1900
5 ноября
Почти год не писала дневника. Пересчитывать события года - не буду. Самое тяжелое было - ослабление зрения. Сделался в левом глазу разрыв жилки и, как говорил глазной профессор, внутреннее кровоизлияние, почти микроскопическое. У меня постоянно перед левым глазом черное кольцо, ломота в глазу и зрение отуманивается. Случилось это 27 мая, и затем запрещение чтения, писания, работы и всякого напряжения. Тяжелые полгода бездействия, бесцельного лечения, отсутствие купанья, света, умственной жизни...
Играла мало, хозяйничала мучительно и много. Сажала яблони и деревья, смотрела с страданием на вечную борьбу за существование с народом, на их воровство и распущенность, на наше несправедливое, богатое существование и требование работы и дождь, холод, слякоть не только от взрослых, но и от детей за 15, иногда 10 коп. в день.
Переехала с Сашей в Москву 20 октября, бодрая, готовая на все хорошее, на общение с людьми, на радость видать любимых людей и друзей. Теперь опять упала духом.
Лев Николаевич уехал из Ясной Поляны к дочери Тане, в Кочеты, 18 октября и вернулся от нее в Москву уже 3 ноября, конечно, больной. Дороги все замерзли после месяца дождя и слякоти, и езда сделалась невозможно тряска. Он шел пешком к станции, заблудившись, по незнакомой дороге, четыре часа под ряд, потный, потом сел на тряскую долгушу и так доехал до станции. Теперь опять боли в животе, усиленное растирание его, запор, клистиры и прочее.
И только и радости от его приезда. Он мрачен, мнителен, работать не мог все время с тех пор, как мы расстались. А до нашей разлуки как он был бодр, весел, энергичен, с какой радостью писал свою драму "Труп" и вообще работал.
Когда я встретила его на железной дороге, он на меня пристально посмотрел, а потом сказал: "Как ты хороша, я не ожидал, что ты так хороша!"
Вчера и сегодня приводил в порядок свои бумаги и книга. Приходили _его_ друзья: Горбунов, Накашидзе, Буланже, Дунаев и пр. Затевают журнал с бездарными писаками в роде Черткова и Бирюкова, а Льва Николаевича будут тянуть за душу.
Была у Миши в новом его именья, и как-то жалко мне его было, так он по-детски, робко и неумело начинает жизнь. Была летом у Тани, осенью у Андрюши. Все _начинают_ новые жизни. Сегодня с Сашей и Мишей Сухотиным были на репетиции "Ледяного дома" Корещенки. Была В. И. Маслова, Маклаковы, С. И. и пр. С С. И. что-то новое. Видимся редко, а встречаемся - как-будто не расставались.
На душе всю осень тоскливо, ни снегу, ни солнца, ни радости жизни - точно спишь тяжелым сном. К чему-то проснешься, - к новым ли радостям, к смерти, или опять тяжелое горе разбудит унылую душу? Посмотрим...
Вечером готовила клистир с касторовым маслом и желтком для Льва Николаевича, пока он, разговорившись, внушал Гольденвейзеру, подобострастно слушавшему его, что в Европе высшие власти стали беззастенчиво смелы и наглы в своих распоряжениях и действиях.
6 ноября
Встала рано, поехала в Крутицкие казармы хлопотать, по просьбе и слезами матери, о солдате Кимолове, чтоб его оставили в Москве. Подъехала к большому зданию, на дворе рекруты молодые, их жены, матери - толпа людей. Спрашиваю у солдата, где воинский начальник? "Вон идет", - показал мне солдат. И действительно, идут двое. Если б я две минуты опоздала, ничего бы нельзя сделать, а тут я передала просьбу, которую приняли очень любезно, я поехала хлопотать о гонораре автору за "Плоды просвещения". Эти деньги всегда шли или на голодающих или на пожары народные. Теперь туда же пойдут. Получила 1040 рублей за несколько лет.
