1903
1 января
Печально встреченный Новый год. Вчера было от Тани письмо, что младенец опять перестал в ней жить, и она в страшном отчаянии... Л. Н. первый прочел ее письмо, и когда я вошла к нему утром, он сказал мне: "Ты знаешь, у Тани все кончено", и губа его затряслась, и он всхлипнул, и исхудавшее, больное лицо его выразило такую глубокую печаль.
Безумно жаль Таню, и мучительно больно смотреть на уходящего из жизни Левочку. Эти два существа в моей семье самые любимые и самые лучшие.
А сегодня Домна, бедная баба с деревни, приходила просить бутылку молока в день, чтоб прикармливать своих двоешек-девочек.
Встречали вчера Новый год. Тут мои две невестки: Ольга и Соня с детьми. Илюша и Андрюша приехали ночью. Народу очень много: с домашними всех 19 человек. Приехали еще два молодых англичанина, какие-то шальные спириты из средне-интеллигентно-рабочего класса. Предлагают, взяв Льва Николаевича за руку, молиться об его исцелении, и уверены, что это его спасет.
Всю ночь до четырех с половиной часов провела с Л. Н. Он совсем не спал, все ныло, все болело. Я терла ему ноги, успокаивала, бодрила его, но все напрасно. Утихнет на минуту, благодарит меня, потом опять мечется. К утру пульс стал плох, с перебоями, и ему впрыснули морфий, и теперь весь день он спит.
В пять часов утра я вошла в свою спальню, подняла стору, открыла форточку. Лунный белый свет так и разлился по всей природе, в липовых аллеях сада и проникал в мою комнату. На деревне стали петь петухи, такое странное впечатление! Сегодня ходила далеко гулять, лесом, на купальную дорогу и назад. Тишина, одиночество, природа - хорошо! - Вечером играл Гольденвейзер, хорошо.
2 января
Известие от Тани, она родила вчера двух мертвых мальчиков! Мы все поражены, но слава богу, хоть роды прошли благополучно; что-то будет дальше.
Л. Н. спал хорошо, пульс хорош, но он очень сегодня слаб и вял. Пасмурно, 12 градусов мороза.
19 января
Вернулась сегодня из Москвы, где заказала еще в другой типографии работу. В продаже нет сейчас ни одного экземпляра "Полного собрания" и ни одного "Войны и Мира".
В Москве слышала много музыки: Аренский играл свою сюиту с Зилоти, дирижировал свою музыкальную поэму на слова "Кубок", и все это было прелестно.
Вчера было потрясающее объяснение с С. И., после которого я поняла, за что я его так ценила и любила. Это удивительно добрый и благородный человек.
Гольденвейзер противен своим вторжением в нашу интимную жизнь. Л. Н. совсем лучше, слава богу. Он занят подбором философских выражений для составления календаря; это началось в его болезнь, так как ничего серьезного он не мог писать.
Тепло, тихо. 1 градус мороза. Хороша тишина и природа, и в ней бог, и хочется скорее слиться с природой и уйти к богу. Вместо того, чтоб читать корректуру, сижу и весь день плачу. Помоги, господи!
21 января
На днях Сережа сын был груб со мной за то, что я заговорила с Сашей во время игры в винт и помешала им. Я заплакала, ушла в свою комнату и легла. Через несколько времени, когда я уже успокоилась тем, что легче быть обиженной, чем обижать других, - вошел Л. Н. с палочкой, еще слабый и худой, и ласково и сочувственно отнесся ко мне, сказав, что он сделал Сереже выговор.
Меня это так тронуло, такое я почувствовала к нему благоговение и нежность, что опять разрыдалась, целуя его руки, чувствуя и ту виноватость свою невольную перед ним, которая последнее время роковым путем ведет меня куда-то.
Вечером.
На точке замерзания, ветер, и, может быть, погода влияет на нервы, а нервы на сердце.
24 января
Л. Н. после прогулки совсем расхворался: температура поднялась до 38 и 2, боли в желудке, грипп небольшой.
