Маковицкий Д. П.: "Яснополянские записки"
Колафа С. Д.: П. Маковицкий

Д. П. МАКОВИЦКИЙ

Душан Петрович Маковицкий родился 10 декабря 1866 г. в словацком городе Ружомбероке¹. Отец его, образованный человек, был представителем молодой словацкой буржуазии, недовольной господством в стране венгерских правящих кругов, проводивших политику ассимиляции словацкого народа. С юных лет Маковицкий горячо любил Россию. Его друг и ровесник Альберт Шкарван писал в своих воспоминаниях: «В годы моей юности к России были устремлены все упования словацкой молодежи, жестоко лишенной, как известно, под венгерским ярмом, всех возможностей для развития. Вдобавок все видные словацкие деятели издавна указывали нам на северного брата не только как на представителя великой внешней силы, но и как на щедроодаренный народ <...> Нас вдохновляла Россия как страна великого будущего и свободы. Мы, словацкие юноши, — все, без исключения, — придерживались русофильских взглядов»². В русле этих настроений находился и Маковицкий, с отрочества увлекавшийся русской литературой, изучавший русский язык, мечтавший побывать в Москве.

После окончания гимназического курса Маковицкий уехал в Прагу и поступил на медицинский факультет Карлова университета. В студенческие годы он находился под сильным влиянием взглядов видного словацкого общественного деятеля и писателя С. Гурбана-Ваянского и русских славистов — А. С. Будиловича, А. И. Добрянского, В. И. Ламанского и других. Учением Толстого он тогда не увлекался. Время от времени молодой человек посещал университетские города Германии и Австро-Венгрии, слушал лекции, знакомился с культурной жизнью зарубежных стран. В Москву Маковицкий впервые приехал в марте 1890 г. и прожил здесь около трех недель. Эта первая встреча с Россией оставила в нем неизгладимый след. Впечатления его были многообразны. Ему привелось быть свидетелем студенческих волнений в Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии и видеть полицейскую расправу над студентами. В аудитории московского Исторического музея он слушал лекцию профессора Н. А. Зверева о Толстом. В «Записках из Москвы», опубликованных Маковицким по возвращении на родину, он отмечал: «22 марта я на лекции проф. Зверева, в амфитеатре Исторического музея, о Льве Николаевиче Толстом как художнике. Он отнес его к категории таких писателей, как Шекспир и Гёте, рисующих общее душевное состояние, а не таких, как Гоголь, Сервантес и Диккенс, создающих типы»³. Это первое упоминание о Толстом в опубликованных сочинениях Маковицкого.

Возвратившись в Прагу, Маковицкий писал своему отцу: «Тебе очень понравятся «Исповедь», «В чем моя вера» и «Смерть Ивана Ильича» Л. Н. Толстого. Если представится возможность, прочти. Из всего написанного Толстым эти статьи тебя больше всего заинтересуют. Это итог размышлений шестидесятилетнего человека о том, как нам следует жить»⁴.

С этого 1890 г. в мировоззрении и деятельности Маковицкого начинает проявляться влияние этических взглядов Толстого. Маковицкий проводит в жизнь прежде всего внешние стороны этих взглядов. Он выступает против употребления спиртных напитков, мяса, табака, в своей личной жизни руководствуется принципами «нравственного самоусовершенствования». В этом отношении к нему во многом применимы слова Ленина о последователях Толстого, которые превращали «в догму как раз самую слабую сторону его учения»⁵.

Первым словацким последователем толстовского учения был А. Шкарван, учившийся, как и Маковицкий, на медицинском факультете Карлова университета (см. публикацию его дневников и воспоминаний в т. 75 «Литературного наследства»). Кружок Шкарвана, сформировавшийся в конце 1880-х годов, занимался в это время пропагандой учения Толстого, переводил и издавал его сочинения. В конце 1890 г. члены кружка, среди которых уже был Маковицкий, обратились к Толстому с письмом. «Сегодня получил письмо от студентов из Праги, которые просят рукопись большого Евангелия, чтобы его напечатать, — сообщал Толстой Черткову. — У меня нет рукописи — есть одна, и та не дома — и я решился обратить этих студентов к вам. Я думаю, что вы им найдете эти рукописи и пошлете им или укажете им, к кому им обратиться <...> Прилагаю их письмо» (т. 87, с. 64). «Милостивые государи, — отвечала молодым людям 2 января 1891 г. по поручению Толстого Татьяна Львовна, — отец мой считает некоторые из своих сочинений неоконченными, к ним принадлежит и краткое и пространное изложение Евангелий, и поэтому сам не печатает этих сочинений и не принимает мер к их распространению, но вместе с тем и не препятствует их печатанию и распространению даже и в том виде, в котором они теперь». И Татьяна Львовна добавляет, что нужные им рукописи они могут получить у Черткова в Россоши⁶.

Ответить на пересланное Толстым письмо словацких студентов Чертков поручил своему единомышленнику, близкому знакомому Толстого Е. И. Попову. С той поры Маковицкий и Шкарван оживленно переписываются с Поповым. Он пересылает им списки неопубликованных сочинений Толстого и другие материалы для перевода на словацкий язык. Члены кружка переписываются и с самим Толстым, сообщают ему сведения, которые могут заинтересовать его, например, о движении назаренов в Венгрии. В этот период Маковицкий перевел на словацкий язык ряд произведений Толстого («Для чего люди одурманиваются», «Суратская кофейня», «Крейцерова соната» и др.) и проектировал издание библиотечки в двух сериях — по образцу московского «Посредника» — под названием «Poučné čítanie» (для народа) и «Poučná bibliotéka» (для интеллигентных читателей).

Кружок Шкарвана, несмотря на скромность своих начинаний, навлек на себя бурю негодования в Словакии и в Венгрии. Статья С. Гурбана-Ваянского «Лев Толстой как еретик», опубликованная в 1894 г. в ответ на сочинение Толстого «Христианство и патриотизм», рельефно характеризует отношение буржуазно-либеральных слоев Чехии и Словакии к Толстому и его последователям. Прославленный памфлет Толстого Ваянский назвал «покушением на совесть каждого порядочного славянина». Толстого он резко осудил за отрицание церкви, нации, брака, любви, закона, искусства, поэзии, за «нападки на величие русского народа и царя». По его словам, Толстой «растоптал надежду на вечную жизнь, на спасение»⁷.

Приступая после окончания университета к практической деятельности врача, Маковицкий испытывал потребность уяснить себе нравственную сторону своего будущего поприща. «Завтра уезжаю в Россию к Толстому <...> Еду туда не из любопытства, не для развлечений, не с легким сердцем — еду потому, что должен сделать это: что-то толкает меня», — писал он своей племяннице Богдане Шкультеты 25 августа 1894 г.⁸ В позднейшем письме к самому Толстому от февраля 1896 г., оставшемся неотправленным, Маковицкий об этом говорит более подробно: «Я сначала пришел к вам из отчаяния, видя, что в другом учении нет смысла, нет любви, а меня к любви бессознательно тягло. Я полагал ваше учение только нравственным, о боге, между тем вы мне сказали, что главное, важное — бог и что на любви к нему зиждется любовь к людям. И я только тогда начал искать бога и продолжаю искать его. По мере нахождения, познавания его, перестаю зиждать свою жизнь на авторитет ваш и перестаю бояться — видеть пустоту того, что будет, когда вы земную жизнь окончите»⁹.