Приехала домой усталая, села за счеты по изданиям. Помешали Е. П. Раевская, гимназист Окулов, просящий купить билеты на спектакль, племянник офицер Берс, потом Варя Нагорнова, которой я очень обрадовалась. Так и бросила свои дела. Вечером пришел Дунаев, Лев Николаевич сошел к нам вниз, посидел, поговорил. С Варей сыграли вторую симфонию Бетховена, Larghetto - прелесть! Когда я вышла в столовую, Александр Петрович, переписчик Льва Николаевича, стоит пьяный и бранится возле двери столовой. Я начала его тихо уговаривать, чтоб он шел спать, но он еще больше бранился, так что пришлось более энергично усмирять его. Это такое для меня нравственное страдание! Вообще вид пьяных пугал меня с детства, и до сих пор хочется всегда плакать, глядя на них. Лев Николаевич их выносит легко, а в молодости, я помню, он потешался, глядя на пьяные выходки спившегося старого дворянина-монаха Воейкова, и заставлял его прыгать, болтать вздор, выделывать разные штучки, над которыми смеялся.
И вот все впечатление бетховенской симфонии потонуло в впечатления пьяного Александра Петровича.
12 ноября
Утром пошла в свой приют, где я попечительницей, вникала сегодня особенно в типы детей, собранных кое-где на улицах, в кабаках, детей, случайно родившихся от погибших девушек, от пьяниц, с врожденным идиотизмом, припадками, пороками, истеричных, ненормальных... И пришло мне в голову, что не так прекрасно то дело, в котором я участвую. Нужно ли было спасать и оберегать те жизни, которые в будущем ничего не обещают? А по уставу приюта мы должны их держать только до двенадцати лет.
Вернулась домой, невралгия замучила - то в одном месте, то в другом. Села учить пятую сонату Бетховена, помешал Глебов, дочь которого выходит замуж за Мишу. Потом Лавровская. Говорят, что она глупа, а я в ней вижу много хорошего, сердечного и артистического.
Приехал Сережа, сидит целыми днями, углубившись в шахматные задачи. Странно! Вечером с Сашей она "Плоды просвещения" в Малый театр. Не люблю комизма, не умею смеяться - это мой недостаток. Вернувшись, застала дома Игумнова, он играл, к сожалению, без меня, и милого доктора Усова, игравшего в шахматы с Львом Николаевичем.
Третьего дня, 10-го, был С. И. и играл свою симфонию в четыре руки с Гольденвейзером.
9-го были с Сашей, Варей Нагорновой и Мишей Сухотиным в концерте Тоньо и Ауэра.
Сегодня Лев Николаевич рассказывал, как он по случаю дурной дороги, уезжая от Тани из Кочетов, пошел пешком на станцию и заблудился, не зная дорог. Увидал мужиков и попросил его проводить, они боялись волков и не пошли, один согласился проводить до большой дороги, на которой нагнали уж его ехавшие на станцию Свербеевы и Сухотин. Но все-таки проплутал он часа четыре и вернулся в Москву совсем больной и разбитый.
Кроме того, прищемил палец в вагоне, ехав туда, и до сих пор ходит в клинику на перевязку, ноготь сошел и писать не мог три недели.
13 ноября
Приехала Таня с мужем, была у Снегирева, который нашел ее беременность вполне благополучной. Лев Николаевич, увидав Таню, до того обрадовался, что точно не верил своим глазам и все приговаривал: "Приехала? вот удивительно!"
Лев Николаевич, Михаил Сергеевич, Миша и Сережа уехали вечером в баню. Сидели с Таней, она стала чужда, вся ушла в материальные заботы о сухотинской семье. Она сама нынче сказала: "Я стала совершенная Марфа".
Были еще молодые Маклаковы: Маша и Николай. Вечером Лев Николаевич играл в шахматы с Михаилом Сергеевичем. А Сережа даже жалок: с утра молча сидит перед шахматной доской с серьезным лицом, решает задачи, и так до ночи.
У меня на душе все тоскливо, а в теле невралгические боли. Жить трудно, и очень: тот внутренний огонь, который мог бы еще подогревать жизнь, тот ее и пожирает, потому что приходится душить прорывающееся наружу пламя.
Лев Николаевич сегодня опять начал писать, первый день, что он мог работать. Пожил со мной, с моей о нем заботой и сразу и поздоровел и умственно просветлел.
15 ноября
Нездоровится, насморк, ломота, голова болит. Сижу дома третий день. Сегодня часа три играла: Etudes "Auf Flugeln des Gesang's" Мендельсона, сонату Бетховена. Были гости весь день: Писаревы, Раевский и Цингер, Нарышкины брат с сестрой, Бутенев с дочерью, Маруся, Петровские, Дунаев, Буланже, Страхов, Горбунов... Тяжелая сутолока при больной голове; забота о еде, разговоры.
Таню вижу мало, она вся в муже. Лев Николаевич не совсем здоров, живот болит и не обедал. И он, и я - мрачны. Он боится и недоволен, когда я видаю С. И., а я скучаю и без него и без его музыки, и не хочу огорчать Льва Николаевича, но не могу и не скучать. Все это грустно и непоправимо.
20 ноября
Вчера гости: один с острова Явы, говорит по-французски, другой с мыса Доброй Надежды, говорит по-английски. Рассказывал первый интересное то, что в столице Явы - электрическая конка, опера, высшие учебные заведения, а в провинции есть людоеды и настоящие идолопоклонники. Начитался этот малаец философских сочинений Льва Николаевича и приехал _нарочно, чтоб его видеть и поговорить с ним.
Дом весь полон: приехала невестка Соня с двумя мальчиками, Андрюшей и Мишей, живет Таня с мужем и пасынком. Юл. Ив. Игумнова, Сережа, Миша. Вчера происходило два романа: Миша с Линой, которая вчера в первый раз провела у нас в доме весь день, милая, серьезная девушка; и Саша, влюбленная в Юшу Нарышкина. К чему это поведет - совершенно неизвестно.
Я люблю, когда вокруг меня идет жизнь горячая, живая; но я уже не могу участвовать в ней, как прежде. Своя, кипучая, вечно сердечная жизнь во всех ее проявлениях и в отношениях и к семье и к посторонним лицам сожгла все мое сердце, и оно устало.
Навестила вчера больную Марусю, потолклась дома - послушала игру Гольденвейзера (соната "Apassionata" Бетховена, Шопена и пр.) с удовольствием, но легла с пустой душой, и все еще нездоровится. Лев Николаевич тоже кашляет и насморк; по вечерам увлекается шахматной игрой и целыми часами играет то с Мих. Серг., то с Сережей, с Гольденвейзером и пр.
21 ноября
Утро, как всегда, суетливое. Была у Глебовых, Лина славная, милая.
"Руслан и Людмила", я учила E-dur-ный этюд Шопена и "Auf Flugeln des Gesang's" Мендельсона. Потом приехала Мартынова, пришел Гольденвейзер и Танеев.
Играли в четыре руки "Симфонию" Моцарта. Жаль, что С. И. не играл один. Лев Николаевич был очень разговорчив и хорош с С. И., и я радовалась. Люблю их обоих.
22 ноября
Копировала фотографии, мерила платья, много ходила пешком. 3ашла к С. И. посмотреть гимнастические эластичные приспособления. Он мне сыграл свои два вновь оконченные сочинения для хора. Сразу не разобралась в них, как всегда: один на слова Тютчева, другой на слова Хомякова "Звезды".
Как всегда, впечатление его interieur'a такое хорошее: сидит ученик, Жиляев, сосредоточенный, занятый корректурами нот, нянюшка спит в полутемной своей комнатке, и вышел ко мне ласковый, серьезный, спокойный С. И. Поговорили спокойно-серьезно; всем он так просто и ласково поинтересовался: и Таней и Львом Николаевичем, которого нашел грустным и похудевшим, и нашей жизнью суетливой, тревожащей меня и расстраивавшей мои нервы.
Вечером был Суворин с Оболенским, доктор Рахманов, которого Сухотины берут к себе в деревню. Говорил Суворин с Львом Николаевичем о том, как увеличилось число читающей публики и какой большой спрос на книги.
Приехала поздно Соня, болтали с Таней, Жули (Игумновой) и Соней и легли около двух часов ночи.
23 ноября
Уехала сегодня Таня с мужем обратно домой, в деревню, с намерением приехать рожать в Москве. Расстались мы с ней во всяком случае до конца января, и если б не апатия, то разлука с ней слишком была бы опять болезненна. Уезжают и Сережа, и Миша, и завтра Соня с внуками. - И опять апатия такая, что никого не жаль, никому я особенно не рада, а вместе с тем постоянное чувство чего-то безвозвратно потерянного, беспомощное, плаксивое состояние души, пустота, бесцельность существования и отсутствие близкого друга, отсутствие любви, заботы.
С трудом выпытываю и догадываюсь я, _чем_ живет мой муж. Он не рассказывает мне больше никогда ни своих писаний, ни своих мыслей, он все меньше и меньше участвует в моей жизни,
24 ноября
Сегодня с утра суета опять: Соня с внуками уезжала; приехал шумный мой брат Степа; Сережа меня упрекает, что я отказываюсь ехать к нотариусу именно нынче. Потом сошел Лев Николаевич усталый вниз завтракать, пришел тоже шумный Суллержицкий, приехал Буренин. Говорили о театре, о современной литературе; хотелось вслушаться, но гул голосов вокруг - мешал.
Потом досада с дурно сшитым платьем; потом визиты к именинницам Екатеринам. Ек. Мих. Давыдова - больна. Екат. Фед. Юнге плачет, что сына взяли на три года в солдаты. Екат. Адольф. Дунаева безнадежно оплакивает умершего любимого деверя. У Екат. Петр. Ермоловой веселей: цветы, наряды дам, светский блеск. У родных Свербеевых и их окружающих благодушно, по пусто.
Вечером была у больной Маруси, а Лев Николаевич ходил на музыкальный вечер в дом сумасшедших. Мне часто его жалко: ему как-будто хочется иногда и музыки, и развлечении, а блуза и принципы мешают итти в концерт, театр или еще куда.
Позднее сидели дома, пили чай: Лев Николаевич, два моих брата, Сережа и я. Говорили о концерте в пользу приюта, я хотела бы сама прочесть отрывок из сочинений неизданных Льва Николаевича, но мои домашние против.
27 ноября
Опять была больна: лежала весь день 25-го, вчера до трех часов лежала, едва встала, едва ходила, ни мысли, ни желаний, тоска... Вечером кн. Ширинский-Шихматов, секретарь "Нового Времени" Снесерев, Дунаев, еще кто-то. Говорили о собаках-лайках, о пожаре Мюра и Мерилиза, скучно! Лев Николаевич днем ходил к Чичерину, еще не оправившемуся от обжогов пожара, бывшего в его доме, в имении Караул. Уехал Сережа.
Сегодня мне немного легче, весь день считалась с артельщиком, контролировала его продажу книг, принимала отчеты по всему. Он хотел меня обмануть на 1 000 рублей, но я вовремя это усмотрела. Помогали мне Map. Вас. и Жули. Лев Николаевич все читает книги, посылаемые ему со всего мира, сам ничего не пишет, жалуется на вялость.
Вечером ездил с Дунаевым в баню на своей лошади; приехав, ужинал один, как всегда, с большим аппетитом; он весел, бодр духом,-- отчасти от того, что так тиха и безжизненна я. Он не любит и всегда боится моего оживления.
Сегодня лежу еще в постели, слышу, гудит ветер и вдруг пропел петух. И ярко возникло в воспоминанье утро Светло-Христова воскресенья в Ясной Поляне; я взглянула в окно, стоит петух красный на кучке соломы и поет. Я открыла форточку, вдали благовестили, и тогда никто у нас в доме не отрицал церкви, и никто не бранил и не осуждал православия, как вчера Лев Николаевич осуждал его, говоря с Ширинским-Шихматовым. Церковь - это та идея, которая хранит божество, призывая к содействию всех верующих в бога. Церковь создала своих отцов, молящихся, постящихся, взывающих к богу очищенной душой словами такой молитвы, как, например, "Господи, владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми, - дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй мне"...
30 ноября
и работа надоела.
Был секретарь приюта, что-то не ладится приют. Вчера мальчика привезли - не взяли по младости.
Была сегодня в квартетном. Бетховен все. У Льва Николаевича были гости. С князем Цертелевым он играл в шахматы, потом все его друзья: Дунаев, Буланже, Горбунов, студент Русанов, художник Михайлов: Лев Николаевич им читал вслух статью крестьянина Новикова. Он что-то слаб и говорит: "Надоело мне мое _тело, пора от него избавиться". Нашлась пропадавшая собака Белка, и все радуются.
3 декабря
Ничего не было особенного. Была в пятницу, 1-го на репетиции концерта Зилоти (дирижером), Шаляпина и Рахманинова; видела там С. И., какого-то странного, насмешливого и недоброго. Вчера был концерт, интересный по программе: увертюра "Ромео и Джульетта" Чайковского, его же элегия, концерт Рахманинова новый, исполненный автором на рояли, "Сон на Волге" Аренского и прелестное пение Шаляпина, хотя выбор плохой песней.
Было жарко и скучно на хорах.
Лев Николаевич эти два дня немного бодрей, играл в шахматы с Гольденвейзером, который потом поиграл Шопена, хорошо, но безжизненно.
Был Зилоти, не играл, но интересно говорили с ним о дирижерстве, о музыке вообще, о музыке Рахманинова и Танеева, которого он, как и я, высоко ценит, как композитора и ученого (музыкально).
Хлопочу с приютом, но безуспешно. Была сегодня в приюте, и мне так стало жаль этих детей, в первый раз с тех пор, как я попечительницей. Хотелось бы сделать концерт, чтоб добыть денег, да трудно, опоздала, да и дело непривычное. Была у Стрекаловой, говорила с княжной Ливен о ее вчерашнем концерте, все допрашивала. Была у бедной, потухающей к этой земной жизни Е. П. Раевской, у Масловых, у Лавровской. Не играла почти, не работала, не читала.
Беспокоюсь о Сереже; его выбрали гласным, он хотел приехать 1-го и вот его нет. Был Миша и уехал к Илье на охоту за лосями.
4 декабря
Лев Николаевич сегодня говорит, что стал пробуждаться к работе и чувствует себя лучше. Он шутя говорил, что из него выдыхается Пузин, и он умнеет. А Пузин - из дворян, барышник лошадьми, молодой неуч, живущий у Сухотиных. Лев Николаевич занимал его комнату и спал на его постели, когда гостил у Сухотиных, и потом говорил, что душа Пузина вошла в него и что он не может работать и поглупел, как Пузин. Сегодня же это прошло. А просто пожил Лев Николаевич в привычной обстановке, с моими заботами, и ему стало опять хорошо и духом и телом.
Поздравляла именинниц - Варвар: сидела долго у Масловых, благодушно, ласково, интеллигентно, просто. Шоколад, угощение, гости. Пришел С. И. и сразу внес оживление.
Потом поехали к Сафоновой: купчихи, наряды, поп, ненатуральный тон. А она сама проста и симпатична. Потом поехали к моей милой Варечке Нагорновой. Низменная среда, она как алмаз светится, жара, шум, теснота и старательные разговоры со стороны родственников жены ее сына.
Вечером поучила этюд Шопена, поиграла упражнения. Приехала Лина Глебова с матерью, Шаховской с разговорами о женском вопросе и малаец с англичанином. Очень озабочена концертом для приюта.
5 и 6 декабря
Лев Николаевич пишет письмо государю с просьбой дать возможность женам духоборов, выселившихся с прочими в Канаду, соединиться с мужьями, сосланными в Якутск за отказ от воинской повинности. Лев Николаевич опять уныл, худ, в нем весу осталось только 4 пуда 13 фунтов, а какой был мощный человек!
Отдавала необходимые визиты, рассылала приглашения на заседание в моем приюте и просьбы об уплате членских взносов. Если б было веселей на душе, энергичнее хлопотала бы о концерте; а руки так и отпадают.
6-го собралась молодежь к Саше, и я им прочла отрывок повести, которую Лев Николаевич мне дал для концерта в пользу приюта. Большое было наслаждение читать, очень художественно, хотя мотивы повторялись много раз. Болтала слишком с молодым П. Волхонским и раскаялась в этом.
7 декабря
Позвали Льва Николаевича к Глебовым слушать концерт 23 балалаечников под управлением Андреева. Тут же в их оркестре жилейхи, гусли, волынки.
Прекрасно выходило, особенно русские песни; потом вальс "Warum?" Шумана. Лев Николаевич изъявил желание послушать, и это было устроено для него. Милые дети Трубецкие. Вечером В. И. Маслова, Дунаев, Усов.
я могла бы ухаживать, беречь Льва Николаевича. В Пирогове же - трущоба. Сергей Николаевич, этот деспот и гордец, страдает ужасно. Льву Николаевичу его жалко, он будет страдать, глядя на брата: кроме того, утомление дороги, плохая пища, жизнь опять врознь со мной, без моих забот - все это меня огорчило, и я ему высказала, что он мне все праздники отравит, если уедет, что я не могу, да и совсем не желаю ехать в Пирогово, которое не люблю, а хочу ехать к внукам, к Илье, Андрюше, Леве.
Лев Николаевич упорно и холодно молчал. Это новая, убийственная манера. А я проплакала до четырех часов ночи, стараясь его не будить.
8 декабря
Ездила исполнить поручения детей и в баню. Кучер на Кузнецком мосту круто повернул лошадь, опрокинул сани, сам слетел с козел и меня вывалил. Самое бойкое место: конки звенят, летят экипажи, толпа собралась вокруг меня. Ушибла локоть, ногу и спину, но, кажется, ничего. Льва Николаевича это взволновало, и я была рада. Шила ему на больной палец лайковые пальцы, принесла наверх, он взял, притянул меня к себе и поцеловал с улыбкой. Как редко он теперь ласков! Но и на том спасибо.
Вечером гости: Гагарина, Гаяринова, Горбунов, Семенов - крестьянин-писатель, Мартынова. Лев Николаевич затеял разговор с Софьей Михайловной о детях вообще. Она их любит и идеализирует, а Лев Николаевич говорит, что и дети, и женщины эгоисты и что людей самоотверженных встретишь только среди мужчин. Мы, женщины, говорили, что только среди женщин есть самоотверженные, и спорили дурно.
10 декабря
Заседание в приюте, лестное для меня тем, что все члены мне говорили, что я душа их общества, что со мной весело работать, что во всех их я возбуждаю энергию своим горячим отношением к делу.
А мне веселей всего было то, что когда показывали детей жене нашего _благодетеля_ приютского - Цветкова, то самые маленькие вскакивали ко мне на руки и обнимали меня за шею и ласкали. Значит, я _симпатична_ детям, и это мне дороже всего.
Вечером концерт. Играли антракт "Орестеи" Танеева, вещь превосходная, играл оркестр Литвинова плохо. Собинов пел романс Юши Померанцева, посвященный мне. Домой ехала с С. И. опять случайно, мы встретились на лестнице и я его умоляла играть в моем концерте, но он отказывался и был, как всегда, эгоистичен, логичен и вполне прав в своих доводах.
"Я сочиняю теперь и играть не могу. Чтоб играть, надо два месяца учить вещь; детей ваших приютских мне совсем не жаль, а я должен убить два месяца времени, чтоб сыграть четверть часа". Вполне прав, а жаль, что никто не соглашается играть и петь.
Дома застала Глебову с дочерью, Лазурского, Гольденвейзера. Приехали сегодня добрый Илья с своими прибауточками вечными, ребячливый Миша с граммофоном, забавившим всех: противно-гнусящее повторение звуков. Приехал и Сережа, прекрасно сыграл вещь Грига и очень весь приятен. Лев Николаевич, к ужасу моему, видимо, стал стареть и слабеть; жалуется на желудок опять, устает от прогулок и уныл иногда просто физически.
Пропасть поручений от Тани, свои дела и вообще суета жизни. Завтра надо ехать в Ясную, не хочется и трудно; тоже все болит: рука, нога, спина.
17 декабря
Вчера вечером вернулась из Ясной Поляны и страшно утомилась и душой и телом. Застала внука Левушку в жару, Дору беспокойную и тоже нездоровую; Лева при мне уехал в Петербург, где купил дом, и очень грустно было видеть беспокойство матери над день и ночь стонущим и жалующимся ребенком.
Два дня уплачивала за прежние поденные работы, вписывала в книгу, проверяла счета. Потом ходила по хозяйству. Везде борьба с народом, воровство, столь справедливое со стороны бедствующего народа, а неприятно. Особенно досадно было, что грумантские мужики срубили березы на берегу пруда, где мы так часто делали пикники, пили чай и удили рыбу. Жалко было мужика, выдергавшего яблони у риги, он просил прощенья, а уже дело без меня передано уряднику.
Пробыла у Доры почти четыре дня, няньчила детей, но тяжело мне переживать свои старые впечатленья на внуках. Из Ясной поехала к Марии Алекс. Шмидт в Овсянниково и оттуда в Таптыково, на лошадях 20 верст, к Ольге. Морозный вечер, красный закат солнца, резко очерченная половина луны, бесконечное снежное пространство, иней, все молчаливо, строго, холодно в природе и к ночи свирепый мороз в 24 градуса. Я очень озябла, было мрачно и одиноко на душе. Map. Алекс, после болезни как-будто тяготится своей трудовой жизнью. Молодой Абрикосов живет аскетом, непонятно зачем и для чего именно тут, в чужой деревне, без цели, без дела, работая какой-то рундук для мужика за деньги, когда у его отца кондитерские, богатое именье в Крыму и роскошь.
В Таптыкове застала Ольгу одну, Андрюша на волчьей охоте. Сидит, как птичка в клетке, одна с девочкой своей. Мне жаль ее стало. Ночевала, уехала на другой день; мороз все 24 градуса. Вагоны холодные, лежала, думала - и все не весело.
Дома, в Хамовниках, застала Льва Николаевича играющего с Сухотиным в шахматы, худого, нездорового на вид, и мне стало еще грустнее, и так жаль его. Сухотин уехал сегодня за границу с доктором и сыном, Таню оставил в деревне с его детьми.
23 декабря
Прошло еще несколько тяжелых, напряженных дней. Болезнь Левушки оказалась туберкулезным воспалением мозга. Теперь он умирает, и еще одно милое существо, к которому я привязалась душой, уйдет из этой жизни. И этот ребенок по своему тонкому моральному складу был не для этого мира, как и мой Ваничка.
Лев Николаевич все осаждаем людьми. Вчера приехали пятнадцать американок и два американца смотреть знаменитою Толстого. Я их не видала, не до них было.
люди своего круга, как Бутенев, или когда кто-нибудь играет с ним в шахматы, как сегодня сын Илья и Вас. Маклаков.
Илья привез маленького внука Мишу, и мне это было приятно. Была Анна Ивановна и говорила мне, что С. И. во вторник, после урока, собирался ко мне, но проискал книгу так долго, что опоздал и не мог притти. Как это похоже на него!
Умирает еще С. А. Философова, и Соня к ней уехала. Как стало жутко, как страшно всего! Смерть, горе, страданья со всех сторон!
Примечания
5 ноября
- Александр Александрович Крюков, профессор, товарищ председателя Общества глазных врачей в Москве. Лечил глаза С. А. Толстой.
- Драма "Живой труп" писалась Толстым с января по ноябрь 1900 г.. 27 января этого года Толстой записал в дневнике: "Ездил смотреть "Дядю Ваню" и возмутился. Захотел написать драму "Труп", набросал конспект". "Живой труп" впервые напечатан в "газете "Русское Слово" (1911, No 218 от 23 сентября), затем в "Посмертных произведениях Толстого (М., 1911, т. I).
- "Была у Миши в новом его имении" - Бегичево Крапивенского уезда Тульской губ. Михаил Львович купил это имение на деньги, вырученные от продажи самарского имения, доставшегося ему по разделу между детьми Толстого в 1891 г. Софья Андреевна выехала 28-го, возвратилась 30 октября. Из Бегичева в письме от 29 октября 1900 г. она писала Толстому: "О Мише трудно что рассказать, потому что он очень всегда, а теперь более чем когда-либо сдержан. Живет он в прекрасном флигеле с высокими комнатами и большими окнами. У него лакей старик и здешняя кухарка. Большой порядок. Комнат пять, одна очень большая. Хозяйство он совсем не понимает, но внимательно и осторожно относится. Большой дом чудесный, но пустой. Парк огромный, с старыми аллеями, много елок и сосен. Чудесный проточный пруд с речной рыбой. Постройки все каменные, все основательно выстроены рукой, не знающей границ траты. Но как Миша извлечет доход и как он поведет дела - трудно понять".
- Арсений Николаевич Корещенко (p. 1870 г.), композитор и пианист. Опера "Ледяной дом" написана им в 1900 г., ставилась в Большом театре в Москве. Либретто написано М. И. Чайковским.
15 ноября
"Моя жизнь дома и в Ясной Поляне", ч. II, гл. 14.
15 ноября
- Нарышкин - Юрий Александрович и его сестра Ольга Александровна, по мужу Арсентьева.
- Бутенев, граф Хребтович, Константин Аполлонович с дочерью Марией.
20 ноября
1900 г.: "Ко мне пришел проститься живший здесь малаец с острова Явы - Энгеленберг. Он был чиновником администратором голландского правительства, но, прочитав, как он говорит, "Царство божие внутри вас", решил, что не будет служить правительству, правительству, действующему насилием, и приехал в Европу узнать людей, живущих христианской жизнью. Он жил у Поши [у Бирюкова] и потом в голландской христианской земледельческой колонии, прожил в Москве три недели и едет теперь опять в Голландию, Англию и домой. Он - метис, мать - малайка, отец - голландец".
24 ноября
- Виктор Петрович Буренин (1811--1926), критик, поэт и драматург, сотрудник "Нового "Времени".
27 ноября
- Кн. Ширинский-Шихматов - вероятно, брат обер-прокурора св. Синода, путешественник, известный охотник, знаток собак, подаривший Толстому собаку-лайку "Пушок".
- Кн. Дмитрий Николаевич Цертелев (1852--1911), поэт, писатель, философ и публицист, друг Вл. Соловьева. Редактор с "Русского Вестника" и основатель-редактор в 1890--1892 гг. журнала "Русское Обозрение". Автор книги "Нравственная философия гр. Л. Н. Толстого". M., 1889. Знакомый Толстых.
- "Студент Русанов" - Андрей Гаврилович Русанов (р. 1874 г.), врач, позднее главный врач земской больницы под Воронежем. В настоящее время профессор Воронежского университета.
- Константин Анемподистович Михайлов, художник, учитель рисования в одной из московских гимназий. Был близок по взглядам к Толстому.
с Толстым и бывал у него в Хамовниках. Подвергся гонению за свои взгляды, близкие к взглядам Толстого. В 1904 г. Новиков, призванный на военную службу, написал Толстому два письма, которые Толстой поместил в своей статье "Одумайтесь", написанной по поводу русско-японской войны и направленной против войны вообще. Свое знакомство с Толстым Новиков описал в статье "Письма крестьянина" ("Международный Толстовский альманах" М., 1909, стр. 201--235).
3 декабря
- Александр Ильич Зилоти (р. 1863 г.), пианист и дирижер.
- Александра Николаевна Стрекалова, богатая московская благотворительница.
5 и 6 декабря
"Лев Николаевич пишет письмо государю..." 1 декабря 1900 г. Толстой писал Николаю II по следующему поводу: все духоборы, покидав Россию, не имели права возвращения. Между тем в Якутской области осталось несколько духоборов, семьи которых выехали в Канаду, надеясь на то, что их родные тоже в скором времени присоединятся к общей массе духоборов. Между тем освобождение якутских духоборов все не приходило. Тогда одиннадцать духоборок, девять жен и две матери якутских духоборов, обратились к Толстому с просьбой выхлопотать им разрешение вернуться в Россию с тем, чтобы разделить судьбу оставшихся в ссылке. Письмо царю взялся передать Н. В. Давыдов. Письмо достигло своей прямой цели: духоборки получили разрешение присоединиться к якутским ссыльным. Все они были освобождены и переселились в Канаду только в 1904--1905 гг.
7 декабря
- Василий Васильевич Андреев (р. 1862 г.), известный виртуоз - балалаечник и композитор для своего оркестра и балалайки. В 1881 г. организовал так называвшийся "великорусский струйный оркестр", состоявший из четырех равной величины домр, шести разной величины балалаек, гуслей, жалейки, пастушеского рожка и накры. Совершал с оркестром поездки по России и Европе, сопровождавшиеся большим успехом. Несколько раз посетил Толстого и играл ему на балалайке.
- "У Илюши, близко от Москвы". Имение Ильи Львовича Толстого Мансурово находилось в Калужском уезде (Калужской губ.).
- Сергей Николаевич Толстой страдал от неудачно сложившейся семейной жизни его дочерей.
"Я с робостью закинул слово, чтобы ехать в Пирогово к тебе и Сереже на праздники. Мама очень огорчилась, но, кажется, привыкла к мысли, и если ее это не очень огорчит и я буду здоров, то исполню это и буду очень рад повидать Сережу, Веру, тебя, Колю, Наташу... Мама в Ясной и, кажется, завтра 16 приедет, Тани в деревне... Михаил Сергеевич завтра приезжает проездом в Рим. Миша постоянно является сюда к невесте и исчезает на охоту. Очень уж я по годам и взглядам далек от них от всех. С вами же, особенно с тобой, близок, несмотря на года".
8 декабря
- Кн. Мария Александровна Гагарина, урожд. Голицына-Прозоровская, и ее сестра Анна Александровна Гаяринова (ум. в 1919 г.).
"Воспоминания о Толстом". СПБ. 1912. Толстой написал предисловие к первому тому "Крестьянских рассказов" Семенова.
10 декабря
- Николай Александрович Цветков, богатый московский купец, директор Московского купеческого банка, дававший деньги на содержание приюта, попечительницей которого была Софья Андреевна. Жена его - Лидия Александровна Цветкова.
- Александр Александрович Литвинов, музыкант, дирижер оркестра, артист императорских театров.
"Воспоминания о Толстом", М., 1911.