28 января
Моя Дуняша говорит часто: "Господь милосерд, знает, что делает". И вот со мной он был милосерд. Душевный разлад мой дошел до последней степени мучения и совести, и желанья опять увидеться и поговорить с любимым человеком. - И я заболела, со мной сделалось дурно, я упала и весь вечер не могла стать на ноги. Мне прикладывали к голове лед, и всю ночь я лежала со льдом на голове, и все стало напряженно, тяжело, и физически я совсем перестала жить. И вот сегодня (третий день) мне легче душевно, болезнь перебила тоску и душевный разлад. И опять прошу бога, чтоб в тот момент, когда я ослабею, помочь мне или без греха и стыда взять меня в ту область, где "мертвые срама не имут".
Сегодня думала о пословице: "Без пятна платья и без стыда лица не износить". И вот когда для меня наступил "стыд" перед собой, перед богом и совестью.
Только бы пережить всю бурю в душе и ничем, как до сих пор, не ослабеть в поступках...
9 февраля
Была опять в Москве. Был квартетный концерт, играли квартет Танеева, - его видела мельком; квинтет Моцарта с кларнетом, прелестно, наслаждение получила большое, и секстет Чайковского (воспоминание о Флоренции). Спокойно и счастливо я чувствовала себя после этого вечера. На другой день собрались у меня старушки, дядя Костя и С. И. Читали Льва Николаевича "Разрушение и восстановление ада" (о дьяволах), и опять и на меня, и на слушателей эта вещь произвела нехорошее впечатление. Задорно спорила с С. И. Ек. Ив. Баратынская, защищая статью против логически умных доводов С. И. Он был оживлен, и я радовалась на него. Была в концерте Гофмана, чудесный концерт с оркестром - Шопена. Очень много было дела с исканием корректора, с печатаньем, переплетом и прочим. Многое не кончила. Занялась и Сашиными денежными делами... Но какое душевное усилие и сколько траты! Напечатано в "Новом Времени" мое письмо против Андреева по поводу статьи Буренина: в No 7 февраля 1903 г.
20 февраля
У Льва Николаевича сидит старичок, николаевских времен солдат, сражавшийся на Кавказе, и рассказывает ему, что помнит. Л. Н. сегодня и вчера катался по лесу, а утром сидел на верхнем балконе. Он здоров и спокоен. - Занялась немного его корреспонденцией: все больше просительские письма и просящие автографа.
Что было за это время? 1) Родился у Андрюши сын Илья в ночь с 3 на 4 февраля. Ездила я на него взглянуть и поздравить Ольгу. 2) Уехали за границу Маша с Колей, и без них очень опустело, но мне стало легче. Это были почти единственные наши гости. Был на масленице Н. В. Давыдов, прочел отрывок из своей повести. Были Буланже, Дунаев и гостила Зося Стахович. Умная, живая девушка, но я испугалась как-то последние дни за мою откровенность с ней.
Саша была в Петербурге и огорчила меня известием о продолжающейся болезни Доры и о нервности Левы.
Теперь нас осталось, здесь мало: Саша, Юлия Ивановна, доктор Гедгоф и Наташа Оболенская.
Теплая, сырая зима; все 2 градуса тепла, вода в лощинах, солнце на небе и снегу почти нигде нет. Сегодня посвежей, 2 градуса мороза и пасмурно.
Очень уж уединенно живем, и я рада опять съездить в Москву. - Неестественна наша жизнь помещичья - единицы среди сельского населения. У нас нет общения ни с народом, - оно было бы фальшиво, ни с равным себе образованным классом.
Получаю много писем по поводу моего письма. Многие обвиняют Льва Николаевича, как начинателя грязной литературы в "Власти тьмы", в "Крейцеровой сонате" и "Воскресении".
Но это недомыслие, непонимание. Многие восхищаются и благодарят меня за письмо, особенно от лица матерей. Но есть и заступники Андреева. А на меня все это производит такое впечатление, что я посыпала персидским порошком на клопов, и они расползлись во все стороны. - Я написала письмо в газету - и поднялись письма, статьи, статейки, заметки, карикатуры и пр. Обрадовалась бездарная наша пресса скандалу и пошла чесать всякую чепуху.
Одно утешенье - музыка, и другое - исполнение долга ухода и облегчения жизни Льву Николаевичу.
22 февраля
У Миши родилась дочь Таня.
