну Константиновну. После обеда приехали Иосиф Константинович, Малеванный (сын). Л. Н. позвал Малеванного в кабинет и с час с ним разговаривал. Потом позвал Иосифа Константиновича, потом вышли к чаю. Малеванный — 27-летний женатый сапожник, живет с родителями; разумный, добрый, приятный; лицом очень похож на отца. От мистицизма освободился. Говорил, что еще двое из его единомышленников очень желают видеть Л. Н-ча. Л. Н. ответил, что будет рад, если приедут.

Л. Н. получил письмо от А. А. Столыпина с вложенным письмецом к нему Петра Аркадьевича. Петр Аркадьевич извиняется, что не отвечал Л. Н-чу. «Я не хотел наскоро отвечать на его письмо, которое меня, конечно, заинтересовало и взволновало», «я напишу ему, когда мне станет это физически возможно сделать» и что теперь коротко пишет — хочет обдумать Генри Джорджа, но считает невозможным осуществление.

Л. Н. отыскал статью Абрикосова об Архангельском, хочет поправить ее. Рассказал Марии Алексеевне, кто такой был Архангельский, написавший «Кому служить?»¹. Служил ветеринарным фельдшером в земстве (где получал 100 р. месячного жалованья). Требовали от него, чтобы распоряжался скотом крестьян. Он отказался от места и стал приделывать к чайникам носики, этим кормился, потом часы чинил.

— Очень духовный человек был, — сказал Л. Н.

М. А. Маклакова заговорила об Ауэрбахе. Л. Н. рассказал коротко о свидании с ним:

— Толстяк, маленького роста, симпатичный. Мы шли мимо мальчика курящего. Ауэрбах вынул у него папиросу, отбросил и сказал: «Если ты увидишь, что мой сын курит, и ты с ним так поступи, и я буду тебе благодарен».

7 сентября. В 10 часов дня, проездом в Крапивну, заехал новый губернатор Кобеко к Толстым. Молчаливый толстяк, только раз по-детски улыбнулся. На него в Казани было два покушения. У деревни мужики встречали его хлебом-солью, с ними ласково разговаривал. Пополудни Л. Н. ездил к А. Е. Звегинцевой. У нее дочь Волконская. Они его обращали в патриотизм.

За обедом, пока Л. Н. не пришел, он всегда приходит на 10—15 минут позже — размолвка: Александра Львовна возмущена тем, что стражник под вязом спрашивал прохожих о паспортах и поймал одного беспаспортного. Спросила мать — будет ли это так продолжаться: «Разве папа̀ надо охранять стражниками? Как ему это тяжело! Если бы не папа̀, я бы сейчас уехала». Софья Андреевна возразила, что она держит стражников для своего спокойствия и для того, что могут обворовать дом — не крестьяне, а в Засеке живущие хулиганы. Андрей Львович поддержал мать и наговорил Александре Львовне, что «папа̀ легко отказаться от имущества и жить на готовом», — ставя ему это в упрек. Александра Львовна ушла от обеда.

Вечером были Владимир Григорьевич, Дима, Н. Д. Ростовцев, Гольденвейзеры. Шахматы. Гольденвейзер играл прелюдию (или этюд) Шопена: Л. Н-чу очень понравилось и спросил, много ли писал Шопен.

Гольденвейзер: Мало.

Л. Н.: Писать можно, когда мысли есть; Шопен, кажется, так писал, — а не садиться и на заказ писать.

Гольденвейзер, кажется, сказал, что Шопен был недоволен собой.

Л. Н.: Смирение — условие совершенства, пример — Пушкин.

— интересно, потом, по мере того, как поправляешь ее, перестает быть новой, интересной, теряет первую свежесть (с какой она была выражена) — портишь ее.

Принесли телеграмму от Леонида Андреева: просит разрешения приехать. Л. Н. молчал. Софья Андреевна сказала:

— Пускай приедет, надо ответить ему.

Л. Н. раздумывал — как ответить: «Приезжайте»? — нет. «Буду вам рад» — это не будет правда.

— Напишите, — обратился ко мне: «Милости просим»¹.

Гольденвейзер стал говорить, что Андреев в последнее время собой не доволен.

— Какого вы мнения о нем? — спросил он Л. Н-ча. — Читали «Красный смех»? Говорят, ужасное.

Л. Н.: Он был у меня (в Крыму). На меня никакого впечатления не произвел. «Красный смех» мне не понравился. На днях читал Chamfort, что актеры иногда нарочно грубо играют, подчеркивая грубые места, смотря по публике. Публика требует чепуху — Андреев ее требованиям отвечает, удовлетворяет ее.

Гольденвейзер спросил Л. Н-ча что-то о Тургеневе, потом о раздоре, который был между ними. Л. Н. не отвечал, ему как бы не хотелось об этом — больное место — говорить. Потом сказал:

— Тургенева с любовью вспоминаю.

— Был прекрасный человек, он тебя любил как писателя, сердечно относился, — сказала Софья Андреевна.

— Сердечных отношений, кроме (я не расслышал к кому), ни к кому не было. — Л. Н. говорил это мягко (а не так, как написано в заметке — с осуждением)².

Гольденвейзер заговорил об Афонском монастыре, что там очень практично все устроено, и как они эксплуатируют народ. Их кухарка получает оттуда письма, вещи из кипариса, разные масла от болезней. Она им переслала на поминки по покойным — матери, отцу и другим родным — по частям, что-то около 60 р., и все с большой радостью.

Л. Н.: У нее есть потребность жертвования — прекрасна с ее стороны. С их же стороны — самая ужасная эксплуатация, и во имя чего? Святейшего.

Гольденвейзеры простились, утром уезжают из Телятинок.

8 сентября. Я ездил с Андреем Львовичем в Таптыково. Заснувшему пастушку бык прободал глотку и помял его. Вернулся после полуночи, заблудился. Утром был у Л. Н. старик-пчеловод из Засеки, тесть лесничего, бывший переписчик у Л. Н., когда он писал «Войну и мир». (Рассказывал, что Л. Н. по комнате ходил, что-нибудь из глины лепил или выстругивал и диктовал.) Его посещал гимназист Чернов из Тулы с друзьями. Их около Кудеярова колодца арестовали, считают их соучастниками — убийцами людей Звегинцевой. Старика, ничего не подозревавшего, становой за «укрывательство» напугал судом. Пришел просить у Л. Н. защиты¹.

Вечером без гостей. Л. Н. не выходил. Л. Н. получил просительное письмо — 25 р. на обучение фехтованию. Хочет написать и напечатать письмо в газетах, чтобы к нему не обращались за денежными пособиями, что у него средств нет².

9 сентября. «Не убий никого» должно было появиться 8 сентября. Но «Слово» (Петербург) напечатало 7-го, и не целиком¹

Л. Н. пополудни был на сходке у Чертковых. Чертков прочел вслух неоконченный черновик «Прощания» с ходившими на сходку молодыми людьми. Л. Н. пишет в нем о соблазнах в жизни². Под вечер приехал доктор из Красноярска. Л. Н. спросил его:

— Вы революционер?

— Я сочувствую революции.

Приехал бывший священник тюремный, Троицкий, 60-летний из Тулы, который — Л. Н. не знает почему — приезжает к Л. Н., любит его, притом остается твердым православным³.

За обедом Л. Н. спросил у Софьи Андреевны пальто для нищего, который просит.

— Я понимаю этих нищих: кормиться могут, а как сапоги разобьются, платье износится, его завести не в силах, — сказал Л. Н.

Л. Н. спросил священника о его семье. Сын, окончивший семинарию, пошел на философский факультет, а дочь вышла замуж за окончившего семинарию, который мог бы идти в священники, но она желает, чтоб он был студентом — так и есть. Священнику чудно̀ иметь дочь за студентом (сирота без средств). «У самого сапоги протоптаны, а им (детям) не сапоги, а какие-то штиблеты, ботинки покупаешь», — сказал он.

Л. Н. спросил, не революционеры ли сын и зять? Священник перекрестился:

— Бог миловал, нет.

Когда встали от обеда, священник поискал икону перекреститься, но в углу ее не оказалось, и перекрестился на портрет монахини, заметив там крест. «Этот образ охраняет ваш дом», — сказал он. Л. Н. ответил, что это <изображение> считалось чудотворным и что его предок — показал на слепого Горчакова — похитил его в Никольском и привез сюда⁴. Со священником Л. Н. простился сердечно и сказал, что мило было ему его посещение.

Л. Н. сообщил мне о том, что «Не убий никого» не напечатали целиком; с неудовольствием и негодованием на газеты, и особенно на «Слово», сказал, что они, не сдержав условия напечатать целиком, поступили бесчестно, совсем так, как если бы не выполнили условия заплатить гонорар.

Л. Н. сегодня упал с лошади. Вороной задними ногами провалился на мостике. Кроме того, Л. Н. прозяб, в 7 часов ложился, в 11 пришел в халате и читал газеты.

