ПОЕЗДКА К ТРОИЦЕ
1860 июнь 14. Выехали мы в четыре часа утра, в дурном расположении духа и сонные. Люба1 и я сели в шарабан, мама́2 на козлы, а Лизы две3 и Саша4 в телеге. Всю дорогу мы молчали и дремали. Только раз монотонность дороги прервана была хохотом в телеге, возбужденным Сашей. В Мытищах, по обыкновению, напали на нас бабы с предложениями напиться чайку под березками, в холодочке, уверяя, что нельзя не напиться мытищинской водицы. В Братовщину мы прибыли в 9 часов утра, как и предполагали, и остановились в лучшем постоялом дворе. Только что приехали, расположились с съестными припасами и съели целый пирог с грибами в одно мгновение. Затем принесли самовар. Я стала покуда разглядывать картины, развешанные по стенам. Они изображали портрет государя и государыни и митрополита. Кроме того, были две картины с французскими надписями и две духовного содержания. Саша лежит и читает Забавный календарь. Лиза петербургская и Люба хлопочут по хозяйственной части, мама́ моет посуду, а Лиза наша всем мешает, блажит, просит есть и покушается украсть из мешка карамели. Напившись чаю, я и Люба отправились спрашивать у мужика, по какому случаю стоит здесь часовня. Он взошел в избу и стал рассказывать целую историю, как в 12-м году перенесли с этого места церковь на другое, как потом хотели на этом месте строить трактир, но священник и церковный староста донесли владыке, т. е. митрополиту. Владыка запретил и велел на том месте, где был престол, поставить часовню. Мы схлопотали себе купанье. Нас сведет на речку Скалду дочь хозяина, 17-летняя девушка, по поводу которой отец ее, очень словоохотливый крестьянин, вел длинный философический разговор. Как трудно выдавать дочерей замуж, как не узнаешь людей и как люди обманывают. Судил он верно и по-русски. Он говорил, что у них обычай платить отцу за жену и что отец, в свою очередь, должен давать приданое. Теперь мы пойдем отдыхать, вероятно, не заснем. Потом выкупаемся, пообедаем и поедем в 4 часа. Я все время ждала и желала соседей. Мое желание исполнилось. Через тоненькую деревянную стенку пьют чай какие-то господа. Толстый господин, госпожа такого же объема, старушка и сухопарая, белокурая дочка. У них что-то ужасно тихо. Соседи не веселые. Я забавлялась, глядя, как они высаживались из брички. Им подставили скамейку, и они один за другим, хромая и охая, выгружались из экипажа. Мне здесь надоело, пора в дорогу. Да что-то вообще тяжело на душе. Ничто особенно не веселит, как бывало. (Нет действия без причины.) Стараешься забыться, да гадкие мысли так и лезут в голову.
Как предполагали, так и сделали. В 4 часа мы выехали из Братовщины. В телегу села Люба, я и Саша, а остальные поместились в шарабане. Дорогой мы вели довольно веселый, или, вернее сказать, приятный разговор. Остановились у часовни, где ели блины. Мы болтали с деревенскими девушками, которые в огромном количестве окружили нас. Спрашивали, как мы приходимся сродни, есть ли между нами замужние, когда воротимся, и проводили нас с благословениями и всевозможными добрыми желаниями, говоря, что редко встретишь таких негордых господ.
Прибыли к Троице в 9 часов вечера. Нам дали просторный, порядочный номер. Вид на всю лавру. Погода отличная, тихо, тепло, как-то располагает к мечтательности. Странное впечатление произвел на меня в сегодняшнюю поездку Троице-Сергиевский монастырь. Я никогда не въезжала сюда с таким благоговением, с такою верою. Вот что значит иметь горе. Мне кажется, я буду молиться, и с молитвою улетит все мое горе, все мои заботы. Правда говорится, что «вера спасительна». Хоть смешны покажутся мои рассуждения, но что же делать, когда у меня осталось только одно утешение, одно спасение, это моя вера и молитва. Положилась я на бога, и теперь, зажмуря глаза, пойду свой жизненный путь под его произволом и благословением. Мне трудна жизнь, я не умею руководить собою. Сколько раз я имела хорошие намерения, сколько раз решалась на что-нибудь твердо, но силы мои слабели, и я невольно должна была отказаться от своих намерений. Но я в самом деле замечталась. Я так глупо, так странно расположена. Кругом меня все хлопочут, суетятся, мы только что пили чай, а теперь готовим ночлег. Люба приготовила мне и себе рядом постели. Вещи все уложены, и мы скоро ляжем спать.
