Толстой в последнее десятилетие своей жизни.
1909 г.

1909

ЯСНАЯ ПОЛЯНА

23 марта. ‹...› Л. Н. постарел за последнее время, хворал и не выходит гулять. Но духом бодр, а расположением духа приятен. Застал я Черткова на отъезде. Высылается административно из пределов губернии. Л. Н. молчит, но, конечно, в душе страдает; С. А. много говорит и, к удивлению моему, очень негодует ‹...› Вчера я прочел Л. Н. из «Нового времени», как ругают и Л. Н. и Черткова за то, что Л. Н. приезжавшему поляку сказал: «Я не русский»154. Черткова и Л. Н. там сравнивают с о. Матвеем и Гоголем. Говорят о том, что в «Войне и мире» Толстой русский с головы до ног. Л. Н. заволновался. «И далась им эта „Война и мир“, — заговорил он. — Какая узкость понимания. Это все равно, как бывало под Новинским во время масленицы паяцы выскакивали на балкон и зазывали публику разными кривляньями идти в балаган. Может быть, бывали такие зрители, которые не хотели идти внутрь, говоря, что и без того паяцев видели. Нечто подобное делают те, которые уперлись на „Войне и мире“. Толстой в „Войне и мире“ показал весьма немногое сравнительно с тем, что показал потом. Вся суть Толстого в том, что́ он писал после „Войны и мира“. Как интерес паяцев не в том, что они изображали на балкончике, а в том, что́ представляли в балагане». — «Но вы забыли ту разницу, — заметил я, — что паяц, зазывая своими шуточками в балаган, знал, что самая суть будет в балагане и в чем будет эта суть, а Толстой, когда писал „Войну и мир“, думал, что вся его суть в „Войне и мире“ и совсем не предвидел, что из него потом выйдет». «Конечно, конечно, — сказал Л. Н., — в этом есть разница, но все-таки для тех людей, которые захотели понять сущность Толстого, „Война и мир“ сослужила роль приманки, без которой они, может быть, с Толстым и не ознакомились бы. Ну, а те, которые остановились на „Войне и мире“, никакого понятия о Толстом не имеют. Вот Баллу155 писал то же самое о непротивлении, что и Толстой, но Толстой написал „Войну и мир“, и потому многие читают то, что Толстой пишет до сих пор, а Баллу „Войны и мира“ не написал и о нем мало кто и знает».

29 марта. Пасха. Как всегда, праздник в Ясной Поляне тосклив. Чувствуется, с одной стороны, какая-то ненатуральность, с другой, — оторванность от прочих людей. Л. Н. бродит по комнатам и рассказывает какие-то анекдоты, вроде того, что когда какому-то немцу сказали «Христос воскрес» он воскликнул: «Какой молодец!» ‹...›

31 марта. Сегодня Чертков выезжает из пределов Тульской губ. Вчера приезжал прощаться. Видно было, как тяжело этому сильному, сдержанному, энергичному человеку расставаться со своим учителем, которого он так искренно и горячо любит. Сам учитель, по-моему, не с такой болью расставался с любимым учеником. Правда, всплакнул немножко, но скоро утешился, продолжал играть в шахматы, сел играть в винт, я думаю, что это не притворство, а то свойство старости, которое можно назвать не то равнодушием, не то отрешенностью. Явления не бороздят душу, не цепляются за нее, а скользят по поверхности и расплываются немедленно, как только становятся достоянием прошлого. Думаю, что так. А там кто знает: чужая душа потемки ‹...›

Л. Н. кончил книгу «Русские женщины на эшафоте»156. Я стал ее читать. Разговорились об этой книге. «Все же, — заметил между прочим я, — нельзя отрицать, что в сердцах этих женщин иногда теплилась искренняя любовь к народу». — «Нет, — возразил Л. Н., — я этого не вижу» ‹...›

1 апреля. В феврале Л. Н. говорил Д. П. Маковицкому: «Вот увидите, я умру в марте». Не любит Л. Н. прорицать, а тут предчувствие пересилило его нелюбовь. Но вот сегодня 1 апреля, а Л. Н. жив. Видно, мартовские Иды для него не столь опасны, как были опасны для Юлия Цезаря.