10 сентября. Понедельник. Приехал 17-летний петербургский юноша, ученик Института путей сообщения, сотрудник «Руси» и «Товарища», с тем, чтобы видеть Л. Н., от которого он в восторге, и описать беседу с ним. Был председателем сходки 250 старост и выборных гимназистов. Был арестован по подозрению в соучастии в убийстве. (Он знал, что готовится, но не участвовал.) Он социалист, и теперь, когда надежда на осуществление социализма в России рухнула, ему не во что верить и ничего другого не остается, кроме пули в лоб. Отец-врач с женой не живет, и он живет отдельно от отца. В деревне никогда не был. Видя молотьбу, спросил: «Что это они колотят палками?»

— Вот кто пишет наши газеты! Он, как теперь не знает деревню, так 20 лет ее не будет знать, и все будет писать в газетах, — сказал Л. Н.

Л. Н-чу этот студент сказал комплимент: «Вы будете таким известным, как Маркс».

Он приехал, чтобы описать в газетах свое посещение Л. Н-ча. Л. Н. попросил его, чтобы не делал этого. Чертков спросил Л. Н., читал ли этот студент его последние сочинения?

Л. Н.

За обедом: Чертковы, Перна, И. К. Дитерихс, трое детей Е. К. Оболенской с учительницей. 19-летняя гимназистка очень умная, милая. Л. Н. спросил учительницу про ее занятия.

— Интересное. Мое любимое занятие — учить детей, — ответила она.

— А дисциплина у вас большая? Руки поднимают? Очень не люблю, когда руки поднимают.

За обедом и чаем Л. Н. о Марке Аврелии. Прочел вслух из него то, что помещено под 9 сентября в «Мыслях мудрых людей»¹.

— Это удивительная среда, — сказал Л. Н. — Подумаешь, что значит среда. Он думал, что говорит противоположное христианству, а говорил то же самое. Христиан преследовал, воевал. Сотоварищем взял Коммода и на него свалил управление. Как мы удивляемся Марку Аврелию, так в будущие века будут удивляться нашей жизни: как могли жить так и так писать и говорить.

Л. Н. просил Черткова достать ему в Англии хорошее исследование о Марке Аврелии².

Л. Н. говорил Черткову, что у него три работы, но сегодня совсем не писал — и ничего, доволен так.

С М. М. Клечковским Л. Н. говорил о воспитании:

— Воспитание — самому надо знать, как жить, чтоб учить других. А педагогика — это легкий способ преподавания знаний. Воспитывать может, кто сам знает, как жить. Каждый человек чувствует в себе божественное начало, не ограниченное ничем и, вместе с тем, ограниченное в себе. Дело воспитания (процесс жизни) — расширить божественное начало. А у нас учение — добиться медали, диплома, эгоистических целей добиваться.

Л. Н.: Я критически отношусь к просвещению, если просвещение в том, что мы преспокойно устраиваем университет, такую залу (показал на ту, в которой сидели) — консерваторию... это не просвещение... А в Америке еще хуже, чем в Европе.

Л. Н. сомневается: следует ли наслаждаться, забываться музыкой, романами (что он сам писал); он настолько испорчен, что может наслаждаться Шопеном, Бетховеном.

Просил Клечковского играть, и, когда тот сказал, что может только в четыре руки, сам Л. Н. сел и играл с ним Гайдна, потом Клечковский играл один. Л. Н-чу игра была, видимо, желанной потому, что он не должен был разговаривать, — устал.

Уезжала Софья Андреевна в Москву, просила меня смотреть, когда Л. Н. возвращается, и чтобы не простудился.

Л. Н. с Клечковским.

Клечковский: Смысл революции — принудить паразитов отречься от мнимых преимуществ.

Л. Н.: Праздная жизнь богатых полна соблазнов. Рабочие с детства работают, всегда чем-нибудь полезным заняты. Подпаски...... 10*

Клечковский говорил о своих детях, что они привыкают работать: убирают в комнатах, занимаются ремеслами.

Москву.

11 сентября. Приехала С. Н. Толстая с Верочкой и грудным ребенком. Л. Н. говорил с ней и не мог вспомнить что-то и заметил:

— Месяц-полтора тому назад я потерял память. Не могу вспомнить имена, кто здесь был.

Софья Николаевна хотела утешить его, что это, может быть, усталость.

Л. Н.: Я не жалею. Это свойство старости.

За обедом: Софья Николаевна с маленькой Верочкой, Александра Львовна, Юлия Ивановна, Д. А. Кузминский. Говорили о трех знакомых, коим оперировали почки. Одному из них вынули мнимотуберкулезную почку, и, оказалось, она зарубцевалась, не нужно было вынимать. У другого были камни в почках, у третьей — гидронефроз. Л. Н. сказал, что ему лучше думать, что он соломой набит, чем думать о том, какие органы, чем они могут заболеть, и что лучше не лечиться.

Вечером, часу в 11-м, Л. Н. пришел к чаю. Говорил, что читал статью «История христианских церквей», которую, по поручению Черткова, пишут Miss Mayo и Хирьяков. (Хирьяков — о русской церкви и сектах, дошел до Ивана Грозного.)

Л. Н.: Mayo читать скучно, пишет культурно-учено, останавливается на документах исторических, что̀ говорит за правдивость их, что̀ против... Хирьяков пишет хорошо¹.

Потом говорил с Софьей Николаевной о ее знакомых и о семейных делах.

Сегодня Чертков был два раза. Вечером с 7 до 9 приехал с Е. П. Кутелевой, горбатенькой фельдшерицей, которая помогала во время голода Л. Н. и потом продолжала работать в голодных местах: Рязанской, Самарской, Бессарабской, Воронежской губерниях. Симпатичная, энергичная, добрая. Л. Н. говорил, что получил просительные письма: об усыновлении, о помощи для поступления в школу журналистов, какая есть в Одессе. Последнее чуждо Л. Н-чу. Потом письмо сочувствующее, из которого видно, что, должно быть, газеты переврали, будто в Л. Н. стреляли (те, которые обстреливали сарай), и еще телеграмму получил по этому же поводу. Л. Н. просит губернатора отпустить трех арестованных в Ясной Поляне и сегодня написал ему об этом² (приходят просить матери), и завтра Александра Львовна свезет письмо в канцелярию губернатора.

12 сентября. С пополудни до 9 вечера был Чертков. Говорил, что получил письмо от Файнермана, сотрудника петербургской газеты «Слово». Редактор извиняется, что преждевременно напечатал «Не убий никого». Надули не только Л. Н-ча, но и все русские газеты. Чертков ответил, что с такой газетой больше нельзя иметь дела.

Л. Н. мне говорил, что получил две книги; одна — русского доктора о разврате — очень хорошая¹. Вступление уже хорошее: приходит мальчик 14-ти лет, бледный, говорит, что у него заразная болезнь. Врач думает, что это ему внушено, но он действительно заражен. Когда Л. Н. рассказывал это, у него слезы выступили на глазах. Дальше о проституции. Другая книга <!> «Selling Magazine» — об искусстве продавать, делать объявления, чтобы заинтересовать публику². Поручил мне 12-го числа каждого месяца посылать заключенным за отказ (от военной службы) Куртышу и Иконникову по 5 р. Вечером за чаем вспомнил еще раз и сказал Александре Львовне: «Если бы я умер, посылай им ты».

За обедом Л. Н. вспомнил о разговоре с Жихаревым; это прозвище принял на время Кузьмин (живущий с таким паспортом), который хочет странствовать. Л. Н. говорил ему, что любить надо в настоящем, а люди забывают настоящее ради будущего. Жихарев ответил, что у Ницше это сформулировано так: «Люби будущее, и за благо будущих людей можешь не любить в настоящем, жертвуй настоящим ради будущего».

Л. Н.: Это самое безнравственное, я как раз наоборот утверждаю.

Во время обеда приехала Александра Львовна из Тулы. Рассказала, что губернатор обещал выпустить одного сейчас, а о двоих тотчас же начать следствие, чтобы их тоже можно было выпустить. Был резок, сказал: «Как же быть, почему отпускать? Ведь графиня хотела попугать мужиков, потому приняты эти меры». Сказала, что в конторе у Зверева нашла место саратовскому учителю, который утром приходил к Л. Н. и теперь здесь ждет. Л. Н., не дообедавши, встал из-за стола и пошел вниз сообщить об этом учителю.

«Как он хорошо играет!» — приговаривал Л. Н.

Привезли почту из Тулы. Л. Н. смотрел с ужасом на эту кучу книг, журналов, писем, брошюр. Брал в руки, взвешивая: «Каково положение? Это все письма — штук 20» (столько было одних заказных)

Чертков искал и не нашел, что Л. Н. диктовал о Кросби³. Он составляет очерк его биографии и просил у Л. Н. письма Кросби к нему.