воды похожа на мать. Вероятно, у этой дамы умер муж, мне это первое пришло в голову, не знаю почему. Она очень хороша собой, черная, совершенно в моем вкусе, и такая скучная, несчастная, даже жалко стало. Да мне нынче как-то все скучно и всех жалко; все дурные мысли; как бы их прогнать. Сейчас пойду спать. Уже Люба зовет меня.
15 июня. Мы встали сегодня в 7 часов, и мама́ насилу подняла меня и Любу. Мы спали вместе, устроили себе двухспальную постель, и все дразнили нас, что мы супруги. Я Любу звала моим мужем, и мы все целовались.
Как встали, напились чаю и пошли к обедне. Везде гуляли, осматривали, т. е. показывали кузинам все замечательные церкви, строения, места и проч. У обедни мы были в церкви св. Сергия. Пели отлично, и говорил один монах довольно дельную проповедь о вере и благочестии. Здесь встретили мы Головина, в сопровождении которого пошли гулять. Ходили везде, где только стоит быть, накупили образов, игрушек и разных подарков домой. Потом пошли купаться в купальню семинаристов, на пруду, где предурная вода. Теперь половина третьего, и мы будем сейчас обедать. Часа в четыре выйдем домой. Не знаю, радоваться домой или скучать; вообще мною овладела такая тоска, такая хандра, что мне все чудится в дурном виде.
Вечер 15 июня 1860. какие-то низенькие своды, так что я несколько раз раскаивалась, что пошла. Я ехала на козлах, сама правила и смешила этим проезжих и прохожих. Когда мы приехали в Братовщину, к нашим прежним хозяевам, мы созвали огромное количество мальчишек и девчонок и заставили их петь.
Много было смеху с ними, так что и меня рассмешили. Одно только жалко, что мальчишки сейчас же с деньгами, которые мы им дали, пошли играть в орлянку. Слишком рано развивается у них страсть к игре. После нас заставил их петь какой-то джентльмен, постоялец, наш сосед. Он стоит в ближайшем постоялом дворе.
После чаю мы пошли с Любой прогуливаться по дороге. Всего наглядишься в деревне. Приехал около нас, на постоялый двор, зять хозяина, совсем пьяный. Сам хозяин, также мертвецки пьяный, прохаживается около дома, бранится, шатается и болтает всякий вздор. Бабы только жалуются да плачут. А другие, постарше, так привыкли, что молчат и терпеливо сносят все.
Сноха хозяина нашего дома говорит, что теперь редко найдешь не пьяных мужей. Что у них и кабак и трактир и что поневоле идешь, как есть поощрение. Я все с ней говорила за воротами, на лавочке, и возилась с ее дочкой Таней, прехорошенькой, белокурой четырехлетней девочкой. Она очень умненькая и бойкая, и я все заставляла ее говорить французские слова, что выходило очень смешно. Теперь я пойду спать, Лиза, мама, Люба и другая Лиза уже все лежат. Теперь 10 часов, а в 2 утра, или, вернее, ночи, мы выйдем. За стеной слышно храпение Саши, которому завидует мама, Люба тоже заснула. Мы себе втроем, т. е. я, Люба и Лиза петербургская, постелили на пол сена, покрыли ковром и простынями и на этом будем спать.
В Мытищах, по дороге домой, будем пить чай, а дома очутимся не прежде 8 или 9 часов утра. Я вовсе не радуюсь домой, мне стало все равно. Напротив, мне бы хотелось уехать куда-нибудь подальше, хотелось бы даже провалиться куда-нибудь, умереть, что-нибудь, только не вспоминать, что было. Мне было так хорошо, так отрадно, так весело, но не долго длилось все это, теперь стало так тяжело жить на свете! Жить воспоминаниями страшно и не смею. Стараюсь, напротив, все забыть, а забывать не хватает сил и жалко. Что делать, как действовать? Не знаю и кидаюсь во все стороны, бьюсь, как птица в клетке.
И скучно и грустно,
И некому руку подать.
Протяни мне кто-нибудь руку, дай совет, сообразный моему положению, я охотно послушаюсь.
В Мытищах пили чай и кофе и поехали в 6 часов. Теперь наконец дома. Я очень рада; всех нашли здоровыми и веселыми.
1 Л. А. Берс — двоюродная сестра С. А. Толстой.
2 Л. А. Берс.
3 Е. А. Берс — старшая сестра С. А. Толстой и Е. А. Берс — двоюродная сестра С. А. Толстой.
4 А. А. Берс — старший брат С. А. Толстой.