5 апреля«Ах, эти обеды по правую руку царя, эти показывания и ухаживания, эти притворные улыбки и любезности, как все это должно быть унизительно и противно проделывать. Меня все это еще волнует. Старые дрожжи сидят еще во мне: патриотические дрожжи, дворянские дрожжи, литературные дрожжи. Ведь история с Боснией меня очень задела157. И к чему тогда тратить столько денег на такую огромную армию, если эта армия не способна воевать!»

6 апреля. Чертков наполняет собой все либеральные газеты. С легкой руки С. А., написавшей бестактное и фактически неверное письмо в газеты, где она доказывает, что Чертков всех любит и что его высылают по глупости, корреспонденты разных газет интервьюируют Черткова и с его слов продолжают писать такой же вздор. Оказывается, Чертков уничтожил какие-то революционные гнезда вокруг себя, и правительство должно было бы не выселять, а благодарить Черткова. Никакой пропаганды он не вел и книг запрещенных никому не высылал. Хирьяков в «Нашей жизни» от 2 апреля дошел до такой степени вранья, что пишет: «Из личных разговоров с Чертковым мы можем сообщить следующие подробности. Устроиться в другом месте с семьей ему нельзя, так как последние деньги (sic!) ушли на покупку земли и на устройство дома и хозяйства»158.

Л. Н. на все эти статьи морщится и с неудовольствием заметил: «К чему лгать? Надо правду писать. Что делал Чертков, то делал. Стыдиться за него нечего» ‹...›

23 апреля. ‹...› Нашел Л. Н. в очень хорошем виде. Особенно умственно он очень свеж. Читал мне большие письма, которые он написал по поводу воспитания, интеллигенции, права159. Хорошо, сильно и ясно написано. Видна прежняя мастерская манера опровергать и убеждать противника ‹...›

26 апреля лицо и долго вглядывался в него. Лицо было благообразное, покойное. Тут же сидело несколько мужиков. Л. Н. обратился к одному из них:

— Ты кто такой?

— Староста, ваше сиятельство.

— Как же тебя зовут?

— Тимофей Аниканов.

— Ах, да, да, — произнес Л. Н. и вышел в сени. За ним последовала хозяйка.

— Какой же это Аниканов? — спросил Л. Н.

— Да Тимофей, сын Аксиньи, ваше сиятельство.

— Ах, да, да, — задумчиво произнес Л. Н.

Мы сели в пролетку.

— Да ведь у вас был другой староста, Шукаев, — произнес Л. Н., обращаясь к кучеру Ивану.

— Отставили, ваше сиятельство.

— За что же отставили?

— Очень слабо стал себя вести, ваше сиятельство. Пил уж очень.

— А этот не пьет?

— Тоже пьет, ваше сиятельство.

Я все время наблюдал за Л. Н. и никакого смущения в нем не заметил. Дело в том, что этот Тимофей — незаконный сын Л. Н., поразительно на него похожий, только более рослый и красивый. Тимофей — прекрасный кучер, живший по очереди у своих трех законных братьев, но нигде не уживавшийся из-за пристрастия к водке. Забыл ли Л. Н. свою страстную любовь к бабе Аксинье, о которой он так откровенно упоминает в своих старых дневниках, или же он счел нужным показать свое полное равнодушие к своему прошлому, решить не берусь.

У нас во время прогулки произошло несчастье. Когда мы подъезжали к Чертковым, при въезде в ворота Сашиной усадьбы пролетка застряла в какой-то невозможной яме, лошади дернули, что-то затрещало и заскрипело. Оказалось, что рессоры не выдержали, лопнули и перевернулись. С трудом вернулись домой, перевязав веревками рессоры.