Л. Н. поперхнулся, как это часто с ним случается. Тут ни переговариваться, ни вызывать его на ответ, но Софья Андреевна всегда что-нибудь скажет, а сегодня Софья Николаевна и даже Юлия Ивановна. Л. Н., силясь ответить, побагровел и поземлел и долго не мог откашляться. Софья Николаевна подала ему воды напиться, Л. Н. попил, может быть, чтобы ей не отказать.

После нескольких минут Л. Н. сказал:

— Умереть хорошо бы! Ни писем, ни просителей, ни стражников. — Л. Н. только что рассказал, как выходил утром к учителю, у которого стражник спрашивал паспорт. Л. Н. сказал ему и помощнику станового, чтобы этого не делать. Помощник станового грубовато ответил, что графиня желает быть огражденной от подозрительных людей, как же им не смотреть паспорта, они должны.

Дима хочет завтра в Тулу. Отец отговаривал его. Александра Львовна рассказывала, кого видели в Чернышёвской гостинице. Л. Н. вспомнил, что он в молодости ездил в Тулу раз в один — три месяца, а теперь (его сыновья, молодежь) ездят так часто.

— Удивляюсь, — сказал он, — почему ездят в Тулу. Просто от скуки. Средство развлечь свою скуку.

Вечером за чаем Л. Н. разговаривал с Софьей Николаевной. Она говорила про Илью Львовича, который стал служить в земельном банке в Саратове, как скромно живет: квартира и стол за 40 р. «Это ему к чести служит», — заметил Л. Н. И пишет, что чуть не прислал девушку, дочь саратовского священника, которая хочет учиться, за советом к Л. Н.

Л. Н., увидев в альбоме Митечки, что̀ ему написал давно, сказал:

— Удивительно, как долблю 20 лет все одно и то же — и успеха не видать. Приятно, что все точно то же. Можно было с тех пор и умереть, нечего больше сказать.

Л. Н. прочел кучу писем, из них было только одно приятное. По поводу его сказал, что приятно сознавать, что ты кому-нибудь нужен.

Горбунов прислал Розеггера: «Яков Последний» по-русски, а четыре тома (II—V) по-немецки⁴.

Л. Н. (мне): Какой вы хмурый! Мне кажется, что я виноват в чем-то перед вами.

Я: Сохрани бог!

Л. Н.: Вы никогда свою жизнь не высказываете. Приятно было бы общение.

13 сентября. Четверг. Днем Чертков. Вечером: Чертков, М. В. Булыгин, Кузьмин, Досев, Гусев, Перна, С. Н. Толстая, Н. П. Иванова, Юлия Ивановна. Cercle11*. Л. Н. говорил о Конфуции, что он был оппортунист, прилаживался к правительству. Рассказывал о его встрече с Лао-тзе; Лао-тзе был глубже. Чертков спросил Л. Н-ча о том, что он раньше говорил, что у Конфуция нет бога. Л. Н. сказал, что он читал так, но что понятие бога у Конфуция есть: называется Небом, Разумом Неба.

14 сентября. ¹. Когда Л. Н. верхом уезжал, провожавшие его стояли на балконе: Анна Константиновна, Н. Д. Ростовцев с дочерью Марией, И. К. Дитерихс, Кузьмин, Досев, Перна, Дима, Анна Григорьевна, Гусев, А. П. Иванов, Ваня (кучер Чертковых), смотрели, как Л. Н. сел на лошадь и шагом удалялся, еще с пути послав привет рукой. Стояли неподвижно; тишина была такая, как когда Мария Львовна умирала, и присутствовавшие на балконе деревенские не шевелились, и им передалось общее настроение. Все прощавшиеся думали — не в последний ли раз видим Л. Н-ча. Солнце западало против нас, было ясно, холодно, тишина кругом.

Потом Чертков прочел деревенской молодежи, сошедшейся последний раз у него, «Прощание» Л. Н.

16 сентября. Утром приехала Татьяна Львовна с Танечкой. Л. Н. очень рад им. Вчера говорил о том, как Таня дожидалась ребенка, наконец есть, а она в таком возрасте, что больше, вероятно, детей у нее не будет. Как она от природы нежна — его любит всей душой! Как он (Л. Н.) ее понимает!

И. Е. РЕПИН

Ясная Поляна, 23 сентября 1907 г.

Фотография С. А. Толстой с автографической подписью художника:

«23 сент. 1907 г. Илья Репин. Ясная Поляна».
Под вечер приехал и Е. Репин... Восторженным, радостным взглядом смотрел на Л. Н. Улыбка (смеется по-детски) не сходила с его лица». — Запись от 21 сентября 1907 г.

Софья Андреевна заметила, что Таня трясется за Танечку, готовится к тому, что может ее потерять.

Л. Н. дал мне статью А. Я. Колесниченко «Как же человек-то?» и поручил ответить ему, что сожалеет, что он ее писал¹. Пожалел, что у Колесниченко страсть к писательству: «Как нехорошо — эта страсть к писательству!»

Я думаю, что в этом случае Л. Н. ошибся. Вероятно, очень бегло просмотрел. Рассказ написан очень талантливо, и тема хороша. Во время приезда поезда на станцию, на первом пути маневрирует паровоз, жертва человеческая. Мне Л. Н. сказал:

— Вам бы надо написать об этих железных дорогах. Если это факты неопровержимые, по-моему, вам бы надо написать. (О казнокрадстве на

Привислинских железных дорогах, о чем я вчера рассказывал. См. мое письмо об этом².)

Софья Андреевна возмущена: поймали четырех яснополянских и четырех угрюмовских мужиков с дубами. Посадили их в тюрьму. Третьего дня приходили братья Макаровы к Л. Н., просят дубы на какую-то постройку. Л. Н. послал их к приказчику. Тот им сказал, что теперь никак нельзя дать. Л. Н. дал им 5 р. В ту же ночь пошли в лес. Староста увидел их, рубящих дубы. Софье Андреевне кажется, что она виновата в том, что творится. От Л. Н. слышит укоризны, надо прощать мужиков, и, когда она возразила, что тогда ни одного дуба не оставят, Л. Н. ответил, что лучше так, чем «не прощать». Софья Андреевна распускает слух, что отдала лес в казенную опеку, чтобы не воровали, говорит: «45 лет всё прощали, теперь хочу припугнуть, остановить. Мужики без стыда, без совести». Ваня (лакей) и его отец говорят, что это не ясенские воруют, а ворует полдеревни. Сегодня приходил Курносенков просить что-то: тот, который уговорил мужиков и баб бросить работу во время покоса. Объездчику грумантские погрозили, что его застрелят. Софья Андреевна встревожена, волнуется, говорит, что сделает, как Буланже: уедет куда-нибудь. Положение Л. Н. тяжелее — все приходят к нему просить его заступничества. Не верят, что он хозяйством не занимается и что оно — не его. Осуждают его.

Л. Н., возвратившись к обеду и застав разных просителей яснополянских, просил Ваню, чтобы не оставляли их ждать его в это время, когда он хочет отдохнуть, а чтобы приходили или утром, или в 2—3 часа. За обедом Л. Н. рассказал, что был у Марии Александровны, она больна. Избу ее разрушили, слишком холодна. Живет в новом доме, далеко от закута. По ночам не спит, боится — корову уведут.

Л. Н.: Какое тяжелое зрелище: едет урядник верхом, а перед ним двое скованных. Спрашиваю: «Кто это такие?» Баба ответила: «Это хорошие люди — украли двух лошадей, в Туле на базаре продавали». Какая тьма! Одни радовались, что их поймали. Одна баба их жалела: «Известно, нужда. Иначе воровали бы?» — Беда не в нужде, а в том, что не знают, что́ добро, что́ зло.

Татьяна Львовна рассказала, как у них ограбили князя Голицына, живущего в шести верстах от них, и собирались ограбить их самих и еще трех помещиков. Потом рассказала об охоте на волков у Сергея Львовича: убили пять молодых; четыре матерых убежали.

Л. Н.— и я этим грешил, — молодых волков убивают, старые от этого озлобляются и еще чаще режут скотину.

Потом Л. Н. вспомнил травлю молодых волков:

— Это гадко, ужасно: ведь это щенки.

Л. Н.: Я читал «The Open Court» (журнальчик, продолжение «The Crank»). Мне эта книжка не нравится. Какие-то шутки, намеки на то, чего никто не знает³.

Вечером Л. Н. не выходил, уснул в кресле.

Уехал Иосиф Константинович в Тифлис. Завтра уедут Софья Николаевна с Верочкой и Кириллушкой и А. П. Иванов. Л. Н. был очень рад Верочке: «Умница, самостоятельная, сердечная».

17 сентября. Именины Софьи Андреевны и Софьи Николаевны. Софья Андреевна какая-то помолодевшая. Приехали Мария Александровна, Андрей Львович, к обеду — А. Е. Звегинцева. За обедом Андрей Львович, Звегинцева рассказывали про борцов в цирке: женщины-немки борются. Как пыхтят, потеют, кровью из царапин пачкаются.

Л. Н. в удивлении, что это есть, сказал:

— Это вы во сне видели.