Маковицкий пробыл в Ясной Поляне в 1894 г. семь дней — со 2 по 8 сентября. В напечатанной спустя четыре года статье-дневнике «У Л. Н. Толстого» он следующим образом описал свой первый приезд в яснополянскую усадьбу и свою первую встречу с Толстым:

«Было девять часов. Навстречу мне вышел слуга и спросил, чего мне нужно. «Лев Николаевич еще не встали (или не вышли)», — заявил он мне. Вдруг вышел Толстой и заговорил со мной (не знаю, как). Я сказал, кто я, словак из Венгрии, приехал, чтобы увидеть его. «Мне очень приятно», — сказал он и пожал мне руку. Предложил мне оставить вещи на лавочке, т. к. в доме еще не окончена уборка, и провел меня на веранду. Перемолвился несколькими словами с крестьянином во дворе, о чем-то его просившим. Вырвал листок из записной книжки, набросал несколько слов и отдал крестьянину, который пошел с ним к управляющему. Потом он вернулся ко мне. «Вы хорошо говорите по-русски; где вы научились?». Задал мне еще несколько вопросов и затем заметил: «Я скоро вернусь, только несколько минут погуляю». Он спустился с другой стороны и, пройдя вдоль фасада, повернул в парк. Я не спускал с него глаз, пока он не скрылся за деревьями. И только тогда очнулся от забытья. Ощущение блаженства охватило меня: «Ну вот, досталось тебе счастье увидеть Толстого, поблагодари бога. Какой простой, тихий и милый человек! Но как он стар и дряхл! Он представлялся мне издали гораздо более молодым и здоровым. На самом деле это сгорбленный, изнуренный трудом старец, с таким усталым, грустным лицом, словно он испытывает боль. Глаза у него глубокие, серые, спокойные, взгляд приветливый; у него густые, широкие брови, он широкоплеч, когда-то был высок, крепок; он лыс; носит ненакрахмаленную крестьянскую блузу, подпоясанную ремнем; борода — почти по пояс, бела, как молоко»¹⁰.

Из других мест цитированной статьи видно, что уже в этот свой первый приезд в Ясную Поляну Маковицкий пытался заручиться у Толстого поддержкой в национально-освободительной борьбе словаков.

Толстой с первой встречи полюбил молодого словака. 22 августа ст. ст. того же года он сообщил В. Г. Черткову, что приехал «некто Маковицкий, славянин, один из тех студентов, которые переписывались с Евгением Ивановичем <Поповым>, когда он жил у вас в Ржевске <...> Маковицкий очень мне был интересен. Они, Славяне, угнетены и всю духовную энергию употребляют на борьбу с этим угнетением; но борются они оружием угнетения: отстаивают свою национальность против чужой национальности, свое исповедание, свой язык, свои выгоды. И все это делают они через споры, журналистику, через интриги, кружки, общества, выборы в сейм и т. п.» (т. 87, с. 284—285). И несколько дней спустя, 3 сентября, Толстой писал тому же Черткову: «Событие интересное для меня было приезд сюда из Венгрии славянина доктора Маковицкого. Он пробыл у нас неделю и поехал к Поше1*, чему я очень рад. Он один из тех, с которыми переписывался Евгений Иванович. Он, как я его понял, чистый, кроткий и религиозный человек» (т. 87, с. 287).

После возвращения на родину Маковицкий приступает к врачебной деятельности в городе Жи́лина (Северо-Западная Словакия). Его сотрудник, единомышленник и друг Шкарван в 1896 г. по приглашению Черткова уезжает к Толстому¹¹, но в следующем 1897 г. вместе с Чертковым высылается властями из России и с тех пор, вплоть до 1910 г., скитается по Западной Европе. Маковицкий продолжает действовать один. Он поддерживает интенсивную переписку с Толстым и его русскими друзьями. За свой собственный счет он издает восемнадцать выпусков словацких переводов сочинений Толстого и других писателей в серии «Poučné čítanie»; он издает в собственном переводе «Пора опомниться», «Богу или мамоне», «Чем люди живы» Толстого и его же «Краткое изложение Евангелия» и др. Последний из этих трудов напечатан на чешском языке, а вводная статья Толстого — «Как читать Евангелие и в чем его сущность» — на словацком языке, в переводе Шкарвана. В другой серии «Poučná bibliotéka» Маковицкий печатает в переводе Шкарвана «Христианское учение» и в собственном переводе «Для чего люди одурманиваются», «Крейцерову сонату», «Воскресение». По совету Толстого Маковицкий пишет брошюру «Назарены в Венгрии»¹². Толстому было известно, с какими трудностями приходилось встречаться Маковицкому в своей переводческо-издательской деятельности. «Не унывайте о том, что жизнь наша не такая, какою бы вы желали ее видеть, — писал ему Толстой 11 сентября 1895 г. — Это участь всех тех, кто стремится к христианскому совершенству» (т. 68, с. 175).

— 28 и 29 ноября. «Нынче утром приехал Маковицкий, милый, кроткий, чистый. Много радостного рассказал про друзей», — записал Толстой в своем дневнике 28 ноября (т. 53, с. 166). И через несколько дней, 2 декабря: «Главное, за это время был Душан, которого я еще больше полюбил. Он составляет с Славянским Посредником центр маленькой, но думаю, что божеской работы» (там же, с. 168). «Разговаривал с Душаном. Он сказал, что так как он невольно стал моим представителем в Венгрии, то как ему поступать? Я рад был случаю сказать ему и уяснить себе, что говорить о толстовстве, искать моего руководит<ель>ства, спрашивать моего решения вопросов — большая и грубая ошибка. — Никакого толстовства и моего учения не было и нет, есть одно вечное, всеобщее, всемирное учение истины, для меня, для нас особенно ясно выраженное в евангелиях» (там же).

Издательская деятельность Маковицкого, так же как его поездка за границу, вызывали сильное недовольство в реакционных кругах Словакии. Владельцы типографий отказывались печатать, книготорговцы — продавать его издания, священники усилили нападки на него и его публикации. В 1896 г. газета «Galičanin» опубликовала открытое письмо А. И. Добрянского к некоему «Алексею Алексеевичу», под которым имелся в виду Шкарван. Автор ставил своей целью опровергнуть учение Толстого с точки зрения православия и самодержавия и доказать пагубность его для молодежи. Как пример «молодых словаков, попавших в пучину ложной науки Толстого», он привел имена Шкарвана и Маковицкого.

В конце того же 1896 г. письмо Добрянского было отпечатано отдельным изданием в петербургской Синодальной типографии в сопровождении небольшого введения под заглавием «Плоды учения гр. Л. Н. Толстого». «Немцы и другие западники, — говорилось в этом введении, — восхищаются, комментируют и превозносят гр. Л. Н. Толстого по известным причинам, но и тем у них все кончается. Чтобы среди них нашлось много последователей гр. Л. Н. Толстого, этого, вероятно, опасаться не нужно. Зато учение Толстого с разрушительной силой распространяется среди славян, в первом же ряду среди словаков»¹³.