На возвратном пути много и приятно беседовали. Я рассказывал Л. Н. подробности смерти С. М. Мартыновой и выражал зависть и удивление тому, как она пред смертью оказалась православно верующей. Л. Н. заметил, что удивляться нечему, что религиозный человек может и в православии найти истинно религиозные основы, которые в нем заложены. «Вот редстокизм160, казалось бы, менее православия пропитан религиозностью, но и в нем религиозные люди находят для своей души удовлетворение» ‹...›

. ‹...› В Ясной Поляне я нашел Л. Н. недовольным собой за то, что не подал руки артиллерийскому полковнику Лубенцову, присланному Столыпиным (все-таки поездка Тани оказала влияние161) для расследования вопроса о виновности Черткова. Л. Н. приехал к семье Черткова, его встретили на крыльце, и вышел его встречать и приехавший на расследование Лубенцов. Л. Н. очень подчеркнуто ему руки не подал. Тот, говорят, покраснел, побледнел и был очень этим удручен. Потом Л. Н. имел с Лубенцовым с глазу на глаз беседу, где выяснил все свое негодование, что Столыпин162, на которого он смотрит как на мальчика, сына своего старого товарища, считает себя вправе решать, виноват или не виноват такой человек, как Чертков! ‹...›

Л. Н. поразил меня своей бодростью. Были бега в Туле, и он туда отправился верхом. Проездил три часа с чем-то, сделал около 30 верст, ехал много рысью, а вечером как ни в чем не бывало легко скользил по паркету (это особенный выступ Л. Н.) и говорил мне: «Вот С. А. все меня пугала, что я рассыплюсь. А я даже не чувствую, что верхом ездил». Так бодр, что даже собирается в Кочеты ехать, несмотря на протесты С. А. Жалуется на жизнь в Ясной, для него утомительную и беспокойную. Особенно допекают его просители, а из просителей те, которых он называет «пролетарии». Это в сущности те оборванцы, из которых составляются отряды максималистов, экспроприаторов и т. п. Они не довольствуются даваемыми им гривенниками, а часто желают вступить в разговоры и препирательства со Л. Н.

наказаниями, ругает их, ненавистничает, а Л. Н. ежится, морщится, а иногда и молит: «Ах, Соня, перестань!»

А на днях между супругами произошла история, напомнившая старые времена, история, о которой мне М. А. Шмидт163 говорила: «Ах, милый мой, что тут было, что тут было! Два дня весь дом страдал от С. А., от ее неистовства и озлобления! И это называется любовь! Так любимого человека мучить и всех нас, всех, всех мучить!». А дело все разыгралось, как это ни странно сказать, на почве ревности. А еще более странно сказать, это то, что С. А. в сущности была права негодовать и ревновать. Так, по крайней мере, выходит из ее слов. Вот что она мне рассказывала.

Как-то недавно она стала копаться в бумагах Л. Н. (эту ревизию она время от времени производит), и попалась ей в руки тетрадь, ею никогда прежде не виданная, под названием «Диавол». Рукопись переписана Чертковым (значит, оригинал у него)164, какого года — не помечена (кажется, давно написана). Это повесть, в которой необыкновенно ярко и подробно описана связь Л. Н. с Аксиньей Аникановой. Описана вся эта связь до того художественно, что очевидно не сочинено, а взято из того, что сам автор переживал. Все это бы ничего, если бы не было второй части связи, а именно описания соблазнов, которым подвергался герой после своей женитьбы, когда стал опять встречаться с Степанидой (Аксиньей). Если он не вступил с ней в связь, так это лишь вследствие разных неблагоприятных для сего случайностей. Описана эта вторая, неизвестная для С. А. страница из связи Л. Н. с Аксиньей еще более ярко и жизненно, чем первая. Затем, почему Л. Н. от нее, С. А., эту повесть так тщательно и долго скрывал? Все это возбудило в С. А. деятельность потухнувшего уже волкана, и началась целая история165 ‹...›

