1902
‹НА ПУТИ В КРЫМ›
27 января. Вагон скорого поезда. Большой перерыв в моих записках. Более месяца тому назад я выехал из Гаспры и теперь возвращаюсь вместе с семьей, торопясь приехать туда, будучи вызван телеграммой об опасном состоянии Л. Н. ‹...› Только что приехали из Москвы, как была подучена срочная телеграмма: «У отца сильный припадок грудной жабы». Мы тотчас же стали спешить укладываться. Пред нашим отъездом была получена другая телеграмма: «Припадок грудной жабы кончился. Определили плеврит» ‹...› На том же поезде едет Илья и доктор Волков, вызванные тоже телеграммами ‹...›
Самовольство и самодурство наших чиновников-самодержцев все растет. Недавно Сипягин49 выкинул такую штуку. Маркс выпустил приложением к своей «Ниве» «Обозрение России XIX столетия»50 с портретами лиц, чем-либо замечательных. В литературном отделе был между прочими литераторами помещен и портрет Л. Толстого довольно большого формата. Главный цензор кн. Шаховской усомнился и сходил к Сипягину за указаниями, как поступить. Сипягин вычеркнул портрет Толстого. Маркс представил в цензуру новый экземпляр своей книги, поместив Толстого в маленьком виде в компании Горького, Потапенко, Короленко, Авсеенко и т. п. Шаховской снова обратился к Сипягину. Сипягин и этот портрет зачеркнул. Так и выпустил Маркс обзор русской литературы, где потомство не найдет портрета Толстого. Запрещается печатать на открытках портреты Толстого. Евгения Максимильяновна51 выпросила разрешение распродать по крайней мере уже напечатанные Красным крестом открытки с портретом гонимого Сипягиным писателя. По этому случаю открытки быстро поднимаются в цене. Я видел у гр. А. А. Толстой, двоюродной сестры отца Л. Н., старой фрейлины, живущей в Зимнем дворце, интересную коллекцию открыток с портретами Л. Н. Она очень трогательна своей любовью к глубоко огорчающему ее своими религиозными воззрениями племяннику. Она говорит об нем с безграничной нежностью и интересуется всем, что касается его и его семьи. Услыхал я от нее следующий рассказ. Много лет тому назад Л. Н. передавал ей план романа, который он не то задумал, не то уже набросал. В этом романе он хотел изобразить психологию превращения Александра I в Федора Кузьмича. Придумывая, как это событие могло совершиться, если бы оно действительно совершилось, Л. Н. в своем воображении набросал следующую картину. Александр, уже больной, отправляется на прогулку. Во время прогулки он натыкается на экзекуцию шпицрутенами какого-то солдата. Вглядывается он в него и узнает одного гвардейца, которого он знал в Петербурге и который поражал его своим сходством с ним. Взволнованный, он останавливает экзекуцию, сажает солдата в свою коляску, везет его во дворец, кладет его в свою постель. Несмотря на поданные пособия, солдат ночью умирает. Тогда Александр решается осуществить свою заветную мысль. Он умоляет императрицу, Вилье, Волконского помочь ему, и сам исчезает. — «Мне представляется, что так могло бы быть», — заключил свой рассказ Л. Н. Но впоследствии, как его ни пленяла эта благодарная для романиста тема, ему пришлось от нее отказаться вследствие ее исторической неправдоподобности.
‹ГАСПРА›
30 января. Третьего дня приехали мы в Гаспру. Ехали на лошадях из Севастополя. С нами ехал Илья Толстой и д-р Волков, вызванный своей женой из Москвы. Ехали все в весьма тревожном состоянии. Последняя телеграмма, полученная в Синельникове, гласила: «Положение отца весьма серьезно», — сделала то, что мы не чаяли его застать в живых. Но, к великой нашей радости, Л. Н. оказался не только жив, но даже было отмечено некоторое улучшение. 24-го с ним сделался сильный и продолжительный припадок грудной жабы. 25-го припадок прошел, но был констатирован плеврит с левой стороны. 26-го началось воспаление в левом легком; 27-го перешло в правое. Знаменитый Щуровский52, приехавший из Москвы, и ялтинский Альтшуллер решили, что нет надежды, и давали жизни Л. Н-у два, много три дня.
ТОЛСТОЙ И ГОРЬКИЙ
ОТКРЫТКА, ЗАПРЕЩЕННАЯ ЦЕНЗУРОЙ, 1902 г.