6 марта
Была в Москве - тяжелая болезнь Андрюши, дела проверки продажи книг, пломбирование зубов, покупки, заказы; концерты: филармонический - кантата Танеева и пр., симфонический - Манфред, увертюра Фрейшюца и пр., квартеты Бетховена и Моцарта, пианист Буюкли Аs-dur'ный полонез Шопена.
Ездила в Петербург. Трогательные Лева и Дора и миленькие мальчики; сестра Таня жалкая безденежьем, брат Вячеслав с некрасивой женой, чуткий и милый. - Пробыла один день, две ночи в вагоне. В Москве опять беготня, гости, больной Андрюша, и бессилие тоски и неудовлетворенности среди нервной, безумной траты сил физических и духовных.
В Ясной Поляне лучше. Красота ясных дней, блеск солнца в ледяных, зеркальных, гладких пространствах замерзшей воды, синее небо, неподвижность в природе и щебетанье птиц - предчувствие весны.
Ездили кататься по лесам с Л. Н. Его нежная забота обо мне, хорошо ли, весело ли мне кататься. Ездили в трех санках все. И среди катанья Л. Н. вышел из своих саней, подошел ко мне и спросил с лаской: "ну что, хорошо тебе?" И когда я сказала, что "очень", он выразил радость. - Вечером, когда я его покрывала и прощалась с ним на ночь, он нежно гладил меня по щекам, как ребенка, и я радовалась его отеческой любви...
Были скучные, некрасивые Розановы.
Кончила корректуру "Анны Карениной". Проследив шаг за шагом за состоянием ее души, я поняла себя, и мне стало страшно... Но не оттого лишают себя жизни, чтоб кому-то _отомстить; нет, лишают себя жизни оттого, что _нет_ _больше_ _сил_ _жить... Сначала борьба, потом молитва, потом смиренье, потом отчаяние и - последнее, бессилие и смерть.
И я вдруг ясно себе представила Льва Николаевича плачущего старческими слезами и говорящего, что никто не видел, что во мне происходило, и никто не помог мне...
А как помочь? Пустить, пригласить опять к нам С. И. и помочь мне перейти с ним к дружеским, спокойным, старческим отношениям. Чтоб не осталось на мне _виноватости_ моего чувства, чтоб мне _простили_ его.
10 марта
Лев Николаевич здоров. Прекрасно катались сегодня по Засеке, все лесными дорожками, но уже все тает. Л. Н. ехал с Сашей, я с Левой, и доктор с Наташей и Юлией Ивановной. Потом я пересела к Льву Николаевичу. Сердце мое прыгало от радости, что он здоров, едет и правит: сколько раз я считала его жизнь конченной, и вот опять он к ней возвращен!-- И эта радость его здоровья не излечивает моего сердечного недуга; как войду в свою комнату, опять охватывает меня какая-то злая таинственность моего внутреннего состояния, хочется плакать, хочется видеть того человека, который составляет теперь ту центральную точку моего безумия, постыдного, несвоевременного, - но, да не поднимется ничья рука на меня, потому что я мучительно исстрадалась и боюсь за себя. А _надо_ жить, надо беречь мужа, детей, надо не выдавать, не показывать своего безумия, и не видеть того, кого болезненно любишь.
И вот молишься об исцелении этого недуга, и только.
18 марта
Мне часто кажется, что в жизни моей я была мало виновата, перед моими детьми - я слишком их любила, и осуждение их, иногда грубость невыносимо больно действуют на мою душу.
Сегодня пошла в библиотеку за книгой. Лева спал; и у меня такое нежное до слез умиление было, когда я посмотрела на его плешивенькую, с черными редкими волосами маленькую голову, на его немного оттопыренные губы и всю худую фигуру его. И так жалко мне стало его, что он храбрится перед жизнью, которая разлучила его теперь с семьей - больной, милой женой и двумя мальчиками. И чем-то кончится болезнь Доры!-- И так же умиленно я смотрю и на часто мрачно озабоченного Сережу, и на спутавшегося старого ребенка - Илюшу, и на закрывающего на все разумное глаза легкомысленного, но ласкового Андрюшу, и на любимую Таню, и больную Машу, и пока счастливого, но еще бессознательного Мишу, и на такую же Сашу.
Так всегда одного хочется: чтоб все были счастливы и хороши морально.