Тут и Черткову досталось на орехи за «кражи рукописей», с угрозой, что сыновья зададут ему после смерти Л. Н. «Голубчик мой, — восклицала М. А. Шмидт, — как это С. А. не понимает, что Л. Н. не связь свою описывал, а просто сочинял, чтобы предупредить молодежь, чтобы сделать для них отвратительными такие грязные отношения с женщиной». Я не стал спорить с доброй и святой М. А., но согласиться с ней не мог, когда сам прочел «Диавола» ‹...› Да, меня поразил «Диавол» той силой таланта, которая в нем проявлена. Написан он старой, хорошей манерой Л. Н. времен его полного расцвета сил. Уже поэтому можно сказать, что повесть написана немало лет тому назад.

Сам же Л. Н. не говорит, когда он это писал, и отзывался пред С. А. запамятованием. Удивительный человек. Говорит мне: «Мне очень бы хотелось, чтобы вы прочли одну вещь, которую я написал, чтобы вы сделали свои замечания и сказали, что вы думаете. Я ведь очень дорожу вашими критическими замечаниями». — «Диавола?» — спросил я. — «Какого „Диавола“? Какого „Диавола“? — удивился Л. Н. — Ах да, понял, понял. Да нет, это такой какой-то вздор; а я прошу вас прочесть хорошую вещь, мою новую статью о неминуемом скором перевороте, который на место закона насилия поставит закон любви». Я прочел эту статью и, читая, все удивлялся, как это даже такой умный человек и такой тонкий ценитель чужих произведений, как Л. Н., в своем деле ровно ничего не видит и не разбирает. Статья оказалась вялой и беспочвенной маниловщиной, в которой описание отрицательной стороны современного строя представляет остроумное повторение не раз уже высказанного Л. Н., а пророческая сторона относительно будущего на воде писана и никакой доказательности в себе не носит166.

места действительно слабы ‹...›

Кочеты. 10 июня Конечно, Таня и я хлопочем и стараемся, чтобы все было хорошо и для него удобно. В мою жизнь, полную интересами terre à terre31*, внезапно вторгнулись мысли и речи из мира отвлеченного и безусловно значительного.

3 июля. ‹Кочеты.› Уезжает сегодня мой милый тесть. Я подчеркнуто говорю милый, так как действительно его пребывание здесь оставило впечатление мягкости, деликатности и большой легкости совместной с ним жизни. Если бы не ревнивая при всяком удобном и неудобном случае моя теща, постоянно подпускавшая в письмах к своему мужу шпильки за то, что он нашел в Кочетах место, где ему живется лучше, чем в Ясной Поляне, то, конечно, Л. Н. отсюда еще долго бы не уехал.

Имел он свидание с Чертковым, которому Столыпин окончательно отказал в праве въезда в Тульскую губ. В пяти верстах от нас село Суворово, Орловской губ., и туда приезжал Чертков со своим фотографом-англичанином и остановился у Анны Егоровны167

Люблю тебя, моя комета,
Но не люблю твой длинный хвост168.

О своем свидании со Столыпиным Чертков рассказывает в ироническом тоне, но мне кажется, что трудно было бы поступить Столыпину иначе ‹...›

Много играли со Л. Н. в шахматы с переменным успехом, разыгрывая все один и тот же варьянт Муция в гамбите коня, причем я играл все время черными, а Л. Н. белыми. Играли почти ежедневно 2—3 партии, и играли бы еще больше, если бы не мое хозяйство, постоянно меня отвлекавшее, которое Л. Н. называл индусским словом «сансара», которое может быть переводимо словом «суета сует».