Словацким консерваторам пришлась по вкусу эта официозная русская брошюра. С. Гурбан-Ваянский опубликовал ее перевод в газете «Národnie Noviny», присоединив к ней свое заключение. По словам Гурбана-Ваянского, Добрянскому будто бы удалось «разгромить» учение Толстого. О Маковицком он иронически замечал: «Легко, конечно, предаваться толстовскому спорту юноше, которому его преисполненный благородства отец, уважаемый во всей Словакии <...> дал возможность беззаботно учиться...»¹⁴

Подбадривая Маковицкого, Толстой писал ему в это время: «Дай бог вам всего хорошего и побольше твердости — мне кажется, что этого в вас недостает...» (т. 69, с. 182). В том же духе писали ему русские друзья Толстого.

Действительно, Маковицкий испытывает в это время глубокое недовольство собой и своим образом жизни. «Часто бывают у меня минуты, когда удобства, которыми я пользуюсь, для меня мучительны <...>, и мне хочется, чтобы моя жизнь была более заполнена трудом и лишениями. Тогда я смог бы лучше проповедовать свою веру, чем теперь, ибо я не так живу, как следовало бы», — писал он Шкарвану (1901)¹⁵. Эта требовательность к себе, родственная настроениям самого Толстого, была, в сущности, чрезмерна: Маковицкий жил очень скромно, много и самоотверженно работал, оказывал медицинскую и материальную помощь нуждающимся. Трудовые люди — в городах и деревнях Словакии — относились к нему с огромным уважением и любовью. Что же касается общественной деятельности в более широком масштабе, то она была совершенно закрыта для Маковицкого. Он вынужден был прекратить издание словацкого «Посредника». Печатные органы разных направлений отказывались публиковать его статьи и переводы. Он не только подвергался ожесточенным нападкам со стороны всех словацких партий — консервативной, клерикальной, либеральной, — против него ополчились и венгерские власти, пуская в ход репрессии. В 1903 г. в доме Маковицкого полиция дважды производила обыск, у него конфисковали множество книг (среди которых могли быть и книги с дарственными надписями Толстого, Чехова и других выдающихся деятелей культуры). Имя Маковицкого неоднократно попадает в секретные сводки политической полиции «О национальных и социалистических движениях», составлявшиеся для венгерского премьер-министра Ш. Тисза¹⁶.

Но чем больше суживается для Маковицкого возможность работы в своей стране, среди своего народа, тем активнее сотрудничает он с Толстым и его русскими и зарубежными последователями. К нему поступают книги Толстого, издаваемые в Англии и Швейцарии, Маковицкий поддерживает связь с лицами, включенными в тайную сеть для их распространения (одним из деятельных участников этого дела был известный языковед и славист, в то время профессор Петербургского университета И. А. Бодуэн де Куртенэ). Из Жилины Маковицкий рассылает в разные места России эти запрещенные в ней книги. На его жилинской квартире останавливаются русские друзья Толстого, едущие из России на Запад или обратно. Здесь побывали посетители из разных стран — В. А. Лебрен, А. Син-Джон, Х. Н. Абрикосов, А. И. Сиротинин, И. А. Бодуэн де Куртенэ, С. Е. Струменский и др. С 1898 г. Маковицкий поддерживает связи с членом РСДРП В. Д. Бонч-Бруевичем, жившим в эмиграции в Швейцарии. От него получает он социал-демократическую литературу, в частности, литературный, научный и политический журнал «Жизнь». На основе материалов, полученных от Маковицкого и Шкарвана, Бонч-Бруевич, интересовавшийся социально-оппозиционными течениями в сектантстве, написал работу «Назарены в Венгрии и Сербии» и в 1905 г. издал ее в Москве (под псевдонимом В. Ольховский).

Летом 1904 г. в словацком городе Ма́ртин (Турчански-Свети-Ма́ртин) с Маковицким познакомился и навестил его затем в Жи́лине историк А. Н. Сиротинин. Этой встрече он посвятил впоследствии в своей книге 1913 г. «Славяне и Россия» целую главу под названием «Друг Толстого». «Искренний, прямой, последовательный Маковицкий,

— писал здесь Сиротинин, — в Толстом полюбил простоту жизни и благородную последовательность славянского ума, который, не останавливаясь перед препятствиями, смело отвергает все, что считает за предрассудок, всякую мысль развивает до конца и не любит сделок с совестью. Сам Маковицкий — один из тех людей, у кого нет пропасти между словом и делом, между убеждением и жизнью. Уверовав в истину учения Толстого, он всю свою жизнь перестроил по толстовскому идеалу, а после 1905 г. 2* и сам переехал в Ясную Поляну к тому, чье каждое слово было для него законом и чуть ли не откровением»¹⁷.

Маковицкий являлся в это время как бы связующим звеном между Ясной Поляной и Чертковым, жившим после высылки из России в 1897 г. в Англии.

В конце 1901 г. к Маковицкому в Жилину приехал из Англии Х. Н. Абрикосов со специальным поручением от Черткова — просьбой немедленно отправиться в Крым к больному Толстому. «Моя задача, — писал Маковицкий об этом поручении своему чешскому другу К. Калалу: — побудить Льва Николаевича, чтобы он велел изготовить копии всего написанного им за последние два года и послал их Черткову (это должно быть проведено без ведома жены Толстого, которая ревнует к чертковцам, что у них есть копии), а одного богатого московского купца надо уговорить, чтобы он помог материально изданиям Черткова, чтобы они не пресеклись. Миссия важная, только бы удалась»¹⁸.

Подробный маршрут поездки был прислан Маковицкому из Крыма Е. И. Поповым, который просил предварительно заехать к нему в Алушту, на дачу Е. Н. Вульф. Толстой, живший тогда с семьей в имении графини Паниной «Гаспра» в Кореизе, знал о предстоящем приезде своего словацкого последователя.

Маковицкий выехал из Жилины в ночь с 18 на 19 декабря 1901 г. С собой он повез много запрещенной в России толстовской литературы. Путь лежал через Краков. В субботу 21 декабря Маковицкий был уже на станции Мелитополь, откуда писал своему словацкому другу И. Шкультеты: «Сижу в ресторане и читаю дневник Толстого 1897 года, рукопись которого везу ему обратно»¹⁹. «Приехал благополучно, — сообщал он А. К. Чертковой из Алушты 22 декабря²⁰. — Екатерина Николаевна Вульф, ее дети, Евгений Иванович здоровы, о Л. Н. слышу, что тоже здоров. Поеду к нему через несколько дней. Екатерина Николаевна собирается к нему, поедем вместе. Я думаю, что поживем с Евгением Ивановичем несколько дней в Кореизе у татар и что́нужно будем списывать, но Евгений Иванович, хотя бы сам рад быть с Л. Н. и поговорить с ним о своих делах, не поедет, так как Мария Львовна просила его не бывать у них, так как Татьяна Львовна там. Поручения ваши хочу исполнить как можно будет наилучше. У Л. Н. есть, готовы: «Воззвание к офицерам» и «Воззвание к солдатам», и <он> намерен послать их вам для печатания»²¹.