Издана за границей
Центральный исторический архив, Ленинград
‹...›
Сам Л. Н., очевидно, хотя и не постоянно, а ждет смерти и находится в столь же спокойном и мудром настроении, в каком он находился и в июле, когда он, по его выражению, взобрался на самый верх горы и там даже приотворил было дверь, ведущую туда, но затем его потащили назад, и он снова вернулся к жизни. Болезнь (сердечная слабость) была совсем не мучительная, и Л. Н. говорил мне тогда, что ему ехать на гору пришлось по гладкой покойной дороге, «а боюсь, как бы в следующий раз не пришлось ехать по колчам в тряском экипаже», — прибавил он. Вероятно намекая на этот разговор, он мне сказал сегодня: «Тогда (т. е. летом) я держал гимназический экзамен, а теперь приходится держать магистерский». Тане и Маше он сказал: «Я думал, что умирать легко; нет, очень трудно. Духовно чувствую себя прекрасно. Но трудно сбросить с себя это (т. е. свое тело). Не знаю, как это мог Адам Васильевич (гр. Олсуфьев53, недавно умерший) умирать легко. Нет, это очень трудно». Напомнил он Маше о том, что он и раньше говорил, чтобы, когда он будет отходить, чтобы его спросили: правильно ли он веровал, не отрекается ли он от своих убеждений? Он, кивнув головой или мотнув головой, постарается ответить на эти вопросы, надеясь, что ему что-либо начнет выясняться в эту минуту. Но Маша говорит, что не следует это делать, т. к. знак отрицательный может быть принят за признание правды православия, тогда как это может быть лишь признанием, что Л. Н. недостаточно далеко прошел по пути, ведущему к истине, хотя сам путь и был правильный ‹...›
Временами Л. Н. вероятно представляется, что он возвращается к жизни. Это можно заметить и по тому, что он начинает интересоваться всякими житейскими пустяками, газетами, придумыванием какой-то теоремы, прогулками, которые совершают съехавшиеся родные и друзья. Насколько эти возвращения к жизни ему отрадны и радостны, трудно судить, но думаю, что этот жадно живущий и всеобъемлющий человек не прочь еще пожить, помыслить и тем самым продолжать свою творческую деятельность, которая всегда для него была так дорога.
Думаю, что много вреда сделало его здоровью это письмо царю, над которым он работал таким ускоренным темпом за это последнее время, работал с таким волнением и страстностью и которое в. к. Николай Михайлович взялся передать государю. Когда пришла телеграмма от в. к., что письмо передано по назначению54, Л. Н. был уже болен. Это известие его чрезвычайно обрадовало, и ночью в бреду у него вырывались фразы, по которым можно было судить, что он надеется, что добрые семена это письмо посеет в сердце царя ‹...›
31 января. Л. Н-у положительно лучше сегодня ‹...›
Сегодня Л. Н. сказал Маше: «Доктора меня утешают, что я поправляюсь, а мне грустно расставаться с готовностью моей умереть».
Меня порадовало, что Л. Н., несмотря на то, что не может он чувствовать симпатии к Романовым, не одобрил грубого и бесцельного пасквиля Амфитеатрова в «России». «Гг. Обмановы»55 должны неприятно действовать на человека со вкусом. Слухи, что Амфитеатров возвращен с пути, который он помимо желания предпринял не то в Тобольск, не то в Иркутск, порадовали Л. Н. Едва слышно он произнес: «Это доброе движение сердца государя».
Были у Горького. Снова он мне не очень-то понравился. Уж очень груб. Говорил о полезности в иных случаях мордобития. Совсем уж либералу неподобающее рассуждение. Оказался очень знающим орнитологом и, вступив в горячий спор с Дунаевым по поводу весьма специальных суждений о птицах, совсем нашего милого Дунаева загонял.
1 февраля
2 февраля. Доктора говорят, что все лучше и лучше, но мне все кажется, что неустойчиво положение Л. Н. и ежечасно можно опасаться поворота к худшему. Много телеграмм получается, а так как Сипягин решил, что писателя Л. Толстого в России не существует или что таким ничтожным писателем газеты не смеют занимать своих читателей и так как этим пришибленным газетам запрещено упоминать о Льве Толстом, то, естественно, ходят слухи, не соответствующие истинному положению дел. Сегодня были получены телеграммы с выражением горя по поводу кончины великого писателя. С. М. Мартынова56 получила заказ на венок с просьбой возложить на гроб и т. п. Чертков телеграфирует из Лондона об трогательных проявлениях симпатий в Европе и Америке к болящему.
4 февраля отзывался особенно жестко, когда я ему передавал только что прочитанную мной в «Русском вестнике» статью Новоселова об опытном богопознании. А Новоселов, апоста13* толстовства, отзывается о своем прежнем учителе мягко и любовно57 ‹...› В «Курьере» напечатано маленькое сообщение о том, что Л. Н. опасно занемог. Но, говорят, «Курьер» подцензурный, а вот ни одна большая бесцензурная газета до сих пор не осмелилась напечатать хоть ничтожную заметку о болезни «великого писателя земли русской» ‹...›
6 февраля. Хорошо, если я ошибаюсь, но, по-моему, прогностика в болезни Л. Н. утешительнее не становится. Ночь провел нехорошо, не спал, томился, а теперь днем стали делаться боли в груди. Доктор Волков говорит, что это совсем не похоже на грудную жабу. Хорошо, если он прав. Дух у Л. Н. не тот, что был эти дни. Стал снова поговаривать о смерти. Сказал сегодня ночью доктору Альтшуллеру: «А хороша эта болезнь, хороша тем, что длительна и дает время ко смерти приготовиться». На слова доктора, что дело не к тому идет, Л. Н. возразил: «Это по-вашему докторскому так, а я чувствую, к чему дело идет» ‹...›
Сейчас вечером доктора решили, что начался кризис. Сегодня, завтра очень важные дни. Л. Н. это сознает и говорит: «Я чувствую, что теперь я балансирую» ‹...›
— неизвестно.