Еду сегодня в Москву, и тяжело, и что-то страшно!
чтоб поднятая рука спасителя наконец поднялась бы надо мной и благословила бы мою душу на мирное, спокойное настроение.
1 июля
Не писала всю весну и лето; жила чисто с природой, пользуясь прелестной солнечной погодой. Такого жаркого, красивого во всех отношениях лета и такой блестящей весны - не запомню. Не хотелось ни думать, ни писать, ни углубляться в себя. Да и зачем? "Взрывая, возмутишь ключи"... Жили мирно, спокойно, даже радостно.
Сегодня отвратительный разговор за обедом. Л. Н. с наивной усмешкой, при большом обществе, начал обычно бранить медицину и докторов. Мне было противно (теперь он здоров), но после Крыма и девяти докторов, которые так самоотверженно, умно, внимательно, бескорыстно восстановили его жизнь, нельзя порядочному и честному человеку относиться так к тому, что его спасло. Я бы молчала, но тут Л. Н. прибавил, что Rousseau сказал, что доктора в заговоре с женщинами; итак, и я была в заговоре с докторами. Тут меня взорвало. Мне надоело играть вечно роль ширм, за которые прячется мой муж. Если он не верил в лечение, зачем он звал, ждал, покорялся докторам?
Наш тяжелый разговор 1 июля 1903 года не есть случайность, а есть следствие той лжи и одиночества, в которых я жила.
Я обвиняюсь своим мужем во всем: сочинения его продаются против его воли; Ясная Поляна держится и управляется против его воли; прислуга служит против его воли; доктора призываются против его воли... Всего не пересчитать... А между тем я непосильно работаю на всех и вся моя жизнь не по мне.
Так вот я отстраняюсь от всего, я измучена вечными упреками и трудом. Пусть Л. Н. хоть остальную свою жизнь живет по своим убеждениям и по своей воле. А я устала служить ширмами, и выйду из этой навязанной мне роли.
5 июля
Есть что-то в моем муже, что недоступно моему жалкому, может быть, пониманию. Я должна _помнить_ и _понять, что назначение его _учить_ людей, _писать, _проповедовать. Жизнь его, наша, всех, близких, должна служить этой дели, и потому его жизнь должна быть обставлена наилучшим образом. Надо закрывать глаза на всякие компромиссы, несоответствия, противоречия, и видеть только в Льве Николаевиче великого писателя, проповедника и учителя.
9 июля
Вернулись из-за границы все дети: Оболенские - Маша с Колей 6-го, Андрюша 7-го, Лева 8-го. Андрюша очень худ, слаб и жалок, но очень приятен. Лева бедный измучен душевно, очень мне жалок и дорог. Маша поправилась, и по-прежнему чужда.
Сегодня Л. Н. почувствовал стеснение в груди и перед завтраком пульс был правильный, 78, а когда он поел картофель и хлеб с медом, удушья усилились, пульс стал частый и путаный; вчера еще, и все последние дни, он жаловался на слабость, и ночь провел плохую. Очень я испугалась, и опять ужас перед пустотой в жизни, если не станет Льва Николаевича раньше меня.
10 июля
К вечеру Л. Н. вчера уже стало лучше. Он последние дни слишком много тратился, и верхом, и пешком, а кроме того поел тяжело. - Приезжали вечером молодой кавалергард Адлерберг с огромной, полной женой. Л. Н. его позвал к себе и много расспрашивал о военных действиях: "Что такое развод? Когда на смотру государь садится на лошадь? Кто подводит лошадь?" и пр. и пр. Л. Н. очень занят историей Николая I и собирает и читает много материалов. Это включится в "Хаджи-Мурата".
12 июля
Много сижу одна, в своей комнате, Буланже говорит, что моя комната похожа на комнату молодой девушки. Странно, что теперь, когда я живу одна и никогда мужской глаз или мужское прикосновение не касается больше меня, - у меня часто девичье чувство чистоты, способности долго, на коленях молиться перед большим образом спасителя, или перед маленьким - божьей матери, благословенье тетеньки Татьяны Александровны Льву Николаевичу, когда он уезжал на войну. И мечты иногда не женские, а девичьи, чистые...
13 июля
Большая суета с самого утра. Приехали к Л. Н. два итальянца: один аббат, которого больше интересовала русская жизнь и наша, чем разговоры; другой - профессор теологии, человек мысли, энергичный, отстаивал перед Л. Н. свои убеждения, которые, главное, состояли в том, что надо проповедывать_ те истины, которые познал в религии и нравственности, не сразу разрушая существующие формы. Л. Н. говорил, что формы все не нужны, что "la religion, c'est la verite" {Религия - это истина.}, a что церковь и формы есть ложь, путающая людей и затемняющая христианские истины.
Очень интересно было слушать эти разговоры. Потом приехали сыновья Лева и Андрюша. Еще позднее Стахович с дочерью и сын Миша.
Разговоры, крики детей, суета еды и питья - ужасно утомительны. Приезжали отец старик и жена приговоренного за богохульство Афанасия, очень были жалки, но помочь им уж, кажется, нельзя. Л. Н. просил об этом Афанасии государя, которому писал письмо, переданное графом Александром Васильевичем Олсуфьевым.
Маша с Колей уехали, и как приезд их, так и отъезд остались незаметны у нас в доме.
мою жизнь и поколебало мое отношение, доверчивое и любовное, к моему мужу. Т. е. не письмо, а повод, по которому я его написала своему мужу.
Это было в год смерти моего любимого маленького сына Ванички, умершего 23 февраля 1895 года. Ему было семь лет, и смерть его была самым большим горем в моей жизни. Всей душой я прильнула к Льву Николаевичу, в нем искала утешения, смысла жизни. Я служила, писала ему, и раз, когда он уехал в Тулу и я нашла его комнату плохо убранной, я стала наводить в ней чистоту и порядок.
Дальнейшее объяснит все...
Сколько cлез я пролила, когда я писала это письмо.
Вот мое письмо; я нашла его сегодня. 10 августа, в моих бумагах. Это черновое.
"12 октября 1895 г.
Все эти дни ходила с камнем на сердце, но не решалась говорить с тобой, боюсь и тебя расстроить, и себя довести до того состояния, в котором была в Москве до смерти Ванички.
Но я не могу (в последний раз... постараюсь, чтоб это было в последний) не сказать тебе того, что так меня заставляет сильно страдать.
Зачем ты в дневниках своих всегда, упоминая мое имя, относишься ко мне так злобно? Зачем ты хочешь, чтоб все будущие поколения поносили имя мое, как _легкомысленной, _злой, делающей тебя несчастным - женой? Если б ты меня просто бранил или бил за то, что ты находишь дурным во мне, ведь это было бы несравненно добрей (то проходяще), чем делать то, что ты делаешь.
После смерти Ванички... - вспомни его слова: "папа, никогда не обижай мою маму", - ты обещал мне вычеркнуть эти злые слова из дневников своих. Но ты этого не сделал; напротив.
Прости меня; если я сделала эту подлость и прочла твои дневники, то меня на это натолкнула случайность. Я убирала твою комнату, обметала паутину из-под твоего письменного стола, откуда и упал ключ. Соблазн заглянуть в твою душу был так велик, что я это и сделала.
И вот я натолкнулась на слова (приблизительно; я слишком была взволнована, чтоб помнить подробно):
"Приехала С. из Москвы. Вторглась в разговор с Боль. Выставила себя. Она стала еще легкомысленнее после смерти Ванички. Надо нести _крест_ до конца. Помоги мне, господи"... и т. д.
Когда нас не будет, то это _легкомыслие_ можно толковать как кто захочет, и всякий бросит в жену твою грязью, потому что _ты_ этого хотел и вызываешь сам на это своими словами.
дневниках) я себя не вела, и что умру и душой и телом только _твоей_ женой...
Стараюсь стать выше того страданья, которое мучает меня теперь; стараюсь стать лицом перед богом, своей совестью, и смириться перед злобой любимого человека, и помимо всего, оставаться всегда в общении с богом: "любить ненавидящих нас", и "яко же и мы оставляем должникам нашим", и "видеть свои прегрешения и не осуждать брата своего",-- и, бог даст, я достигну этого высокого настроения.
Но, если тебе не очень трудно это сделать, выкинь из всех дневников своих все злобное против меня, - ведь это будет только _по-христиански. Любить меня я не могу тебя просить, но пощади мое имя; если тебе не трудно, сделай это. Если же нет, то бог с тобой. Еще одна попытка обратиться к твоему сердцу.
Пишу это с болью и слезами; говорить никогда не буду в состоянии. Прощай; всякий раз, как уезжаю, невольно думаю: увидимся ли? Прости, если можешь.
С. Толстая".
которая была раньше. Оно навсегда замкнулось болезненно и бесповоротно.
17 ноября
Вхожу вечером в комнату Льва Николаевича. Он ложится спать и перед сном, подняв ночную сорочку, стоит и кругообразно растирает свой живот. Худые, старческие ноги имеют жалкий вид. - "Вот массирую живот, сначала так, потом столько-то таких", - столько-то еще каких-то движений, не помню. Вижу, что ни слова утешенья или участия я от него теперь _никогда_ не услышу.
Свершилось то, что я предвидела: _страстный_ муж умер, друга-мужа не было никогда, и откуда же он будет теперь?
Счастливые жены, до конца дружно и участливо живущие с мужьями! И несчастные, одинокие жены эгоистов, великих людей, из жен которых потомство делает будущих Ксантипп!!
вечерам, для отдыха Л. Н. О, ненавистные возгласы: "малый шлем в пиках!., без трех... зачем же сбросили пику, нужно сделать ренонс... каково, как чисто взяли большой шлем..."
Точно бред безумных, к которому не могу привыкнуть. Пробовала я, чтоб не сидеть одной, участвовать в этом бреде.
Доктор Беркенгейм участливо и молча смотрит на меня, видя всю мою тоску, и читает мне по вечерам вслух. Читали Чехова, и это приятно.
Примечания
19 января
"Он занят подбором философских выражений..." для сборника "Мысли мудрых людей", изд. "Посредника". М., 1903. поднесенного Толстому издательством "Посредник" в день его семидесятилетнего юбилея, 28 августа 1903 г.
9 февраля
- Письмо Софьи Андреевны было напечатано в No 9673 "Нового Времени" от 7 февраля 1903 г. Содержание его следующее: "М. Г. Не найдете ли вы возможным напечатать в вашей газете тот "крик сердца", который вырвался у меня сегодня по поводу чтения статьи г-на Буренина в No 9666 "Нового Времени" в пятницу 31 января 1903 г.
Прекрасную статью г-на Буренина в No 9666 "Нового Времени" так и хочется продолжать, прибавляя к ней все больше и больше однородных мыслей, все выше поднимая знамя за художественную чистоту и нравственную силу в современной беллетристике. Не читать, не раскупать, не прославлять надо сочинения господ Андреевых, а всему русскому обществу надо восстать с негодованием против той грязи, которую в тысячах экземпляров разносит по России дешевый журнал и повторяемые издания, поощряющие их. Если Максим Горький, этот талантливый и несомненно умный современный писатель из народа, внес много цинизма и наготы в те сцены, которыми он нам изображает в своих произведениях жизнь известной среды, то в них всегда чувствуется сердечная скорбь, печаль за все то зло и страдания, которые вносит нищета, невежество и пьянство падшего человечества. В произведениях М. Горького всегда отдохнешь на каком-нибудь лице или на трогательном моменте, в которых чувствуешь, что автор, скорбя о падших, знает твердо, что хорошо и что дурно, и любит хорошее. В рассказах же Андреева чувствуется, что он любит, наслаждается низостью явлений порочной человеческой жизни и этой любовью к пороку заражает неразвитую морально, еще нечистоплотную, как выразился г-н Бурения, читающую публику и молодежь, не умеющую разобраться в жизни и тупо повторяющую излюбленную бессмысленную фразу: "Да, ведь, это сама жизнь". Но почему же глаза читателей должны быть обращены именно к этой стороне жизни? Какой огромный горизонт открыт перед даровитым художником. Не могу не упомянуть о созданном на моих глазах великом произведении "Война и Мир", в котором автор проник и в душу Наполеона, и в собачку умирающего у дерева Платона Каратаева, и в дуб на пути князя Андрея, и в французского офицера, и заставил всех любить то, что любил сам... Жалкие новые писатели современной беллетристики, как Андреев, сумели только сосредоточить свое внимание на грязной точке человеческого падения и кликнули клич неразвитой, полуинтеллигентной читающей публике, приглашая ее рассматривать и вникать в разложившийся труп человеческого падения и закрывать глаза на весь просторный, прелестный божий мир, с красотой природы, с величием искусства, с высокими стремлениями человеческих душ, с религиозной и нравственной борьбой и великими идеалами добра. Скажем, даже и с падениями, слабостями, несчастиями людей, как y Достоевского. Но при описании их всякий настоящий художник должен ярко светить человечеству не в сторону сочувствия грязи и порока, а в сторону борьбы против ник и высоко поставленного идеала добра, правды и торжества над злом, слабостями и пороками людей. Хотелось бы громко, горячо закричать на весь мир этот призыв и помочь опомниться тем несчастным, у которых разные господа Андреевы сшибают крылья, данные всякому для высокого полета к пониманию духовного света, красоты, добра.
София Толстая.
"
20 февраля
- Сын Андрея Львовича - Илья Андреевич Толстой (р. 1903 г.), живущий в настоящее время в Америке.
- Эразм Леопольдович Гедгоф, московский врач, товарищ Д. В. Никитина по университету. Прожил около года в Ясной Поляне в качестве сельского и домашнего врача в доме Толстых.
6 марта
"Поездка в Ясную Поляну", - ("Международный Толстовский альманах", изд-во "Книга", М., 1909, стр. 284--291).
- Афанасий Николаевич Аггеев, крестьянин деревни Казначеевка, в нескольких верстах от Ясной Поляны. Служил на Московско-Курской жел. дор. в ремонтных мастерских. Дело Аггеева по обвинению его в богохульстве рассматривалось в Тульском окружном суде 15 январи 1903 г. Он был приговорен к ссылке в Сибирь, где и прожил до 1908 г. Толстой принимал большое участие в деле Аггеева. Он обратился к Н. В. Давыдову и генерал-адъютанту А. В. Олсуфьеву с просьбой о содействии смягчению участи Аггеева. Н. В. Давыдов в своих воспоминаниях рассказывает следующее о судьбе этого ходатайства ("Из прошлого", I, стр. 278--279). Олсуфьев лично доложил прошение Аггеева Николаю II, и император объявил ему, что он согласен на помилование Аггеева. Затем Олсуфьев передал кому следовало прошение Аггеева и сообщил для надлежащего исполнения о воле царя. Тогдашний министр внутр. дел В. К. Плеве сказал Н. В. Давыдову, что им уже сделано распоряжение о приостановлении предполагавшейся ссылки Аггеева. Когда же, узнав об этом, Давыдов снесся с министерством юстиция, то получил ответ, что по _докладу_ _министра_ _юстиции_ _прошение _Аггеева_ _отклонено.
10 августа
- По поводу письма Софьи Андреевны Толстой записал в дневник 15 октябри 1895 года: "Все эти дни видел, что что-то мучает Соню. Застал ее на письмом... Нынче утром объяснилось. Она прочла мои злые слова о ней, написанные в дурную минуту. Я как-то раздражился и забыл. В глубине души чувствовал, что что-то сделал дурное. И вот она прочла. И, бедная, ужасно страдала, и, милая, вместо озлобления написала мне это письмо. Никогда я еще не чувствовал себя столь виноватым и умиленным. Ох, если бы это еще больше сблизило нас! Если бы она освободилась от веры в пустяки и поверяла бы в свою душу, в свой разум. Пересматривая дневники, я нашел места - их было несколько, - в которых я отрекаюсь от тех злых слов, которые я писал про нее. Слова эти писаны в минуты раздражения. Теперь повторяю еще раз для всех, кому попадутся мои дневники. Я часто раздражался на нее за ее скорый, необдуманный нрав, но, как говорил Фет - у каждого мужа та жена, которая нужна для него. Она - я уже вижу как - была та жена, которая нужна для меня. Она была идеальней жена в языческом смысле - верности, семейности самоотверженности, любви семейной языческой, и в ней лежит возможность христианского друга. Я увидел это после смерти Ванички. Проявится он в ней. Помоги, отец. Нынешнее событие мне прямо радостно. Она увидала и увидит силу любви - ее любви ко мне". Вследствие письма С. А.