Говорили о грабежах. Софья Андреевна свое серебро и другие ценности отвезла в музей. Андрей Львович заказал внутренние ставни.

Л. Н. сказал, что читает в газете «происшествия»; его поразило, что об ограблении Голицына в газеты не попало.

Л. Н. говорил про вчерашних конокрадов — когда их скованных вели и он их пожалел, в толпе слышалось: «Как жалеть?!»

— Разумеется, как их жалеть, когда воруют единственную лошадь, — сказала Звегинцева.

Л. Н.: Мне в мои старые года видно ясно, что единственное спасение (от грабежей, убийств) — доброта.

Звегинцева отстаивала право вешать таких людей. Во Франции прекратили это таким образом, что перестреляли 30000 человек. Л. Н. усомнился, прекратили ли?

Андрей Львович говорил, что он ни к кому не имеет зла, но если на него кто нападет, невольно защитится, оттолкнет (рукой, револьвером) и только потом подставит щеку.

Л. Н. это понимал и говорил Андрею Львовичу, что ведь это стремление к непротивлению. Потом рассказал, что только что прочел сравнение: есть зверь, для которого единственное средство спасения — пускать смрад, а у человека — единственное средство — у того самого, на которого нападают, — любовь, доброта. Звегинцева возражала, что это не действует. Л. Н. не согласился. Но если иногда оно не действует — то иногда и смрад не действует.

Звегинцева стала доказывать свое тем, что и Иисус кнутом гнал людей. Л. Н. поправил, что «скотину»:

— Злом — искореняется зло на наших глазах, и оно только разрастается, а средство Иисуса не испробовано. То, что я говорю, никто не пробовал. Есть шансы, что поможет.

Л. Н.: Дорого добро, а жизнь не дорога.

Андрей Львович возразил, что убьют, что не остановишь убийц.

Л. Н.: Дорого то, чтобы жить хорошо. Убивать всегда будут.

В 12 часов ночи, когда Андрей Львович уже лежал, пришел к нему Л. Н. и извинялся за горячность в споре. А 18-го поехал к Звегинцевой за тем же. Это его больное место, когда ему доказывают, что полезно убивать, карать.

18 сентября. Утром приехал Л. Д. Семенов, 28-ми лет, поэт и писатель, внук сенатора, друг А. Добролюбова, бывший революционер, ездил от партии в Курскую губернию, где удерживал народ от погромов. Его арестовали, бежал, его поймали и сильно избили, просидел в тюрьме год, там читал Евангелие и впервые понял его. По поводу ареста его Л. Н. заметил, что правительство так ошибается часто.

Был Куликовский (поляк) из ташкентской общины. Был слепой крестьянин (из Крутого) — спросить Л. Н., подавать ли прошение о пособии на имя императрицы — покровительницы приютов слепых. Л. Н. попросил Леонида Семенова справиться в Петербурге о том, есть ли какой толк подавать прошение.

Леонид Семенов неразговорчивый, молчаливый, вдумчивый.

Из разговора о писателях.

Л. Н.: Есть дурная черта: <желание> удивить. Художник пишет то, что считает нужным, и не заботится об эффекте. Это соблазн. Мысль о возможности <такого> воздействия на людей надо как можно дальше от себя держать.

Татьяна Львовна разговорилась о том, что художники теперь иначе пишут, чем лет 20 тому назад. Такими, какие были, остались только Репин, Маковский.

Л. Н. выгородил из числа нынешних художников, из тех, которых он знает, Репина, Нестерова и особенно Орлова.

Л. Семенов, между прочим, рассказывал про рязанского мужика-старика, который написал большую книгу о нуждах народа и исцелении их, посылал и носил ее царю. Полиция в продолжение 20 лет много раз арестовывала, притесняла его, три раза отнимала у него книгу, но он снова писал ее и все верит, что если бы ему удалось представить ее государю, у того, наверное, раскрылись бы глаза и царь последовал бы его советам. Раз, на параде, удалось ему подать прошение царю, хотя не лично — его арестовали раньше, чем он добежал до кареты царя, — и получить ответ. Леонид Семенов рассказал это очень картинно. Л. Н. усмехался с сочувствием к наивностям старика, верующего в отцовскую любовь царя:

— Как я вижу его — старика... — проговорил Л. Н.

Л. Н. выработал, — вернее, явилась сама собой — ровность, одинаковость обращения: он один и тот же со всеми.

19 сентября. У Л. Н. утром невралгия левого затылочного нерва. К полудню прошло, и в три часа Л. Н. поехал верхом на Мальчике в Ясенки за почтой. За обедом говорил про старика-пчеловода, у которого укрывались Чернов и его друзья в пчельнике над Горелой Поляной. Л. Н. написал письмо к губернатору, чтобы старика не подозревали в революционерстве, и он сегодня поблагодарил Л. Н. Приходил к Л. Н. мальчик фабричный из Москвы, 18-летний, на вид 14-летний, в одной рубахе. Спрашивал про харьковскую общину (читал о ней), желал бы в нее вступить — безработный. Получал 40 копеек, бросил, а теперь другой работы не может найти. Еще были трое тульских безработных.

Л. Н.: Виноваты мы, но и они сами, что бросают работу там, где могут остаться работать. Этих людей на все можно навести (на экспроприаторство).

В «Русском слове» фельетон «Буланже» Дорошевича.

Л. Н.¹.

Татьяна Львовна рассказала нечаянно — не хотела перед Л. Н., чтобы его не огорчить, что̀ ей рассказал сегодня Михаил Сергеевич. Бобринский ему говорил о деятелях думских, какое лицемерие, ложь там царит Кадеты, Милюков, о принудительном отчуждении земель, — что является главным пунктом в их программе, сознались польским панам-депутатам, что это показное, «ради агитационных целей», чтобы не выпустить мужиков. В. Маклаков тоже сознался. Мужики остались в дураках.

За чаем: Л. Н., Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Михаил Сергеевич, Юлия Ивановна. Михаил Сергеевич говорил о выборах, как происходят. Л. Н. негодовал, что заимствован парламентаризм, что не устроено по-своему, и говорил о том, как ему в уединении ясно, что казни только усиливают озлобление, революцию.

Татьяна Львовна говорила, что страх быть повешенной удержал бы ее, так же как и других.

Л. Н.: На время, пока этот страх есть; когда же прекратят казни, подымется «la fureur enterrée»12*. — И говорил, что и тут мы, русские, делаем то, что на Западе, подражаем им. Там расстреляли 30000 коммунаров, почему же и нам не расстрелять тысячи?

Звегинцева тем, что во Франции так поступили, оправдывает поступки русских властей.

Л. Н.: Не надо казнить... Человечество не хочет и не в состоянии пока познать эти истины.

Михаил Сергеевич говорил, что один беспартийный член Думы — таких было много — говорил Бобринскому, что беспартийный — это «монархист под соломенной крышей» (т. е., если бы признался правым, его бы сожгли).

Михаил Сергеевич объясняет монархизм мужиков тем, что они ожидали от царя земли. Престиж царя падает.

Л. Н. о «Городовых» Л. Семенова², что нехорошо написано:

— Чехов, я — без ложной скромности — мы бы написали подробности верно, а Леонид Семенов — рассуждения. Он бежал, городовые, поймав его, избили, плевали ему в лицо. И тут с ним произошло то, что он сейчас, после <случившегося>, против них не чувствовал никакого озлобления. Чувствовал, что они только исполнители и что озлобляться приходится не на них, а на что-то другое.

20 сентября. Утром приехал из Саратова молодой человек, которого вызвал Чертков, чтобы сговорился с Гусевым о распространении книг. У меня много медицинских занятий. Я ездил к Кологривовой. Вечером приехал Сергей Львович.

Л. Н. говорил, что не радуется предстоящему приезду Леонида Андреева, — ожидает, что будет тяжел. Хотя Леонид Семенов говорил, что Андреев из пишущих и что обращается к религии, кротости.

Л. Н. говорил, что люди становятся религиозными без намерения, а у Андреева это может быть преднамеренно: «Теперь хочу быть религиозным», как у другого: «Теперь буду учиться медицине». А если и будет религиозным, то Л. Н. опасается, что поверхностно.

На Леониде Семенове стало Л. Н-чу видно, как декадентство влияет, захватывает. У декадентов подражание действительности — в речи вскрикнешь. Но этого в писании не нужно.

Л. Н. говорил, что читал речь Нелидова или Мартенса при заключении (закрытии) мирной Гаагской конференции, и она подействовала на Л. Н. комически¹.

Михаил Сергеевич с Сергеем Львовичем говорили о выборах. Софья Андреевна спросила Л. Н., интересно ли ему это? Л. Н. ответил, что ему неинтересны правительственные творения, и тем менее подготовления (выбор лиц) к этой деятельности.

Л. Н. читал в «Новом времени», что в 1902 г. употребление спирта в России поднялось на десять миллионов ведер. Сергей Львович приписывал это правительственной помощи — «продовольствие» — и тому, что крестьяне перестали платить выкупную подать.