7 февраля. ‹...› Л. Н. слаб. Сказал сегодня Альтшуллеру: Что вы со мной ни делайте, а я умру». Спрашивал я Альтшуллера, каково его мнение, боится ли умереть Л. Н. или нет? Его ответ совпал вполне с тем, что я думал. Сначала во время припадка грудной жабы и после нее Л. Н. боялся смерти и жалел жизнь; когда началось воспаление легких, Л. Н. и смерти перестал бояться и жизнь перестал жалеть; после того, как оказалось улучшение и Л. Н. убедился, что он не умирает, он стал снова жалеть жизнь, но смерти, кажется, не боится.
8 февраля. Опять у верующих в исцеление Л. Н. явилась надежда. Сегодня Л. Н. настолько бодр, что продиктовал Маше целое предисловие к своим «Памяткам», которые он послал Черткову для напечатания58‹...›
9 февраля. Кончилось дело павловцев59. Не только слушалось оно при закрытых дверях, но в нарушение всяких законов по высочайшему повелению даже объявление приговора было произведено при закрытых дверях ‹...› Но как всегда, чем больше секретничаешь, тем больше распространится секрет. Л. Н. уже получил письмо от кого-то, который все интересное узнал и от подсудимых, остававшихся на свободе, и от свидетелей. Поведение суда было возмутительное. Приговор читался так скоро и неявственно, что записать что-либо было невозможно, а в просьбе снять копию с решения было отказано защитникам. Защитников осталось, кажется, двое, так как между окончанием судоговорения и приговором устроили два дня антракта, так что все далеко живущие защитники разъехались, поручив двум присутствовать при объявлении приговора. Но этим двум (в письме почему-то упоминается один) председатель сделал двукратное предостережение не телеграфировать своим товарищам о решении суда. Многие приговорены к каторге.
Я все думаю о том, как разнокалиберна та группа родных и друзей, которая окружает Л. Н., разнокалиберна и по настроению, и по любви к нему, и по проявляемой заботливости, и по своим душевным достоинствам. Я уже не раз замечал, что у постели тяжелобольного с особою рельефностью выступают иные свойства человека, в другое время более бледно очерчиваемые. Полное отсутствие серьезности в такие трудные дни. Самолюбие, эгоизм, зависть, раздражительность, желание выставить себя вперед и порисоваться, а также желание руководить другими, особенно se donner de l’importance14*, — все это может видеть мало-мальски наблюдательный человек у постели Л. Н. или в смежных комнатах; а вместе с тем нельзя не любоваться и прекрасными порывами сердца, неутомимой заботливостью, отречением от своих интересов и привычек, кротостью и скромностью, качествами, которые не столь ярко выступают, как свойства дурные, но все же весьма заметны в иных близких Л. Н. во время этой неустанной борьбы против смерти. Особенно я проникаюсь уважением к докторам, а из числа докторов не столько к знаменитостям, как Бертенсон и Щуровский, сколько к трем местным докторам — Альтшуллеру, Елпатьевскому, Волкову, безо всякого денежного вознаграждения по очереди дежурящим по ночам, безропотно приезжающим во всякое время и во всякую погоду, кладущим всю свою энергию на то, чтобы хоть на короткое время отвоевать у смерти того Льва Толстого, который во время всей своей литературной деятельности неустанно насмехался над докторами и над их наукой.
иногда на докторов. Сейчас, например, проведя дурно ночь и будучи в унылом настроении духа, жаловался, «что вылечить не вылечивают, а умирать не дают».
15 февраля. ‹...› Уже несколько времени как ходят слухи, что правительство, сконфуженное отлучением и приближающейся кончиной Л. Н., стало распространять слухи, что он раскаялся, исповедался и причастился. Будто бы даже решено его похоронить по православному обряду на основании этого вымысла. Но, конечно, это рискованно и, если не в России, то в этой противной загранице, где нельзя запретить писать, последователи Толстого разоблачат эту ложь. Поэтому было бы необычайно приятно не воображаемо, а действительно «напутствовать» Л. Н. и хоть страхом смерти заполонить этого опаснейшего врага. Очевидно, результатом этого соображения явилось письмо к Софье Андреевне митрополита Антония60 ‹...› Странное письмо. Конечно, митрополиту очень хочется, чтобы Л. Н. «примирился с церковью», но только, конечно, он этого так сильно желает вовсе не из жалости к «одиночеству» Л. Н., а ради выгоды для самой церкви от такого «примирения». Ухватка иезуитская ‹...›
Софья Андреевна передала Л. Н. содержание письма митрополита. На это он сказал: «Напиши ему: у меня в душе одна молитва к богу: от тебя я исшел, к тебе я иду, да будет воля твоя. Другой молитвы теперь не знаю». А затем он раздумал и сказал: «Лучше ничего не пиши».
. А Софья Андреевна все-таки написала ответ митрополиту. Правда, от лица Л. Н. она ничего не говорит ‹...›61
В. к. Николай Михайлович передал кн. Барятинской (Нелли), она написала Черткову, а он Л. Н-у то, что государь отнесся «благосклонно» к его письму и обещал никому его не показывать. Последняя фраза характеризует этого робкого, не имеющего никакой инициативы, самоограничившего себя самодержца, не могущего ничего сделать помимо своих министров. Ему кажется, что обещание не показывать должно гарантировать и его самого и Л. Н. от разных неприятностей. Но эта робость вместе с тем очевидно ведет также и к тому, что никакого влияния на изменение политики не последует, а потому «благосклонное отношение» — один лишь звук пустой. Тем не менее, очевидно, это известие порадовало Л. Н., так как он отменил печатание своего предисловия к «Памяткам»62, где говорится о безрезультатности его писем к царю ‹...›
ТОЛСТОЙ У МОРЯ
Литературный музей, Москва
25 февраля. Был сегодня у Л. Н. Дня три как его не видал. Конечно, ему хотя медленно, но становится все лучше и лучше. Доктора довольны, но мне все кажется, что вот-вот появится что-либо неожиданное и снова его бросит назад в объятия смерти. Читал он сегодня газеты и был поражен подробностями смерти Гоголя (в «Маленьких письмах» Суворина)63. Да, это действительно ужасно, и Лев Толстой совсем не так умирает (если только он умирает). Во-первых, с ним доктора совсем не так обращаются, а, во-вторых, он сам вовсе не стремится во что бы то ни стало умереть. Напротив того, у него является все больше и больше желание жить ‹...›
15*. ‹...› А здоровье Л. Н. ничего утешительного не представляет. После хотя и медленного, но все же постепенного улучшения вдруг снова жар и распространение воспаления. Вчера он чувствовал большую тоску. Говорил доктору Волкову, что желает скорее какого-либо определенного положения, а то ни взад, ни вперед. Сегодня заинтересовался газетами. Взволновался, узнав о победе буров и о взятии в плен Метуэна64. Вечером, когда доктор Альтшуллер спросил его, рад ли он, что взят в плен Метуэн, он ответил: «Совестно мне в этом сознаться, но очень, очень рад». C’est le cri du coeur16*, и служит коррективом к неискренней и несправедливой статье о бурской войне, где обе стороны сравниваются с двумя пьяными, подравшимися в кабаке65. Огорчился Л. Н. делом Пастухова66. Жалко, что я не узнал, какое на него впечатление произвела умная и тонкая статья Буренина («Новое время» от 22 февраля) по поводу предисловия Л. Н. к «Крестьянину» Поленца. Эта вкусная похвала с некоторыми, впрочем, reticences17*, вероятно, приятно пощекотала самолюбие Л. Н. Что он до сих пор не равнодушен к людскому мнению, я недавно узнал от него самого. Как-то он мне говорил, что всякое свойство человека имеет всегда, по его наблюдению, оборотную сторону и что он любит подбирать и спаривать эти стороны. «Вот, например, я по себе знаю, что у кого есть наблюдательность, тот имеет и тщеславие». Я совершенно искренно возразил, что мне это не вполне ясно: наблюдательность действительно бесспорно существует у Л. Н., но тщеславие? Мне думалось, что он давно освободился от этого чувства. «Вот как, — хитро улыбаясь, ответил Л. Н., — меня это радует. Радует, что от вашей наблюдательности сумело спрятаться мое тщеславие» ‹...›
. Снег, мороз, вот так Крым. Л. Н. как будто теряет появившуюся одно время любовь к жизни. Вчера говорил Тане, что он стал совершенно равнодушен к тому, умрет ли или выживет, и хвалил свою болезнь как прекрасное приготовление к смерти. С этим настроением немного не согласуется принимание лекарств и вообще обращение к помощи докторов. Мне кажется, что Л. Н., болея так долго, сумел выработать в себе бесстрашие пред смертным часом (и то много!), но равнодушия к жизни еще не достиг. Ведь его до сих пор интересует решительно все, что творится вокруг него. Даже газеты ежедневно прочитывает. Относительно своей веры незаметно, чтобы он имел сомнения (если не считать его предложения подать утвердительный или отрицательный знак в момент смерти). Но все-таки он думает о доказательствах истинности своего вероучения. Как-то своему сыну Илье теперь, во время болезни, он сказал: «Думаю, что моя вера истинная: ведь она мне дала 20 лет счастья» ‹...›
2 марта. Вчера Л. Н. продиктовал коротенькую открытку Буланже, в которой сказано: «Доктора говорят, что мне лучше, но я не позволяю себе мечтать о выздоровлении»67. Вот это вполне ясное и правдивое выражение его интимного чувства. А слова, сказанные Тане (см. выше), очевидно, выражали лишь минутное, а не постоянное настроение ‹...›
. Состояние Л. Н. недурно. Вид бодрый. Очень разговорчив, обо всем расспрашивает. Вчера, диктуя письмо Черткову, выразился так: «Много думаю о задуманных или начатых произведениях, которые едва ли (сначала Л. Н. выразился «наверно», потом «вероятно», потом «едва ли») придется кончить»68. Значит, голова писателя все работает: творчество не ослабевает. Буланже прислал глупое письмо, в котором Л. Н. сравнивает с Христом, а себя, т. е. «темных», с апостолами69. Какая непролазная бестактность!
12 марта70. Конная полиция особенно неистовствовала. Манифестантов было около 30 тысяч человек. Кричали: «Долой самодержавие!». Выкидывали красные флаги. Пишет также, что будто бы гр. А. А. Толстая в разговоре с женой Сипягина выразилась так: «Какой это дурак мог запретить писать о здоровье Л. Н.», и будто бы после этого разрешили сообщать о здоровье. А теперь будто бы кн. Н. В. Шаховской71 передавал Буланже, что запрещено в газетах упоминать об отлучении Л. Н. Это значит, что самим стало казаться это отлучение нетактичным и непрактичным. Пишет также, что будто Ключевский недавно в каком-то обществе говорил, что ему с исторической точки зрения по признакам времени представляется ясным, что самодержавию настает конец ‹...›
Недавно Л. Н. привел разговор гр. Н. П. Игнатьева с кн. Л. Урусовым72. Игнатьев сказал: «Странно, а надо сознаться, что среди либералов много умных людей, а среди консерваторов все больше глупые». Эти слова Л. Н. привел как доказательство того, что при борьбе ума с глупостью глупость должна в конце концов спасовать. Но ведь при этом все-таки главный вопрос все в тех же штыках, до которых сила ума не касается, а которые, несомненно, придают устойчивость тому, что они поддерживают. Последний промах правительства совершен с Горьким. Выбран он в академики. Получил о своем избрании официальную бумагу за подписью Веселовского. Вдруг вчера в газетах телеграмма, что выборы считаются недействительными, так как он, Горький, привлекается к ответственности по обвинению в преступлении, предусмотренном статьей 1035 (напечатавший оскорбительные отзывы о действующих в империи законах и т. д.)73 ‹...› Сегодня я видел Горького. По-моему, он доволен. В его серых небольших глазах светился злой и насмешливый огонек, когда он говорил о скандале, который неминуемо последует, так как Чехов и другие академики (кто, собственно, не знаю) намерены выйти из Академии ради нанесенного ему, Горькому, оскорбления. Л. Н. долго беседовал с Горьким наедине, но вряд ли подаст в отставку ‹...›
Но воображаю, какие телеграммы и корреспонденции полетят в иностранные газеты по поводу этого incident Gorky.
Горький рассказывал сегодня, между прочим, об одном нижегородском богаче Бугрове (в 40 миллионах), который в беседе с ним, Горьким, о конституции в присутствии других денежных тузов выразился так: «Конституцию-то получить можно, только вашему брату от этого пользы никакой не будет: мы вам гайки-то туго подтянем» ‹...›
Л. Н. очень одобряет буров, отпустивших Метуэна на волю. Этим поступком они будто бы совсем огорошили англичан. Относительно англичан он удивлялся, до какой степени понизилась их государственная мощь и их нравственный уровень за последнее время.
Л. Н. даже стихи вчера стал сочинять. Он мне продекламировал подражание Пушкину, начинавшееся так:
— сказала сила,
Все мое, — сказала мысль74.
В общем Л. Н-у настолько лучше, что я, к счастью, могу признать свой пессимизм потерпевшим поражение.
17 марта. Л. Н., прочитав правительственное сообщение о беспорядках в Москве, мне сказал: «Пожалуй, правда, что до революции далеко. Во всяком случае другие пути для этого нужны» ‹...›
целует у него руку, то и священник лобызает руку у его или ее высочества ‹...›
20 марта. Тригони провезли на-днях из Шлиссельбурга на Сахалин. Он пробыл 20 лет в одиночном заключении75. Как-то удалось иным из его почитателей его повидать, и с его слов написан небольшой рассказ, который Буланже шлет Л. Н-у: «Сам Тригони выглядит страшно измученным, видно, что тюрьма иссушила его до последней степени. Зато бодрость духа чисто юношеская. Несмотря на глубокую седину, на изможденное тело, от всей фигуры и от каждого движения веет молодостью и жизнью. Живые глаза так и горят от сообщения ему тех или других новостей из современной жизни. Сразу замечается, что непоколебимая вера в успех того дела, за которое он отдал жизнь, ни на минуту не покинет его до самой смерти. Обнаруживает вполне ясное понимание политической борьбы в России, уверен в близкой победе и радуется, как юноша». «Заключенные целых 11 лет не имели никаких известий с воли. Появление среди них Карповича (убийцы Боголепова)76 внесло к ним свежую струю». «Особенной жестокостью отличался режим 80—81 гг.» «Теперь жизнь в крепости стала несколько сноснее». «Добились они улучшения путем потрясающей борьбы». Морили себя голодом, один (Грачевский77 срока вдруг объявляют, что волей администрации такой-то должен отсидеть еще столько-то лет, и т. п.
Л. Н., прочтя рассказ Тригони, задумался и сказал мне: «А пока люди так страдают, идет бал в Зимнем дворце. Роскошные туалеты дам, мундиры, тропические растения. Державный хозяин обходит гостей, милостиво беседуя» ‹...›
21 марта. Прочел «Tolstoï et les doukhobors» Bienstock, «Lettres de Tolstoï» (издание того же Bienstock) и «Мысли» Рескина, рекомендованные мне Л. Н-м.78 Они испещрены его NB.
«религия есть отношение конечного к бесконечному, причем необходимо, чтобы конечное (т. е. человек) руководствовался в жизни этим отношением». Так почему же есть толстовцы, которые выставляют такое положение: «Главное, следует знать, что́ добро и что́ зло, а жить так, чтобы делать добро и не делать зла, не так важно». Для меня такое прижизненное извращение основной мысли учителя психологично весьма интересно. Присутствуя при этой чрезмерно быстрой эволюции, я еще более ярко понимаю то, что сделало человечество с учением Христа. Может быть, не так быстро, как учение Толстого, но основные положения Христа были после его смерти извращены, затемнены, смягчены христианами же, и это сделано было бессознательно, вследствие весьма естественного стремления тяжелое заменить более легким, строгость жизни без каких бы то ни было компромиссов затуманить догматическими умствованиями, не требующими никакого напряжения воли.
Самая крупная заслуга Толстого заключается в том, что он неуклонно и неотвязчиво бил все в одну и ту же точку, стыдя все три убежавшие в догматические дебри церкви (православие, католичество, протестантизм) и стараясь их вернуть к трудно исполнимому, но безусловно ясному учению самого Христа.
Казалось бы, учение Толстого, сводящего всю евангельскую проповедь к одному центральному пункту, к Нагорной проповеди, если и грешит некоторой узкостью, то во всяком случае не страдает туманностью. А между тем, как я уже только что заметил, многие близкие Толстому люди берут из учения Толстого самое легкое, побочное, несущественное, а на самое главное (скорее неумышленно, чем умышленно) закрывают глаза.
Недавно мне пришлось слышать особенно яркое подтверждение моей мысли. Один из сыновей Л. Н.79 при других Geschwister18* говорил о том, какого он стал низкого мнения о дворянах, с которыми он сталкивался и знакомился на выборах. «Я невольно стал высокого мнения о себе, — говорил он. — Конечно, мы ́ мы с детства слышали!». Никто из Geschwister на это ничего не возразил, а было что возразить. Учение отца отразилось на жизни этого сына следующим образом: он в церковь не ходит, попов и правительство ругает, науку (которую не знает) презирает и... и право больше ничего. Но зато он делает много такого, чего, конечно, не делают даже многие из презираемых им дворян, а именно: по трактирам болтается, дурно себя ведет как муж, держит псовую охоту, презирает хамов, в морду не то дает, не то грозится дать, словом, делает все то, что так враждебно учению его отца и что так напоминает помещика крепостных времен. Казалось бы, что если его уж как определять, то ближе всего выражением — на целый век назад; а между тем он искренно убежден, что он ушел на целый век вперед против других. Как? Почему? Да только потому, что он «слышал» с детства проповедь своего отца. Не есть ли это своего рода догматизм? Не есть ли это своего рода пашковщина80 в толстовстве, уродливая, карикатурная, узкая пашковщина, убежденная в подобии спасения подобием веры? Но настоящая пашковщина все же выше этого сорта толстовщины, так как ни один пашковец, полагаю, не позволит себе так жить, как живет этот ушедший на целый век вперед сын Толстого.
А. М. ГОРЬКИЙ
Фотография, 1902 г.
Внизу надпись Л. А. Сулержицкого с цитатой из стихотворения Горького:
«Сердитый пес породы волкодавов Прикован на цепи в красивой конуре...
1902 15/I Олеиз. Крым»
Собрание Д. Л. Сулержицкого, Москва
Сам Л. Н. любит своих детей и, конечно, старается насколько возможно обелять их. Но и он сознает, что все их дурное происходит оттого, что они из его учения берут самое легкое, а трудное отбрасывают. По этому поводу припоминается мне один откровенный разговор со Л. Н. несколько лет тому назад (я тогда еще не был его зятем). Я нередко бывал у них в доме, и Л. Н. иногда вызывался проводить меня до моей квартиры с целью подышать ночным воздухом. Мы хаживали по Смоленскому и Новинскому бульварам. Ночью эти бульвары совсем пустынны, а вместе с тем они хорошо содержаны, отчего ходьба по ним очень приятна. Разговоры порой становились интересными и задушевными. Помню как-то раз Л. Н. впал в свое обычное после 12 часов ночи «гинофобное», как он называл, настроение и стал бранить женщин, делая при этом оговорки, что я, мол, конечно, своих двух дочерей невольно считаю исключением из всего того, что я говорю о женщинах. Кончил он тем, что сказал: «Надеюсь, что не умру, пока не напишу всей правды о женщинах». — «Да что вы, Л. Н., кажется, уж довольно того, что вы о них написали злого, и пожалуй и справедливого», — возразил я. — «О, это далеко не все то, что я знаю о них. Я знаю еще многое», — задумчиво промолвил Л. Н.
Но я отклонился в сторону, я хотел восстановить в памяти другой его разговор об его детях. «Беда, когда в семье нелады между мужем и женой, — говорил Л. Н. — Эти нелады очень дурно отзываются на детях. Вот, например, у нас. Мать говорит, что надо хорошо учиться, ходить в церковь, посещать так называемое хорошее, светское общество. Я говорю, что важно не ученье, а честная, целомудренная и трудовая жизнь; в церковь ходить не следует; следует удаляться от так называемого хорошего общества. А дети наши делают выборку между противоположными убеждениями отца и матери с точки зрения того, что для них легко и приятно. Учиться скучно — отец прав; светское общество заманчиво — мать права; ходить в церковь скучно — отец прав; трудовая жизнь тяжела — мать права» ‹...›
. Ходили к Горькому прощаться. Рассказывал он о тяжелой участи своих «Мещан», которых дня три тому назад давали в Петербурге. На одну из репетиций явились Святополк-Мирский и Клейгельс, уселись в первом ряду с книжками в руках и вычеркивали в тексте все то, что находили чрезмерно либеральным81. Затем приказали, чтобы актеры вычеркнутых ими выражений и тирад (между прочим, о снисхождении тюремного смотрителя к арестантам) не произносили во время представления. Поработали эти лица порядком. И в таком искалеченном грубым произволом виде пьеса предстала пред публикой. Говорил Горький о невозможности создавать драмы, так как сюжета нет, — люди измельчали, а сцены драматические (не драмы) он будет писать, так как таким способом «учить легче» ‹...›
9 мая. ‹Кочеты›. Грустная телеграмма о Л. Н. У него брюшной тиф. Таня уехала тотчас же.
Примечания
49 Дмитрий Сергеевич Сипягин (1853—1902) — с 1899 г. министр внутренних дел и шеф жандармов. Один из реакционнейших государственных деятелей царизма. Был убит эсером С. В. Балмашевым.
50 «XIX век. Иллюстрированный обзор минувшего столетия. 1901 г.». СПб., изд. А. Ф. Маркса, б. г. ‹«Литературное движение XIX века в России». Очерк Е. А. Соловьева; «Русская литература накануне XX века». Очерк Р. И. Сементковского›.
51 Евгения Максимилиановна принцесса Ольденбургская (1845—1925), дочь в. к. Марии Николаевны. Состояла покровительницей одного из комитетов Общества Красного креста и Общины св. Евгении. Принимала участие в издательской деятельности этих обществ.
52 Владимир Андреевич (р. 1852) — московский врач-терапевт.
53 Адам Васильевич Олсуфьев, кн. (1833—1901) — знакомый Толстого, помещик, владелец подмосковного имения Никольское-Обольяново (в 25 км от ст. Подсолнечная), где часто бывал и работал Толстой. См. о нем также в воспоминаниях П. И. Нерадовского, стр. 130—131 настоящего тома.
54
55 Александр Валентинович Амфитеатров (1862—1938) — журналист и беллетрист; после Октябрьской революции — эмигрант. В 1902 г. был выслан в Минусинск за фельетон «Господа Обмановы», напечатанный в газете «Россия», в котором памфлетно описал царскую семью. Слухи, что Амфитеатров возвращен с пути, о которых упоминает Сухотин, были неверны (см. статью Амфитеатрова „Господа Обмановы“. История романа и ссылки». — журн. «Красное знамя», Париж, 1906, № 1, 5).
Горький так объяснял причины появления „Господ Обмановых“: «Фельетон — пошлость, плоское благерство. Думаю, что сей синьор тиснул эту штуку по такому расчету: была у них в „России“ помещена статья по поводу 25-летия служения в чинах Д. Сипягина. Статья — лакейская. Пожелали — реабилитацию устроить себе в глазах публики» (М. . Собр. соч., т. 28. М., 1954, стр. 233).
56 Софья Михайловна Мартынова (ум. 1908) — знакомая семьи Толстых.
57 Новоселов (р. 1864) в конце 1880-х годов организовал толстовскую земледельческую колонию в с. Дугино Вышневолоцкого у. Тверской туб. Принимал участие в распространении запрещенных сочинений Толстого и за распространение статьи «Николай Палкин» был посажен в тюрьму. В начале 90-х годов вместе с Толстым помогал голодающим. К тому времени, о котором идет речь, Новоселов вернулся к православию. В духе православия написана и его статья «Забытый путь опытного богопозпания» («Русский вестник», 1902, № 1), содержание которой Сухотин передавал Толстому.
58 См. выше примеч. 41. Когда предисловие было получено Чертковым в Англии, обе «Памятки» были уже отпечатаны, а в феврале 1902 г. Толстой письмом к Черткову отменил печатание предисловия (см. об этом ниже, в записи дневника от 24 февраля и т. 34, стр. 278—279 и 582).
59 См. выше, прим. 23.
60 «несчастном графе», «в духовном одиночестве» стоящем «пред лицом смерти», митрополит Антоний убеждал Софью Андреевну «умолить» Толстого примириться с церковью (АТ).
61 Софья Андреевна отвечала митрополиту: «... жизнь человека в руках божиих. Тем более душа не в нашей власти, и пути ее нам неведомы в другом человеке...» (АТ).
62 См. выше, прим. 58.
63 В «Маленьких письмах» Суворина последние дни Гоголя описаны так: «Он уморил себя сознательно. Он боялся смерти и желал ее и шел ей навстречу. Две с половиной недели он мучился физически и нравственно. Он сжигал свою жизнь, как сжег рукописи, сжигал решительно и упорно, и не находил вокруг себя ни одной души, которая бы пришла к нему с любовью и чувством дружбы и помогла ему встать ‹...› Врачи его мучили, отравляли его своим криком, своим невежеством, грубостью, пошлостью» и т. д. («Маленькие письма», CDXXXIII. — «Новое время», 1902, № 9328, от 21 февраля).
64 Газеты сообщали в эти дни о выигранном бурами сражении и о взятии ими в плен одного из популярных в английской армии генералов — лорда Метуэна.
65 —256). Оно было впервые опубликовано в «Листках Свободного слова» в 1900 г. под названием «По поводу Трансваальской войны» (без указания фамилии адресата). Отдельные отрывки из письма появились в русских газетах (см., например, «Новое время», 1900, № 8619, от 25 февраля).
66 См. об этом прим. 14.
67 Павел Александрович Буланже (1865—1925) — знакомый Толстого с 1886 г., последователь его учения, автор ряда статей о нем. С 1900 г. служил в правлении Московско-Курской ж. д. Сухотин не совсем точно передает слова Толстого из письма к Буланже от 1 марта 1902 г. В подлиннике читается так: «Доктора говорят, что идет к лучшему, я не имею основания им не верить и не позволяю себе мечтать о выздоровлении, а довольствуюсь тем, что есть» (т. 73, с. 210).
68 «Делаю я очень мало, кое-что записываю и невольно обдумываю самые разнообразные начатые вещи, которые, вероятно, никогда не будут кончены» — т. 88, с. 256—257).
69 Письмо П. А. Буланже к Толстому от 27 февраля 1902 г., хранится в АТ.
70 Речь идет о письме П. А. Буланже к Толстому от 7 марта 1902 г., хранится в АТ.
71 Николай Владимирович Шаховской—1906) — начальник Главного управления по делам печати.
72 Речь идет о гр. Н. П. Игнатьеве (1832—1906) — бывшем министре внутренних дел (1881—1882) и кн. Л. Д. Урусове — близком знакомом Толстого; с 1875 г. — тульском вице-губернаторе.
73 Сообщение о недействительности выборов Горького в почетные академики было опубликовано в «Правительственном вестнике», 1902, № 56, от 10 марта, и затем перепечатано другими газетами.
74 Перифраз стих. Пушкина «Золото и булат».
75 Михаил Николаевич Тригони —1917) — революционер, член Исполнительного комитета «Народной воли»; 27 февраля 1881 г. был арестован вместе с Желябовым и осужден на 20 лет по делу «20-ти». Два года провел в Алексеевском равелине, остальные — в Шлиссельбурге. Затем был сослан на поселение на Сахалин (до 1905 г.).
76 Петр Владимирович Карпович (1875—1917) — студент, убивший в 1901 г. министра народного просвещения Н. П. Боголепова за проводившуюся им политику жестоких репрессий по отношению к участникам студенческого движения. Был осужден на 20 лет каторги и заточен в Шлиссельбург. В 1907 г. был выпущен на поселение, но бежал за границу.
77 Михаил Федорович (1849—1887) — революционер, член Исполнительного комитета «Народной воли». Был арестован в 1882 г., судился в 1883 г. по «процессу 17-ти» и был приговорен к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. Облил керосином и поджег себя 26 октября 1887 г. в Шлиссельбургской тюрьме в знак протеста против жестокости тюремной администрации.
78 Из названных Сухотиным книг две сохранились в Яснополянской библиотеке Толстого: «Tolstoï et les doukhobors. Faits historiques. Réunis et traduits du russe par J. W. Bienstock» (Paris, 1902); Д. Рескин. Избранные мысли. Перевод с английского Л. П. Никифорова. Изд. 2-е. М., 1902, вып. 1 и 2. — Последняя с многочисленными пометками Толстого.
79
80 Пашковцы — последователи религиозной секты, основанной англичанином лордом Редстоком. В 70-х гг. Редсток приезжал в Россию и проповедовал свое учение в светском обществе. Рьяным последователем Редстока стал отставной полковник Василий Александрович Пашков (именем его и стала называться в России эта секта). Пашковцы отвергали иконы, церковную иерархию и многие религиозные обряды.
81 Первый спектакль пьесы «Мещане» в исполнении артистов Художественного театра состоялся 26 марта 1902 г. в Петербурге, куда на весенние гастроли приехал театр. «На генеральную репетицию, — вспоминал К. С. Станиславский, — ‹...› съехался весь „правительствующий“ Петербург начиная с великих князей и министров — всевозможные чины» (К. С. Станиславский— Л., 1941, стр. 328—329). Среди них были и упоминаемые Сухотиным товарищ министра внутренних дел кн. П. Д. Святополк-Мирский и петербургский градоначальник Н. В. Клейгельс.
13* отступник (от франц. apostat).
14* придавать себе значение (франц.).
15* В автографе описка: 27 января.
16*
17* недомолвками (франц.).
18* братьях и сестрах (нем.).