. ‹Кочеты.› ‹...› Попал в Ясную Поляну вместе с пианисткой Ирой Горяиновой. Это Wunderkind 11 лет. Играет под фамилией Энери. Мне испортило впечатление то, что я так много слыхал восторженных похвал на ее счет. Конечно, играет прекрасно, но все же восторгающийся ценитель считает нужным прибавлять: «К тому же, заметьте, что ей всего 11 лет». Ну, а такого рода слова меня расхолаживают. Был в Ясной кн. В. В. Тенишев, член Государственной думы. Мнения о нем различны. Одни говорят: «дурак», другие — «умница». По-моему, человек полосатый: благоразумный и вдумчивый при большой дозе наивности. Мне понравилось, как он вежливо и скромно, но очень веско сумел показать Льву Николаевичу слабые стороны Г. Джорджа, когда Л. Н. стал горячо доказывать, что Государственная дума поступает неумно, не прибегая к этому реформатору для разрешения земельного вопроса.

1 ноября. ‹...› Л. Н. стал оправляться от того глубокого обморока, который с ним случился после оваций, устроенных ему в Москве, которые так его потрясли169. Но оправился не вполне. При мне с ним случился новый приступ потери памяти, всех перепугавший. Но духом он мирен и благожелателен. Со мной чрезвычайно ласков. Как всегда, Ясная произвела на меня действие умиряющее.

. Уезжая на четыре дня, я попал сначала в Тулу на дворянские выборы, а затем заезжал на день в Ясную ‹...› Л. Н. заболел внезапно сильным жаром в 40 гр. Думали, что не вынесет. Но скоро оправился, и встретил он меня словами: «pas pour cette fois»32*.

Примечания

154 Эти слова, за которые на Толстого обрушилось «Новое время» (от 20 марта 1909 г.), были сказаны им в беседе с поляком Чекальским по поводу шовинистской речи министра юстиции Щегловитова. Реакционная газета грубо исказила смысл этих слов, упрекая Толстого в отречении от русского народа. Своим заявлением Толстой лишь отмежевывался от таких великодержавных шовинистов (заявлявших, что они «русские»), как Щегловитов.

«Голос Москвы» писала в статье «Л. Н. Толстой о патриотизме министра Щегловитова», приводя слова Толстого о «ничтожности такого „патриотизма“» (1909, № 65, от 20 марта).

155 Баллу (Adin Ballou) (1803—1890) — американский пастор, проповедник «христианского непротивления».

156 В... в. Русские женщины на эшафоте. Прилож. к журн. «Злоба дня». М., 1907. — В книге даны характеристики С. Л. Перовской, А. В. Якимовой, В. Н. Фигнер и еще 25 участниц русского революционного движения, приговоренных к смертной казни.

157 В 1908 г. Австро-Венгрия, воспользовавшись ослаблением России после русско-японской войны, объявила об аннексии Боснии и Герцеговины. В связи с этим событием Толстым написана статья «О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии» (см. прим. 149).

158 Сухотин имеет в виду газетные сообщения о высылке Черткова и в частности, по-видимому, «Беседу с В. Г. Чертковым» в «Русском слове» (1909, № 73, от 1 апреля), в которой корреспондентом приводятся следующие слова Черткова: «Меня крайне удивляет предлог для высылки, — говорил нам В. Г. — Меня могли бы выслать за мои убеждения, но официальный предлог высылки — невозможность будто бы ручаться за спокойствие в губернии. Между тем, вся моя деятельность как пропагандиста в Тульской губернии выразилась лишь в том, что под моим влиянием распалось несколько крестьянских революционных кружков».

— письмо от 6 марта в редакции газет с протестом против высылки Черткова; было напечатано в «Голосе Москвы» (1909, № 57, от 11 марта), в «Русских ведомостях» (1909, № 58, от 12 марта) и в ряде других газет.