Л. Н.— духовные, неосязаемые причины.

Сергей Львович рассказал, что слышал от военного М. Волкова: Коноплянниковой, которая убила генерала Мина, усмирителя восстания в Москве, строили виселицу у нее на глазах, она сидела в окне. Вешали ее пьяные — не чудо, что пьют палачи: два раза оборвалась...

Л. Н-чу было жутко слушать, и сказал, что смертные приговоры и казни — его больное место. Сказал, что на днях не вытерпел и высказал правду в глаза Звегинцевой, а лет 30 тому назад «тут, в этой комнате», — указав на гостиную, — Петру Самарину: «Зачем вы ко мне ездите, когда вы защищаете смертную казнь — право государства воевать?»² Потом Л. Н. сказал:

— Когда во время Тотлебена было много казней — а до того долго не было никаких — недоставало палачей. Одного (палача) возили из Москвы в Одессу. Сергей Соловьев мне говорил, что искали (палача) между каторжными и они отказывались.

21 сентября. Под вечер приехал И. Е. Репин со своим другом Н. Б. Нордман. Репин очень приятный, милый. Восторженным, радостным взглядом смотрел на Л. Н. Улыбка (смеется по-детски) не сходила с его лица. Голос грудной, вместе с тем певучий. Жестикулирует. Искренний человек.

Софья Андреевна ему сказала, что третьего дня Л. Н. про него говорил, что он единственный настоящий художник среди русских13*. Завязался разговор о декадентстве. Татьяна Львовна о Малявине. Она назвала декадентство развратом. Репин подхватил это обозначение и согласился с ним.

— Это такой дом сумасшествия, — заметил он и рассказал, что вчера получил газету «Утро России» с приглашением сотрудничать. Но он написал им, чтобы ему и газеты этой не присылали.

Л. Н. заговорил о Л. Семенове:

— Он из декадента стал... Репин подсказал:

— ... разумным человеком.

Л. Н.: Больше, чем разумным человеком: христианином. Оттого, что я его узнал, заглянул в газету («Трудовой путь») и видел там его стихи¹...

Л. Н. продолжал разговор о декадентстве:

— Газеты можно не читать. Надо это игнорировать. Не говорить об этом (декадентстве).

Татьяна Львовна спросила Репина, много ли работает. Репин сказал, что у него никакого таланта нет, одно трудолюбие.

Л. Н. заговорил о Стасове. Репин рассказал о том, как он умирал, как он любил, уважал «Льва Великого»²; восхищался его писаниями:

— Вот он вас обожал, читал каждый день, хотя, кроме вас, еще Герцена высоко ставил. Революцией не интересовался; говорил, что жизнь будет такая, каковы мы все. Относительно Думы он полагал, что она долго не продержится.

Стасов умер от апоплексии. Он был долго (до смерти) в бессознательном состоянии.

Л. Н.: Как можно иногда есть мясо?

Репин разъяснил, что Наталье Борисовне предписали доктора есть мясо, что ей угрожает чахотка.

Л. Н.: Если доктора сказали — простите меня, Душан Петрович, — то обратное надо делать. Сейчас читал в «Good Health» о 107-летнем старике-вегетарианце³...

22 сентября. человеком на портрете, написанном таким великим художником. Репин заметил вчера, что ему на том свете придется поплатиться, столько ему почестей достается. На вопрос Софьи Андреевны ответил, что ему очень тяжело, когда его хвалят, и что он никогда, ни на минуту, не чувствует «величия» (своего). Все это говорил, очевидно, правдиво (скромно).

Л. Н. спросил, имею ли ему что сказать. Я ответил, что о письме Русинова, который доказывает необходимость проповедовать¹. Все письмо — семь листов — о том.

Л. Н.: Это — проповедовать — соблазн. Это деятельность для последствий. Это такая же деятельность, как социалистическая, за конституцию. Надо все усилия направлять на то, чтобы самому жить хорошо, а плоды, если ему и в этой жизни они не будут видны, будут самые лучшие.

Мы стояли у фортепиано (Л. Н., Бирюков и я). Из гостиной пришли Репин с Натальей Борисовной, и Л. Н. рассказал им, о чем говорили.

Л. Н.: Не на все слова, приписываемые Христу, надо смотреть, как на авторитет. Христос такой же авторитет, как Кант, Будда. Я сам возражаю себе <на то>, что я пишу. Но я пишу для себя, чувствуя серьезны...... 14*

Сам не издаю. Кто хочет проповедовать, тот самоуверен. Вот Илья Ефимович берет скромностью. Скромный человек серьезно работает, углубляется.

Наталья Борисовна и Репин возражали, что есть люди, у которых дар речи. Л. Н. не признал, чтобы дар речи давал право проповедовать.

Л. Н. говорил про себя, что ему трудно бывает, когда просят у него. Если же косил бы, мог бы спокойно сказать просящему прохожему, что у самого только столько-то и столько-то есть, а так ему стыдно давать... От стыда хочется провалиться перед нищими.

— Я не могу говорить с человеком, который меня не понимает. У меня язык прилипает к гортани. Я получил письмо Меньшикова. Меньшиков думает, что писание его статей — на пользу людям, и спокойно пишет. Задача наша состоит в том, чтобы самому становиться лучше, а это дает радость.

Софья Андреевна: Это дает мученья. Я теперь не могу пройти мимо прохожих без стыда. Это мученье!..

Л. Н. сказал Софье Андреевне, что она теперь начинает новую жизнь и эти роды новой жизни, как всякие роды, — мученье. Л. Н. вошел к В. Маклакову, который спал. Не разбудил его.

— Ты знаешь, как я отношусь ко сну, — сказал он Софье Андреевне, спросившей его, почему не разбудил Маклакова и не позвал его гулять. За обедом Л. Н. спросил Бирюкова о его свояченице-эсперантистке, об эсперанто.

Л. Н. сказал:

— Теоретически очень хорошо исполнено (грамматика), а практически — не веришь в успех².

23 сентября. 45-летие супружества Л. Н. с Софьей Андреевной. Софья Андреевна в праздничной одежде с Репиным стояла в зале. Л. Н. не было. Я поздоровался.

— Что же вы меня не поздравляете, что 45 лет этому человеку служила? — и Софья Андреевна показала в направлении кабинета.

Репин, Бирюков, приняв выговор ошибочно себе, оправдывались, сказав, что они ее поздравили. Приехали Надежда Павловна, Андрей Львович, В. А. Языков (мировой судья из Петербурга). Под вечер приехали Мария Александровна, Горбуновы, муж и жена. За обедом были цветы, но никакого шампанского. В 8 часов вечера приехали И. А. Беневский с В. А. Репиным (красивый мужчина, бывший артиллерийский офицер, похожий на Н. Н. Ге-сына). Он с женой. Основатель колоний близ Ташкента. Их три семьи и 20 холостых. Вечером было очень шумно. Л. Н. позвал сначала одних Репиных ташкентских в кабинет. Потом, через 45 минут вошли и другие. Ташкентский Репин — уроженец Кавказа; впервые в России. Л. Н. спросил его: «Какая цель вашей поездки?» — «Познакомиться с людьми приблизительно такого же направления, как я», — ответил он. Едет в Петербург. Рассказал про их соседей-мусульман (сарты, киргизы, таджики), русских поселенцев; эти помещики-поселенцы получают 10—20 десятин заливной земли, и у них живут мусульмане — арендаторами или рабочими. Какие они честные: ни орудий, оставляемых в поле, ни скота (овец) не воруют. Про свою общину Репин рассказал, что строят общий дом. Старшего управляющего работами у них нет; утром за чаем решают, кому на какую работу идти. Часть была вегетарианцами, а теперь — все¹. Беневский говорил про братьев Шейерманов. Старший отдал 800 десятин крестьянам, а младший на 200 десятинах устраивает колонию. Оба брата с семьями там живут и работают вместе с прочими. Л. Н. вспомнил, как год тому назад газеты не хотели напечатать письмо Шейермана об отдаче земли крестьянам. Пишут о кадетах, что вошли в блок с «вагетами», а о таком огромной важности событии не пишут.

— Ведь это так у каждого землевладельца должно быть. Кто этого не делает, поступает дурно, — сказал Л. Н.

25 сентября. «Кругом чтения» (не хочет портить новый экземпляр). Л. Н. пополудни пришел ко мне и сказал: «Не пугайтесь, я просто в гости» (намек на то, что в эти дни все давал мне письма отвечать, и Л. Н. казалось, что дает мне слишком много работы). Потом попросил меня взять у него письмо словацкое, полурусское, учителя из Моравии A. Grydil, который не достал 18 книжек, просит послать все сочинения Л. Н. и русско-чешский словарь и портрет с подписью (Л. Н.)¹. Репин пишет Л. Н. с Софьей Андреевной². Л. Н. ездил верхом. После обеда Л. Н. прочел вслух письмо Кудрина³. Раньше он его для себя не читал, а вынес его из кабинета, с тем чтобы прочесть его всем. Уже заранее предполагал, что будет хорошее.

Л. Н. подсел в зале ко мне и разговорился. Занят «Кругом чтения», осталось еще один месяц составить и один день новый. Я вчера говорил Л. Н., что Шкарван заметил, что нет дня о целомудрии⁴— там, где о блуде. Я поискал при нем и не нашел. Л. Н. удивился и сказал, что это легко будет составить. Л. Н. вчера получил «Верьте себе», изданное «Посредником», и корректуру «Не убий никого»⁵.

26 сентября. Утром приехал Гусев. Пополудни было много посетителей. У Л. Н. между прочим и монашенка. Ехала из Ельца в Саров, изнасиловали ее в поезде (кондуктор взял ее вещи и понес в первый класс вместо третьего класса), напоили водкой; забеременела. Исключили из монастыря, в котором она прожила с восьмилетнего возраста до 32 лет. Л. Н. и Татьяна Львовна ей, кроме материальной помощи, чем-то помогли.

Вечером был 18-летний литограф Суворов — проститься с Л. Н. Пополудни был тульский старообрядец, старик-слесарь Иван Фомич. «Можем помереть, хотелось еще повидаться со Львом Николаевичем», — сказал он. Л. Н. представил его супруге и пригласил к чаю; дал книжек. Говорил с ним ласково и шутя (на ты) и повел его в кабинет показать, как Репин пишет портрет.

Л. Н.

Вечером с 7 до 9 Л. Н. с Александрой Львовной и Софья Андреевна с Надеждой Павловной играли вчетвером на фортепианах очень живо, энергично. Репин нарисовал в это время карандашом Л. Н. с Александрой Львовной. Л. Н-чу понравился этот рисунок (особенно тем, что на нем Александра Львовна) и попросил его себе. Репин очень рад, согласился и хочет акварелью исполнить. Все играющие были очень веселы. Репин со мной смотрел Холарека «Réflexions sur le catéchisme»¹.

Репин вышел на днях из учителей Академии: года, тягости. В «Новом времени» 22 сентября статья о том, что ученики упрашивают его не уходить². Вечером, по вчерашней просьбе Репина, Л. Н. читал вслух Куприна «Ночную смену». Читал с трудом (изжога), но с большим удовольствием; много смеялся, а с ним другие и особенно Илья Ефимович.

«Allez», но хрипел, устал. Софья Андреевна просила его не читать, и сам не хотел, потому что это его очень взволнует. Юлия Ивановна отказалась читать, Л. Н. уговорил Татьяну Львовну:

«Ты хорошо читаешь». Но Татьяна Львовна была тоже охрипшая; дочла до половины, и должен был продолжать Л. Н. И продолжал, но, дойдя до места, где Менотти бросил Лору, был до того взволнован, что не мог продолжать... И дочла Наталья Борисовна. Л. Н. был глубоко тронут и восхищен. Как читал Л. Н.! Недаром Репин сказал ему третьего дня, что никто лучше его не читает. Это я чувствовал и говорил с первого раза, как услышал Л. Н. Все были восхищены и стали говорить о Куприне. Репин и Наталья Борисовна этих вещей не знали. Сравнивали с Андреевым, Горьким.

ТОЛСТОЙ И С. А. ТОЛСТАЯ В КАБИНЕТЕ ЯСНОПОЛЯНСКОГО ДОМА

23 сентября 1907 г., в день 45-й годовщины их свадьбы

Фотография С. А. Толстой

Л. Н.<не было> ничего подобного. Как это верно, ничего лишнего, подробности верны. Кажется, что растянуто («Ночная смена»): как ходит по залам, у колодца, но и эти подробности верны. Из молодых писателей нет ни одного, приближающегося к Куприну. Между ними и им — далекое расстояние. У Андреева «Красный смех» — все старое, ничего нового не сказано. Я не мог прочесть, как ни старался, чтобы угодить, потому что привез его («Красный смех») его брат сюда. А фальши сколько! Вы (к Репину) это знаете лучше, чем я15*, что в произведениях художества, живописи, музыки не должно быть фальшивых струн, черт. Если в композиции через десять тактов попадается один фальшивый звук, — все пропало. А у Куприна ничего фальшивого нет.

— Что в искусстве самое главное? Искренность, правда?.. Кто знает? — спросил Л. Н.

«Чувство меры».

Л. Н.: В искусстве самое главное — чувство меры, которое у Горького отсутствует вполне. Удивительно, как эти славы случайно делаются и твердо держатся, и старые, например, Некрасов. Он никогда к поэзии близко не стоял.

Репин заметил, что Некрасов теряет популярность. Л. Н. еще говорил о Фете, считает его талантливым поэтом. Репин и Наталья Борисовна знают кружок «Знание» (Скиталец, Андреев), писатели из него бывают у них. Говорили о Куприне, жалели, что сильно коньяк пьет и груб, и Горького спаивает, и общество их грубое. Потом говорили про рассказ Андреева «Губернатор» и советовали его прочесть Л. Н.³ Наталья Борисовна просила позволения прислать. Л. Н. спросил о содержании, Илья Ефимович рассказал (запинаясь, нескладно). Разошлись в 11 часов. Л. Н. сегодня много беседовал с Гусевым и Суворовым.

Была еще баба по судебному делу. Выслушав ее, Л. Н. продиктовал мне следующее письмо к тульскому адвокату, которое я переписал и отдал бабе: « так добры помочь ей в этом».

27 сентября. Четверг. Чудный теплый день. Я купался. Репин с Натальей Борисовной ходили по лесу. За обедом он хвалил красоту здешней природы, особенно осенью. Лист пожелтел, но не опал, оттого золотая осень, как выразилась Софья Андреевна.

Илья Ефимович спросил Юлию Ивановну, почему не пишет пейзаж.

— Жалею, что я не пейзажист, — сказал Репин.

Л. Н. спросил:

— Кто теперь молодые пейзажисты?

Репин задумался, и довольно надолго, потом назвал одного — Фотина.

Л. Н.: Раньше бы не задумались ответить: Шишкин.

: Левитан.

Репин: Некоторые с ума сошли, как Пурвит-эстонец. Стали писать такие каракули...

Л. Н. сказал Илье Ефимовичу, что нынче он может рисовать его (Л. Н.) и Александру Львовну, что они будут играть вдвоем.

— Очень мило вышло, главное — Саша, — заметил Л. Н. — Как картина Маковского: два старика за фортепиано¹

Репин с Натальей Борисовной ушли.

Л. Н-чу привезли почту из Тулы. Юлия Ивановна, передавая ему ее, Сказала:

— Тут письмо от Новикова².

Л. Н. сказал, что ему неприятно, когда от него письма.

Л. Н.: Я скоро перестану читать письма. Скучны. Утром четыре подряд просительных.

Софья Андреевна: Как? После того как в газеты написал (чтобы за денежной помощью к нему не обращались)³.

Л. Н.: Одна даже так начинает, что, несмотря на то письмо, она все-таки...

не понял⁴.

Л. Н. спросил Юлию Ивановну, знает ли она скульптора Трубецкого, который вчера известил Л. Н. очень безграмотным французским письмом, что хочет приехать⁵. Юлия Ивановна ответила, что знает. Л. Н. спросил о том же меня.

ТОЛСТОЙ, С. А. ТОЛСТАЯ, Н. Б. НОРДМАН-СЕВЕРОВА и И. Е. РЕПИН (НА ТЕРРАСЕ)

Ясная Поляна, 23 сентября 1907 г.

Я: Не знаю.

Юлия Ивановна: Он вдвое больше вас ростом.

Л. Н.: Большой оригинал! Воспитан в Италии, по-русски почти не знает. Ничего не читал. Делает только то, что ему хочется, а не то, что считается нужным. Везде был, живет в Италии, а в Риме никогда не был. Талантливый.

Л. Н. (): А Гинцбург совсем бездарный. Как это Стасов Гинцбурга выдвинул (создал ему имя)? — говорил Л. Н., обращаясь вопросительно к Юлии Ивановне.

Юлия Ивановна подтверждала, что у него таланта никакого.

С Александрой Львовной я с 7.30 до 8 проверял «Не убий никого».

С 8 до 9.45 Л. Н. с Александрой Львовной, а Софья Андреевна с Татьяной Львовной играли вчетвером на фортепиано. Репин раскрасил акварелью вчерашний рисунок — Л. Н. с Александрой Львовной.

⁶.

Л. Н.: Это 22-летний молодой крестьянин. Удивительная духовная сила. Отказавшийся от службы, третий год находится в тюрьме.

Репину было очень интересно и спрашивал про него Л. Н-ча.

Л. Н.: Я его никогда не видел и не знаю, откуда он. Сегодня был молодой человек из Пензы от кружка людей, которые хотят в Америку, главное с той целью, чтобы избегнуть военной службы. Он потому поступил в университет. Единственное — можно не служить, как Иконников, а не бежать. Я забыл ему сказать, что на его место возьмут другого крестьянина от жены.

Л. Н. (о письме Иконникова

Потом Л. Н. дал Татьяне Львовне прочесть вслух ответ Новикова. Удивлялся его способности писать: «Дай бог Меньшикову так писать!».

Л. Н. рассказал про пожар (ездил смотреть) у Красноглазихи; подожгли у нее ригу.

Софья Андреевна: Разве подожгли?

Л. Н.

Софья Андреевна: Теперь нас сожгут — озлоблены за суд, за дубы.

Л. Н.: Я удивляюсь, что не жгут.

Софья Андреевна

Софья Андреевна говорила про рассчитанного угрюмовского лесного сторожа. Он сказал: что̀ ему: он получил от угрюмовских мужиков 30 целковых. Софье Андреевне трудно. Не знает что делать.

Л. Н. рассказал, что сегодня во время прогулки верхом услышал, как ему кричат: «Ваше сиятельство, здравия желаем!» и т. п. Он записывал в это время в книжку. Потом послышалось: «Издохни ты!» и мат... Л. Н. подошел к ним поговорить, показать им, что не сердится. Были два выпивших незнакомых. Один сейчас же стал говорить, что они дурного не кричали, и не припустил (не дал сказать) к слову Л. Н-ча. Потом закричал на него:

— Что же, стрелять в нас будешь?

Лошадь Л. Н. была неспокойна, уехал. Л. Н. рассказывал это нехотя; наверное, даже не хотел о том говорить, а как-то рассказал⁷.

Утром приехал С. М. Сухотин. Пополудни Татьяна Львовна, Александра Львовна, Наталья Борисовна, Илья Ефимович и С. М. Сухотин поехали к Марии Александровне. Встретились с Л. Н., ехавшим верхом. Илья Ефимович присоединился к нему, поехали на провалы.

Илья Ефимович поражен красотой этих мест.

Мне Л. Н. дал работу с «Кругом чтения». Пополудни пришел Гусев. Ему Л. Н. дал письма отвечать и кое-что сделать для «Круга чтения».

За обедом разговаривали о Марии Александровне. Доходы у нее 100 р., на которые живет и нанимает восемь девок ухаживать за яблочным садом Татьяны Львовны (окапывать яблони и т. д.), — тем оплачивает Татьяне Львовне жилой угол. Татьяна Львовна не хочет этого, но Мария Александровна грозит иначе уехать из Овсянникова. Говорили про ее бедную жизнь. Л. Н. вспомнил место из «Круга чтения», что бедные счастливее богатых¹, «Потому что бедные удовлетворяют свои потребности, а богатые — свои удовольствия; это маленькое благо, а то — большое».

Л. Н. сказал про Марию Александровну, что лет 40 тому назад ей говорили врачи, что у нее чахотка и что ей нельзя работать.

Л. Н.: Болезнь самая страшная — верить в врачей.

Л. Н. (Гусеву): Вчера получил письма от Иконникова и от Новикова. Одно безграмотное, спокойное, радостное; другое — мало того что умное, — складно написанное и раздраженное. Новиков хотя пишет, что у него религиозные основы, но в действительности нет никакой религиозности. Новиков пишет, что земля ему нужна как средство освобождения. Это освобождение — внешнее. Эпиктет — раб — был духовно свободен, а Нерон не был. Новикову отвечать не буду, а если придет сам поговорить, — поговорим. А письмо Иконникова списать и переслать Кудрину. Как описывает темноту в одиночном заключении в осенние короткие дни!

— Давно ли Таня была такой, как Танечка? Помню, прибежала ко мне; кричат ей: «Не мешай ему, он занимается!» А она говорит: «Он смеется...» Лаконизм детский.

Софья Андреевна давала Репину (завтра утром уезжает) альбом, чтобы гуда написать. Л. Н. спросил:

— Илья Ефимович должен сочинение писать? Напиши́те: «Ну вас к богу!»

За чаем Татьяна Львовна попросила Илью Ефимовича позировать и писала углем его портрет. Илья Ефимович сидел и смотрел альбом С. М. Сухотина. Потом, подбодренный Татьяной Львовной и Юлией Ивановной, я дал ему свой. Татьяна Львовна попросила его что-нибудь написать мне. Илья Ефимович согласился, но под тем условием, что я сяду против него и он будет писать меня²

— Глаза ему сердитые написали. Смягчите.

Л. Н. опять сел, но, обещав читать вслух Илье Ефимовичу (Илья Ефимович говорил, что, когда Л. Н. читает, он весь входит в читаемое, а когда другие читают, он думает об ином), пошел в свою комнату за «Кругом чтения» и прочел Достоевского: «Смерть в госпитале» и «Орел».

Л. Н. прочел об оценке искусства — что себе сегодня записал, но что не годится в «Круг чтения» (нет такой темы)³.

К чему-то Л. Н. сказал:

— Про Руссо знают, что он украл (что-то), про Шопенгауэра...

Татьяна Львовна: Что был врагом женщин.

Л. Н.: Про Канта, что он был отвлеченный. А он был великий моралист и глубоко религиозный.

Портреты и у Татьяны Львовны, и у Репина вышли так, что всем понравились. У Татьяны Львовны голова Ильи Ефимовича вышла, как у Христа.

— Я хочу завтра Саше показать.

И сам от себя предложил мне написать в мою памятную книжку, но я на следующий день не отдал ему ее и не припомнил обещанного. Л. Н. так и не написал.

Прощались Илья Ефимович и Наталья Борисовна. Едут в Гаспру.

Я увидел у Татьяны Львовны старинный белый, вышитый красным фартук. Мне понравился, она тотчас же мне его подарила.

Л. Н.

Я: Прямо в музей.

Л. Н.: Сегодня был здесь добродушнейший малый, его за политику с проходным свидетельством в Мезень, Архангельской губернии, выслали. Это, значит, нигде не может останавливаться работать. Легко сказать, а это — как Иконников (в одиночном заключении). Дрова рубят — щепки летят. Когда смирно, правительственного насилия не видать; теперь выходит наружу.

В полночь приехала Татьяна Андреевна на 14 дней.

Л. Н. о чувашине, который сегодня был у него. Приехал из Оренбургской губернии только для того, чтобы видеть и слышать Л. Н., и был очень рад. Желал получить «Критику догматического богословия»⁴.

Утром приехали Наталья Михайловна, Дорик, Михаил Сергеевич. Погода переменилась сегодня на пасмурную, осеннюю.

Софья Андреевна за обедом говорила об умершем Грингмуте. В сегодняшних газетах пишут о его смерти. Софья Андреевна говорила, что он был двуличный...

Л. Н.: Почему ты знаешь? — с болью и укоризной в голосе, что Софья Андреевна так о нем судит.

Андрей Львович возражал Софье Андреевне, что Грингмут был очень честный, хороший человек и убежденный монархист, и припоминал ей, как поступил с Михаилом Львовичем, когда тот учился в гимназии.

умен, но неприятен.

Л. Н. поражался и очень не одобрял, что израсходовал чужие деньги. Об уме же сказал, что надо различать ум, связанный с душевной чистотой, и ум — быстроту соображения. И что этот второй ум такой, про который говорят: «He has got more brains than it is good for him»¹. Такие люди — самые жалкие.

Вечером винт: Л. Н., Татьяна Андреевна, Андрей Львович и Михаил Сергеевич. Танечка больна инфлюэнцей и бронхитом.

Примечания

¹ 55-летие лит. деятельности Т. широко отмечалось в печати.

² Ст. В. В. Розанова (псевд. В. Варварин) «В современных настроениях» (, № 200, 31 авг.) завершается характеристикой Черткова, имя к-рого не названо: «Так около гения наших дней в подобной же роли Мефистофеля стоит упорный узколобый его «друг» из Лондона...»

³ Письмо М. П. Новикова от 29 авг. Т. отв. 4 сент. (т. 77, с. 186—190).

⁴ М. П. Новиков был сослан в Тургайские степи.

¹ П. А. Буланже не покончил самоубийством.

² Вероятно, разгром кружка петрашевцев в Петербурге и участие царизма в подавлении революции в Венгрии.

³ Международный социалистический конгресс в Штутгарте (VII конгресс II Интернационала) происходил с 18 по 24 авг. В состав делегации большевиков входил В. И. Ленин.

3 сентября

¹

4 сентября

¹ Письмо Т. к П. А. Столыпину от 26 июля (т. 77, с. 164—168).

² Слова из Библии (Иезекииль«Dixi et animam meam salvavi» в значении: «Я предупредил, и совесть моя спокойна».

³ Эту кн. Т., очевидно, просматривал в связи с начатой в тот день ст. «Любите друг друга» (т. 37).

⁴ Письмо Т. к А. А. Столыпину от 24 авг. (т. 77, с. 180—182). Столыпин ответил 2 сент.

⁵ Вероятно, автором письма являлся сотр. Сл., ознакомившийся со ст. Т. еще до ее опубликования 6 сент.

¹ Ст. была напеч. в Г. Москвы и в др. газ. с ценз. изъятиями.

² Еванг. от Матф.

6 сентября

¹ А. И. Архангельский. Кому служить? Упом. кн. переизд. в Москве в 1920 г. Вступлением являются 2 письма Т. к А. И. Архангельскому — от 29 авг. 1895 г. и 5 янв. 1897 г. (т. 68, с. 150—151; т. 70, с. 12).

¹ Отв. Т. см. в т. 77, с. 190. В 1907 г. Андреев не приезжал.

² Разговор о Тургеневе возник в связи с чтением заметки Ю-на <К. Н. Вентцеля> в посв. Т-му Илл. прилож. к НВ«Иван Сергеевич Тургенев» (Юрьев, 1907). Говоря о «сердечных отношениях» Тургенева, Т., вероятно, имел в виду отношения Тургенева с Полиной Виардо. Элемент «осуждения» Маковицкий мог усмотреть в словах автора заметки: «Среди многочисленных глав <...> совершенно отсутствует глава: «Тургенев и Полина Виардо». Этой мучительно больной драме русского писателя <...> посвящено в исследовании г. Гутьяра лишь несколько мимоходом брошенных фраз».

8 сентября

¹

² Открытое письмо Т. в ред. Р. вед. и НВ от 17 (?) сент. (т. 77, с. 198—199).

9 сентября

¹ «Не убий никого» появилось в Сл. 6 сент., № 245 (т. 37).

² Ранний набросок ст., получивший впоследствии загл. «Любите друг друга», начинался словами «Очень бы хотелось на прощанье...» Загл. «Прощание» в рук. нет. (т. 37, с. 417).

³ Свящ. тульской тюремной церкви Д. Е. Троицкий посещал Т. с 1897 г. В своей ст. «Православно-пастырское увещание графа Л. Н. Толстого» («Христианин», 1913, № 8) он изложил беседу Т. с красноярским врачом.

⁴

10 сентября

¹ См.: «Мысли мудрых людей на каждый день», с. 262 (т. 40, с. 173—174)

² В яснополянском кабинете на полке над письменным столом находится кн. с многочисленными пометами Т.: «Mark Aurel’s Selbstgespräche». Uebersetzt und erläutert von Prof. Dr. C. Cless. Lieferung 1—5. St., 1866.

11 сентября

¹ Х<ирьяко>в. Православие на Руси. Краткий исторический очерк. М., 1919. В подстрочных прим. указаны исправления Т-м отд. слов.

² Письмо к Д. Д. Кобеко от 11 сент. (т. 77, с. 194).

12 сентября

¹ И. . Проституция и общественный разврат. К истории нравов нашего времени. СПб., 1907. Т. написал автору 15 сент. (т. 77. с. 198).

² № 5 журн. от сент. (Япб).

³ Возможно, заметка в Зап. кн. 11 авг. (т. 56, с. 252—253), позднее озаглавленная «Первое знакомство с Эрнестом Кросби» (т. 40).

⁴ П. Розеггер«Посредник», 1907 (Япб). Нем. изд. следующих 4-х тт. в Япб не сохр. Возможно, было прислано: P. K. Rosegger. Schriften. Volksausgabe. Ser. 1—3. Lpz., 1895—1907.

¹ 15 сент. Чертковы уехали в Москву, а оттуда в Англию.

16 сентября

¹ А. Я. Колесниченко прислал свою ст. при письме от 8 сент. Т. отв. на это письмо до прочтения ст., высказав намерение содействовать ее публикации (т. 77, с. 194—195).

² Сохр. черновик письма Маковицкого к М. О. Меньшикову, в к-ром он описывал свою недавнюю поездку на родину.

³ Япб) разрезаны только с. 528—545 — ст. W. E. Barton. The Samaritan messiah и W. T. Parker

19 сентября

¹ В № 213, 18 сент.

² Рассказ «Городовые» за подписью С. в журн. «Трудовой путь», № 9 (Япб).

¹ В корресп. из Гааги, напеч. в № 212 Р. вед., был приведен сокр. текст речи председательствовавшего 15 сент. Нелидова, к-рый охарактеризовал работу «четвертой комиссии» по вопросам о «взаимных отношениях между враждующими державами, а также нейтральными во время морской войны». Высказывая предположение, что «часть общественного мнения» может критиковать действия этой комиссии, занятой вопросами, относящимися к войне, Нелидов заявил: «Так могут судить о значении наших трудов лишь лица, находящиеся под влиянием мнений искренних мечтателей и добросовестных теоретиков, не несущих ответственности за свои мнения...» В заключение он от имени всей конференции выразил благодарность председателю «четвертой комиссии» Мартенсу и его сотрудникам.

²

21 сентября

¹ В «Трудовом пути», № 9 напеч. 4 стихотв. Л. Семенова под общим назв. «Кошмары» (Япб).

² Так Стасов называл Т. и в своих письмах.

³ D. Paulson«Good Health», vol. XLIII, № 9, Sept.; Япб).

22 сентября

¹ Письмо Г. Г. Русинова к Т. от 28 авг./5 сент. Отв. Гусев в окт. (т. 77, с. 312).

² В арх. Т. сохранились пер. на эсперанто его рассказов, а также рассказов Тургенева. Они были присланы переводчицей А. Н. Шараповой в 1907 г. Возможно, речь шла о них.

23 сентября

¹

25 сентября

¹ На письмо А Гридила к Т. от 20 сент./3 окт. н. с. отв. Маковицкий (т. 77, с. 310).

² Портрет хр. в Ин-те рус. лит-ры (Л.) См. его воспроизв. на с. 573.

³ В письме от 16 сент. А. И. Кудрин сообщал о своей жизни в тюрьме. Т. отв. 26 сент. (т. 77, с. 205—206).

⁴

⁵ Кн. «Не убий никого» в свет не вышла из-за ценз. затруднений.

26 сентября

¹ См. записи 8 янв. 1905 и 12 авг. 1906 гг.

² Н. КравченкоНВ, № 11325, 22 сент.).

³ «Губернатор» напеч. в журн. «Правда», 1906, № 3. Этот № был конфискован.

27 сентября

¹ Картина В. Е. Маковского «В четыре руки» (1880). Хр. в ГТГ.

²

³ См. запись 8 сент.

⁴ Телегр. «студентов-земляков» от 25 сент.

⁵ Письмо кн. П. П. Трубецкого от 27 сент. н. с. Отв. Т. Л. Сухотина (т. 77, с. 309). В 1907 г. Трубецкой в Ясную Поляну не приехал.

⁶ Письмо А. И. Иконникова от 21 сент. — отв. на не сохр. письмо Т. — см. (т. 77, с. 286).

⁷ В дн. Гусева этот эпизод ошибочно отнесен к 6 окт. Запись самого Т. (т. 56, с. 214) подтверждает дату Маковицкого.

28 сентября

¹ Афоризмы на 3 окт. — ср. в т. II, с. 298—299 (т. 42, с. 112—114).

² LAMS).

³ Записей об искусстве в Дн. и в Зап. кн. за эти дни нет. Возможно, Т. прочел черн. запись, сделанную при подготовке 2-го изд. «Круга чтения». Теме искусства в «Круге чтения» посвящены 4 дня (28 февр., 2 июля, 31 авг., 14 окт.).

⁴ Крестьянин А. Ф. Никитин переписывался с Т. (см. тт. 77—78). Предвидя свой близкий арест, он приехал к Т. получить «последнее наставление». В 1908 г. был арестован и выслан.

30 сентября

¹ См. запись 12 янв.

^1* Порочный круг (лат.).

^2* Пропуск в подлиннике — Ред.

^3* «Просветительная книга, которую никогда не устанешь читать; второй такой не найдешь в мировой литературе; она содержит лучшее из лучшего всех времен и народов» (нем.).

^4* муки роста (англ.).

^5* — они воровали, но стреляли сторожа̀ — в них, а потом выстрелили в крышу риги и сказали, что это воры стреляли. «Наших трое ребят отсидели, из-за сплетни, невинно три месяца» (административно). Однако же признавали, что у парней револьверы были.

^6* Они (стражники) прибыли до приезда губернатора (7 сентября), а после остались двое жить постоянно в усадьбе. Один из них даже в доме, к большому страданию Л. Н. — Позднейшая запись Маковицкого.

^7* делай то, что должен (франц.).

^8* «Будьте совершенны...» сделана на отдельном листке. — Ред.

^9* Следующие далее разрозненные записи до слов: «сомнения никакого не было» сделаны на отдельных листках. — Ред.

^10* Пропуск в подлиннике. — Ред.

^11* Кружок (франц.).

^12* «схороненная ярость» (франц.).

^13* Софья Андреевна сказала не совсем точно: Л. Н. хвалил и Нестерова и — особенно — Орлова и Маковского.

^14* Пропуск в подлиннике. — Ред.

^15* Третьего дня Л. И. говорил Илье Ефимовичу — и говорил это застенчиво, задыхаясь, искренно, — что Репин больше (лучше) художник, чем он, Л. Н.