«Южная Россия так же богата, плодородна, как Dolnia-zem²²; — писал Маковицкий И. Галеку 27 декабря 1901 г., — люди статные, в городах чисто. Крым интересен смешением народов: татары, русские, греки, немцы <...> Алушта — татарская и греческая деревня, около нее и на побережье несколько русских деревень. Черное море до сих пор постоянно бурлит, ветры неслыханные, так и кажется, что унесет нас вместе с домом»²³.

В четверг 26 декабря Маковицкий выехал из Алушты в Ялту в сопровождении Е. И. Попова. Оба они, вероятно, поселились на даче художника Г. Ф. Ярцева, жившего там вместе с доктором Л. В. Срединым. Маковицкий провел в Ялте 10 дней — с 26 декабря 1901 по 4 января 1902 г. За это время он посетил Толстого в Кореизе пять раз: 27, 28, 29, 31 декабря и 1 января. Во время этих посещений Маковицкий выполнил ряд поручений Черткова. 31 декабря он показал, а позднее подарил Толстому альбом рисунков «Размышления о катехизисе» чешского художника Эмиля Холарека, изданный в Праге в 1901 г. Альбом этот, заказанный Маковицким у пражского издателя Б. Кочи, был выслан в Алушту через Петербург на имя Е. И. Попова. По словам Маковицкого, Толстому очень понравилась эта работа чешского художника²⁴.

ТОЛСТОЙ

Фотография фирмы Шерер и Набгольц с автографической подписью Толстого: «Leo Tolstoy».

Архив «Matice slovenská», г. Мартин

«В последний день года Л. Н. задерживал меня с Евгением Ивановичем у себя (в Гаспре), но мы не остались, мы ушли под вечер к Горьким. Здесь я доказал, каков я есть: любознательность во мне сильнее богоискания», — записал он на отдельном листке²⁵. Впоследствии Маковицкий испытывал нечто вроде угрызений совести из-за того, что отказался от предложения Толстого провести с ним последний день уходившего 1901 г.

Горький отнесся к Маковицкому с теплым вниманием и подарил ему свои книги с дарственными надписями. Альбом Холарека понравился и Горькому; он попросил достать и для него экземпляр3*. Маковицкий исполнил эту просьбу после возвращения на родину.

В Ялте Маковицкий познакомился и с Чеховым. Вместе с доктором Л. В. Срединым он посетил писателя в Аутке. Чехов подарил Маковицкому свою фотографию, на которой он снят с Горьким. В рассказе «На пиру» И. Грегора-Тайовского мы находим следующие строки: «Душанко рассказывал нам о своей поездке в Крым (он ее, наверно, опишет) и показал нам фотографию двух знаменитых русских писателей — Чехова и Горького»²⁷.

4 января 1902 г. Маковицкий выехал в центральную Россию, чтобы продолжить выполнение поручений Черткова. В Москве он встретился с И. И. Горбуновым-Посадовым и другими друзьями Толстого и Черткова. По приглашению единомышленника Толстого А. Н. Коншина, участвовавшего в делах издательства «Посредник», он погостил несколько дней на его хуторе в Калужской губернии. В конце января Маковицкий возвратился в Словакию.

«У Л. Н. Толстого. 1901/2», к сожалению до нас не дошедшую. Найдены только остатки одной тетради с обозначением: «3-е путешествие к Толстому»²⁸; большинство страниц вырвано, на уцелевших листах сохранились лишь выписки из дневников Толстого.

В июле — августе 1903 г. Маковицкий вновь побывал у Черткова в Англии, где познакомился с П. А. Кропоткиным. В 1904 г. он отправился в Швейцарию, затем опять к Черткову в Англию, где вторично встретился с Кропоткиным. По поручению Черткова он снова, уже в четвертый раз, едет к Толстому в Ясную Поляну и живет здесь восемь дней — с 26 октября по 2 ноября.

В этот приезд С. А. Толстая предложила Маковицкому остаться в Ясной Поляне в качестве врача — вместо доктора Д. В. Никитина, который был лечащим врачом Льва Николаевича и его семьи. Маковицкий с радостью согласился. Он съездил ненадолго к себе на родину для устройства дел и, возвратившись в Россию, поселился в усадьбе Толстого.

Переездом в Ясную Поляну в конце 1904 г. завершился сложный период личной биографии и духовного развития Маковицкого. Маковицкий горячо любил свою родину, но эмиграция представлялась для него в это время единственным выходом. «Сознаю свой долг быть полезным родному народу и стремлюсь уяснить себе путь, на котором я должен трудиться, к которому устремлены мои духовные помыслы», — так разъяснял сам Маковицкий в письме к отцу уже из России смысл своего решения²⁹.

— тружениками Жилины и окрестных деревень. Рабочие, ремесленники и крестьяне с огорчением встретили известие о его эмиграции. «Трудно мне без вас; так долго мы с вами не беседовали! — писал в сентябре 1905 г. Маковицкому в Ясную Поляну словацкий крестьянин М. Войтек. — Лишь тот сможет это понять, кто потеряет друга, близкого по духу, и благодетеля, как это случилось со мной и окружающим меня словацким народом. Ведь мы, словаки, считаем, что вы для нас уже потеряны. Этими словами, уважаемый господин и дорогой друг мой, я никак не хочу укорять вас за то, что вы покинули свой народ и переехали на чужбину. От словацких националистов нередко приходится слышать укоры за то, что вы покинули свой народ и уехали за границу.

Дело, для которого вы докинули нас, я считаю добрым делом, — вам остается только продолжить начатое. Никто в этом не должен ни мешать, ни препятствовать вам. О вас в нашем народе говорят много хорошего. Многие уже спрашивают меня, когда вы вернетесь в Жилину. Я никому дать ответа на этот вопрос не могу. Вам самим хорошо известно, что наш народ привык к вам и считает вас словно своим отцом. Все жалеют о вашем отъезде. Так что, если можете, возвращайтесь поскорее в Словакию»³⁰.

Маковицкий приехал в Ясную Поляну 18/30 декабря 1904 г. и прожил бок о бок с Толстым шесть лет, до самой кончины писателя, а затем оставался здесь еще десять лет, до 1920 г.

Маковицкий поселился у Толстого уже совершенно сложившимся человеком, с установившимися взглядами. Россию он знал сравнительно неплохо, но при близком соприкосновении в годы революционного кризиса она открылась ему с новой стороны. В течение долгого времени яснополянский врач продолжал, однако, смотреть на многое через прежние очки. Положение крестьянских масс в России он идеализировал. Одна из причин идеализации — недостаточно полные и глубокие выводы Маковицкого из его сопоставительных наблюдений над жизненным уровнем русских крестьян и находившихся в еще большей нужде и бесправии крестьян словацкой деревни. Маковицкий утверждал, будто первые находятся в лучших условиях и «вообще не так бедны». По его словам, среди яснополянских крестьян не было «ни богатых, ни бедных» и жили они не в нужде, а даже в достатке. Такие необоснованные выводы содействовали, со своей стороны, упрочению в консервативном мировоззрении Маковицкого настроений протеста, осуждения и неприязни ко всем, кто в той или иной степени поддерживал революцию или требовал радикальных реформ. Неприязненное чувство он, в частности, питал к евреям, которых было немало среди революционеров и которые, как он полагал, в своих корыстных целях нарушают спокойствие страны и общества.

Секретарь Толстого В. Ф. Булгаков писал впоследствии в своих воспоминаниях: «В человеке, чьи взгляды и чья личная жизнь могли бы служить завидным примером для каждого из нас, каким-то непонятным образом укоренилось недоброжелательство к целому народу. Говорят, это — следствие впечатлений детства, проведенного в Венгрии, в области, населенной евреями. Все равно я никогда не мог понять этой странной слабости Душана Петровича. Не понимал ее и Лев Николаевич и никто из окружающих. Лев Николаевич говорил не раз Душану, что его нелюбовь к евреям — это тот материал, который бог дал ему для работы над ним и для преодоления в себе этого недостатка. «Если бы не этот недостаток, то Душан был бы святой», — говорил Лев Николаевич о своем друге»³¹.

принимал с восьми часов утра до двух часов дня. Все остальное время, если не было необходимости посещать своих пациентов на дому, он находился с Толстым и среди близких Толстому людей. Лечебный пункт, помещавшийся в деревне Ясная Поляна, содержался на средства частично семьи Толстых, частично земстве. В одном из писем к Шкарвану Маковицкий жаловался, что ему очень тяжело «получать жалованье от Толстых» и что он намерен вскоре от него отказаться³².

Толстой не раз повторял Маковицкому, что нуждается не столько в его медицинской помощи, сколько в его дружбе. Так понимал свою роль возле Толстого и сам Маковицкий. Он и лечил Толстого, и помогал ему всем, чем только мог.

Маковицкий постоянно информировал писателя о событиях международной общественной жизни и в первую очередь о жизни славянских народов. Ему удалось много сделать для ознакомления Толстого с историей и бытом, культурой, литературой и современным положением Словакии, Чехии, Польши, Болгарии, Сербии, Хорватии, Словении, Македонии. «Я благодарен Душану Петровичу за все, но особенно за то, что он поучает нас о славянах», — сказал Толстой в первый год пребывания Маковицкого в Ясной Поляне. «Как мы счастливы, что через Душана Петровича знаем таких интересных людей, как славяне», — заметил он в другой раз.

«Я здесь нахожусь не напрасно, — писал Маковицкий на родину. — Я и сам развиваюсь в духовном отношении, расширяется мой общественно-политический кругозор, знакомлюсь с различными русскими и зарубежными деятелями и в то же время возбуждаю в них некоторый интерес к словакам, славянам <...> У русских я обнаруживаю гораздо больше сочувственного внимания к славянам, любви к ним, чем в первые свои посещения. Чертков шутливо-радостным тоном сказал мне, что моим рассказам следует приписать то, что в своей новой статье («Великий грех») Лев Николаевич пишет о «русском славянском народе» (до сих пор он этого нигде не писал, он никогда не сопоставлял русских и славян с западными неславянскими народами); то же и в отношении его занятий Хельчицким (он написал о нем статью и в «Круге чтения» уделил ему самое большое место), и то, что он в последние месяцы так часто говорит о славянофилах и советует их читать своим французским и английским посетителям»³³. Эту сторону деятельности Маковицкого в полной мере оценил секретарь Толстого В. Ф. Булгаков. «Душан Петрович любил русский национальный характер и Россию вообще. Он был славянофилом и руссофилом старого консервативного толка. Он считал, что славяне должны объединиться вокруг России. Душан Петрович старался привлекать внимание Толстого к жизни и положению малых, угнетенных славянских народов, в частности Чехии и Словакии. Если Толстой получал приветствие от какого-нибудь славянского съезда или объединения, то Душан Петрович ревниво следил за тем, чтобы Лев Николаевич соответствующим образом на приветствие откликнулся. Он вообще играл роль своего рода «адвоката славянства» в Ясной Поляне и в России»³⁴.

— особенно в помощниках, хорошо знавших иностранные языки. Таким именно был Маковицкий, который знал немецкий, французский, английский, словацкий, венгерский, польский и ряд других языков. Тотчас же до приезде в Ясную Поляну Маковицкий по просьбе Толстого стал писать под его диктовку и по его поручению письма в Россию и за границу. «Немало писем пишу я корреспондентам Толстого либо по своему усмотрению, либо по поручению Льва Николаевича», — сообщал Маковицкий своему чешскому другу Я. Яначеку 3 февраля 1905 г.³⁵

Приведем пример эпистолярного диктанта Толстого Маковицкому. Пример интересен и тем, что содержит еще не бывшее в печати письмо Толстого. Оно обращено к некоему А. фон-Бальтербергу и продиктовано в марте 1910 г. Вот что записал Маковицкий со слов Толстого:

«Я считаю невозможным делать предложение <предположение?> о мировых процессах, рассматриваемых объективно. Важно нам знать тот закон, к которому мы должны следовать в этой жизни. И это самое важное для нас и доступно нам, и я считаю, что этим мы и должны ограничиться в вопросах религиозных. В определении того, что есть жизнь мира и что есть наша жизнь, я совершенно совпадаю во взглядах с Кантом, который говорил: цитата — эпиграф книги Л. Н. «О жизни» («Zwei Dinge erfüllen...»).

На рукописи диктанта имеются следующие пометы Маковицкого: «Л. Н. поручил ответить», «Л. Н. диктовал ответ Balt<erberg>y 1910» и «По поводу статьи Balt<erberg>a». Переписав начисто текст и вписав в него обозначенный большой эпиграф из Канта, Маковицкий отправил письмо от своего имени по адресу: «Angela Baltz-Balterberg. Zürich, Schweiz ³⁶.

Маковицкий помогал Толстому не только в ведении корреспонденции, но и в литературной работе. По просьбе Толстого он переписывал рукописи и некоторых его сочинений, и даже по нескольку раз. К этим своим обязанностям он относился с глубоким пиететом. Ему посчастливилось быть одним из первых слушателей и читателей многих, произведений Толстого. В 1906 г. он записал и показал Толстому свои замечания по поводу статьи «О значении русской революции», а в 1909 г. — по поводу статьи «Пора понять»³⁷ Толстого и столкновения с ним.

В 1906—1908 гг. в Словакии поднялась волна национально-освободительного движения против вековых притеснителей — правящих классов феодально-буржуазной Австро-Венгрии. Представители словацкой общественности не раз обращались к Маковицкому с просьбой привлечь к словакам сочувственное внимание Толстого. «У него было намерение поговорить об этом в одной из своих новых работ, — сообщал Маковицкий на родину. — Если он пожелает, то напишет. Настаивать, уговаривать его не могу. Из виду, однако, не упущу»³⁸.

Эти слова свидетельствуют о том, что Маковицкий был далек от каких-либо поползновений использовать дружеское отношение к нему Толстого для прямого воздействия на писателя, для навязывания ему тем и т. п. В то же время оговорка, сделанная Маковицким, показывает, что он и не отказывался от акцентирования в разговоре с Толстым тех вопросов, в частности славянского, которые его интересовали. Беседам с Маковицким на «славянские темы» принадлежит, нужно думать, решающая роль в том, что Толстой написал статью о чешском средневековом философе П. Хельчицком, что он включил в «Круг чтения» большие выдержки из его сочинений, что на основе одного чешского рассказа он написал «Шута Палечека». В связи с этими беседами находится, возможно, и возникновение одной из последних работ Толстого — «О социализме», написанной по поводу письма, полученного от редакции чешской газеты «Mladé Proudy» (т. 38, с. 592; т. 58, с. 524).

Но главным делом Маковицкого в Ясной Поляне, главным делом его жизни, обеспечившим ему благодарную память грядущих поколений, стало ведение ежедневных Записок, в которых он с удивительным трудолюбием и тщательностью воспроизводил все слышанное и виденное им в продолжение нескольких лет в доме Толстого.

До него этим никто систематически не занимался, хотя необходимость подобного дела была очевидна многим современникам.

способным к обобщениям. Прекрасно зная границы своих возможностей, он говорил: «Я не умею писать статьи (а если когда и напишу, то не умею ее отшлифовать, либо же трачу на это массу времени)»³⁹. С тем бо́льшим упорством развивал поэтому Маковицкий свою природную память, наблюдательность, отрабатывал методику повседневных записей. Записи эти Маковицкий чаще всего делал незаметно для собеседников на карточках, которые постоянно держал в правом кармане своего пиджака. За день у него набиралось множество таких драгоценных карточек. По ночам, когда в Ясной Поляне все затихало, Маковицкий садился за письменный стол и воскрешал на основе этих карточек облик прошедшего дня, переписывая в развернутом виде первичные наброски на отдельные листы и проставляя на них даты. Эти листы складывались им в хронологическом порядке. Когда же их набиралось достаточное количество, он переписывал их в специальные тетради. Точно так же составлял он в свое время упоминавшиеся выше «Записки из Москвы» 1890 г., Записки «У Л. Н. Толстого» в 1894 г., до сих пор не найденные «Путевые записки» о пребывании в Ясной Поляне в 1897 и в Крыму в 1901—1902 гг., а также Записки о четвертом посещении Толстого в октябре — ноябре 1904 г. Этими приемами пользовался он с первых дней своего постоянного пребывания в Ясной Поляне до самой смерти Толстого в Астапове.

Толстой знал, что Маковицкий записывает его высказывания. «Я грешен: пишу дневники, этим оправдываю свое пребывание у вас; может быть, будут полезны», — сообщил Маковицкий Толстому (18 апреля 1907 г.). Этот факт не вызывал со стороны Толстого каких-либо принципиальных возражений.

«Яснополянские записки» — грандиозная хроника последних шести лет жизни Толстого, биографический документ исключительного, неповторимого значения. Это вскоре было осознано многими современниками, особенно из окружения Толстого. Пример Маковицкого вызвал волну подражаний. «Теперь пишут записки и секретарь Л. Н-ча Гусев и Чертков, — сообщал Маковицкий И. Шкультеты 26 января 1909 г. — Гусев пишет вследствие моих настояний, Чертков пишет, как мне кажется, благодаря моему примеру. А то сколько раз он ни начинал, — не выдерживал долгое время. Извини меня за самовосхваление»⁴⁰.

Толстой любил и уважал Маковицкого. «Желал бы быть Душаном Петровичем! — сказал он 17 июля 1906 г. — Ах, он все занят, всем нужен». На страницах «Яснополянских записок» мы найдем много аналогичных высказываний.

После смерти Толстого Маковицкий, оставшийся жить в Ясной Поляне, продолжал усиленно трудиться над своими Записками. Публикация их была его заветной мечтой4*.

В начале первой мировой войны Маковицкий был арестован за подписание им антивоенного воззвания «Опомнитесь, люди-братья» и с января по декабрь 1915 г. сидел в тульской тюрьме. Арест Маковицкого вызвал протест ряда представителей интеллигенции. Группа академиков из Отделения русского языка и словесности (среди которых был А. А. Шахматов) обратилась 3 марта 1915 г. со следующим письмом к товарищу министра внутренних дел В. Ф. Джунковскому:

«Мы, нижеподписавшиеся члены названного Отделения, а также разряда изящной словесности, имевшего в своем составе почетного академика гр. Л. Н. Толстого, встревожены постигшею Д. П. Маковицкого участью. Мы помним о том значении, какое имел Д. П. Маковицкий в личной жизни нашего великого писателя, и о неоценимых услугах, оказывавшихся им в течение многих лет гр. Л. Н. Толстому»⁴¹.

на процессе Т. Л. Толстая следующим образом охарактеризовала отношение Маковицкого к России: «Я еще хочу сказать о любви Душана Петровича к России: он был, так сказать, звеном между Венгрией и Россией и считался там русофилом. На днях, когда его выпустили на поруки, я посмотрела на него, такого старого, бледного, слабого, и спросила его: «Душанчик, где вы свою жизнь окончите?» И он сказал, что не в Венгрии, куда он вернуться не может из-за своей любви к России, так как там за последнее время было 4000 казней за русофильство <...> Он всегда выражал свою любовь к России»⁴².

и внешним миром. «Революция, война волнуют, — писал он летом 1917 г. своей бывшей помощнице в яснополянской амбулатории О. В. Завалиевской, которой он диктовал свои «Яснополянские записки» при перепечатке на машинке. — Но все больше сторонюсь их, ухожу в христианское мировоззрение и понимание Л. Н.»⁴³

Но как ни старался Маковицкий избегать участия в развернувшихся событиях, ему приходилось искать свое место в революционной обстановке и высказываться о ней. Все эти годы продолжалась работа над «Яснополянскими записками», в том числе и редактирование их, по просьбе Маковицкого и, с его участием, Гусевым.

В апреле 1917 г. в Сибири из пленных чехов и словаков, служивших в войсках Австро-Венгрии, стал формироваться особый корпус, сыгравший в следующем, 1918 г. активную контрреволюционную роль во время гражданской войны в России. Командование корпуса попыталось привлечь Маковицкого на службу в качестве военного врача. Планы и действия чехословацкого корпуса, сама цель его создания, противоречили взглядам Маковицкого. Он послал решительный отказ. Отказ был мотивирован в духе толстовского учения. «Милые братья, — писал Маковицкий в апреле 1918 г. в Омск, — опомнитесь, освободитесь от ужасного равнодушия этого заблуждения (заблуждения, что борьба, животная борьба, может быть свойственна и не губительна человеку), и вы узнаете радость, благо, святость жизни, не нарушимые ничем: ни нападками других людей — потому что нападки эти будут только поводом усиления любви, ни страхом смерти — потому что для любви нет смерти».⁴⁴

И он советовал солдатам и офицерам чехословацкого корпуса отказаться от военной службы, жить трудовой жизнью в Сибири и осуществлять на деле заветы Толстого. Эта позиция Маковицкого не была забыта чехословацкой буржуазией и явственно сказалась на отношении к нему после его возвращения на родину в 1920 г.

Октябрьскую революцию Маковицкий встретил без озлобленного и враждебного чувства. Отмечая в своем дневнике, что привилегии помещиков, чиновников, рантье, купцов и пр. сходят на нет, Маковицкий записал 2 декабря 1917 г.: «Идея господства одной нации над другой этой войной кончается, как и человека над человеком, господина-эксплуататора»⁴⁵«под опеку земского волостного управления»⁴⁶. 11 апреля 1918 г. Маковицкий записал: «На этой неделе делили в нашей округе крестьяне общинную, покупную (частную собственность) и барскую землю. Местами доходило до схваток, но не <до> кровопролитий, и, наконец, разделили. Не совсем справедливо, но обстоятельно, с компромиссами. У не работающих дома (живущих в Москве, Туле) отняли землю, у более зажиточных малодетных семей отняли и делили одинаково мужчине, женщине, взрослому и младенцу. Женщины — впервые»⁴⁷. Из этого Маковицкий сделал вывод, что «теперь земля в центральной России (и вообще в Великороссии) довольно справедливо распределена, нет не только крупных собственников (капиталистов, помещиков, светских и духовных сановников), но нет даже большой разницы между крестьянами, земля у всех и почти поровну⁴⁸.

Весной 1919 г. Маковицкий заболел сыпным тифом, свирепствовавшим в округе. Целых семнадцать месяцев был он прикован к постели. Ему пришлось в это время преодолеть, кроме тифа, еще ряд тяжелых заболеваний: воспаление легких, воспаление почек, ишиас, экзему. Крестьянская девушка из Ясной Поляны М. К. Орехова, помогавшая ему и раньше в лечебнице, самоотверженно ухаживала за ним все это время. Вскоре Маковицкий женился на ней. По мере выздоровления он снова стал интересоваться политической жизнью России. 10 июля 1920 г. Маковицкий с одобрением упоминает в своем дневнике о победоносной борьбе Красной Армии против польских интервентов. Здесь же мы находим запись о приезде в Ясную Поляну двадцати двух участников II Конгресса Коммунистического Интернационала, проходившего в Москве в июле 1920 г., и о разговоре с ними Маковицкого⁴⁹. В августе того же 1920 г. чешская писательница-коммунистка Гелена Малиржова беседовала с Маковицким. Она опубликовала, несколько позднее, в чешской коммунистической газете «Rudé Právo» статью, озаглавив ее «Памяти честного противника, Душана Петровича Маковицкого». Малиржова отмечала, что Маковицкий в признании Советской власти «шел еще дальше, чем сама дочь писателя» Татьяна Львовна и что из уст Маковицкого она не слышала «ни одного гневного слова против большевиков»⁵⁰⁵¹.

Маковицкий признавал положительными результатами революции уничтожение поземельной собственности, «санкционированного капитализма, частнособственнического владения фабриками, угольными копями, железными дорогами, пароходами», рост крестьянской инициативы, сокращение рабочего дня, разрешение национального вопроса и т. д. Любопытно отметить, что к числу положительных факторов он относил не только отсутствие в продаже алкогольных напитков, но и почти полное прекращение международной торговли, обесценение денег. Но, следуя своим взглядам, он отрицательно отзывался о применении революционного насилия, о восстановлении торговли, железнодорожной связи и пр. ⁵²

Маковицкий был далек от правильного понимания происходивших событий. Он полагал, что крушение старого общества, старой цивилизации явится преддверием «царства божия на земле» — в том виде, в каком представлял его себе Толстой. Сохранился черновик обращения Маковицкого к наркому просвещения А. В. Луначарскому. В обращении содержались такие рекомендации: «Большевикам ввести в школе Азбуки и книжки для чтения Л. Н. «Для чего люди одурманиваются», «О вегетарианстве» (первая степень), устранить введенные разрешения и не вводить новых на выезд в Петербург и Москву, на покупку и провоз продовольствия»⁵³.

Перемещение городского населения в деревню, прекращение торговли, ликвидация современной технической цивилизации, возрождение натурального сельского хозяйства на патриархальной основе — вот о чем мечтал Маковицкий. Его утопия была объективно реакционна, но вражды к Советской власти он не питал. Он был к ней ближе, чем к буржуазному обществу, которое постепенно стало ему совершенно чуждо и враждебно. В Советской же России он по-прежнему имел возможность беспрепятственно жить и работать.

***

Со времени последней поездки Маковицкого на родину прошло почти десять лет. Не раз собирался он возвратиться домой. На первых порах ему мешала работа над завершением «Яснополянских записок», потом — первая мировая война, болезни и гражданская война в России. Только летом 1920 г. создались условия для поездки в Словакию. Покидая Ясную Поляну в сентябре 1920 г., Маковицкий еще далеко не выздоровел. Почти все свои книги и рукописи, в том числе «Яснополянские записки», он оставил в московском Музее Толстого. Транспорт пленных, с которым ехали Маковицкий и его жена, покинул Москву в первые ноябрьские дни 1920 г. и через Нарву направился в Ригу. Оттуда они перебрались в Штеттин. Затем — снова посадка в поезд. До родного Ружомберока Маковицкий добрался только 21 ноября.

в прошлое, давно им преодоленное. В Чехословакии, только что возникшей на развалинах Австро-Венгерской империи, установился буржуазный строй. Многие из бывших почитателей и последователей Толстого, бывших друзей Маковицкого, стали видными государственными деятелями, финансистами, промышленниками и свои прежние увлечения сдали в архив. Планы Маковицкого о возобновлении словацкого «Посредника» казались им не только не нужными, но и нелепыми. Буржуазные газеты предприняли тщетную попытку использовать Маковицкого в борьбе против Советской России. Это обстоятельство не могло не осложнить и без того трудное положение Маковицкого. Ему, человеку тяжело больному, лишенному средств к существованию (все свое состояние он давно уже роздал на общественные нужды), теперь приходилось крайне тяжело. О состоянии Маковицкого, о его нелегких раздумьях дают представление его письма этого времени.

ТОЛСТОЙ В КРУГУ РОДНЫХ И ЗНАКОМЫХ. СРЕДИ НИХ МАКОВИЦКИЙ

Слева направо: Толстой, Н. Л. Оболенский, А. И. Архангельский, Т. Л. Сухотина, Н. Л. Оболенская, М. Л. Оболенская, П. А. Буланже, Е. В. Оболенская, Маковицкий и А. Л. Толстая. Гаспра, 27—31 декабря 1901 г.

Фотография С. А. Толстой

«Отдаться медицинской практике, собственно говоря, мне и не хочется, — писал он в январе 1921 г. своему другу Ф. Веселы. — Я предполагал было заниматься переводами и изданием «Poučné čítanie», но мне необходимо добывать себе хлеб насущный. Тогда уж лучше частная практика <...> Неприятно и совестно добиваться государственной службы, получать жалованье. Моя жена, слава богу, скромная женщина и придерживается одинаковых со мною религиозных взглядов. Ей никак не удается привыкнуть к здешним местам, горы душат ее, а люди кажутся бессердечными. В Ясной Поляне ее окружали личности глубоко душевные, лучшие представители великой России. Таких людей у нас, конечно, нет»⁵⁴«Там нас рассматривали как людей, достойных внимания, здесь же мы — меньше горошины. То, что в нас наиболее заслуживает внимания, — никто не оценит, это никому здесь не нужно»⁵⁵. И другому чешскому другу, Я. Яначеку, также последователю Толстого, Маковицкий писал: «Я все еще не нашел, где обосноваться: и материальные затруднения, и ощущение старости, и сознание, что ослабел, лишился воли, энергии...»⁵⁶.

Эти переживания усугубили болезненное состояние Маковицкого. С 8 февраля 1921 г. он лечится на курорте Пьештяни в Словакии. Здесь, в полном одиночестве, его отчаяние достигло предела. Положение казалось ему совершенно безысходным. 12 марта 1921 г., по возвращении в родной Ружомберок, он кончает жизнь самоубийством.

Душан Петрович Маковицкий оставил добрую память о себе на своей родине. О нем там теперь напечатаны статьи и книги. Маковицкий навсегда связал свое имя со Львом Толстым, который в последний год своей жизни записал о нем: «Душан все больше и больше привлекает меня своей серьезностью, умом, знанием, добротой»⁵⁷.

«Яснополянские записки» — драгоценный труд о Толстом. Вместе с тем это и вечный памятник самому создателю этого огромного труда, Душану Петровичу Маковицкому.

¹ См. наше сообщение «Материалы о Толстом в Чехословакии. Пражский архив Д. П. Маковицкого», в ЛН, т. 75, кн. 1, с. 593—607.

² A. Škarvan. Rozpomienky о Tolstom. Рук. — Literàrny archív Matice slovenskèj в г. Martin (далее сокр. LAMS

³ «Zápisky z Moskvy od Dušana Makovického». Besedy. — Slovenský zábavnik, I. Ružomberok, 1890. См. журнал «Predvoj» (Bratislava), 1967, № 44.

⁴ J. Rotnágl a V. Bulgakov. S Tolstým. Památce Dušana Makovického. Tranoscius v Liptovskom sv. Mikulàši. 1946, s. 9.

⁵ Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, с. 210.

⁶ Местонахождение письма к Толстому от словац. студентов неизв. Отв. Татьяны Львовны от 2 янв. 1891 г. находится в собр. автора настоящей ст. в Праге.

⁷ «Národnie noviny», 1894, № 84, 19. VII.

⁸ Рук. Музей Pamatník národního písemnictví в Праге (далее сокр. PNP).

⁹

¹⁰ «U L. N. Tolstého». Dr. Dušana Makovického. Turčiansky Sv. Martin, 1898, s. 1—2. Отд. оттиск.

¹¹ Заметки и восп. А. Шкарвана о его пребывании в России опубл. в ЛН, т. 75, кн. 2, с. 121—166.

¹² D. Makovickýénové v Unrách. — «Naše Doba», 1896, N 11—12.

¹³ «Плоды учения гр. Л. Н. Толстого», кн. 1. СПб., 1896, с. 7.

¹⁴ «Národnie noviny», 1897, N 74.

¹⁵ Рук. ГМТ, ф. А. Шкарвана.

¹⁶ ény K. Gábor. Iratok a nemzetiségi kérdes tör ténetéhez Magyorországon a dualismus Korában, IV, 1903—1906. Budapest, 1966, s. 178—179.

¹⁷ А. Сиротинин. Россия и славяне. СПб., 1913, с. 334.

¹⁸ Rotnágl а V. . S Tolstým. Památce D. Makovického. Op. cit., 1946, S. 36; В. Ф. Булгаков. Лев Толстой, его друзья и близкие. Воспоминания и рассказы. Тула, 1970, с. 84.

¹⁹ Рук. LAMSŠ. J. Kolafaézdí ruské literatury. Praha, 1967, S. 150).

²⁰ ЦГАЛИ, ф. 552, ед. хр. 8626.

²¹ «Воззвание к офицерам» и «Воззвание к солдатам» получили при доработке названия «Офицерская памятка» и «Солдатская памятка».

²² — словацк. назв. южной равнинной Венгрии.

²³ Материалы И. Галека в бумагах его дочери Е. Галековой в Праге.

²⁴ D. Makovický. Lev Tolstoj о Holárkových «Reflexích z katechismu. — «Samostatnost», 1902, № 56, 2, VII; «Čas», 1902, n. 184, 6. VII; ЛН, т. 75, кн. 1, с. 599—601.

²⁵ ADM).

²⁶ Это письмо было опубл. нами в ЛН, т. 75, кн. 1, с. 599—600. В качестве адресата там ошибочно назван А. Хайн.

²⁷ J. Gregor-Tajovský— «Národnie noviny», 1902, N 45. 19. IV. Подробнее см. в нашей кн. Š. J. Kolafa. K souhvězdí ruské literatury. D. Makovický u Tolstého, Čechova a Gorkého. Praha, 1974.

²⁸ ГМТ, ф. Д. П. Маковицкого.

²⁹ A. Mrázákov. Bratislava, 1950, s. 29—30.

³⁰ Рук. ADM.

³¹ В. Булгаков

³² Письмо от 22 апр. 1907 г. — ГМТ

³³ Это письмо без указ. адресата опубл. в кн.: J. Rotnágl a V. Bulgakov. S Tolstým. Op. cit., S. 45—46.

³⁴ Булгаков. Лев Толстой, его друзья и близкие. Воспоминания и рассказы. Тула, 1970, с. 203.

³⁵ Рук. PNP, ф. Я. Яначека.

³⁶ PNP, ф. Д. П. Маковицкого.

³⁷ «Яснополянские записки». Запись от 6 декабря 1909 г.

³⁸ Маковицкий — Л. Мойшу, февр. 1908 г. Рук. PNP, ф. Д. П. Маковицкого.

³⁹ PNP, ф. Д. П. Маковицкого.

⁴⁰ Рук. PNP, ф. П. Шкультеты.

⁴¹ PNP

⁴² Рук. ГМТ, ф. Н. К. Муравьева.

⁴³ Письмо от 4 августа 1917 г. Рук. ГМТ, ф. Д. П. Маковицкого.

⁴⁴ ГМТ, ф. Д. П. Маковицкого.

⁴⁵ Рук. ADM.

⁴⁶ Там же.

⁴⁷ Там же.

⁴⁸ ГМТ, ф. Д. П. Маковицкого.

⁴⁹ Рук. ADM.

⁵⁰ H. Malířová. Památce čestného odpůrce Dušana Petrviče Makovického. — «Rudé-právo», 1921, N 63, 16. III.

⁵¹ Рук. ADM.

⁵²

⁵³ Там же.

⁵⁴ Письмо от 21 янв. 1921 г. — Рук. PNP, ф. М. Калмы-Веселы.

⁵⁵ «Slovenská Politika», 1921, N 68, 24. III.

⁵⁶ PNP, ф. Я. Яначека.

⁵⁷ Запись в дн. 23 янв. 1910 г. (т. 58, с. 11).

Все переводы цитат со словацкого языка принадлежат автору статьи. — Ред.

^1* П. И. Бирюкову. — С. К.

^2* — С. К.

^3* Маковицкий (вероятно еще из Крыма) написал письмо в Прагу издателю альбома Б. Кочи с просьбой переслать один экземпляр (со скидкой) Горькому²⁶.

^4* См. об этом ниже на стр. 70—75.