159 Сухотин говорит о статьях-письмах Толстого: «Письмо студенту о „праве“» (ответ студенту Петербургского университета Ис. Крутику, написавшему Толстому 14 апреля 1909 г. под впечатлением от книги Л. И. Петражицкого «Теория права») и «О воспитании» (ответ на письмо В. Ф. Булгакова, в котором последний спрашивал Толстого о его взглядах на образование). «Письмо студенту о „праве“», над которым Толстой работал с 18 по 28 апреля 1909 г., впервые было напечатано в «Journal Franco-Russe» (Женева), 1910, №№ 26 и 27, от 9 и 16 января. «О воспитании» (11 апреля — 1 мая 1909) появилось впервые в журнале «Свободное воспитание», 1909—1910, № 2 — с цензурными пропусками (см. т. 38, с. 54—69, 500—506).

160 О редстокизме — см. прим. 80.

161 Т. Л. Сухотина ездила в Петербург просить Столыпина об отмене высылки Черткова (выехала 30 апреля 1909 г., вернулась в Ясную Поляну 3 мая). Сухотин записывает в дневнике 7 мая 1909 г.: «Таня ездила в Петербург выхлопатывать у Столыпина возвращение Черткова. Была немедленно принята премьером, но, я думаю, особых результатов от этой поездки не окажется. Столыпин правильно заметил: „Поверьте мне, такого человека, как Чертков, ни в одном государстве не стали бы терпеть“» (ср. «Яснополянские записки» Д. П. Маковицкого. Запись от 3 мая 1909 г. — АТ).

162 Петр Аркадьевич (1862—1911) — государственный деятель царской России, с именем которого связан период жесточайшей политической реакции; с 1906 г. — министр внутренних дел и председатель Совета министров.

163 Мария Александровна Шмидт (1843—1911) — знакомая Толстого с 1884 г. См. о ней «Друг Толстого Мария Александровна Шмидт». М., 1929.

164 Автограф повести «Дьявол» хранился у матери Черткова Е. И. Чертковой в Петербурге.

165 «Дьявол» была написана Толстым одновременно с «Крейцеровой сонатой». Она была начата 10 ноября и закончена 19 ноября 1889 г. (т. 27). Назначение повести было дидактическое: показать молодежи, в какое безвыходное положение ставит человека страсть, если он вовремя не обуздает ее в себе. Материалом для рассказа об отношении героя повести Иртенева к Степаниде до его женитьбы послужило для Толстого воспоминание об его отношении до женитьбы к крестьянке Аксинье Аникановой (см. дневник с 1858 по 1860 г.). Материалом для истории отношения Иртенева к Степаниде после его женитьбы — послужило событие из жизни судебного следователя Н. Н. Фридрихса. Толстой в записях дневника от 10—24 ноября неизменно называл начатую повесть, впоследствии названную «Дьявол», «историей Фридрихса» или «Фредерикса» (см. т. 50, с. 177—184).

О чтении Софьей Андреевной повести «Дьявол» Толстой записал в дневнике 13 мая 1909 г.: «За завтраком С‹оня› б‹ыла› ужасна. Оказывается, она читала „Дьявол“ и в ней поднялись старые дрожжи, и мне б‹ыло› оч‹ень› тяжело. Ушел в сад. Начал писать письмо ей, то, ч‹то› отдать после смерти, но не дописал, бросил ‹...› Потом, в четыре часа она все высказала, и я, слава богу, смягчил ее и сам расплакался, и обоим стало хорошо» (т. 57, с. 66).

166 Замечания Сухотина относятся к статье Толстого «Неизбежный переворот», оконченной 5 июля 1909 г. (т. 38, с. 72—99, 509—512) и интересны тем, что раскрывают запись в дневнике Толстого от 25 мая 1909 г.: «Дома М‹ихаил› С‹ергеевич›, дал ему прочесть Неизб‹ежный› Пер‹еворот›. Он сделал верные замечания» (т. 57, с. 73).

167 Анна Егоровна — местная крестьянка.

168 Цитата из экспромта «Для твоего поэта...», долгое время приписывавшегося Пушкину.

169

31* земными (франц.).

32* не в этот раз (франц.).

Раздел сайта: