1901
6 января
Кончила старый и начала новый год в большом горе. В день Рождества, 25 декабря, получила известие о смерти Левушки, скончавшегося накануне, в 9 часов вечера. Несмотря на нездоровье, я тотчас же уложила наскоро вещи и уехала в Ясную. Проводил меня Илья. Приехала вечером, Дора бросилась в мои объятья с страшным рыданьем, Лева - худой, нервный, обвиняющий и себя, и жену, и всех за смерть сына. Виноваты, что простудили, что шубка плоха, что не усмотрели болезненность и нежное сложение Левушки. И это обвинение - самое тяжелое в их горе. Но горе ужасное! Все мои душевные страдания при смерти Ванички поднялись со дна души мучительно и за себя и за молодых родителей, детей моих. Помочь я им не могла; приезжал ее отец, Вестерлунд, немного помог снять с совести Левы тяжесть обвинения. Присутствовала все время милая Мария Александровна Шмидт. Хоронить приезжал Андрюша. Опять эта отверзтая яма, восковое личико, окруженное гиацинтами и ландышами, это спокойствие смерти и безумное горе остающихся.
Потом известие, что Таня родила мертвую девочку. Это так и ошеломило меня. В день похорон Левушки я уехала вечером к Тане. Проводил меня Андрюша. И тут обманутая мечта Тани быть матерью, ее горе, болезнь, отсутствие мужа - опять болело сердце. Таня храбрилась, занималась и детьми, и читала, и вязала, и болтала. Но видела я в глазах ее ту боль, и отчаяние, что нет ни мужа, ни ребенка. Пасынки ее, особенно Наташа, очень с ней добры, но она мне сказала: "Глядя на мертвую девочку, я только понюхала, _что_ такое материнское чувство, и ужаснулась перед его силой".
Вернулась в Москву 3 января; Саша и Л. Н. мне очень обрадовались, и все люди, и мне дома стало хорошо, спокойно. Мишину свадьбу с Линой Глебовой объявили: она его безумно любит. Сегодня я ездила к Глебовым на благословение; было трогательно, и мне хотелось плакать. Лина сияет счастьем.
Эти дни был тут Стасов, умный, интересный старик, но в больших дозах утомительный. Вчера вечером играл Гольденвейзер, и музыка опять на меня действует успокоительно и хорошо.
Лев Николаевич жалуется на нытье под ложкой и боль печени. Он ест мало, но вовремя, много лежит, сонлив и вял, но беречься не умеет, ел сегодня капусту цветную, и ему стало хуже. Пишет письма разным лицам и ничего не работает.
Отправила Сашу с Марусей Маклаковой к Доре и Леве в Ясную, и к Ольге на денек.
Сегодня вечером приехал Илья. Пили чай и беседовали: три сына - Сережа, Илья и Андрюша, и я. Илья тоскует по жене, которая в Ялте с больной матерью; судили меня строго, но потом начали ласкать. Сережа, как всегда, сдержан и справедлив, Илья вдается в крайности, Андрюша сентиментален и нежен. Писал своей жене, жалея, что не проведет с ней свадебный день, 8-го.
Была сегодня Дунаева, монахиня Виппер, Черногубов по поводу биографии Фета.
8 января
Весь день провела в хлопотах: была в банке, клала деньги, полученные от М. М. Стасюлевича. Бедный старик сам разбирается в делах, после того как его обокрал Слиозберг и запутал все дела его "склада". Заказывала увеличенный портрет Левушки. Саша и Маруся вернулись сегодня от Левы с Дорой и Ольги, сделав всем удовольствие своим посещением. Была в бане, за покупками и, отдала чистить платье к свадьбе Миши. Вечером разбирала письма Л. Н. ко мне, дала переписывать М. В. Сяськиной под моим надзором. Сама ответила Стасову, Стасюлевичу, написала управляющему и Соне Мамоновой. Потом проявляла фотографии Саши и мои, сделанные сегодня утром нами. Был Михайлов и Дунаев. Л. Н. болен, то зябнет, то живот болит, уныл и скучен ужасно. Умирать ему не хочется, и когда он себе это представит, то видно, как это его ужасно огорчает и пугает.
10 января
Не весело и не бодро живется. У Л. Н. печень болезненна и опять расстройство пищеварения; и он очень угнетен духом. Всю жизнь он, к всегдашнему моему брезгливому удивлению, был необыкновенно озабочен тем, как действует желудок.
Ездила в Румянцевский музей, взяла комедию неизданную: "Нигилист или Зараженное Семейство", хотела ее прочесть дать в моем благотворительном концерте. Просмотрели кое-что с Ан. Ал. Горяиновой, и, кажется, ничего не выберется цельного и интересного для чтения. Решили в пятницу все перечитать вслух.
Обедала у нас Лина Глебова, невеста Миши, вечером все Льва Николаевича близкие: Буланже, Горбунов, Дунаев, Михайлов. Приехал Количка Ге, постаревший, точно облез весь, похудел.
Читала смешную статью Дорошевича в восьмом номере "России". Действующие лица там: Расход, Наличность, Доходная статья, Сибирская дорога и Китаец. Изображена сценка их обоюдных отношений. Л. Н. везде ищет веселого и смешного. Сегодня говорили о пьесе "Соломенная шляпка", где все смеются, и ему захотелось ее посмотреть.
Зрение слабеет, и грустно стало жить без чтения, без всякой умственной работы.
Вчера много играла, но и это утомляет зрение.
14 января.
в жизни, тем более с ослабевшим зрением, так что я и бумаг его не буду в состоянии разбирать.
Днем сегодня заседание в приюте. Как много слов сказал Писарев, как громко, самоуверенно! Посмотрим, каковы будут его действия. А главного - денег совсем почти нет, кормить детей нечем, разговоры же идут об образовании уличных нищих - ребят.
Теплая, мокрая зима дурно действует на здоровье людей: все вялы, грустны. Приехал Андрюша на собачью выставку, приехал Миша из Ясной, куда едет после свадьбы.
19 января.
Эти дни - забота о здоровье Льва Николаевича. Он три дня принимал хинин, по-видимому, ему легче, только ноги болят по вечерам. Умственно он совсем завял, ii это гнетет его. Не могли пройти бесследно все горести семейные. Хлопоты о свадьбе Миши, шитье мешочков, печатанье приглашений, заботы о житейском, молодом. Сами они, Миша и Лина, некрасиво млеют друг возле друга.
Вчера весь день провела в искусстве: утром плохая выставка русских художников в Историческом музее. В сумерки - прекрасная панорама "Голгофа" Стыки. Хорошо то, что художник не пренебрег ни одной фигурой, ни одним деталем. Все обдуманно, все - tout est soigne! {тщательно обработано (франц.).}
Вечером квартетное. Играли квинтет Аренского, бодрая, мелодичная музыка. Моцарта "Divertimento" - превосходно. Менее мне понравился квартет Шумана. На концерт в пользу приюта окончательно решилась и взяла залу на 17 марта, и вчера в канцелярии попечителя мне лично дали разрешение на чтение начала повести Льва Николаевича "Кто прав?". Робею, что плохо удастся весь вечер. Занята разбором и перепиской моих писем к Л. Н. за всю жизнь, что могла собрать. Какая трогательная история моей любви к Левочке и моя материнская жизнь в этих письмах! В одном удивительно характерно мое оплакиваНье жизни духовной и умственной, для которой я боялась проснуться, чтоб не упустить моих обязанностей жены, матери и хозяйки. Письмо писано под впечатлениями музыки (мелодий Шуберта), которой занималась тогда сестра Л. Н. - Машенька, заката солнца и религиозных размышлений.
21 января.
Живу точно вихрем меня несет. С утра дела, записки, потом много визитов, сегодня всех принимала.
Писала много писем: Стасову, Рутцен, брату Степе и проч.
Льву Николаевичу получше, был Усов-доктор, нашел его положение хорошим. Слякоть, оттепель, грязь, и это скучно. Вечером гости: Тимирязев, Анненковы, Маклаков, Гольденвейзер. Я вяла и чего-то жду.
28 января.
Целая неделя приготовлений к свадьбе Миши, визиты, шитье мешочков для конфект, покупки, платья и проч.
Сегодня известие от Маши бедной, что ребенок опять в ней умер и она лежит с схватками, грустная, огорченная обманутой надеждой, как и Таня, Мне все время плакать хочется и ужасно, ужасно жаль бедных моих девочек, изморенных вегетарианством и принципами отца. Он, конечно, не мог предвидеть и знать того, что они истощаются пищей настолько, что не в состоянии будут питать в утробе своих детей. Но он становился вразрез с моими советами, с моим материнским инстинктом, который никогда не обманывает, если мать любящая.
Сам Л. Н. эти дни бодрей, лучше себя чувствует. Вчера он вечером ходил к Мартыновым, где был вечер и танцевала наша Саша. Я не поехала туда, ничего не радует и ничего не хочется, так со всех сторон много горя.
31 января.
Сегодня обвенчали Мишу с Линой Глебовой. Была очень пышная, великосветская свадьба. Великий князь Сергий Александрович нарочно приехал из Петербурга на один день для этой свадьбы. Чудовскпе певчие, наряды, цветы, прекрасные молитвы за новобрачных. Тщеславие, блеск и бессознательное вступление н совместную жизнь двух молодых, влюбленных существ.
Мне уже не бывает ни от чего весело. Я, к сожалению, знаю жизнь со всеми ее осложнениями, и мне жаль моего юного, милого Мишу, бесповоротно вступившего на новое поприще. Но слава богу, что с женой своего уровня, да еще такой любящей.
Из церкви поехали к Глебовым, там великий князь был особенно любезен со мной, и мне неприятно сознавать, что это льстило моему самолюбию так же, как льстили разговоры при выходе из церкви: "А это мать жениха". - "Какая сама-то еще красавица".
Миша был радостен и Лина тоже. Провожали мы их на железную дорогу. Все шаферы, молодежь, любившая Мишу. Навезли цветов, конфект, пили шампанское, кричали ура. Я рада, что молодые поехали в Ясную Поляну, где Дуняша им все готовит и где Лева с Дорой их встретят.
Л. Н. всю свадьбу просидел дома, и в четыре часа пошел проститься с Мишей и Линой. Вечером у него были сектанты из Дубовки и разные _темные. Читали вслух сочинение крестьянина Новикова о нуждах народа.
12 февраля
Еще ряд событий: сегодня тяжелое известие о рождении мертвого мальчика у Маши Оболенской, дочери моей. Бедная, жалкая! Положение здоровья ее удовлетворительно.
Ездили с Таней в Ясную. Милая моя, добрая, участливая Таня. Она хотела непременно навестить Дору и Леву после их горя. Они немного повеселели, особенно она, любят, берегут друг друга. Приезжала в Ясную и Мария Александровна и Ольга - она одинока душой. Да кто из нас не одинок!
Сегодня испытываю это чувство очень сильно сама. Дети всегда так рады меня осудить и напасть на меня. Таня осуждала за беспорядок в доме, Миша, уезжая с Линой за границу, за мою суету во время путешествий. И ничего они не видят: какой же порядок, когда вечно живут и гостят в доме разные лица, за собой влекущие каждый еще ряд посетителей. Живет и Миша Сухотин, и Количка Ге, и Юлия Ивановна Игумнова, и сама Таня. С утра до ночи толчется всякий народ.
И работаю я одна _на_ всех и _за_ всех. Веду все дела одна, без мужа, без сыновей, делаю мужское дело, и веду хозяйство дома, воспитание детей, отношения с ними и людьми - тоже одна. Глаза слепнут, душа тоскует, а требованья, требованья без конца...
Готовлю в пользу приюта концерт. Много неудач. Дал Л. Н. плохой отрывок для чтения, Михаил Александрович Стахович взялся прочесть. Но и он, и Михаил Сергеевич Сухотин, и Таня, и я - мы все нашли отрывок бедным, бледным для прочтения в большой зале Собрания перед многочисленной публикой. Я попросила у Л. Н. дать другой, хотя бы из "Хаджи-Мурата" или "Отца Сергия". Он стал сердиться, отказывать. Потом точно стал мягче и обещал.
Все эти дни он мрачен, потому что слаб и боится смерти ужасно. На днях спрашивал он у Янжула, боится ли тот смерти? Как не хочется Льву Николаевичу уходить из этой жизни.
Был у нас 9-го числа музыкальный вечер. Играл С. И. свою "Орестею", пела Муромцева арию Клитемнестры с хором своих учениц. Пели еще Мельгунова и Хренникова. Всем было хорошо и весело в этот вечер. Но Л. Н. очень старался придать, всему отрицательный и насмешливый характер, и дети мои заражались, как всегда, его недоброжелательством ко мне и моим гостям.
Когда все порядочные люди разъехались и Л. Н. уже надел халат и шел спать, в зале остались студенты, кое-кто барышни, и Климентова-Муромцева. Стали все (выпив за ужином) петь песни русские, цыганские, фабричные. Гиканье, подплясыванье, дикость... Я ушла вниз, а Л. Н. сел в уголок и начал их всех поощрять и одобрять, и долго сидел.
15 феврали
Проводила сейчас Таню в Рим с ее семьей. Давно я не плакала при разлуке с детьми: беспрестанно встречаешь и провожаешь их куда-нибудь. А сегодня, при этом ярком солнце на закате, так светло озаряющем весь наш сад, и седую, оплешивевшую, грустную голову Льва Николаевича, сидящего у окна и провожавшего печальными глазами Таню, которая два раза возвращалась к нему, чтоб поцеловать его и проститься с ним - все сердце мое истерзалось, и я и теперь пишу и плачу. - Видно, горе нужно для того, чтоб делать нас лучше. Даже небольшое горе разлуки сегодня сделало то, что отпала от моего сердца всякая досада на людей, тем более близких, всякая злоба, и захотелось, чтоб всем было хорошо, чтоб все были и счастливы и добры. Особенно жаль мне все это время Л. Н. Страх ли смерти, нездоровье ли, или что-нибудь затаенное мучает его: но я не помню в нем такого настроения, постоянного недовольства и убитости какой-то.
16 февраля
Больна Саша горлом. Был доктор Ильин, есть налет, сильный жар, но нет опасного. Поехала с поваром Сем. Ник. на грибной рывок: купила себе, Тане и Стаховичам грибов и себе русскую мебель. Толпа, изделия крестьян, народным духом пахнет. Еду домой, ударяли в колокол, к вечерне. Переоделась, вышла вместе с Л. Н. пешком, он пошел духоборам покупать 500 грамм хитину, а я в церковь. Слушала молитвы, в душе молилась очень горячо; люблю я это уединение в толпе незнакомых, отсутствие забот и всяких отношений земных. - Из церкви пошла в приют: дети меня окружили, ласкали, приветствовали. Там долго сидела, узнавая о делах и нуждах приюта. Дома одиноко, но с Л. Н. хорошо, просто и дружно. После обеда мне m-lle Lambert, читала вслух "La Tenebreuse" Ofret. Потом пришли Алмазова, Дунаев, Усов, проведать Льва Николаевича. У него очень увеличена печень и болят ноги и руки.
Усов дал Карлсбад и порошки от болей. Во втором часу ложимся спать, вдруг звонок отчаянный. Какая-то дама, вдова Берг, сидевшая 13 лет в сумасшедшем доме, хотела видеть Льва Николаевича. Я ее не допустила, она час целый возбужденно говорила и, между прочим, вспоминала, как семь лет тому назад Ваничка мой рвал синенькие цветы в саду сумасшедших и просил у нее цветов. Жалкая, нервно-больная полячка. Легли поздно, дружно и спокойно. В 6 часов утра смазывала горло Саше.
17 февраля
Встала поздно; опять к Саше доктор, смазывал горло; все еще налет, жар меньше. Опять поехала на рынок с Марусей; купила пропасть дешевых деревянных и фарфоровых игрушек детям в приют; свезла их туда, большая была радость. Убирала детские вещи, которые готовила Таниному и Машиному ребенку - и оба родились мертвые. Ужасно грустно! Забот много с детьми, а радости мало!
Вчера легла поздно под тяжелым впечатлением религиозных разговоров Льва Николаевича и Булыгина. Говорили о том, что поп в парчевом мешке дает пить скверное красное вино, и это называется _религией. Лев Николаевич глумился и грубо выражал свое негодование перед церковью. Булыгин говорил, что видит всегда в церкви дьявола в огромных размерах.
Мне стало и досадно и грустно все это слышать, и я стала громко выражать свое мнение, что настоящая религия не может видеть ни парчевого мешка священника, ни фланелевой блузы Льва Николаевича, ни рясы монаха. Все это безразлично.
20 февраля
Сережа вернулся, слава боту, благополучно. Опять ездит в Думу, сидит над шахматными задачами. Саша здорова, а Л. Н. все жалуется на запор, на боль печени, худеет и наводит на меня мрачную грусть.
Сегодня он обедал один, я подошла к нему, поцеловала его в голову,-- он так безучастно на меня посмотрел, а у меня точно упало сердце. - Вообще что-то безнадежное в душе. Чудесная погода, ясные дни и лунные ночи; безумно-красиво, волнительно и возбуждающе действует эта блестящая, уже напоминающая весну - погода. Утром фотографировали весь приют со мной и начальницей для афиш моего концерта. Потом много играла на фортепьяно, вечером ходила гулять...
(Газетная вырезка, вклеенная в дневник.)
"Божиею милостью,
Святейший Всероссийский Синод верным чадам православным кафотическия греко-российския церкви
о господе радоватися.
Молим вы, братие, блюдитеся о творящих распри и раздоры кроме учения, ему же вы научитеся и уклонитеся от них" (Римл., 16, 17).
Изначала церковь христова терпела хулы и нападения от многочисленных еретиков и лжеучителей, которые стремились ниспровергнуть ее и поколебать в существенных ее основаниях, утверждающихся на вере во Христа, сына бога живого. Но все силы ада, по обетованию господню, не могли одолеть церкви святой, которая пребудет неодоленною вовеки. И в наши дни, божиим попущением, явился новый лжеучитель, граф Лев Толстой. Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на господа и на Христа его и на святое его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, церкви православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь святая. В своих сочинениях и письмах, в множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого отечества нашего, он проповедует с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов православной церкви и самой сущности веры христианской; отвергает личного живого бога, во святой троице славимого, создателя и промыслителя вселенной, отрицает господа Иисуса Христа - богочеловека, искупителя и спасителя мира, пострадавшего нас ради человек и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицает бессемейное зачатие по человечеству Христа господа и девство до рождества и по рождестве пречистой богородицы, приснодевы Марии, не признает загробной жизни и издовоздаяния, отвергает все таинства церкви и благодатное в них действие святого духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую евхаристию. Все сие проповедует граф Лев Толстой непрерывно, словом и писании, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем не прикровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с церковью православною. Бывшие же ж его вразумлению попытки не увенчались успехам. Посему церковь не считает его своим членам и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Ныне о сем свидетельствуем пред всею церковию к утверждению правостоящих и к вразумлению заблуждающихся, особливо же в новому вразумлению самого графа Толстого. Многие из ближних его, хранящих веру, со скорблю помышляют о том, что он, на конце дней своих, остается без веры в бога и господа спасителя нашего, отвергшись от благословений и молитв церкви и от всякого общения с нею.
Посему, свидетельствуя об отпадении его от церкви, вместе и молимся, да подаст ему господь покаяние в разум истины (2 Тим., 2, 25). Молимтиси, милосердый господи, не хотий смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой твоей церкви. Аминь.
Подлинное подписали:
Смиренный Антоний, митрополит с. -петербургский и ладожский.
Смиренный Феогност, митрополит киевский и галицкий.
Смиренный Владимир, митрополит московский и коломенский.
Смиренный Иероним архиепископ холмский и варшавский.
Смиренный Иаков, епископ холмский и варшавский.
Смиренный Борис, епископ.
Смиренный Маркел, епископ.
24 февраля 1901 г.
{Текст отлучения Толстого от церкви вырезан С. А. из газеты и наклеен в дневник; дата "24 февраля 1901 г." приписана в конце газетной вырезки рукою С. А.}
6 марта
Пережили много событий не домашних, а общественных. 24 февраля было напечатано во всех газетах отлучение от церкви Льва Николаевича. Приклеиваю его тут же, так как это событие историческое, на предыдущей странице. Бумага эта вызвала негодование в обществе, недоумение и недовольство среди народа. Льву Николаевичу три дня под ряд делали овация, приносили корзины с живыми цветами, посылали телеграммы, письма, адресы. До сих пор продолжаются эти изъявления сочувствия Л. Н. и негодование на Синод и митрополитов. Я написала в тот же день и разослала свое письмо Победоносцеву и митрополитам. Приложу его здесь же.
Глупое отлучение это совпало с студенческими беспорядками 24-го был уже третий день движения в университете и среди всего населения Москвы. Московские студенты поднялись вследствие того, что киевских отдали в солдаты за беспорядки. Но небывалое явление то, что прежде народ был против студентов, теперь же, напротив, все сочувствия на стороне студентов. Извозчики, лавочники, особенно рабочие, все говорят, что за правду стоят и за бедных заступаются студенты.
В то же воскресенье, 24 февраля, Л. Н. шел с Дунаевым по Лубянской площади, где была толпа в несколько тысяч человек. Кто-то, увидав Л. Н., сказал: "Вот он дьявол в образе человека". - Многие оглянулись, узнали Л. Н., и начались крики: "Ура, Л. Н., здравствуйте, Л. Н. Привет великому человеку! Ура!"
Толпа все прибывала, крики усиливались; извозчики убегали...
Наконец какой-то студент-техник привел извозчика, посадил Льва Николаевича и Дунаева, а конный жандарм, видя, что толпа хватается за вожжи и держит под уздцы лошадь, вступился и стал отстранять толпу.
Несколько дней продолжается у нас в доме какое-то праздничное настроение; посетителей с утра до вечера - целые толпы...
26 марта
Очень жалею, что не писала последовательно события, разговоры и пр. Самое для меня интересное были письма, преимущественно из-за границы, сочувственные моему письму к Победоносцеву и трем митрополитам. Никакая рукопись Л. Н. не имела такого быстрого и обширного распространения, как это мое письмо. Оно переведено на все иностранные языки. Меня это радовало, но я не возгордилась, слава богу! Написала я его быстро, сразу, горячо. Бог мне велел это сделать, а не моя воля.
Сегодня важное событие: Лев Николаевич послал письмо: "Царю и его помощникам". Что-то из этого выйдет! Не хотела бы я, чтоб нас на старости лет выслали из России.
Событием для меня еще был мой концерт в пользу приюта. Участвовали очень все приятные люди, концерт получил характер необыкновенно порядочный, содержательный, чинный, нарядный. Барышни продавали афиши все в белых платьях, корзины живых цветов на столах. На bis повторяли мало. Прекрасно прочел отрывок сочинения Л. Н. "Кто прав?" Стахович Михаил Александрович. Самолюбие мое перед людьми, мнением которых я дорожу, было вполне удовлетворено. Для приюта выручили мало, 1.307 рублей. Здоровье Льва Николаевича лучше, если не считать еще боли в руках. Внешние события как-будто придали ему бодрости и силы. Со мной он ласков и опять очень страстен. Увы! это почти всегда вместе.
Начинаю говеть. Вяжу шапки для приюта; сшила сегодня юбку черную Варичке Нагорновой, этой милой, беспомощной племяннице Л. Н. Ей 50 лет, и все в ней что-то детское. Играем с ней много в четыре руки. Вчера играли симфонии Бетховена. С Сашей было немного неприятно в вербную субботу. Я звала ее с собой ко всенощной; она воспротивилась, ссылаясь на неверие. Я ей говорю, что она, если хочет итти путем отца, то должна, как и он, пройти весь круг: он несколько лет был крайне православным, уже долго после женитьбы. Потом отрекся от церкви в пользу чистого христианства, и вместе отрекся от благ земных. Саша же, как и многие мои дети, сразу хочет сделать скачок к тому, что легче,-- не ходить в церковь и только. Я даже заплакала. Она пошла к отцу советоваться, он ей сказал: "Разумеется, иди, и, главное, не огорчай мать".
Она пришла в приютскую церковь, простояла всенощную, и теперь будет со мной говеть. (И не говела) {"И не говела" - приписано позднее.}.
Ясно, но снегу много, все дни от 2 до 5 градусов тепла.
По телефону. (От наших корреспондентов).
Петербург, 24 марта. В No 17 "Церковных Ведомостей", издающихся при Святейшем Правительствующем Синоде, в неофициальной части, опубликовано письмо графини С. А. Толстой к митрополиту Антонию и ответ митрополита. Письмо графини следующего содержания: "Ваше высокопреосвященство! Прочитав вчера в газетах жестокое распоряжение Синода об отлучении от церкви мужа моего, графа Льва Николаевича Толстого, и увидав в числе подписей пастырей церкви и вашу подпись, я не могла остаться к этому вполне равнодушна. Горестному негодованию моему нет пределов. И не с точки зрения того, что от этой бумаги погибнет духовно мои муж: это не дело людей, а дело божье. Жизнь души человеческой с религиозной точки зрения никому, кроме бога, не ведома и, к счастью, не подвластна. Но с точки зрения той церкви, к которой я принадлежу и от которой никогда не отступлю, которая создана Христом для благословения именем божиим всех значительнейших моментов человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских..., которая громко должна провозглашать закон любви, всепрощения, любовь к врагам, к ненавидящим нас, молиться за всех - с этой точки зрения для меня непостижимо распоряжение Синода. Оно вызовет не сочувствие (разве только "Московских Ведомостей"), а негодование в людях и большую любовь и сочувствие Льву Николаевичу. Уже мы получаем такие изъявления - и им не будет конца - от всего мира. Не могу не упомянуть еще о горе, испытанном мною от той бессмыслицы, о которой я слышала раньше, а именно: о секретном распоряжении Синода священникам не отпевать в церкви Льва Николаевича в случае его смерти. Кого же хотят наказывать? - умершего, не чувствующего уже ничего, человека, или окружающих его, верующих и близких ему людей? Если это угроза, то кому и чему? Неужели для того, чтобы отпевать моего мужа и молиться за него в церкви, я не найду - или такого порядочного священника, который не побоится людей перед настоящим богом любви, или непорядочного, которого я подкуплю большими деньгами для этой цели? Но мне этого и не нужно. Для меня церковь есть понятие отвлеченное, и служителями ее я признаю только тех, кто истинно понимает значение церкви. Если же признать церковью людей, дерзающих своей злобой нарушать высший закон - любовь Христа, то давно бы все мы, истинно верующие и посещающие церковь, ушли бы от нее. И виновны в грешных отступлениях от церкви не заблудившиеся, ищущие истину люди, а те, которые гордо признали себя во главе ее, и (вместо любви, смирения и всепрощения, стали духовными палачами тех, кого вернее простит бог за их смиренную, полную отречения от зеленых блат, любви и помощи людям, жизнь, хотя и вне церкви, чем носящих бриллиантовые митры и звезды, но карающих и отлучающих от церкви пастырей ее. Опровергнуть мои слова лицемерными доводами - легко. Но глубокое понимание истины и настоящих намерений людей - никого не обманет. 26 февраля 1901 г.
Графиня София Толстая".
Ответ митрополита Антония.
"Милостивая государыня графиня Софья Андреевна. Не то жестоко, что сделал Синод, объявив об отпадении от церкви вашего мужа, а жестоко то, что сам он с собой сделал, отрекшись от веры в Иисуса Христа, сына бога живого, искупителя и спасителя нашего. На это-то отречение и следовало давно излиться вашему горестному негодованию. И не от клочка, конечно, печатной бумаги гибнет муж ваш, а от того, что отвратился от источника жизни вечной. Для христианина немыслима _жизнь_ _без_ _Христа {Эти фразы подчеркнуты С. А.}, по словам которого, "верующий в него имеет жизнь вечную и переходит от смерти в жизнь, а _неверующий_ не увидит жизни, но гнев божий пребывает на нем" (Иоанн., III, 15, 16, 36: V, 24), и потому об _отрекающемся_ _от_ _Христа {Эти фразы подчеркнуты С. А.} одно только и можно оказать, что он перешел от жизни в смерть. В этом и состоит гибель вашего мужа, но в этой гибели повинен только он сам один, а не кто-либо другой. Из верующих во Христа состоит церковь, к которой вы себя считаете принадлежащей, и для верующих, для членов своих церковь эта благословляет именем божиим все значительнейшие моменты человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских, _но_ _никогда_ _не_ _делает_ _она {Эти фразы подчеркнуты С. А.} этого и _не_ _может_ делать для неверующих, для язычников, для хулящих имя божие, для отрекшихся от нее и не желающих получать от нее ни молитв, ни благословений, и вообще для всех тех, которые не суть члены ее. И потому с точки зрения этой церкви распоряжение Синода вполне постижимо, понятно и ясно, как божий день. И закон любви и всепрощения этим ничуть не нарушается. Любовь божия бесконечна, но и она прощает не всех и не за все. Хула на духа святого не прощается ни в сей, ни в будущей жизни (Матф., XII, 32). Господь всегда ищет человека своею любовию, но человек иногда не хочет итти навстречу этой любви и бежит от лица божия, а потому и погибает. Христос молился на кресте за врагов своих, но и он в своей первосвященнической молитве изрек горькое для любви его слово, что погиб сын погибельный (Иоанн., XVII, 12). О вашем муже, пока жив он, нельзя еще сказать, что он погиб, но совершенная правда сказана о нем, что он от церкви отпал и не состоит ее членом, пока не покается и не воссоединится с нею. В своем послании, говоря об этом. Синод засвидетельствовал лишь существующий факт, и потому негодовать на него могут только те, которые не разумеют, что творят. Вы получаете выражение сочувствия от всего мира. Не удивляюсь сему, но думаю, что утешаться тут вам нечем. Есть слава человеческая и есть слава божия. "Слава человеческая, как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее отпал; до слово господне пребывает во век" (Петр., I, 24, 25). Когда в прошлом году газеты разнесли весть о болезни графа, то для священнослужителей во всей силе встал вопрос: следует ли его, отпавшего от веры и церкви, удостаивать христианского погребения и молитв? Последовали обращения к Синоду, и он в руководство священнослужителям секретно дал и мог дать только _один_ ответ: не следует, если умрет, не восстановив своего общения с церковью. Никому тут никакой угрозы нет, и _иного_ ответа быть не могло. И я не думаю, чтобы нашелся какой-нибудь, даже непорядочный, священник, который бы решился совершить над графом христианское погребение, а если бы и совершил, то такое погребению над неверующим было бы преступной профанацией священного обряда. Да и зачем творить насилие над мужем вашим? Ведь, без сомнения, он сам не желает совершения над ним христианского погребения? Раз вы, _живой_ человек, хотите считать себя членом церкви, и она действительно есть союз _живых, разумных существ во имя бога _живого, то уж падает само собою ваше заявление, что церковь для вас есть понятие отвлеченное. И напрасно вы упрекаете служителей церкви в злобе и нарушении высшего закона любви, Христом заповеданной. В синодальном акте нарушения этого закона нет. Это, напротив, есть акт любви, акт призыва мужа вашего к возврату в церковь и верующих к молитве о нем. Пастырей церкви поставляет господь, а не сами они гордо, как вы говорите, признали себя во главе ее. Носят они бриллиантовые митры и звезды, но это в их служении совсем не существенное. Оставались они пастырями, одеваясь и в рубище, гонимые и преследуемые, останутся таковыми и всегда, хотя бы и в рубище пришлось им опять одеться, как бы их ни хулили и какими бы презрительными словами ни обзывали. В заключение прошу прощения, что не сразу вам ответил. Я ожидал, пока пройдет первый острый порыв вашего огорчения. Благослови вас господь и храни, и графа - мужа вашего - помилуй!
Антоний, митрополит с. -петербургский.
1901 г. марта 16" {На двух страницах наклеены вырезки из газет.}.
{Приписки на полях сделаны рукою С. А.:
Какая ложь по отношению именно к Льву Николаевичу.
Какая ошибка! Как не христиански.
Любите врагов.}
27 марта
На днях получила ответ митрополита Антония на мое письмо. Он меня совсем не тронул. Все правильно и все бездушно. А я свое письмо написала одним порывом сердца - и оно обошло весь мир и просто _заразило_ людей искренностью. - Но для меня все это уже отошло на задний план, и жизнь идет вперед, вперед, неумолимо, сложно и трудно...
{Следующая страница чистая, к ней пришита программа вечера, устраиваемого С. А. в пользу приюта, попечительницей которого она состояла.}
30 марта
С Сашей вышло очень неприятно. Она говеть со мной не стала: то отговаривалась, что ногу натерла, а то наотрез отказалась. Это новый шаг к нашему разъединению.
Сегодня я причащалась. Говеть было очень трудно: противоречия между тем, что в церкви _настоящее, что составляет ее основу, и между обрядами, дикими криками дьякона и пр. и пр. так велики, что подчас тяжело и хочется уйти. Вот это-то и отвращает молодых.
Вчера стою в церкви, где прекрасно пели слепые, и думаю: простой народ идет в церковь отчасти как мы в хороший симфонический концерт. Дома бедность, темнота, работа, вечная, напряженная. Пришел в храм, светло, поют, что-то представляют... Здесь и искусство, и музыка, да еще оправдывающее развлечение - духовное настроение, религия, одобренная, даже считающаяся чем-то необходимым, хорошим. Как же быть без этого?
Говела я без настроения, но серьезно, разумно, и рада была просто _потрудиться_ и душой и телом: рано вставать, стоять долго на молитве и, стоя в церкви, разбираться в своей душевной жизни.
Дома сегодня опять тяжело: песни Суллержицкого под громкий аккомпанемент Сережи, крикливый, мучительный голос Булыгина, хохот бессмысленный Саши, Юлии Ивановны и Марьи Васильевны - все это ужасно!
Приезжал Андрюша; грустно, что весь интерес - лошади, собаки, провинциальные знакомые, и никакой умственной жизни.
Вчера было тихо, и приятно провели вечер с Репиным. Он рассказывал, что в Петербурге на передвижной выставке, на которой он выставил портрет Льва Николаевича (купленный Музеем Александра III), были две демонстрации: в первый раз небольшая группа людей положила цветы к портрету; в прошлое же воскресенье, 25 марта 1901 г., собралась в большой зале выставки толпа народа. Студент стал на стул и утыкал букетами всю раму, окружающую портрет Льва Николаевича. Потом стал говорить хвалебную речь, затем поднялись крики: "ура", с хор посыпался дождь цветов; а следствием всего этого то, что портрет с выставки сняли, и в Москве он не будет, а тем более в провинции. Очень жаль!
18 мая
Десять дней уже мы в Ясной Поляне. Ехали с П. А. Буланже в директорском вагоне со всеми удобствами и довезли Л. Н. прекрасно: грела я ему сваренную заранее овсянку, варила яйца, кофе, ел он еще спаржу, спал на прекрасной постели. С нами была еще дочь Таня и Юлия Ивановна Игумнова. В Москве провожали нас дядя Костя Иславин, Масловы Фед. Иван, и Варв. Иван., Дунаев и незнакомые молодые люди, кажется, техники. Кричали "ура!", рисовали Льва Николаевича, и это было трогательно.
Тут и Маша с Колей, и Лева с Дорой, и все сегодня мы вместе обедали, все были веселы. Приезжал американец из Бостона, ему надо изучить Россию и, конечно, Толстого, чтоб читать лекции об этом. Весна красивая, цветущая: цветут сирень, яблони, ландыши; так свежа зелень, поют соловьи - все обычно, но все переживаешь опять с наслаждением, сколько бы оно ни повторялось.
Только теперь, когда пережила много горя, когда видишь упадок сил и жизни Льва Николаевича, когда усложнилась своя внутренняя жизнь - на всем отпечаток грусти, томления, точно что-то приходит к концу. А вместе с тем разлад душевный от прилива физической энергии, потребности жизни вперед, деятельности, движенья, разнообразия впечатлений.
И все вспыхивает и замирает, поднимается и падает... Дряхлость Льва Николаевича тянет меня за собой, и я _должна_ стареть вместе с ним, и не могу, не умею, если б и хотела...
Еду в понедельник в Москву...
6 июня
Была в Москве. Занималась делами, жила одна с девушкой в своем большом доме. Ездила на могилки Ванички и Алеши, ездила к живому внуку, сыну Сережи. Славный мальчик, ясный, простой. Видела Мишу с Линой, всегда они производят хорошее впечатление. Видела часто Масловых, видела и С. И. С ним разладилось, и нет больше ни сил, ни желания поддерживать прежнее. Да и не такой он человек, чтоб дружить с ним. Как все талантливые люди, он ищет постоянно в жизни нового и ждет от других, не давая почти ничего от себя.
Жарко, душно, лениво и скучно.
Это для Luxembourg'a. Живет Черногубов, разбирает и переписывает письма Фета ко мне и Льву Николаевичу. Приехала мисс Вельш, и Саша занята.
14 июня
Боже мой, как хорошо лето! В мое окно смотрит луна на ясном, чистом небе. Вое иеподвижно, тихо, и так ласкающе тепло, радостно. Живу всецело почти с природой, хожу купаться, по вечерам поливаю цветы, гуляю. Гостит у нас моя дорогая, милая Таня с мужем, с которым начинаю мириться за ее любовь к нему. Характер у него милый, хотя эгоист он страшный, и потому часто за Таню страшно.
Жил Пастернак художник, рисовал и меня, и Льва Николаевича, и Таню во всех видах и позах. Готовит из нашей семьи картину "genre" для Luxembourga.
Живет сейчас скульптор Aronson, бедняк-еврей, выбившийся в Париже в восемь лет в хорошего, талантливого скульптора. Лепят бюст Льва Николаевича и мой; bas-relief - Тани, и все недурно.
Меня он изобразил не такой безобразной, как это делали до сих пор все художники. Странно, что люди вообще находят меня красивой; портрет же, бюсты и фотографии выходят даже безобразны. Говорят: игра в лице неуловимая, блеск в глазах, красивые цвета и неправильные черты.
Уехали Лева, Дора и Павлик в Швецию. Ужасно, ужасно больно было с ними расставаться. Я их особенно сильно принимаю к сердцу, особенно _чувствую_ их жизнь, их горе и радости. Последних мало им было в этом году! И так безукоризненно свято они живут, с лучшими намерениями и идеалами. Им нечего скрывать, можно спокойно до дна их души смотреть - и увидишь все чистое и хорошее. Бедная Дорочка бегала в пять часов утра на могилку своего Левушки проститься с любимым детищем, и мне хотелось плакать и я болела ее материнскими страданиями с ней вместе.
Лев Николаевич все жалуется на боль в руках и ногах, худ, слаб, и сердце мое болезненно переворачивается, глядя на то, как он стареет.
Сегодня утром Л. Н. ходит около дома и говорит: "А грустно без детей, нет, нет и встретишь две колясочки, а теперь их нет". Как раз были тут вместе Павлик и Сонюшка, дочь Андрюши.
20 июня
Была в Москве по делам продажи Сашиной земли; опять страшная трата энергии и сил. Жара, две ночи в вагоне, разговоры с присяжным поверенным, покупки и пр. В доме моем уютно, сад так хорош и воспоминаний много хороших.
Вернулась утром, усталая, лошадей не выслали, пришла домой с Козловки пешком, рассердилась, жара невыносимая, дома толпа бесполезных для жизни людей: Алеша Дьяков, Гольденвейзер, скульптор, Сухотины. - Одна Таня дорога. Опять потребность спокойствия и хоть какой-нибудь умственной и художественной деятельности.
Сегодня дождь, ветер. Прихожу к Л. Н. узнать о его здоровье, встречаю стену между нами, о которую бьюсь. Сколько раз это бывало в жизни, и _как_ это вое наболело!
Сказала ему между прочим, чтоб он написал Андрюше письмо, увещевая его лучше и добрее относиться к своей жене.
"Что ты меня учишь?" - злобно сказал Л. Н. Я говорю, что я не учу, а _прошу_ его заступиться за Ольгу и советовать Андрюше быть вообще добрее и сдержаннее, потому именно, что Л. Н. умнее и лучше это сделает, чем я или другой. - "А если я умнее, то нечего меня учить", - ответил он.
3 июля
Подходит нечто ужасное, хотя всегда всеми ожидаемое, но совершенно неожиданное, когда действительно подойдет - это конец жизни. И конец жизни того, кто для меня был гораздо больше моей собственной жизни, потому что я жила только и исключительно жизнью Левочки, мужа, и детей, которых он же мне дал.
Состояние моего сердца я еще не понимаю, оно окаменело, я _не_ _должна_ его слушать, чтоб сохранить силу и бодрость для ухода за ним.
Заболел Лев Николаевич с 27 на 28 июня в ночь. Он жаловался на общую тоску, бессонницу, стеснение в груди. Я думала - ветры. Мы с Сашей утром 28-го собирались к сыну Сереже - это день его рождения и именин, туда приезжала и моя Таня, и Соня с семьей, и Варя Нагорнова, и мне очень хотелось с ними повидаться и Сереже сделать удовольствие, но я колебалась, мне не хотелось оставить Льва Николаевича. Все-таки мы поехали в восемь часов утра. Без меня он встал, гулял, но к вечеру сделался жар 38 и 5. Говорили, что он спал эту ночь хорошо, но на другой день пошел гулять и не мог итти, так ослабел; чтоб вернуться домой, надо было сделать огромное усилие, было еще далеко, и он страшно утомился. Грудь стала болеть, больше, ему клали теплое, и это облегчало. Вечером 29-го у него опять был жар, я тут вернулась, успокоенная телеграммой 28-го вечером, что Л. Н. совсем здоров. Кому без меня было усмотреть его состояние! Когда я его увидала, у меня сердце оборвалось, и всю ночь у него сильно болела грудь, и я ему сказала, что это от сердца. Утром судили, кого взять доктором. Послали за тульским Дрейером, который нашел лихорадку и очень плохой пульс: 150 ударов в минуту. Предписал хинин по 10 гран в день и кофеин и строфант для сердца. Когда температура спала, пульс все был 150, а температура 35 и 9.
Потом выписали телеграммой из Калуги доктора Дубенского, который главный врач городской больницы и наш хороший знакомый. Он поражен был пульсом и говорил, что это пульс агонии. Но усомнился в лихорадке, думая, что не желудочно ли кишечное нездоровье. От приемов хинина жар прошел, и два дня температура была нормальна, 36 и 2. Но сегодня опять вторая ночь полной бессонницы, маленький озноб и жар, и обильный пот, а теперь слабость, а главное, ослабление деятельности сердца очень значительное.
себе, как он чуть не утонул в водосточной кадушке. Анночку Л. Н. спросил о ее хрипоте, потом сказал: "ну, идите теперь, когда мне будет скучно, я вас позову опять". И когда они ушли, он всё говорил: "какие славные ребята".
Вчера утром я привязываю ему на живот согревающий компресс, он вдруг пристально посмотрел на меня, заплакал и сказал: "Спасибо, Соня. Ты не думай, что я тебе не благодарен и не люблю тебя..." И голос его оборвался от слез, и я целовала его милые, столь знакомые мне руки, и говорила ему, что мне счастье ходить за ним, что я чувствую всю свою виноватость перед ним, если не довольно дала ему счастья, чтоб он простил меня за то, чего не сумела ему дать, и мы оба, в слезах, обняли друг друга, и это было то, чего давно желала душа моя,-- это было серьезное, глубокое признание наших близких отношений всей тридцатидевятилетней жизни вместе... Все, что нарушало их временно, было какое-то внешнее наваждение и никогда не изменяло твердой, внутренней связи самой хорошей любви между нами.
Сегодня он мне говорит: "Я теперь на распутьи: и вперед (к смерти) хорошо, и назад (к жизни) хорошо. Если и пройдет теперь, то только отсрочка" {Фраза со слов: "Если и пройдет..." написана между строк и, вероятно, позднее всей дневной записи.}. Потом он задумался и прибавил: "Еще многое есть и хотелось бы сказать людям".
Когда дочь Маша принесла ему сегодня только что переписанную H. H. Ге статью Льва Николаевича последнюю, он обрадовался ей, как мать обрадовалась бы любимому ребенку, которого ей принесли к постели больной, и тотчас же попросил H. H. Ге вставить некоторые поправки, а меня попросил собрать внизу в его кабинете все черновые этой статьи, связать их и надписать: "Черновые последней статьи", что я и сделала.
Вчера он очень тревожился о том, приходили ли погорелые из дальней деревни, для которых на днях он у меня взял 35 рублей и еще просил, что если кто к нему приходит с просьбами, то чтоб ему говорили об этом.
Прошлую ночь с 2 на 3 июля он провел ужасную: я была с ним вдвоем до семи часов утра. Он ни минуты не спал; страшное раздутие живота, ветры, боли в кишках. Я грела на спирту воду и ставила ему клизму; позднее стала болеть грудь, я растерла ему ее камфарным спиртом, заложила ватой, и боль утихла. Потом появились боли в ногах, и они похолодели. Я растирала ему ноги тоже камфарным спиртом, завернула в теплое, и стало легче. И я была так счастлива, что могла облегчать его недуги. Но началась тоска, и я вложила градусник. Температура была опять повышенная: от 36 и 2 поднялась до 37 и 3. Жар держался часа три, он заснул, я ушла спать, потому что падала от усталости, и сменили меня сначала H. H. Ге, потом Маша.
Приехал сын Миша; Л. Н. с ним поговорил, спросил о жене и сказал, что большое счастье, что все его невестки такие хорошие, и даже, как женщины, такие красивые, славные. Сережа сказал про брата своего Мишу: "Папа, Миша все умнеет". И Л. Н. сказал: "Ну, слава богу, это ему очень нужно", и спросил: "кончил ли он свое мерзкое дело - военную службу". Миша сказал, что "слава богу, совсем отбыл".
Сегодня сижу я в его комнате, читаю Евангелие, в котором Львом Николаевичем отмечены те места, которые он считает важнейшими, и он мне говорит: "Вот как нарастают слова: в первом Евангелии сказано, что Христос просто крестился. Во втором наросли слова: И увидал небеса отверзтыми, а в третьем уже еще прибавлено: Слышал слова: "Сей есть сын мой" и т. д.
Теперь Левочка мой спит - он еще жив, я могу его видеть, слышать, ходить за ним... А что будет после? Боже мой, какое непосильное горе, какой ужас жизнь без него, без этой привычной опоры любви, нравственной поддержки, ума и возбуждения лучших интересов в жизни...
Не знаю, в состоянии ли буду опять писать. Хочется записать все, что касается его; всем, всем он нужен и все его любят... Помоги, помоги, господи, как невыносимо тяжело!..
14 июля
Не помяло уже подробно всего: приехала еще Таня с мужем; приезжал из Москвы доктор Щуровский, приезжало много друзей; телеграммы, письма, суета большого стечения детей, внуков, знакомых. Забот без конца... Наконец, заболела я: сильный жар целую ночь, боли в верхней части живота, ослабление деятельности сердца, пульс 52. Пролежала два дня совсем обессиленная. Теперь мне лучше. Живет у нас молодой врач Витт Николаевич Саввин, следит за пульсом Л. Н., который при малейшей усталости учащается до 90 ударов. Сегодня Л. Н. сошел вниз, походил возле дома среди цветов и теперь лег уснуть на кушетке под кленом.
Врачи все нашли, что причина общего заболевания и ослабления сердца - присутствие малярийного яда в организме. Давали хинин, предлагают впрыскивания мышьяком, от которого, к сожалению, Л. Н. упорно отказывается. - Сейчас он очень худ и слаб, но аппетит прекрасный, сон тоже, болей нет, занимается он каждое утро своей статьей о рабочем вопросе.
Слава богу, слава богу, еще оторочка! Сколько придется еще пожить вместе! В первый раз я _ясно_ почувствовала возможность разлуки с любимым мужем, и та боль сердца, которая овладела мной, так и не прошла, и вряд ли когда пройдет. Когда я только взгляну на осунувшееся лицо, совсем побелевшие бороду и волосы и исхудавшее тело Левочки - боль сердца ноющая, никогда меня теперь не покидающая, обостряется, и жизни нет, и исчез весь интерес, вся энергия жизни. А сколько ее было? Поднимусь ли когда?
Да, еще целый период отжит. Еще резкая черта проведена между тем периодом, в который жизнь шла _вперед, и между тем, когда она вдруг во мне _стала, как теперь.
Все казалось: "вот соленые ванны помогут, и Левочка окрепнет и еще поживет лет десять; то воды Эмс обновят пищеварение; то лето, тепло, отдых дадут ему новые силы..."
Теперь вдруг ясно представился _конец. Нет обновления, нет здоровья, нет сил - всего мало, мало осталось в Левочке. А какой был богатырь!
22 июля
Лев Николаевич поправляется, делает большие прогулки по лесам, аппетит прекрасный, сон тоже. Слава богу!
Вчера вечером поручили письма из Тулы, и Коля Оболенский читал их вслух. Все сочувственные письма, радость, что ожил Л. Н. Он слушал, потом засмеялся и говорит: "Теперь, если начну умирать, то уж непременно надо умереть, шутить нельзя. Да и совестно, что же, опять сначала: все съедутся, корреспонденты приедут, письма, телеграммы - и вдруг опять напрасно. Нет, этого уж нельзя, просто неприлично".
Сегодня премилое, умное письмо от королевы румынской Елизаветы. Посылает Л. Н. свою брошюру и пишет, что счастлива уже тем, что la main du maitre будет хоть минуту лежать на ее книжечке.
Сегодня жарко, сухо, пыльно. Идет уже уборка овса. Ясные, солнечные дни, лунные ночи, так везде красиво, что хотелось бы как-нибудь еще, получше воспользоваться красотой лета.
Когда вчера Л. Н. говорил о том, что теперь, когда он заболеет, приличие требует, чтоб он умер, я говорю: "Скучно жить в старости, и я хотела бы поскорей умереть". А Л. Н. вдруг оживился, и у него как-то вырвался горячий протест: "Нет, надо жить, жизнь так прекрасна!.." Хороша эта энергия в 73 года, и она и спасает и его, и меня. А Таня дочь сегодня пишет, что мы, ее родители, не хотим стариться, и это напрасно. Кто знает, что лучше?
30 июля
Вчера вечером опять захворал Л. Н. Пищеварение испортилось, желчь не отделяется, и был жар, вчера в 11 часов вечера термометр показал температуру в 37 и 8, и пульс днем был около 90.
Сегодня опять жара, воздух пропитан гарью, точно дымом. Ничего не видно, даже солнце стало крошечным красным шариком.
Получила от графини Паниной письмо, предлагает в Крыму нам свою дачу, "Гаспру", и мы собираемся ехать, но я не хочу раньше сентября.
3 августа
Последнее нездоровье еще поубавило силы в Льве Николаевиче, хотя сегодня ему получше. Стоит жара, опять сухо, я
Приехал чужой посетитель, Фальц-Фейн, потерявший молодую жену и оставшийся с тремя детьми, в отчаянии, больной от горя. Л. Н. пошел с ним походить и поговорить.
Но чувство, что все приходит к _концу, мучительно преследует. Что-то должно _кончиться. Мы жили с Л. Н. одним широким течением жизни - тридцать девять лет. И вот начались колебания: собираемся в Крым, Л. Н. ходит слабый, унылый, хотя правильно держится порядка обычного: утро пишет, немного ходит по саду или в ближайший лес, сидит с нами по вечерам... Надолго ли все это? И _как_ сложится моя жизнь? Ничего не предвижу, не знаю... "Да будет воля твоя".
26 августа
Собираемся в Крым 5 сентября. Была в Москве по делам, еду опять перед отъездом, около 1-го.
Здесь сестра Л. Н., Мария Николаевна, Варя Нагорнова; Лева приехал из Швеции, Сережа сын тут, и много еще. Была сестра Таня, что мне доставило большую радость.
Л. Н. опять почувствовал себя не совсем хорошо, но он плохо бережется. Вчера был доктор Дубенский и нашел Л. Н. в удовлетворительном состоянии.
Живу совсем не по душе: хозяйство, денежные уплаты, сборы, укладка и соображения практические... Ни прогулок, ни музыки - ничего, скучно, и духом упала.
2 декабря. Крым. Гаспра.
Не писала дневник, долго не могла освоиться с новыми условиями жизни и с теми душевными лишениями, которые я должна была пережить. Теперь привыкла, и поддерживает чувство исполняемого, строгого долга относительно моих обязанностей, как жены.
Вчера ночью написала письма четырем отсутствующим сыновьям (кроме Андрюши, который только что приехал) и потом всю ночь не могла спать от мучительно нагромоздившихся воспоминаний детства моих детей, моего страстного, заботливого к ним отношения, моих ошибок невольных в их воспитании, моего и теперешнего отношения к моим _взрослым_ детям. - Потом мысли перешли к умершим. С мучительной ясностью я представляла себе то Алешу, то Ваничку в разные моменты их жизни. Особенно ясно мне представлялся худенький Ваничка в постельке, когда после молитвы, всегда почти прочитанной в моем присутствии, он уютно свертывался в маленький, худенький комочек и, блаженно улыбаясь мне, укладывался спать. Помню, как мне мучительно было, гладя его спинку, ощупать под рукой его тоненькие косточки.
И какое я почувствовала вчера ночью душевное и физическое одиночество! С Львом Николаевичем вышло как раз то, что я предвидела: когда от его дряхлости прекратились (очень еще недавно) его отношения к жене, как к любовнице, на этом месте явилось не то, о чем я тщетно мечтала всю жизнь, - лихая, ласковая дружба, а явилась полная пустота.
Утром и вечером он холодным, выдуманным поцелуем здоровается и прощается со мной; заботы мои о нем спокойно принимает как должное, часто досадует и безучастно смотрит на окружающую его жизнь, и только одно его волнует, интересует, мучит - в области материальной _смерть, в области духовной - его работа.
мудрое, равнодушное отношение ко всему, религиозное смирение и понимание, - то этим самым прекращается жизнь. Жизнь есть энергическая, беспрерывная смена чувств, борьба; подъем, упадок доброго и злого: жизнь есть жизнь. Ее не остановишь, да и не хочешь останавливать добровольно. Но когда придет время естественно ей остановиться, тогда надо спокойно и радостно ее приветствовать и, созерцая бога, подчиняясь его воле, соединиться с богом посредством духа, и с природой посредством тела. И кроме хорошего ничего здесь быть не может.
3 декабря
Жаркий день, ездили в Ялту, писала и посылала доверенность Сереже на прикупку 46 Ќ десятин Телятинской земли к Ясно-Полянской. Получала, переводила деньги, - несносные, вечные, ни на что мне не нужные дела! Устала, и одна пошла бродить. Прошла в Чукурлар, там нищая и чахоточный юноша. Пустота и неблагоустроенно. Все это еще впереди. Лев Николаевич ездил в Алупку верхом, вечер весь проиграл в шахматы с Сухотиным. А приехавшие сыновья, Илья и Андрюша, Саша, Наташа Оболенская, Классен, Ольга - все играли в карты, чего я не люблю. Осталась одинока, молча шила, потом поучилась по-итальянски.
4 декабря
День еще жарче, ярче и красивее. Солнце прямо по-летнему греет. Какой неустойчивый, странный климат. Такое же здесь неустойчивое душевное настроение. Ходили пешком в Орианду: Лев Николаевич, Сухотин с сыном и учителем, Наташа Оболенская и я. Устали немного, но так называемая Горизонтальная дорожка очень хороша. Оттуда приехали с Сонюшкой и Ольгой. Море, закат - все волшебно красиво. Боялась за усталость Льва Николаевича и простуду. Остальные поехали верхами на Учан-Су. Илюша вернулся, увлечен фотографией. Сегодня Варварин день, вспоминаю мои прошлогодние визиты с Марусей к Варе Нагорновой и Масловым. Как было у последних благодушно и весело! Что-то там сегодня, и странно, что зима, снег, сани!
Проводила сейчас сыновей: вечно ребячливого, добродушного Илью и Андрюшу. Лев Николаевич поехал с ними в Ялту, к Маше, будет там ночевать, ему давно хотелось. Действие ли мышьяка, или просто хорошая погода повлияли на него хорошо, он бодр, здоровье лучше, и радость этого улучшения выражается в суетливой предприимчивости: то он ходил с нами пешком до Орианды, оттуда приехали. На другой день ездили верхом в Симеиз и обратно. Вчера ходил и утром и вечером, при лунном свете, гулять, заходил в больницу и восхищался видами при лунном освещении. Сегодня собрался в Ялту. Но лучшее состояние здоровья не делает его лучше духовно. Напротив, появляется что-то животное, еще более эгоистичное. Сегодня я хотела ему помочь при сборах в Ялту, чтобы он, суетясь, не потел. Он так грубо, брюзгливо на меня окрысился, что я, чуть не заплавав, молча удалилась.
Получила письмо от графини Александры Андреевны Толстой. Какая удивительная духовная гармония в этой прелестной женщине! Сколько настоящей любви и участия дает она людям.
Начинаю еще более склоняться к мнению, что сектантство всякое, включая и учение моего мужа, сушит сердце людей и делает их гордыми. Знаю двух женщин близко: это сестру Льва Николаевича - Машеньку, монахиню, и вышеупомянутую Александру Андреевну, и обе, не уходя из церкви, стали добрее, возвышеннее.
Наступило четыре дня удивительной летней погоды: окна открыты, гуляем в одних платьях, и то жарко. Вечером 12 градусов тепла.
мало. Если ей хорошо, то и слава богу! Мы, женщины, способны жить любовью даже без взаимности. Да еще как сильно, содержательно жить!
Из Москвы разные вести, не особенно мне радостные, из Ясной Поляны тоже. Дела запущены, друзья понемногу забывают, чудесная музыка - симфонические и другие концерты манят и соблазняют, и все бессильно, сиди здесь и скучай. Долг, долг, и вся энергия уходит на исполнение его, на убиение своей личности.
Проводив Льва Николаевича в Ялту, пошла к обедне, пели девочки хорошо, и мне было хорошо и молитвенно спокойно.
8 декабря
Лев Николаевич из Ялты не вернулся, приехала одна Саша, а его уговорили доктор и Оболенские остаться еще на день.
за облачками солнца. В здешнем парке красиво и уединенно.
9 декабря
Как я и думала, Лев Николаевич в Ялте немного захворал, и явились опять сердечные перебои. Сейчас говорила с ним по телефону, голос бодрый, думает, что от желудка, который опять хуже. Съездив в Симеиз верхом взад и вперед, он опять свои кишки раздражил, это уж чуть ли не в сотый раз повторяется одно и то же. Перед отъездом он с жадностью вдруг напустился сразу на вареники, виноград, грушу, шоколад. Было 6-го рождение Андрюши и всякие угощения. Теперь идет так: чуть поправится, все истратит невоздержанием в еде и движениях. Испугается, опять лечится; опять лучше, опять трата... так и идет правильным кругом.
Была у обедни. Прекрасно пели девушки. Настроение хорошее, спокойное, привычное. Мне не мешают, как другим, бессмыслицы в роде "дориносима чинми", "одесную отца" и пр. Помимо этого церковь - место напоминания нам бога, место, куда столько миллионов людей приносило свою веру, свое возвышенное религиозное чувство, свои горести, радости во все моменты изменчивой судьбы.
13 декабря
довольно бодрым, но в постели; говорили, что даже доктор испугался; перебои были значительные в сердце, и он выписал даже камфару для впрыскиванья, но до нее дело не дошло. Все болезненные явления все-таки от желудка и кишок. Я спала в комнате рядом и с ужасом всю ночь слушала, какие отделялись газы, как отрыжка его будила, как ветры отделялись, и как перед этим Лев Николаевич метался и тосковал. Газы эти надавливают на сердце, и от этого перебои.
Сегодня мы с Лизой Оболенской его привезли домой, в Гаспру.
Сначала он, выпив кофе с молоком, оживился; вечером играл две партии в шахматы с Сухотиным, но сделался понос, стало тошнить, опять ослабел и, наконец, лег. А весь вечер его уговаривали лечь по предписанию доктора, а он не хотел.
У Сухотиных горе, Сережа их заболел тифом в Морском корпусе, и телеграммы, что положение серьезно. Таня очень жалка, плакала, и у нее детское отношение к судьбе, что ее кто-то все обижает.
Радость у нас та, что у Миши и Лины родился 10-го сын Иван. Пусть Ваничка вложит в этого мальчика свою душу и помолится о нем, чтобы рос хорошим, счастливым и здоровым. Хотелось бы взглянуть на этого нового Ваничку.
свои силы и сокращает жизнь, которой мы все _так_ дорожим, что все _свои_ жизни отдаем ему на служение. Я помню, что когда у моей сестры падали дети и ушибались, она их же бранила, и я понимала, что она на них нападает за те страдания жалости, которые она испытывает. Так и я: я на Льва Николаевича нападаю иногда (более молча, в душе) за то, что его немощи мне доставляют невыносимые страдания.
14 декабря
Лев Николаевич поселился внизу со вчерашнего дня, чтобы не ходить по лестнице. Комната его, рядом с моей, опустела, и эта мертвая тишина наверху какая-то зловещая и мучительная. Уже я не стараюсь ставить тихонько умывальник на мраморный стол, ходить на цыпочках и не двигать стульями.
Рядом с Львом Николаевичем внизу пока спит Лиза Оболенская (его племянница), и он охотно принимает ее услуги и рад меня не беспокоить.
15 декабря
Был доктор, который его тут лечит, Альтшулер, приятный, даровитый еврей, совсем непохожий на евреев, и Лев Николаевич ему верит и слушается его, и даже любит. Сегодня делали тридцатое впрыскивание подкожное мышьяка и пять гран хинину принял.
Приезжал чех, доктор Маковицкий, мы его раньше знали, и с ним Евг. Ив. Попов, грузинского типа, будто бы толстовец. Обычно провели вечер: шахматы, газеты, письма и работа.
Ходила сегодня одна гулять, тепло, красиво. Играла более двух часов, наслаждалась сонатой Вебера и "Impromptu" Шопена. Читая газеты, соблазняюсь концертами, особенно мне жаль, что я не слыхала концертов М. Пауера, сыгравшего _все_ сонаты Бетховена в нескольких сериях.
16 декабря
23 декабря
Лев Николаевич поправился, сегодня ходил далеко гулять, зашел к Максиму Горькому, т. е. к Алексею Максимовичу Пешкову. Не люблю, когда писатели подписываются не своей фамилией. Домой приехали все, т. е. Лев Николаевич, Ольга, я и Буланже, в коляске. Мы с Ольгой делали визиты, почти никого не застали. Тепло, 6 градусов, ясно и ветрено. Лев Николаевич принес розово-лиловый крупный полевой цветок, вновь распустившийся. Миндаль хочет цвести, белые подснежники распустились. Хорошо! Я начинаю любить Крым. Слава богу, тоска моя прошла, главное, потому, что Льву Николаевичу стало гораздо лучше. Надолго ли!
Вчера уехали Сухотины, приехал Андрюша, больной, добродушный, но неприятно несдержанный, особенно с женой.
24 декабря
шлема без козырей, и очень странны мне всегда эти настроения при карточной игре, точно все вдруг лишаются рассудка и кричат вздор.
Лев Николаевич опять жалуется на боли в руках, хотя эти дни тепло и он осторожен. Что-то потускнело в жизни, перестала радоваться на поездку в Москву, и просто тяжело это будет: и скучно, и холодно, и хлопотно. А будет ли какая радость?
25 декабря
Празднично проведенное Рождество.
26 декабря
боюсь и жалею оставить Льва. Николаевича, да и жутко одной совершить такое дальнее путешествие. Вечером у Классен, немецкий говор, чуждые люди, сладкая еда - все не по мне.
27 декабря
Были вечером Четвериковы, Волковы. Разговор о музыке с Эшельманом. Играл Гольденвейзер. Лев Николаевич ходит опять гулять, пишет о свободе совести и опять переправляет "О религии". Вечером, когда лег, спросил у меня теплого молока, он теперь его постоянно пьет, и пока ему разогревали и я прощалась с своими скучными гостями, Лев Николаевич вдруг в одном белье показался в дверях и нетерпеливо и сердито стал торопить, чтобы ему дали молока.
Саша засуетилась, и пока я сняла с керосинки теплое молоко и донесла до его комнаты, он вторично выскочил с досадой в дверь.
29 декабря
фотографировать, но в движении плохо вышло. Лев Николаевич ходил один гулять в Ай-Тодор, у него понос от мандарин неудобоваримых с молоком, которое он много пьет; даже на ночь, как маленьким детям, ему ставят стакан с молоком. Он кроток и добр сегодня, и все мы дружны и радостны, такое счастье! Днем недовольна: фотография и шила и больше ничего.
30 декабря
Утром приходили к Льву Николаевичу самые разнообразные люди: трое рабочих-революционеров, озлобленных на богатых, недовольных общим строем жизни; потом шесть человек сектантов, отпавших от церкви, из коих трое настоящих христиан, в смысле нравственной жизни и любви к ближнему, а трое возникших от молокан и близких к их вере. Не слыхала их бесед с Львом Николаевичем - он не любит, когда им мешают, но Лев Николаевич говорит, что некоторые умно и горячо говорили. Еще приходил старый человек, состоятельный и более интеллигентный, который хочет на Кавказе, на берегу моря, основать монастырь на новых началах. Чтоб братия вся была высшего образования, чтоб монастырь этот был в некотором роде центром науки и цивилизации, а вместе с тем, чтоб монахи сами обрабатывали землю и кормились своим трудом. Задача сложная, но хорошая.
Вечером ходили в читальню, где устроен был танцевальный вечер. Играли странствующие три музыканта-чеха, и еще юноша на огромной гармонии. Плясали вальсы, польки, pas de quatre разные горничные, жены и дочери ремесленников, какие-то мужчины из разных классов общества. Плясали и два татарина по-татарски, и два грузина с кинжалами лезгинку; и многие, в том числе и земский доктор, энергичный и способный на все - Волков, плясали трепак по-русски и в присядку. Хорошее это дело - эти народные балики, большое оживление и вполне невинное веселье. Мы все и Лев Николаевич ходили смотреть.
31 декабря
День как-то весь пропал в суете, которую среди дня всегда делает приезд Оболенских.
Лев Николаевич ходил к М. Горькому, оттуда приехал с Гольденвейзером, который гостит у нас.
Переписывала первую главу "О религии" Льва Николаевича, и пока еще мне не особенно нравится: нового мало сказано, да и бедно как-то содержание. Что дальше будет! Не понравилось мне сравнение Л. Н. с отростком кишки - отброшенная людьми вера в необходимость религии.
Посетители: Попов и Маковицкий. Письмо милое от Доры и интересное от Муромцевой. Ходили с Сашей в Кореиз покупать прислуге вино, апельсины и угощения для встречи нового года. Мы тоже собираемся его встречать, хотя я не люблю этого _полупразднества. Сидят, едят, и вдруг в двенадцать часов ночи что-то должно случиться.
6 января
- О смерти Левушки С. А. Толстая писала Толстому 26 декабря 1900 г.: "Очень трудно писать, милый друг, о том, что у нас тут происходят. Это - непрерывное страданье или разговоры, разговоры без конца о том, кто виноват, как простудили, как неправильно воспитывали, куда ехать, где жить и пр. и пр. Ребенка не хоронили, ждут Вестерлунда завтра в ночь и похороны 28-го в 12 часов дня. Состояние обоих родителей ужасно. Дора выбегает с криком или врывается в комнату, где лежит Левушка, кричит, бросается на него, зовет его, говорит бессмысленные слова. А в комнате не топили три дня и окно настежь открыто. Дора очень похудела, молока почти нет, кашляет. Лева на нее страдает, усаживает ее возле себя, а сам точно полоумный. Ушел сегодня гулять... напомнило ему и весну, когда они вернулись из-за границы, и Левушку, как бы он теперь гулял на солнышке, прибежал домой, бросился на постель, где сидела и кормила Дора; она мне бросила на руки Павлика, и сама кинулась с воплями на Леву, и начали они оба, обнявшись, рыдать - ужас".
- Николай Николаевич Черногубов, любитель и собиратель старинных и редких вещей, мебели, картин, икон, печатных и рукописных материалов. Собирал материалы, относящиеся к биографии Фета. Известны две его печатные работы о Фете: "Происхождение Фета" ("Русский Архив". 1900, No 8, стр. 523 - 536) и "К хронологии стихов Фета" (сборник "Северные цветы". 1902, стр. 215-- 225).
8 января
"Посредник".
- Письмо С. А. Толстой В. В. Стасову от 8 января 1901 г. см. "Толстой и Стасов. Переписка". Л., 1929, стр. 256.
10 января
- "Нигилист" и ""Зараженное семейство" - разные комедии. Комедия "Зараженное семейство" писалась Толстым в 1863--1864 гг. Толстой намеревался поставить ее на сцене, но по целому ряду причин комедия не увидала света рампы. Впервые напечатана издательством "Федерация". М., 1928.
Комедия "Нигилист" писалась Толстым в 1866 году. Тогда же ее играли на домашнем спектакле в Ясной Поляне.
- О своем нездоровья Толстой писал Мооду 18 января 1901 г.: "Нездоровье мое состоит в скрытой лихорадке, производящей большую слабость и временно усиливающей мою обычную болезнь печени".
- Отрывок из неоконченной повести "Кто прав" писался Толстым в 1891 г. Впервые напечатана издательством "Посредник" в 1911 году. ("Кто прав", изд. "Посредник", М., 1911).
28 января
"Очень, очень больно за тебя, милая голубушка Маша. Хотя я знал, что тебе один шанс на 50 родить благополучно, я все-таки надеялся, потому что невольно за тебя и с тобою сильно желал этого. Напиши, Коля, что и как, поскорее".
31 января
- По поводу свадьбы Михаила Львовича Толстой писал С. Н. Толстому 24 января 1901 г.: "Свадьба Мишина будет 31-го. Смотрю на них, на всю их глупость молодую и стараюсь вспоминать свою глупую молодость, чтобы не осуждать их". Об этом же он писал 30 января Черткову: "Завтра Мишина свадьба, глупая, грешная, пышная свадьба. Но девушка (Глебова) интересная. Теперь ничего нет, кроме молодой, половой любви. Но что будет, когда устроится?"
12 февраля
- Иван Иванович Янжул (p. 1845 г.), известный экономист. Свое знакомство с Толстым описал в статье "Мое знакомство с Толстым" (сборник "О Толстом", М., 1909, стр. 407--425).
16 февраля
- Врач, лечивший Александру Львовну, - Петр Владимирович Ильин.
- "Л. Н... пошел духоборам покупать 500 грамм хинина". По поручению сосланных в Якутскую область духоборов И. Е. Конкин писал Толстому в начале февраля 1901 г., прося у него книг и хины. "Прошлую весну мы в апреле месяце заболели тифозной лихорадкой, - писал Конкин, - и без всякой медицинской помощи почти все повально пролежали в постели до прибытия Громовского парохода, на котором мы могли достать немного хины и других лекарств". Толстой послал духоборам фунт с четвертью хины, лекарственные весы и разновески для развески хины, и письмо от 24 февраля 1901 г.
- Определение Синода об отлучении Толстого от церкви состоялось 20--22 февраля 1901 года. Инициатором его был обер-прокурор Синода Победоносцев. В течение двадцати лет, с 1880 г. по 1901 г., Толстой написал несколько десятков художественных и теоретических произведений, направленных против государства, правительства и официальной церкви. Эти сочинения Толстого в печатном виде и в рукописных копиях быстро расходились в публике. Большое число читателей противоцерковных и противоправительственных произведений Толстого под влиянием этого чтения разделяли религиозные взгляды Толстого. Другая значительная часть читателей делала из этого чтения революционный выводы. Имя Толстого часто являлось организующим началом, a иногда лишь поводом для выражения протеста против существующего строя. Отлучение Толстого явилось этапом борьбы правительства и церкви с влиянием на русское общество Толстого. Дату отлучения можно считать случайной. Толстого можно было отлучить с таким же основанием и раньше 1901 г. и позднее. Непосредственным поводом для этого акта послужило напечатанное Толстым в 1899 г. "Воскресение". В первой части романа (гл. 39 и 40) он, описывая богослужение в тюремной церкви, "подверг глумлению величайшее из таинств, святую евхаристию", т. е. таинство причащения. Хотя главы эти целиком были вымараны цензурой в русском издании романа, они стали известны по заграничным лондонским изданиям "Воскресения". Но, кроме этого, безусловно была неприемлема и общественная сторона романа - критика Толстым суда, правительственных учреждений, тюрем, ссылки, сочувствие Толстого революционерам и т. д. 31 марта 1900 г. во время болезни Толстого Синодом был издан циркуляр о запрещении моления о нем в случае его смерти. Это распоряжение было как бы предисловием к отлучению, последовавшему без малого через год.
В начале 1901 г. в Киевском университете произошли студенческие беспорядки. К 176 студентам за участие в беспорядках были применены "временные правила" от 29 июня 1899 г. - они были отданы в солдаты. Это послужило толчком для большого общественного возбуждения и революционных выступлений. В защиту киевских студентов выступили студенты Москвы, Петербурга, Харькова, Одессы. Толстой в письме к Черткову от 7 марта 1901 г. писал по этому поводу: "Самое замечательное в этом движении то, что народ на стороне студентов или скорее на стороне выражения неудовольствия".
Опубликование в ту пору отлучения не только не отвлекло общественного внимания от революции и студентов, а, наоборот, усилило его. Синод, вместо посрамления Толстого и подтверждения авторитета и значения церкви, своим определением сделал имя Толстого еще более популярным, а авторитет церкви еще более поколебленным. Общественное мнение было на стороне Толстого. Несмотря на то, что Главное управление по делам печати одновременно с опубликованием отлучения разослало циркуляр, запрещающий "обсуждение определения св. Синода", определение это обсуждалось, результатом чего явились посыпавшиеся приветствия с выражением сочувствия Толстому и возмущения по адресу Синода. Толстой получал приветствия от отдельных лиц, групп людей и различных организаций - как России, так и из-за границы в течение нескольких месяцев. За одни лишь март он получил более 100 писем и телеграмм с подписями около 4.000 лиц. Приведем одно из таких приветствий Толстому из Женевы группы политических эмигрантов: "Дорогой Лев Николаевич. Мы вполне уверены, что нелепое распоряжение Синода от 22 февраля с. г. не могло нарушить спокойствия Вашего духа. Но, присутствуя при факте этого наглого лицемерия, мы не можем удержаться, чтобы не выразить Вам нашего горячего сочувствия и солидарности с Вами во многих "преступлениях", взводимых на Вас Синодом. Мы искренне желали бы удостоиться той чести, которую оказал Вам Синод, отделив такой резкой чертой свое позорное существование от Вашей честной жизни. По своей близорукости Синод просмотрел самое главное Ваше "преступление" перед ним - то, что Вы своими писаниями рассеиваете тьму, которой он служит, и даете сильный нравственный толчок истинному прогрессу человечества. За это приносим Вам нашу глубокую благодарность и от души желаем продления Вашей жизни еще на многие годы". Следует около 20 подписей. В числе подписавшихся В. Д. Бонч-Бруевич, М. В. Величкина, П. И. Бирюков.
В ответ на приветствия Толстой написал в середине марта 1901 г. письмо "В редакции газет": "Г. Редактор. Не имея возможности лично поблагодарить всех тех лиц, от сановников до простых рабочих, выразивших мне как лично, так и по почте и по телеграфу, свое сочувствие по поводу постановления св. Синода от 20--22 февраля, покорнейше прошу вашу уважаемую газету поблагодарить всех этих лиц, причем сочувствие, высказанное мне, я приписываю не столько значению своей деятельности, сколько остроумию и благовременности постановления св. Синода". Письмо Толстого в России появиться не могло в силу цензурных условий. Опубликовано за границей в "Листках Свободного слова" No 23, 1901, стр. 24.
26 марта
- Толстой написал свое "обращение" "Царю и его помощникам" 15 марта 1901 года. Впервые напечатано за границей ("Листки Свободного слова", 1901. No 20, стр. 1--8).
В этом обращении, разосланном Толстым царю, великим князьям и министрам, он предлагает для успокоения страны след. меры: 1) уравнять крестьян в их правах с другими гражданами; 2) перестать применять так называемые правила об усиленной охране; 3) уничтожить все преграды к образованию, воспитанию и преподаванию; 4) уничтожить все стеснения религиозной свободы. В конце "Обращения" он говорит: "Писал это Лев Толстой и, писавши, старался изложить не ".
30 марта 1901 г. Толстой писал Черткову: "О судьбе его [обращении] ничего не знаю".
- В своих воспоминаниях А. Л. Толстая пишет о том, как впервые в жизни она отошла от матери и стала на сторону взглядов отца: "В вербную субботу, когда мать крикнула, чтобы я собиралась с ней в церковь, а сказала, что не пойду. Она не сразу меня помяла. - Почему? Ты нездорова? - "Нет, я здорова, а в церковь больше не пойду". - Да почему же?-- "Не хочу, не нужно, фальшиво все". Мама была так потрясена, что сразу не нашла, что мне ответить. Мое заявление было для нее страшным ударом. Две старшие дочери уже давно отошли от церкви, проникшись учением отца. Меня мать старалась воспитать в православии, часто водила в церковь, она надеялась, что хоть одна из ее дочерей не собьется с истинного пути и останется православной... По-видимому, взгляды отца в какой-то примитивной форме уже коснулись моего детского сознания, но мама не подозревала этого. Теперь, когда я отказалась идти в церковь, она решила, что отец говорил со мной и повлиял на меня. Мама тотчас же пошла к нему в кабинет объясняться. Они говорили долго. Когда она, шурша шелковой юбкой, спустилась вниз, щеки ее горели, а глаза были красны от слез. "Тебя отец зовет", - сказала она". Александра Львовна пошла к отцу. "Он спросил ее: "... почему же ты мать огорчаешь, не идешь с ней в церковь?" - Ложь, фальшь там одна, не могу, - выкрикнула я сквозь душившие меня рыдания. Лицо отца еще больше смягчилось, глаза стали ласковыми, добрыми. "Вот так. Да ты не плачь, голубушка..." Отец казался взволнованным. Он уже не сидел, а ходил по комнате, засунув руки за пояс, а я следила за ним, ловя выражение его лица. "А все-таки пойди с матерью в церковь сегодня. Можешь?" - спросит он ласково, и вместе с тем многозначительно, как на взрослую взглянув на меня. Я поняла его взгляд. - Хорошо. - Он нагнулся и поцеловал меня в лоб. Глаза его весело сияли. Я быстро сбежала вниз, оделась и, к удивлению и радости моей матери, сказала ей, что иду ко всенощной.
С этого дня отец уже никогда не был для меня недоступным, чужим". ("Совр. Зап.", XIV, стр. 157--159).
Боголепове, и пытался наладить отношения со студенчеством путем разрешения курсовых сходок, кружков, столовых, касс взаимопомощи и пр. Однако все это было обставлено такими стеснительными условиями, что студенты не захотели воспользоваться его разрешением.
30 марта
- "Портрет Льва Николаевича" - известная большая картина работы Репина, изображающая Толстого босиком в лесу ("Толстой на молитве"); написан художником в 1901 г. Картина была выставлена на XXIX выставке передвижников. Находится в Русском музее в Ленинграде.
- 25 марта 1901 г. группа посетителей выставки устроила перед картиной демонстрацию сочувствия Толстому, послал ему телеграмму, а затем, вследствие запрещения подачи Толстому сочувственных телеграмм, письмо. Приводим это письмо: "С. -Петербург. 4 апреля 1901 года. Лев Николаевич. 25 марта собравшиеся на передвижной выставке поручили нам отправить следующую телеграмму: "Москва. Графу Льву Николаевичу Толстому. Присутствующая публика на передвижной выставке при виде Вашего портрета слилась в едином порыве благожелания и горячей признательности великому учителю жизни. Подписали немедленно 397 лиц". До сих пор мы не знаем достоверно, вручена ли Вам эта телеграмма, поэтому считаем долгом попытаться передать ее другим путем - в настоящем письме, а вместе с тем прислать подлинные подписи и сообщить вкратце, что произошло перед Вашим портретом. Появление портрета на выставке дало обществу повод высказать свое осуждение Синоду и выразить свои симпатии к Вам за Вашу постоянную отзывчивость на все явления русской жизни, за Ваш неумолчный, смелый призыв к исканию правды и к борьбе за нее. Собравшаяся с этой целью публика уже в 12 часов стала тесниться перед Вашим портретом и ожидала с нетерпением почина в устройстве овации. Часу во втором студенты стали украшать портрет гирляндами из живых цветов. Раздались громкие аплодисменты. Затем в течение 3--4 часов портрет несколько раз осыпали массою зелени и цветами. Слышались возгласы: "Долой Победоносцева", "Ура Льву Николаевичу", дружно подхватываемые всеми. Все единодушно приняли предложение послать приведенную телеграмму, и скоро люди всякого звания и положения покрыли ее своими подписями. Расходясь, каждый уносил на память по цветку от портрета. Всех объединило чувство сердечной признательности к борцу за свободу совести и проповеднику истинной любви к ближнему".
В результате этой демонстрация портрет Толстого с выставки был снят. Новая группа посетителей, не найдя на выставке портрета, послала Толстому цветы и приветственную телеграмму.
- "Пастернак хочет написать группу из Л. Н., меня и Тани". Л. О. Пастернаком эта группа написана. Это - известная его картина "Толстой в семье", изображающая Толстого, Софью Андреевну и Татьяну Львовну за круглым столом у лампы в зале яснополянского дома. Картина написана художником в нескольких вариантах: один находится в Русском музее в Ленинграде (пастель), два в Государственном Толстовском музее в Москве (пастель и масло).
14 июня
- Наум Львович Аронсон (р. 1872 г.), скульптор, учился в Виленской рисовальной школе. В 1891 г. поступил в "Ecole des arts dеcoratifs" в Париже. Аронсон лепил Толстого неоднократно. Известен бюст Толстого его работы, и в таком же виде статуэтка, несколько плакеток с изображением Толстого и три больших рисунка углем. Бюст Софья Андреевны, сделанный Аронсоном, считается наиболее удачным изображением С. А. Толстой. Все перечисленные вещи, a также барельеф Татьяны Львовны находятся в Государственном Толстовском музее в Москве.
20 июня
"Была в Москве по делам продажи Сашиной земли". А. Л. Толстая пишет в своих воспоминаниях о разделе между детьми Толстого в 1891 г., когда Толстой отказался от всего своего состояния и передал его жене и детям: "Нам, младшим, по разделу досталось самарское имение... Женившись, братья решили продать землю... Имение было продано гораздо дороже, чем ожидали, - по 35 р. за десятину. Мама положила мои деньги в банк и с тех пор я сделалась самостоятельной. Я платила матери за содержание по сто рублей в месяц, платила за учителей, гувернанток, одежду, за все". ("Совр. Зап.", XIV, стр. 42).
- "Сказала ему..., чтоб он написал Андрюше..." Недоброе отношение А. Л. Толстого к О. К. Толстой очень заботило всю семью Толстых. Толстой писал по этому поводу О. К. Толстой 20 июля 1901 г. и А. Л. Толстому 22--23 августа 1901 г. См. это письмо в сборнике "Л. Н. Толстой", Гиз. 1928, стр. 72--74.
3 июля
- Р. А. Дрейер (р. 1856 г.), тульский врач.
"... переписанная H. H. Ге статья Льва Николаевича последняя..." Это статья Толстого "Единственное средство", напечатанная с датой 12 июля 1901 г. в "Листках Свободного слова", 1901, No 24, стр. 1--22.
14 июля
- Владимир Андреевич Щуровский, известный московский врач.
22 июля
- Кармен Сильва - литературный псевдоним румынской королевы Елизаветы-Полины-Оттилии Луизы (1843--1916), жены румынского короля Карла I. Писала повести, рассказы, стихотворения и сказки для детей. Собрание ее сочинений (8 томов) издано в Лейпциге. В письме своем от 16/29 июля 1901 г., полном самых восторженных слов любви и уважения, К. Сильва писала: "... напишите еще несколько рассказов, столь же возвышенно прекрасных, проникнутых дыханием и светом потусторонней жизни, как "Два старика" и "Много ли человеку земли нужно". Толстой ответил ей письмом, от 28 июля, благодаря ее за письмо и книжку, которую она ему посылала. Письмо Толстого к К. Сильве опубликовано в IV томе его "Биографии", написанной П. И. Бирюковым.
- "Получила от графини Паниной письмо... Гр. Софья Владимировна Панина - владелица имения "Гаспра" на южном берегу Крыма. Толстой так описывал Гаспру в письме к брату С. Н. Толстому от октября 1901 года: "Гаспра, именье Паниной, и дом, в котором мы живем, есть верх удобства и роскоши, в которых я никогда не жил в жизни. Вот те и простота, в которой я хотел жить! Ну, как тебе сказать: въезд через парк по аллее, окаймленной цветами - розаны и другие, всё в цвету - и бордюрами к дому с двумя башнями и домовой церковью. Перед домом круглая площадка с гирляндами из розанов и самых странных красивых растений. В середине мраморный фонтан с рыбками и статуей, из которой течет вода. В доме высокие комнаты и две террасы: нижняя вся в цветах и растениях с стеклянными раздвижными дверями и в ней фонтан. И сквозь деревья вид на море. Наверху терраса с колоннами, шагов 40 в длину, с изразцовым полом, и внизу овраги, деревья, дорожки, дома, дворцы и огромный вид на море. В доме все первосортное: задвижки, нужники, кровати, проведенная вода, двери, мебель. Такой же флигель, такая же кухня, такой же парк с дорожками, удивительными растениями, такой же виноградник со всеми самыми вкусными съедобными сортами".
3 августа
- "... сегодня ему получше". О состоянии своего здоровья Толстой писал 10 августа 1901 годя Льву Львовичу Толстому: "Здоровье мое понемногу поправляется, все-таки не переставая идти куда должно, к уничтожению этого тела. И всегда болезнь оставляет во мне хорошее впечатление, а особенно эта. Так хорошо, спокойно и телом и душой я подходил к смерти, что не могу не желать, чтобы так же совершилась настоящая... У нас теперь в семье все планы о крымской поездке. Панина предлагает свою прекрасную дачу. И Таня и Маша с мужьями хотят ехать, и Андрюша с женой".
жена его умерла во время родов третьего ребенка, оставив двоих детей. Фальцфейн 7 января 1901 г. из Петербурга писал Толстому, прося разрешения приехать к нему поговорить о вопросах жизни и, вероятно, получив приглашение, посетил Ясную Поляну.
26 августа
- "Л. Н. опять почувствовал себя не совсем хорошо..." О своем здоровье Толстой писал брату С. Н. Толстому 20--21 августа 1901 года: "Я чувствую себя и не дурно, и не хорошо. Сердце стучит неровно и слабо временами, и ревматические боли в членах. Скучно, что очень много у меня нянек, и мне нельзя жить, пока жив - поехать к тебе, например, чего бы мне так хотелось".
3 декабря
- Карл Христианович Классен, управляющий имением "Гаспра".
- Сергей Михайлович Сухотин (1887--1926), третий сын Михаила Сергеевича Сухотина от первого брака. Насчет поступления его в Морской корпус Толстой писал Льву Львовичу Толстому 10 августа 1901 года: "Михаил Сергеевич вчера проехал в Петербург отвозить в Морской корпус своего сына Сережу. Таня очень жалеет мальчика, да и мне жаль, что его отдают в военную карьеру".
- "... когда у моей сестры [Т. А. Кузминской] падали дети и ушибались..." Илья Львович Толстой пишет про нее в ХI главе своей книги "Мои воспоминания": "Тетя Таня, когда малыши ушибаются, начинает с озлоблением тереть ушибленное место, говоря: "Чтоб вас совсем, и кто вас только родил! И где эти няньки, чорт их возьми совсем! Дайте мне хоть холодной воды! Что все рот разинули?"
15 декабря
- Исаак Наумович Альтшуллер (р. 1870 г.), ялтинский врач, лечивший Толстого. В настоящее время живет в Германии.
- Максим Горький - Алексей Максимович Пешков (р. 1869 г.), писатель. Познакомился с Толстым в середине января 1900 года в Москве. По поводу посещения Горького Толстой под 16 января 1900 г. записал в дневнике: "Был Горький. Очень хорошо говорили, и он мне понравится. Настоящий человек из народа". Горький бывал у Толстых в их доме в Москве и в Ясной Поляне. Во время пребывания Толстого в Гаспре Горький, живший в Олензе, часто виделся с Толстым.
27 декабря
- Дмитрий Иванович Четвериков, богатый фабрикант и помещик. Был одно время предводителем дворянства Богородского уезда Московкой губ.
- Константин Васильевич Волков (р. 1871 г.), врач. С 1900 г. по 1907 г. - земский врач в Мисхоре, вблизи от Гаспры. Лечил Толстого во время его пребывания в Гаспре. О своем знакомстве с Толстым оставил воспоминания: "Наброски к воспоминаниям о Л. Н. Толстом". ("Толстой. Памятники творчества и жизни". М., 1920, стр. 80--95).
Жена Волкова - фельдшерица Клавдия Владимировна Волкова, рожд. Назарова.
- "О религии" - это статья Толстого "Что такое религия и в чем сущность ее", напечатанная с датой февраль 1902 за границей в издании "Свободного Слова" ("Что такое религия", изд. "Свободного Слова", No 75).