Варианты к "Анне Карениной".
Страница 11

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
13 14 15 16 17 18 19 20

№ 79 (рук. № 48).

<Теперь, после полученiя письма, оно напомнило ей то, что есть будущее, что положенiе, въ которомъ она находилась, не можетъ продолжаться, что необходимо предпринять что нибудь. Но въ томъ положенiи, въ которомъ она находилась, она не могла ничего обдумывать одна. Она не жила своей жизнью. «Надо видеть его, надо показать ему письмо мужа. Онъ решитъ, что надо делать», сказала она себе. И ей вспомнилось его предложение, требование даже оставить мужа и соединиться съ нимъ, и, не отдавая себе отчета въ своемъ желанiи, въ томъ, что она желаетъ этаго, что она будетъ вызывать Вронскаго на повторенiе предложенiя оставить мужа, она съ письмомъ мужа въ кармане поехала въ тотъ же день[1142] на свиданiе съ Вронскимъ.

Свиданiе это должно было происходить на знаменитой своей роскошью вновь купленной отъ князей Прозоровскихъ даче, у новаго финансоваго человека барона Илена. Баронъ Иленъ былъ новый финансовый человекъ, вступившiй вследствiи только своего богатства въ высшiй Петербургскiй кругъ. Все, т. е. большинство, ездили къ нему и принимали его и его жену.>

Анна встретила Баронессу Иленъ у Бетси и получила приглашенiе. При прежнихъ условiяхъ жизни Анна отказалась бы, во первыхъ, потому, что у Анны было тонкое светское чутье, которое указывало ей, что при ея высокомъ положенiи въ свете сближенiе съ Иленами отчасти роняло ее и снимало съ нея пушокъ исключительности того круга, къ которому она принадлежала, и, во вторыхъ, потому, что по какимъ то деламъ, которыя онъ имелъ съ правительствомъ, Иленъ нуждался въ содействiи Алексея Александровича, и потому Анна должна была избегать его. Но теперь, при ея новомъ взгляде на вещи, ей тотчасъ же пришли въ голову никогда прежде не приходившiе либеральныя разсужденiя о томъ, что нетъ никакой причины ставить Барона Илена ниже другихъ людей, не имеющихъ той энергiи и дарованiй, и что баронъ Иленъ во всякомъ случае лучше Князя Корнакова, известнаго негодяя, къ которому все ездятъ и котораго все принимаютъ. Анна прiехала[1143] съ Бетси раньше обеда, какъ оне и были званы на партiю крокета.

Довольно большое общество уже было собрано въ саду, когда Бетси и Анна, пройдя черезъ дачу, сходили по широкой съ отлогими ступенями, уставленной цветами лестнице, ведущей къ фонтану и устроенному вокругъ крокетъ граунду.

Хозяинъ съ молоткомъ крокета въ рукахъ, рыжеватый, тонколицый, сильный мущина, съ темъ особеннымъ лоскомъ на лице и одежде, который бываетъ только у очень богатыхъ людей, скорымъ шагомъ съ покорно радостной, притворной улыбкой поспешно встретилъ ихъ.

Хозяйка — красивая overdressed[1144] женщина — съ такой же улыбкой шла за нимъ. Анна съ трудомъ могла видеть хозяевъ и отвечать на ихъ приветствiя. Она всегда въ ожиданiи встречи съ Вронскимъ испытывала волненiе, заставлявшее часто и крепко биться ея сердце. Въ нынешнiй разъ это волненiе особенно усилилось темъ сознанiемъ, что онъ особенно нуженъ ей для переговоровъ о полученномъ письме. Механически отвечая хозяйке на ея приглашенiе принять участiе въ игре, она отъискивала глазами Вронскаго и чувствовала, что ея взглядъ замеченъ, но не могла воздержаться. Его не было. Анна [по]чувствовала[1145] вдругъ тоску и отвращенiе ко всему и всемъ. И ей стало уныло, и нервы опустились.

№ 80 (рук. № 49).

Следующая по порядку глава.

Анна ехала съ Княгиней Бетси Тверской къ Роландаки, и во время этаго переезда между ними шелъ оживленный и очень интересный для Анны разговоръ. Княгиня Тверская была натура совершенно противуположная Анне, и Анна любила быть съ нею.

Разговоръ по обычному порядку вещей начался осужденiемъ техъ, къ кому оне ехали.

— Я не понимаю, — сказала Анна, — для чего вы ездите къ нимъ. Ведь вы сами говорите, что они чуждые вамъ.[1146]

— Для чего я езжу? Точно для того же, для чего я езжу къ Б., Ч., ко всемъ. Они члены общества, это свершившiйся фактъ.

— Но ведь вы и Б. и Ч. сделали то, что это сверш[ившiйся] фактъ. Если бы вы не ездили?..

— Ну а для чего вы едете?

— Вы меня везете.

— Ну и меня также повезли. Все это делается само собой. Ну и потомъ есть манера. И поесть ихъ обедъ такъ, чтобы они всякую минуту чувствовали за это благодарность.

— Поучусь этому нынче подъ вашимъ руководствомъ. Вы знаете, у меня была еще причина, т. е. есть причина, — поправилась Анна, — по которой мне непрiятно ездить къ нимъ.

— Я не понимаю, зачемъ вашему мужу, имея такую репутацiю неподкупности, на каждомъ шагу бояться. Кто слишкомъ много говоритъ, тотъ ничего не говоритъ. И потомъ мы, женщины, не обязаны ничего этаго знать.

— Вотъ это самое и я думаю. Говорятъ, очень хорошiй домъ.

— Непозволительная роскошь, такъ что гадко.

Анна, перемучавшись все утро теперь съ той минуты, какъ она оделась и села въ карету, чувствовала себя не то что спокойной, но способной, какъ бы отложивъ и заперевъ все горе и сомненiе въ какое то особое отделенiе души, ни на секунду не переставая чувствовать всю тяжесть горя, отдаваться вполне привычнымъ интересамъ светской жизни.

— Нетъ, ужъ если вы хотите учиться, то вы учитесь у Лизы Меркаловой. Надо видеть, какъ она третируетъ ихъ. Но она за собой привела высочество, и потому ей все позволено. Она прямо сказала, что она прiедетъ, если при ней будетъ ея Мишка. И Мишку, т. е. молодого Графа[1147] Коншина, позвали.

— А Денкопфъ будетъ? — спросила Анна.

Лиза Меркалова была одна и едвали не главная изъ небольшаго кружка крайнихъ петербургскихъ модницъ, которыя въ подражанiе чему то называли себя les sept merveilles.[1148] Денкопфъ была другая изъ этихъ дамъ, и поэтому то Анна спросила про нее.

— И Маслова и Княгиня Астрахова. Такъ что это собранiе почти всехъ семи чудесъ. Двухъ недостанетъ. Мы съ вами будемъ исполнять должность, если намъ сделаютъ эту честь, — насмешливо сказала Бетси.

Княгиня Тверская сама не принадлежала къ кружку 7 чудесъ. Она для этаго не была не то что достаточно хороша, такъ какъ въ числе 7 чудесъ были и некрасивыя женщины; но она не имела той распущенной, отчасти грубой, отчасти утонченной[1149] нечистой женской возбудительности, которая составляла общую черту[1150] 7-ми чудесъ. Княгиня Тверская была настолько умна, что она и не пыталась подражать этимъ дамамъ, усвоившимъ себе вполне тонъ родственный имъ по природе — тонъ распутныхъ женщинъ. Княгиня Тверская понимала маневръ этихъ дамъ. Оне, съ одной стороны, имели такую высоту положенiя, что никто никогда не могъ смешать ихъ съ распутными женщинами,[1151] были уверены, что въ этой моде уже никто, не имея ихъ высоты положенiя, не решится подражать имъ, и оне останутся единственными и неподражаемыми и будутъ жить легко и весело, и знала, что она не можетъ подражать имъ. Маневръ этихъ дамъ состоялъ въ следующемъ: положенiе этихъ дамъ было такъ высоко и прочно,[1152] что оне смело могли, удерживая своихъ поклонниковъ, усвоить самый прiятный и естественный для нихъ тонъ распутныхъ женщинъ. Это не могло ихъ уронить. Напротивъ, это достигало главной цели — совершеннаго резкаго отличiя отъ всехъ другихъ женщинъ, которыя не могли подражать имъ въ этомъ. Это была такая мода, которую нельзя было купить у модистки и въ которой оне оставались единственными и становились на некоторый общественный пьедесталъ.[1153] И такъ какъ поклонники требовали именно распутной привлекательности и женщины и имели ее, то они и держали своихъ поклонниковъ и вместе съ темъ пользовались самой для себя прiятной, отличающей ихъ отъ всехъ другихъ женщинъ, но не роняющею ихъ распущенной[1154] жизнью. Почти все эти дамы курили, пили вино, для того чтобы оно возбуждало ихъ, и позволяли вне семьи [?] обнимать себя и многое другое. Бетси въ глубине души завидовала имъ, но была настолько умна, что,[1155] случайно избравъ себе не достаточно важнаго поклонника и зная свою непривлекательную натуру, и не пыталась подражать имъ; но, чтобы не выказать своей зависти, никогда и не осуждала этихъ дамъ, составившихъ въ томъ великосветскомъ кругу, въ которомъ жила Бетси, отдельную и высшую по тону секцiю.

— Но скажите, пожалуйста, я никогда не могла понять, — сказала Анна, помолчавъ несколько времени и такимъ тономъ, который ясно показывалъ, что она делала не праздный вопросъ, но что то, что она спрашивала, было для нея важнее, чемъ бы следовало. — Скажите, пожалуйста, что такое эти отношенiя между хоть[1156] Сафо Денгофъ и этимъ такъ называемымъ Мишкой, т. е. Княземъ Вяземскимъ? Такъ какъ я избегала ихъ общества и мало встречала ихъ. Что это такое?

Бетси улыбнулась глазами, поглядевъ на Анну.

— Новая манера, — сказала она.

Бетси[1157] непринужденно весело и неудержимо засмеялась, что редко случалось съ ней.

— Это вы захватываете область княгини Мягкой. Это вопросъ ужаснаго ребенка. — И Бетси, видимо, хотела, но не могла удержаться и опять весело засмеялась. — Надо у нихъ спросить, — проговорила она сквозь усиливающейся такой искреннiй смехъ, что онъ невольно сообщился и Анне.

— Нетъ, вы смеетесь, — сказала Анна,[1158] — но я никогда не могла понять. Я не понимаю роли мужа.

И сказавъ это, Анна ощупала въ кармане письмо мужа, которое она взяла съ собой, съ темъ чтобы показать его Вронскому. Ей нетолько не хотелось ужъ смеяться, но досадно стало на смеющуюся Бетси.

— Мужъ? Мужъ[1159] Сафо носитъ за ней плэды и всегда готовъ къ услугамъ. А что тамъ дальше въ самомъ деле, никто не хочетъ знать. Знаете, въ хорошемъ обществе не говорятъ и не думаютъ даже о некоторыхъ подробностяхъ туалета. Такъ и это.

Анна задумчиво смотрела передъ собой и ничего не отвечала.

— Я въ счастливомъ положенiи, — уже безъ смеха продолжала Бетси, отвечая, — я понимаю Лизу и понимаю васъ. Я понимаю, что для васъ интересно...

— Я знаю только то, — продолжала Бетси, — что на одну и ту же вещь можно смотреть трагически и сделать изъ нея мученье и смотреть просто и даже весело. Можетъ быть, вы склонны смотреть слишкомъ трагически.

— Я думаю, теперь не далеко. Это, кажется, Юсуповская дача, — сказала Анна.

— Да, и вы сейчасъ увидите нашего гостепрiимнаго хозяина и хозяйку. Ведь странное дело. Онъ, Роландаки, — продолжала Бетси, чтобы переменить разговоръ, — онъ безъукоризненный человекъ — красивъ, уменъ, прекрасно образованъ. Какъ онъ говоритъ по французски, по англiйски. Съ такимъ совершенствомъ, что даже гадко. Но что то въ немъ слишкомъ старательное. Видишь, что онъ хочетъ сказать что то умное и такъ последовательно. И это такъ тяжело, когда отвечаешь. Мне все кажется, что онъ что то со мной хочетъ сделать. И она такая же. Последнiй разъ онъ со мной сиделъ за обедомъ, и я измучалась, такъ что когда после обеда ко мне подселъ Корнаковъ — ужъ какъ онъ противенъ и глупъ, но такъ мне было натурально и прiятно.

[1160]Въ такихъ разговорахъ они подъехали къ обновленному дворцу Роландаки. Новое, полное и не лишенное вкуса великолепiе дворца Роландаки[1161] не произвело ни малейшаго впечатленiя на обеихъ дамъ. Все это было только такъ, какъ должно было быть. Если и было что нибудь новое, поражающее, какъ хоть бы драгоценный мраморный фонтанъ въ середине двора, то нетолько обе светскiя дамы, какъ и все светскiе люди, давно уже усвоившiе привычку на все великолепное смотреть какъ только на самое обыкновенное, но и лакей, соскочившiй съ козелъ подъ крытымъ подъездомъ, не заметилъ ничего особеннаго[1162] ни въ большихъ стеклянныхъ дверяхъ, ни въ шитомъ швейцаре, ни въ звонкахъ, давшихъ знать о прiезде, и появившихся лакеяхъ. Анна еще менее могла заметить что нибудь, потому что чемъ ближе она подъезжала къ <дому> Роландаки, темъ она безпокойнее становилась. Въезжая во дворъ, она выглянула въ окно не для того, чтобы разглядеть фонтанъ и изъ нетесанных камней (такъ наз. рустикъ) сделанныя ограды, но для того, чтобы въ числе десятка экипажей разглядеть знакомую ей тройку въ коляске съ желтой коренной лошадью, которую она знала. Коляска, запряженная потными лошадьми, стояла въ угле двора.[1163]

Хозяева оба приняли гостей въ средней зале, и хозяйка Г-жа Роландаки пригласила дамъ въ садъ, где все общество играло въ крокетъ.[1164] Хозяева оба выразили особенное восхищенiе тому, что Анна прiехала къ нимъ. И когда Бетси на минутку отстала, она успела ей сказать:

— Теперь они хотятъ что то сделать.

Анна слегка улыбнулась, оглядываясь на общество, пестревшее впереди на просторномъ стриженномъ и прикатанномъ крокетъ-граунде. Она видела уже черную голову и всю сбитую фигуру Вронскаго, который, видимо серьезно увлеченный игрой въ крокетъ (какъ онъ всегда серьезно увлекался темъ, что онъ делалъ), разставивъ ноги и, нагнувшись надъ шаромъ, делая жесты молоткомъ, говорилъ что-то даме въ смело элегантномъ туалете, стоявшей подле него. Дама эта была[1165] Баронесса Денкопфъ, одно изъ 7 чудесъ.[1166] Анна, несмотря на волненiе, съ которымъ она подходила,[1167] быстрымъ женскимъ взглядомъ окинула ея туалетъ и туалеты другихъ дамъ и[1168] поняла, какъ обдуманно умны были эти туалеты, исключая слишкомъ ужъ смелаго зеленаго платья Астраховой.

Оглянувъ всехъ мущинъ, найдя и высочество и знаменитаго сановника, спареннаго съ Лизой Меркаловой, она быстро сообразила[1169] состав и характеръ всего этаго общества, въ которомъ не было ни однаго лишняго случайнаго лица, а были подобраны пары изъ однаго круга, сообразила и свой туалетъ и свое положенiе въ этомъ кругу и решила (все это инстинктивно въ первое мгновенiе появленiя своего въ это общество) ту роль, которую она будетъ играть въ этомъ кругу. Она не будетъ (само собой разумеется) также, какъ эта Фильденкопфъ, подымать ноги [на] скамейку, такъ что видны икры, она не будетъ курить сигару, какъ Лиза Меркалова, не будетъ поминутно бить молоткомъ Костилова [?], <какъ Мальцова>. Весь этотъ genre нейдетъ къ ней, и по характеру ея красоты, и по ея antécédents,[1170] и по ея простому и изящному туалету, но она и не будетъ trouble fête[1171] в этомъ обществе.

№ 81 (рук. № 62).

и переговорить съ нимъ и ко всемъ вольностямъ и новостямъ тона этихъ дамъ будетъ относиться съ добродушнымъ, веселымъ и наивнымъ удивленiемъ. Все это она не столько обдумала, сколько непосредственно почувствовала при первыхъ приветствiяхъ кружка, въ который она вступила, и при первомъ обращенiи къ ней Лизы Меркаловой, и это нисколько не мешало ей наблюдать то, что одно интересовало ее, — Вронскаго. Увидавъ ее, онъ въ мгновенiе вникалъ въ выраженiе ея лица и тотчасъ же — она видела — онъ понялъ, что что-то есть более важное, чемъ обыкновенное. Въ лице его выразился только ей одной заметный испугъ и та рабская покорность, которая всегда трогала ее. Онъ вместе съ другими дамами и мущинами, оставивъ игру, подошелъ къ вновь прiехавшей, но долженъ былъ до техъ поръ ждать, пока съ ней говорили дамы и потомъ Высочество съ сановникомъ.

— Прекрасно, вотъ еще две игрицы. Будемъ продолжать, выбирайте, какую вы берете партiю.

— К намъ, Анна, — сказала Лиза Меркалова, взявъ ее за руку и увлекая.

— Нетъ, къ намъ, — сказалъ Высочество, подавая ей молотокъ.

Анна взяла молотокъ и, улыбаясь, въ нерешительности посмотрела на Лизу Меркалову.

— Нетъ, вотъ что, — сказала Лиза Меркалова, быстрымъ движенiемъ отбросивъ черныя длинныя локоны, перепавшiя напередъ шеи. — Мы прогонимъ Мишку — она засмеялась, — т. e. князя Мокшина, и вы на место его. Вы не знакомы? — прибавила она, представляя Анне высокаго, белокураго, усталого юношу — Мишку или Князя Мокшина.

Анна и Бетси были приняты въ начатыя партiи, и игра продолжалась еще минутъ 10, во время которыхъ оказалось, что даже и притворяться въ игру более нетъ никакой возможности. И въ тоже время какъ игра сама собой потухла, раздался звукъ страннаго колокола, и хозяева предложили мущинамъ взять каждому предназначенную ему даму идти къ столу.

Съ привычкой светской женщины и врожденнымъ тактомъ Анна вполне исполнила взятую ей на себя роль и также мало заметила великолепiе громоздкой по вышине резной дубовой столовой и великолепiя цветовъ и серебра, какъ и особеннаго тона всего этаго новаго для нея общества. Она, нисколько не входя въ этотъ тонъ, нетолько не стесняла никого, но и возбуждала, какъ она чувствовала несомненно, общее къ себе сочувствiе и радушный прiемъ въ этотъ избранный кружокъ. Лиза Меркалова объявила ей прямо, что она влюблена въ нее и что она никому не прощаетъ, но ей прощаетъ ее отсталость и дозапотопную чопорность.

Когда садились за столъ, Лиза Меркалова на весь столъ объявила, что обычай сажать мущинъ рядомъ съ дамами никуда не годится. Потому что мало быть мущиной, надо быть прiятнымъ, и что она хотела бы сидеть рядомъ съ Анной, а черезъ столъ нельзя бранить присутствующихъ, а это самое веселое.

За обедомъ было 10 приборовъ. Анну велъ хозяинъ, но все было такъ обдумано, что хозяйка взяла руку Вронского, и Вронскiй былъ посаженъ съ другой стороны, рядомъ съ Анной. Но Анна говорила съ нимъ, только когда шелъ общiй разговоръ о вчерашнемъ его паденiи. Она не могла говорить съ нимъ; чувствуя по ее робкому взгляду, онъ, какъ будто она словами сказала ему, зналъ, что ему предстоитъ значительный разговоръ, и не смелъ начинать никакого другаго, боясь оскорбить ее. Только одинъ разъ, въ конце обеда, когда лакей предлагалъ мозель и хозяинъ былъ занятъ съ своей соседкой на лево, онъ налилъ ея бокалъ, а она отказалась, онъ посмотрелъ ей прямо въ глаза и проговорилъ:

— Я сделалъ что-нибудь?

— Нетъ, — сказала она. — Я рада, что я прiехала сюда.

— А я такъ благодаренъ, — сказалъ онъ.

Хозяинъ большую часть обеда говорилъ съ Анной, и она невольно вспоминала слова Бетси. Разговоръ этотъ былъ ей мучителенъ, ей все казалось, что онъ съ ней хочетъ сделать что-то. Онъ говорилъ умно, хорошо, но говорилъ все со смысломъ, последовательно. И это то было несносно — точно въ изогнутыхъ арабескахъ грубыя прямыя линiи были его умныя речи. Анна отдыхала, прислушиваясь, и иногда вступала въ тотъ вздорный разговоръ, который шелъ напротивъ между блондинкой съ черными глазами Фен[гофъ?] и Корнаковымъ и высочествомъ, въ которомъ не было никакой последовательности, никакого смысла, но отъ котораго было весело.[1172]

Тотчасъ после жаркаго лакей подалъ пепельницы хозяйке и гостямъ. Хозяйка не курила, но, чтобы показать примеръ, пыхнула пахитоску. Хозяйка предложила и Анне встать. Она встала, и Лиза Меркалова подошла къ ней.

— Мишка, пойдемъ, — сказала она,[1173] — и вы съ нами, Вронской, — обернулась она къ нему и направилась къ освещенной гостиной.

Лиза Меркалова[1174] взяла Анну подъ руку.

— Не правда ли, глупо все это? — сказала она и не заботясь о томъ, что хозяинъ былъ въ 2-хъ шагахъ. — И зачемъ мы сюда ездимъ?

Анна, мигнувъ, показала на хозяина.

— Ахъ, это его дело не слушать, когда его бранятъ. Нетъ, вы мне скажите, какъ вы делаете, чтобы вамъ не было скучно? Я умираю отъ скуки везде.

— Какъ, напротивъ. Вы — самое веселое общество въ Петербурге.

— Ахъ, это такъ говорятъ. Ну вотъ нынче, ну вчера мы были у меня. Все те же. Ну что мы делали? Валялись по диванамъ. Скука. Нетъ, какъ вы делаете?

— Я никакъ не делаю, — отвечала Анна.

— Надо не бояться скучать, — сказалъ Вронской. — А то это какъ бояться не заснуть во время безсонницы, ни за что не заснешь.[1175]

— Вотъ это умно, — сказала Лиза Меркалова. — Ну, дайте мне папироску. — Миша подалъ ей.[1176] — Сядемъ тутъ, — прибавила она, указывая на диванъ и двери въ цветочную. Они[1177] сели, но Лиза Меркалова[1178] вдругъ встала. — Мне нужно сказать два слова Мари.

Неожиданный, но несомненный успехъ, который Анна прiобрела въ этомъ обществе, невольно польстивъ ей, сделалъ то, что ей, чего она никакъ не ожидала, было весело. Но теперь, когда приближалась минута объясненiя, ей стало страшно.

— Я не понимаю этихъ женщинъ, — сказалъ она. — Она хорошая натура, но...[1181]

— Что же? Что? — спросилъ Вронской, стоя передъ ней.[1182]

<Анна поняла, что нельзя было больше откладывать. Она взглянула еще разъ на это твердое, простое, честное и покорное лицо, и все сомненiя ея — стыдъ о томъ, что она предлагаетъ ему себя, исчезли для нея.> Она чувствовала, что онъ любитъ ее такъ, какъ нельзя любить больше, <и при свете этой любви все тяжелое и мрачное въ ея положенiи потеряло свою значительность.> Она сказала себе, что любовь, связывающая ихъ, было одно, оставшееся въ жизни, настоящее, и потому ничто изъ того, что не нарушало эту любовь, а, напротивъ, упрочивало ее, не могло быть не хорошо, и она прямо начала говорить то, что не въ силахъ была сказать вчера.

— Я не сказала тебе вчера, — начала она.

Но она побледнела, сказавъ эти слова, и, увидавъ сообщившiйся ему испугъ, остановилась.[1183]

— Что, что? — проговорилъ онъ. — Что же?

— Я не сказала тебе вчера, что, возвращаясь домой съ Алексеемъ Александровичемъ, я объявила ему все.... Сказала, что я не могу быть его женой, что я люблю тебя.

Лицо Вронскаго приняло на одно мгновенiе строгое выраженiе, происходившее отъ первой мысли о неизбежности дуэли, пришедшей ему при этомъ известiи.

— Я давно желалъ этаго, — сказалъ онъ,[1184] — это лучше, тысячу разъ лучше. Мне жалко тебя за то, какъ тяжело это было тебе.

Онъ говорилъ спокойно, но она заметила первое выраженiе строгости на его лице и, объяснивъ его себе иначе, мучительно покраснела. Какъ ни старалась она себя уверить въ томъ, что нетъ ничего стыднаго въ томъ, что она сказала, мучительный стыдъ, раскаянiе, сомненiе въ немъ овладели ею.

— Мне нисколько не тяжело было. Это сделалось само собой, — сказала она раздражительно.

— Я понимаю, понимаю, — говорилъ онъ, стараясь успокоить ее. Я однаго желалъ, я однаго просилъ — разорвать это положенiе и посвятить свою жизнь твоему счастiю.

Онъ говорилъ, желая успокоить ее, но стыдъ и сомненiя, забравшись въ ея душу, возбуждали въ ней подозренiя въ его искренности. Ей казалось, что онъ въ глубине души былъ испуганъ ответственностью, которая ложилась на него, но только изъ деликатности, излишне и неуместно, уверялъ ее въ желанiи посвятить свою жизнь ея счастiю.

— Зачемъ ты говоришь мне это? — продолжала она раздражительно перегибая въ быстрыхъ пальцахъ письмо мужа. — Зачемъ говорить? Разве я могу сомневаться въ этомъ? Если бъ я сомневалась... — Она не договорила. — Но что будетъ? Вотъ...

Она подала ему письмо мужа и пристально смотрела на него въ то время, какъ онъ опять съ темъ же строгимъ выраженiемъ, какъ и въ первую минуту известiя, прочитывалъ внимательно письмо Алексея Александровича. Онъ не могъ удержать этаго выраженiя лица, вызываемаго имъ всякимъ воспоминанiемъ объ оскорбленномъ муже. Теперь, когда онъ держалъ въ рукахъ его письмо, онъ невольно представлялъ себе тотъ вызовъ, который, вероятно, нынче же или завтра онъ найдетъ у себя, и самую дуэль, во время которой онъ съ этимъ самымъ холоднымъ выраженiемъ, съ некоторымъ чувствомъ гордаго удовлетворенiя, выстреливъ въ верхъ, будетъ стоять подъ выстреломъ оскорбленнаго мужа.[1185]

Анна читала его мысли по выраженiю лица, какъ по книге.

— Ахъ, Боже мой! — сделавъ энергическiй жестъ нетерпенiя, вскрикнулъ почти Вронской. Онъ хотелъ сказать, что после неизбежной, по его мненiю, дуэли это не могло продолжаться, но сказалъ другое: — не можетъ продолжаться это мучительное, унизительное положенiе.

— Для кого унизительное положенiе?

— Для всехъ и больше всехъ для васъ,[1186] — сказалъ Вронской.[1187]

— Ты говоришь, унизительно... Не говори этаго. Эти слова не имеютъ для меня смысла теперь, — говорила Анна дрожащимъ отъ волненiя голосомъ. — Ты пойми, что для меня, съ того дня, какъ я полюбила тебя, все, все переменилось. Если [бы] ты зналъ, до какой степени переменилось, — сказала она, безъ боли теперь вспомнивъ о своемъ охлажденiи къ сыну. — То, что прежде мне представлялось важнымъ, теперь для меня — ничего. Для меня одно и одно — это твоя любовь. Если она моя, то я чувствую себя такъ высоко, такъ твердо, что ничто не можетъ быть для меня унизительнымъ. Никакое положенiе. Разве я люблю такъ, какъ любятъ эти женщины, для забавы, смеясь любятъ. Я все отдала... зачемъ? я не знаю. Но я не могла иначе, и для меня ничто не можетъ быть унизительнымъ. Я счастлива и горда. Разве мне не все равно.[1188] Я нынче утромъ уже уложилась, чтобы уехать съ сыномъ. Но онъ не хочетъ отдать сына. Мне все равно. Я буду жить съ нимъ, и это положение не можетъ меня унизить, пока у меня есть твоя любовь.>

Вронской виделъ, что она неестественно взволнована. Онъ не понималъ, что это волненiе, эти самонадеянныя слова были тотъ самый стыдъ, который мучалъ ее и который выражался теперь словами гордости. Онъ, стараясь успокоить ее, оглянулся, взялъ ея руку и поцеловалъ.

— Но зачемъ же жить съ нимъ въ одномъ доме? Этаго не будетъ, — сказалъ онъ.

Но опять въ выраженiи его лица была нерешительность. Она тотчасъ же заметила следъ воспоминанiй того, что онъ думалъ о ней утромъ.

«Онъ не думаетъ, что будетъ во вторникъ, когда я должна ехать въ Петербургъ. Онъ не говоритъ, что именно надо предпринять, чтобы этаго не было, что мне делать сейчасъ — завтра. Онъ ждетъ чего то».

Онъ целовалъ ея руку; она молча посмотрела на его голову, и слезы вступили ей въ глаза.

— А если бы и было! — продолжала она, прерываясь, чтобы удержать эти слезы.[1189] — Разве есть что нибудь унизительнаго въ томъ...[1190]

— Разумеется, — повторилъ онъ, стараясь только успокоить ее.[1191]

— Разумеется, разумеется, что я погибшая женщина, я любовница твоя и прошу тебя оставить меня. Чего же тутъ стыдиться, чему гордиться. — И она зарыдала. — Боже мой, Боже мой! Какъ низко я упала.

— Зачемъ медлить, — сказалъ онъ, — оставь его. Завтра я прiеду и поедемъ. Мне все равно.

Нетъ, это было не то, чего она желала. Ея предчувствiе, что все останется по старому, не обмануло ее. Она покачала головой.

— Я знаю, что ты все сделаешь, но это нельзя. Я сама поеду къ нему.[1192] Надо ждать, придетъ время, и тогда я скажу тебе.

Вронской довезъ ее до дома, и на этомъ они разсталиcь.

И не думая, не спрашивая себя, какъ и что, она, не чувствуя своихъ ногъ, невольно быстро-быстро пошла къ нему. Онъ не слыхалъ ея словъ, она сказала: «Они рады». Онъ даже не виделъ ея. Онъ виделъ только ея глаза, широко раскрытые, испуганные той радостью любви, которая наполняла ее всю. Глаза эти близились, близились.[1193] Она шла все скорее, скорее и остановилась только подле самаго его и все такъ поглядела на него снизу; руки ея поднялись и опять опустились. Она сделала все, что могла; она подбежала къ нему и отдалась вся, робея и радуясь. Онъ[1194] обнялъ ее и прижалъ губы къ ея рту, искавшему его поцелуя. Они ничего, ни одного слова не сказали другъ другу.

№ 83 (рук. № 61).

Следующая по порядку глава.

Вронской на другой день после скачекъ все утро провелъ дома, занимаясь приведенiемъ въ порядокъ своихъ бумагъ и писемъ. Онъ рвалъ и бросалъ подъ столъ и самъ писалъ. Петрицкiй зналъ это его перiодически находившее на него разъ въ месяцъ или два настроенiе, которое самъ Вронскiй называлъ faire la lessive,[1195] и не мешалъ ему, потому что въ этомъ духе Вронскiй бывалъ[1196] сердитъ.[1197] Но за то после этаго Вронскiй бывалъ хотя и мало разговорчивъ, особенно спокоенъ и ясенъ.[1198] «Точно после бани», какъ говорилъ Петрицкiй.

свиданiемъ съ Анной, что завтра необходимо faire la lessive, или учесться, какъ онъ это называлъ по русски, и потому съ утра только оделся въ китель (онъ никогда не носилъ халата) и принялся за работу, расчитывая обриться, облиться по обыкновенiю ледяной водой уже по окончанiи стирки. Онъ давно уже не делалъ этой стирки, и потому многое было запущено, и ему предстояло много труда.

Всякiй человекъ, зная до малейшихъ подробностей всю сложность условiй, его окружающихъ, невольно предполагаетъ, что сложность этихъ условiй и трудность ихъ уясненiя есть только его личная случайная особенность, и никакъ не думаетъ, что другiе окружены такою же сложностью своихъ личныхъ условiй, какъ и онъ самъ. Не разъ въ середине своихъ занятiй Вронскiй съ завистью думалъ о томъ, какъ легко было жить Петрицкому или его брату, студенту Петербургского университета, ходившему къ нему. «Ходитъ на лекцiи, толкуетъ разный ученый вздоръ, и все такъ ему легко и просто», думалъ онъ, точно также, какъ думали о немъ знавшiе его. «Какiя ему трудности и заботы съ 100 тысячами дохода, съ связями въ самомъ высшемъ свете и съ полной свободой исполнять все свои прихоти»? Такъ думали о немъ. Онъ же одинъ зналъ, какъ не безъ труда и энергiи доставалась эта жизнь, которая казалась столь легкою.

Усложненiе его жизни казалось бы еще труднее для всякаго другого, неимеющаго такого решительнаго и цельнаго характера, какъ онъ. Для него въ томъ мiре, въ которомъ онъ жилъ, не было сомненiй насчетъ того, что хорошо и что дурно, и еще менее могло быть сомненiй насчетъ того, какъ ему поступить, когда онъ зналъ, что хорошо, что дурно. Онъ безъ малейшаго колебанiя всегда поступалъ такъ, какъ было должно. И потому никогда не колебался и не находился въ нерешительности. Хотя тотъ кодексъ правилъ, который несомненно определялъ, что хорошо и что дурно, и былъ очень ограниченъ, касался только одной маленькой части условiй жизни, кодексъ зато былъ несомнененъ, и Вронскiй никогда почти не выходилъ изъ условiй, определяемыхъ имъ.[1201] Въ кодексе этомъ въ числе некоторыхъ[1202] безсмысленныхъ,[1203] неопровержимыхъ правилъ [были], напримеръ, правила о томъ, что портному можно не платить долга, а карточный долгъ, хотя бы и выигранный шулеромъ, священенъ и что ни въ какомъ случае непозволительно лгать, кроме какъ для того, чтобы обмануть мужа; были и высокiя правила — что непростительно льстить высшимъ и быть грубымъ съ низшими.[1204] Главное же было хорошо то въ этихъ правилахъ, что они были несомненны и определяли все условiя жизни. Теперь эти правила определяли и его отношенiя къ Анне, къ обществу и къ ея мужу.

Отношенiя внешнiя его къ ней были ясны. Она была женщина порядочная, женщина, подарившая свою любовь, и она, какъ такая, была для него священна. Онъ далъ бы отрубить себе руку, прежде чемъ позволить себе словомъ, намекомъ не то что оскорбить, а не выказать, несмотря на то что она его любовница, величайшаго уваженiя, на которое только можетъ расчитывать женщина.

Отношенiя къ обществу тоже были ясны. Они могли знать, подозревать это, но никто не долженъ былъ сметь говорить. Въ противномъ случае опять онъ готовъ былъ требовать удовлетворенiя.

также, какъ всегда былъ готовъ подставить свой лобъ подъ пулю для огражденiя своей чести.

Правда, были новыя, внутреннiя отношенiя между имъ и ею, обозначавшiяся последнее время: вчера только она объявила ему, что она беременна. Но эти новыя отношенiя не были определены въ техъ правилахъ, и онъ чувствовалъ, что[1205] его отношенiя съ ней вводятъ его въ новый мiръ, где окажется недостаточность этихъ правилъ. Но во всю свою жизнь онъ ни разу не поступалъ дурно и былъ уверенъ, что и въ этомъ случае, когда дело придетъ къ решенiю, онъ поступитъ какъ должно. Въ первую минуту, когда она объявила ему о своемъ положенiи, сердце его подсказало ему требованiе оставить мужа. Оставить мужа значило соединиться съ нимъ. Онъ сказалъ это, следовательно, онъ долженъ былъ это исполнить, по крайней мере быть готовымъ къ исполненiю. Съ этою целью онъ решилъ,[1206] что возьметъ отпускъ и если откажутъ, то выдетъ въ отставку, и написалъ въ канцелярiю, чтобы ему написали прошенiе. Но кроме этаго у него было много денежныхъ и семейныхъ делъ, которыя надо было привести въ порядокъ. Денежныя дела занимали Вронского только въ томъ отношенiи, что онъ разъ, еще въ корпусе, испытавъ униженiе вследствiи необходимости въ деньгахъ, съ техъ поръ, несмотря на свое полное равнодушiе къ деньгамъ, велъ свои дела такъ, чтобы никогда впередъ не быть въ нужде занимать или отказывать въ деньгахъ, которыя онъ долженъ.

У обоихъ братьевъ было большое состоянiе по отцу и по матери. Мать не отдала своего состоянiя, a именье отца братья не делили, и Алексей Вронскiй уступалъ все женатому брату, у котораго были долги. Мать высылала Алексею 20 тысячъ, и онъ все ихъ проживалъ, не делая долговъ. Теперь вмешательство матери[1207] въ его жизнь показало ему, что онъ былъ отъ нея въ зависимости. И этаго онъ не хотелъ. Онъ никогда не отдавалъ брату свою долю состоянiя отца, но только не бралъ ее. Теперь же ему нужна была.[1208] Онъ зналъ брата, что, несмотря на его распущенную жизнь и ограниченность, ему стоило намекнуть брату, и онъ будетъ делать долги, но не возьметъ рубля брата. Лишить брата ему не хотелось, и потому онъ решилъ урезать свои расходы и взять у брата не половину 100 тысячъ, но 25 тысячъ, которыя ему были необходимы.[1209] Одинъ изъ главныхъ расходовъ была скаковая конюшня. Онъ решилъ после вчерашней неудачи уничтожить ее. Онъ написалъ письма брату и матери, пересмотрелъ счеты, приготовилъ по нимъ деньги, счелъ, что осталось, потомъ собралъ изъ бумажника записки Анны, сжегъ ихъ и, поглаживая усы и неподвижно глядя передъ собой, всталъ съ темъ спокойнымъ и яснымъ выраженiемъ, которое Петрицкiй называлъ «изъ бани». Все было, какъ и после прежнихъ счетовъ, чисто и ясно. Онъ побрился, взялъ ледяную ванну и, обрызгавъ редеющiе волосы и усы брильянтиномъ, крутилъ ихъ, оглядывая себя. Его рука, поросшая волосами, его небольшая нога въ тонкомъ сапоге, его мышцы груди, рукъ, ногъ, которыя онъ чувствовалъ, радовали его. Онъ любилъ себя, свое тело, особенно съ техъ поръ, какъ онъ былъ любимъ.

Следующая по порядку глава.

После обеда въ артели онъ почувствовалъ такое желанiе видеть ее, что велелъ оседлать лошадь, чтобы ехать къ ней, когда ему принесли записку.

После 2-го дня маневровъ полкъ, въ которомъ служилъ Вронской, сталъ на назначенное место подле деревни Татищевой. 2-ой день маневровъ кончился[1210] благополучно и весело.

Весь полкъ получилъ благодарность и награду.[1211] Много было хлопотъ, споровъ[1212] и толковъ о справедливости или несправедливости поступка молодаго блестящаго князя Белевскаго, только что прiехавшаго изъ Средней Азiи и отличившагося съ своимъ отрядомъ. Одни говорили, что Белевскiй былъ не правъ, пустивъ свою кавалерiю по картофелю, который считался неприступной местностью; другiе говорили, что, правъ или неправъ, Белевской обошелъ отрядъ Князя и лихо отразилъ отступленiе. Вронскiй также серьезно, какъ онъ игралъ въ крокетъ, скакалъ на скачкахъ, хотя и никогда не сердясь, также серьезно принималъ интересы маневровъ. Онъ былъ въ обойденномъ отряде и былъ на стороне техъ, которые говорили, что Белевской не имелъ права обойти по картофелю. Но, разумеется, онъ не сердился и не досадовалъ, темъ более на Белевскаго, который былъ одинъ изъ самыхъ близкихъ ему людей. Онъ съ нимъ росъ почти и, несмотря на то, что честолюбивый, блестящiй Белевской далеко обогналъ его по службе и былъ уже генералъ, и не простой, Вронскiй любилъ и уважалъ его. Онъ не видалъ Белевскаго съ техъ поръ, какъ онъ вернулся изъ Средней Азiи (2 недели тому назадъ), и то обстоятельство, что Белевской не побывалъ еще у него, не прислалъ ему сказать ничего, еще более заставило Вронского въ спорахъ, которые происходили между товарищами о справедливости и несправедливости Белевскаго, становиться на его сторону. Неравенство положенiя его — Вронскаго, Ротмистра въ полку и Белевскаго, блестящаго Генерала, про котораго все уже говорили, что это будущая сила въ Россiи, заставляло Вронскаго чувствовать страхъ за то, чтобы не подумали, что онъ завидуетъ своему товарищу, и вследствiи этаго заставляло его быть особенно осторожнымъ всякiй разъ, какъ речь заходила о Белевскомъ. И потому ему особенно прiятно было, когда Белевской тотчасъ после маневровъ нашелъ его. Белевской былъ также еще более дружелюбенъ, чемъ прежде. И они долго говорили. Белевской уговаривалъ его бросить полкъ и идти къ нему.

— Намъ нужно людей, какъ ты.

— Новое направленiе.

— Не направленiе, а людямъ нужно жалованье.

— Я не честолюбивъ, — отвечалъ Вронской. — Моя мечта — спокойствiе.

— Женщины, моя душа, — оне губятъ все. И отдавай любовь свою, но не всего себя.

— Я не знаю.

— Ну, вотъ постойте, — вступился полковой командиръ. — Нетъ, братъ, ты не правъ.

Полковой командиръ, и всегда веселый, особенно развеселился въ нынешнюю ночь.

У большаго, ярко горевшаго, костра съ смоляными бочками стояли, чередуясь, песенники и музыканты. За большимъ столомъ, около котораго сновали лакеи въ белыхъ галстукахъ, фракахъ и большихъ сапогахъ, сидели офицеры своего и чужаго, соседняго полка за шампанскимъ, окончивъ обедъ.[1213]

— Честуновъ! — крикнулъ полковой командиръ.

Изъ темноты вышелъ молодчина солдатъ съ ложками въ рукахъ съ краснымъ сiяющимъ лицомъ.

— Въ магазине, столики. Веселей, да хорошенько!

— Слушаю, ваше сiятельство!

Полковой командиръ и офицеры за нимъ подошли къ кругу песенниковъ. Честуновъ, припевая безсмысленно-неприличные слова песни на плясовой голосъ, вертелся въ яркомъ свете костра.

Одинъ изъ гостей офицеровъ, очень пьяный, пошелъ плясать. Полковой командиръ не утерпелъ и, схвативъ фуражку солдата, накинулъ ее на бекрень и, подпершись и потопывая ногой, вошелъ въ кругъ.

Вронскiй, какъ и всегда пившiй много, но нисколько не пьяный, стоялъ тутъ же, улыбаясь глазами, когда къ нему подошелъ его немецъ лакей съ запиской.

— Извощикъ прiехалъ и велелъ сейчасъ передать вамъ.

Это была записка Анны:

«Мне необходимо васъ видеть сейчасъ же.

А.»

— Где извощикъ? — спросилъ Вронскiй.

— За коновязью.

— Куда ты, Вронскiй? Постой. Ты долженъ плясать. Держите его.

— Нетъ, мне надо. Вахмистръ, — крикнулъ уходя.

Съ запотевшей головой извощикъ въ своей сборчатой юбке объяснилъ, что барыня ждетъ за выездомъ у шоссейной заставы.

— Одна?

— Одна, она вошла въ домъ.

Вронскiй облился водой, переоделся и вскочилъ въ карету.

Первую минуту ему было непрiятно полученiе ея письма. Но это было только въ первую минуту. Его жизнь разделялась на две резко противоположныя части. Одна была жизнь съ нею, жизнь любви, нежности и вместе съ темъ жизнь, угрожавшая постоянно тревогой и волненiями. Въ первое время своей связи съ нею онъ надеялся избавиться отъ этихъ тревогъ и волненiй, столь непривычныхъ ему и несвойственныхъ его характеру. Но попытки его и решенiе бросить службу и увести ее остались тщетными. И онъ убедился, что это нельзя. Тревожиться же онъ не любилъ и не умелъ: это было противно его характеру, и онъ успокоился на томъ, что есть, только стараясь устраиваться такъ, чтобы брать изъ этой половины жизни какъ можно больше любви и счастья и какъ можно меньше тревогъ. Онъ решилъ не возвращаться больше къ предложенiю оставить мужа и пользоваться темъ, что есть. И онъ чувствовалъ полное счастье и удовлетворенiе въ этой половине жизни.

Другая часть его жизни, совершенно отдельная, была его жизнь въ полку, въ свете, въ конюшняхъ — жизнь простыхъ, здоровыхъ физическихъ удовольствiй и упражненiй. Облиться холодной водой, съесть съ апетитомъ бифштексъ, проехаться, проголодаться и съесть отличный обедъ съ отличнымъ виномъ, поболтать съ товарищами,[1214] полежать, взять ванну, поужинать и заснуть здоровымъ сномъ — была другая жизнь, особенно прiятная темъ, что она не имела ничего общаго съ первой.

Теперь письмо ее и ея мужа вызывало вновь все тревоги, которыя было улеглись на время. Но въ голове Вронскаго всегда все укладывалось ясно и просто. «Она объявила мужу — прекрасно. Это давно пора было сделать. Мужъ чувствуетъ себя оскорбленнымъ и, вероятно, вызоветъ меня. И это прекрасно. Il est le bien venu.[1215] Я сделаю то, что должно, — думалъ Вронскiй, — а будетъ, что будетъ. Это одна сторона вопроса. Другая — какiя теперь будутъ наши отношенiя. Если она согласится оставить мужа и этаго мальчика съ голубыми глазами, въ которомъ не понимаю, что она можетъ видеть, то, разумеется, я брошу службу, которая и такъ мне надоела, и мы уедемъ за границу. Она одна изъ техъ женщинъ, съ которыми не можетъ наскучить. Да и что бы не было, я долженъ не оставить ее. Если же нетъ, то она останется съ мужемъ, и наши отношенiя останутся прежнiя, и темъ лучше. Бельскiй правъ, есть что то страшное, безповоротное въ сожительстве съ женщиной.[1216] Fais ce que dois, advienne ce que pourra».[1217]

карете и поднявъ ноги съ шпорами къ окнамъ, онъ улыбался самъ съ собою. Ему радостно было чувствовать свежiй ночной воздухъ, ласкавшiй его разгоряченное лицо, чуять здоровье и энергiю всего своего сильнаго тела и спокойствiе души. Онъ закинулъ одну ногу на колено другой, взялъ[1218]

№ 85 (рук. № 56).

Что то во всемъ тоне его сказало ей о спокойномъ его, удовлетворенномъ счастiи.[1219]

— Къ лучшему, — повторила она, — если бы ты зналъ, какъ я страдала, а ты спокоенъ....

— Я? я жду что ты решишь? Ты мне не велела говорить, но ты знаешь мои желанья — одни.

— Неправда, ты не желаешь, ты не чувствуешь за меня, — вдругъ съ слезами въ голосе вскрикнула она.

Вронскiй чувствовалъ, что она хотела, чтобы онъ былъ взволнованъ, а онъ на беду чувствовалъ себя спокойнымъ. Но[1220] онъ притворился взволнованнымъ.

— Я умоляю и умоляю тебя оставить его. Мы такъ будемъ счастливы, — сказалъ онъ, обнимая ее и пригибая къ себе.

Хотя онъ искренно думалъ и желалъ то, что говорилъ, тонъ его речи былъ притворно взволнованъ, и она весь смыслъ его речи обвинила въ притворстве.

— Ахъ, ради Бога не говори неправды. Я за искренность люблю тебя. Мне дороже всего искренность. Лжи мне и тамъ

— Анна, за что ты оскорбляешь меня.....

— Нетъ, нетъ! Я не хотела и не хочу этаго. Пойми и знай... Я однаго хочу — твоего счастiя....

[1221]Кучеръ обернулся, спросивъ куда ехать.

— Все прямо, все прямо, — сказалъ Вронскiй.

— не прервался ходъ чувства. Чувство ея было оскорбленiе за то, что она хотела вызвать его на предложенiе оставить мужа, любовь къ нему, для выраженiя которой она рада была найти случай жертвы и желанiе обмануть свою гордость и доказать себе, что она не въ унизительномъ положенiи, а въ такомъ, которымъ она гордится.

— Да, я говорила.... — продолжала она, — что я не хочу отъ тебя жертвъ.

— Да не жертвы.

— Изменить положенья нельзя и не нужно. Теперь, я вижу, я должна ехать къ нему.

— Да, но разве можно... разве тебе не уни...

— Оставь мне знать, что для меня унизительно и не унизительно. Ты пойми, что моя любовь къ тебе не можетъ уронить меня никакъ, что я выше, чище стала, что я не то, что эти.

— сказала она, и слезы стыда въ противность ея речи наполнили ей глаза — голосъ дрогнулъ, и она замолчала.

№ 86 (рук. № 62).

Следующая по порядку глава.

Вернувшись домой, Вронской нашелъ каретнаго извощика въ юбке со сборками, который объяснилъ, что барыня села къ нему на перекрестке у версты и, доехавъ до Юсовскаго сада, велела ехать сюда, передать записку и привезти барина.

Въ письме было 6 словъ: «Мне необходимо васъ видеть сейчасъ. А.»

Онъ спрашивалъ себя о причине, по которой ей нужно было его сейчасъ видеть и вследствiи которой она такъ неосторожно вызвала его на свиданье, но мысли его не могли останавливаться на этомъ. Обычная причина свиданiй представлялась его воображенiю, и ожиданiе всегда новаго счастiя охватывало его все съ большей и большей силой, чемъ ближе онъ подъезжалъ къ Юсовскому саду. Смутное сознанiе той ясности, въ которую были приведены его дела, смутное воспоминанiе о дружбе и лести Серпуховского-Машкина, считавшаго его нужнымъ человекомъ, чувство физическаго возбужденiя и силы и ожиданiе свиданья — все соединялось въ одно общее впечатленiе радостнаго чувства жизни. Тотъ самый ясный, холодный августовскiй день, который такъ безнадежно действовалъ на Анну, казался ему прелестнымъ. Онъ безсознательно любовался резкими очертанiями обмытой зелени, построекъ и длинныхъ, косыхъ теней отъ заходящаго солнца.

Издалека еще онъ увидалъ у калитки сада стройную фигуру женщины, одетой въ черное, и по тому чувству радости, которое охватило его сердце, онъ не могъ не узнать ее. Но когда онъ подъехалъ, фигуры не было. Онъ выскочилъ изъ кареты, подошелъ къ калитке и увидалъ ее. Она шла ему на встречу по дорожке сада. На ней была знакомая ему черная шляпа съ вуалемъ, покрывавшимъ лицо. Онъ обхватилъ радостнымъ взглядомъ линiи плечъ, полныхъ и стройныхъ, обрисовывавшихся изъ подъ тонкаго ватерпруфа, и упругую походку сильныхъ и стройныхъ ногъ; и тотчасъ же какъ электрическiй токъ пробежалъ по его телу: онъ радостно почувствовалъ всего себя отъ движенiя ногъ легкихъ то положенiе губъ, которыя, какъ бы щекочимыя чемъ то, складывались какъ то иначе.

Она быстро подошла къ нему, пожала его руку и откинула вуаль. Она оглядела его. И на минуту остановилась въ нерешительности, куда идти: къ карете или въ садъ. Вдругъ она улыбнулась и двинулась назадъ, въ садъ.

Она села на скамейку и молча смотрела на него. Чемъ больше она смотрела на него, темъ больше проходили ея сомненiя и страхъ. Она не понимала ужъ теперь, чего она могла стыдиться.

Проехавъ 100 верстъ въ тарантасе, Левинъ радъ былъ отдохнуть у прiятеля и на охоте отъ неопределенности своего душевнаго состоянiя. Но все впечатленiя его путешествiя и пребыванiя у его прiятеля съ особенной силой отражались на немъ, какъ бы нарочно больше и больше поддерживая то недовольство своимъ деломъ, отъ котораго онъ уехалъ.

На половине дороги у богатаго дворника, у котораго онъ кормилъ, онъ былъ пораженъ благоустройствомъ довольно большаго хозяйства, которое велось дворникомъ. Дворникъ мужикъ снималъ 300 десятинъ помещичьей земли, сеялъ 40 десятинъ картофеля и 50 десятинъ огорода, завелъ ветряную мельницу, торговалъ скотиной и въ 7 летъ, во время которыхъ Левинъ не былъ у него, сделался богатымъ человекомъ. Но не богатство, а благоустройство его хозяйства въ сравненiи съ своимъ поразило Левина. И картофель былъ уже 3 раза пропаханъ и цвелъ, хлеба были лучше, чемъ у Левина, пахота паровая начата и отлично сработана. Гумно, садъ (все это обходилъ Левинъ) — все было акуратно, хозяйственно прибрано. При немъ на крупныхъ лошадяхъ прiехали въ ситцевыхъ рубахахъ 2 сына, племянники и работники къ обеду. Левинъ за чаемъ сталъ жаловаться хозяину на неурядицу и невыгоду своего хозяйства.

— Съ работниками где же вести дела, — сказалъ старикъ. — Мы сами все. Ну, и идетъ кое-какъ.

— А работники ведь тоже есть.

— Да что работники. Ведь наше дело мужицкое. Вотъ того малаго выкупили изъ солдатства. Такъ безъ расчету живетъ. Ну, a те тоже глаза да глаза. Плохъ — и вонъ. Мы и своими управимся.

«Возможно, стало быть, но не какъ у насъ», думалъ Левинъ.

Еще сильнее подействовалъ на Левина последнiй разговоръ, который онъ имелъ съ своимъ прiятелемъ, при которомъ чуть не поссорился съ нимъ.

№ 88 (рук. № 67).

Свентищевъ былъ умный и хорошiй человекъ, однихъ летъ съ Левинымъ, но женатый и вполне твердый и определившiйся человекъ. Онъ жилъ то за границей, то въ деревне, где у него шло большое и на усовершенствованную ногу заведенное хозяйство, которое онъ любилъ, но на которое постоянно жаловался.

— Хозяйство у насъ разрушено, — сказалъ онъ, — освобожденiемъ.

Вы понимаете, что когда я былъ маленькiй и боялся говорить свое мненiе, я тоже кричалъ, какъ и все: «Свободный трудъ, свободный трудъ!» Но теперь я вижу, что это. Свободный трудъ бываетъ только на самой низшей ступени образованности, у самоедовъ, или, можетъ быть, будетъ на самой высшей, у коммунистовъ, но у насъ онъ не мыслимъ. Самоедъ больше ничемъ не умеетъ жить, какъ кормить оленей и бить чекушкой тюленей. Тамъ можетъ быть свободный трудъ. Но у насъ въ хозяйстве каждая ступень усовершенствованiя требуетъ новыхъ орудiй, къ которымъ онъ имеетъ отвращенiе, и я долженъ принуждать его. Прежде я принуждалъ его палкой, и было прекрасно, а теперь хитростью, ростовщичествомъ [1 неразобр.], это труднее, и мы все должны спускать уровень хозяйства или страшными усилiями поддерживать его, что я и делаю. Мужикъ дикiй, онъ ненавидитъ все образованное. Онъ нарочно все переломаетъ. — И Свентищевъ съ желчью и злобой разсказалъ случай порчи умышленно и вреда. — Одно средство, что ихъ порютъ въ Волостномъ Правленiи. Я этимъ держусь.[1222]

— Но отчего же у дворника идетъ?

— Оттого что онъ плутъ.

— Но, стало быть, у насъ не можетъ идти безъ поротья, ростовщичества?

— Не можетъ.

— Такъ лучше бросить.

— Нетъ, надо биться. Онъ сломаетъ, я починю и заставлю. Отвратительный народъ!

— Но разве вы не думаете, что такое дело, которое каждый день идетъ дурно, что такое дело само въ себе дурно?

— Не дурно, а благо. Картофель, соху — все ихъ выучили. А чтобы учить, надо власть.

Споръ этотъ особенно сильно подействовалъ на Левина. Когда онъ подумалъ, что онъ самъ въ томъ самомъ положенiи, которое такъ противно ему показалось въ Свентищеве, онъ решилъ, что ни за что не станетъ вновь въ это положенiе.

Вернувшись въ свою комнату и перебирая вновь въ голове весь споръ, ему пришли[1223] аргументы, которые онъ долженъ бы былъ сказать ему. Онъ долженъ былъ сказать ему, что для того, чтобы поднять богатство края, надо устроить рабочую силу такъ, чтобы она имела интересъ въ работе, какъ племянники у дворника, именно ту силу, которую во всехъ руководствахъ сельскаго хозяйства забываютъ. И эта сила можетъ быть удесятеряна, когда верно направлена. «Разумеется, это не комунизмъ, — сказалъ себе Левинъ, давно ужъ обдумавшiй его и отвергшiй, — но только такое направленiе силъ въ сельскомъ хозяйстве, въ земледелiи. Оно возможно, потому что безъ него нейдетъ. Это я опытомъ знаю. Но какъ? Да, я долженъ былъ сказать ему: сочтите все, что вы получаете. Сочтите, что вы платите рабочимъ силамъ, вычтите. И потомъ представьте, что силы направлены, какъ у дворника. Вы получите вдвое и, разделивъ пополамъ, половину рабочей силе, разность эта будетъ больше, и рабочимъ больше».

[1 неразобр.] болото на другой день, a решилъ ехать домой скорее, пока не не посеяно озимое. У него былъ планъ, который онъ предложитъ мужикамъ. Опять онъ съ новыми мечтанiями, определившимися во время поездки, подъезжалъ къ Покровскому.

№ 89 (рук. № 68).

Левинъ заговорилъ съ нимъ после охоты о хозяйстве дворника и о своемъ.

— Ведь я въ своемъ хозяйстве не невозможнаго искалъ. Я только желалъ того, что виделъ у этаго дворника мужика. Онъ снимаетъ и пашетъ 300 десятинъ, и надо видеть, до чего все поля хорошо, во время и разумно обработаны. У меня еще картофель ни разу не паханъ, а у него уже три раза пропаханъ и цвететъ. У меня скотина худа и падаетъ — у него крупныя, превосходныя лошади, и сбруя и телеги, и все крепко, ново, какъ у меня никогда не бываетъ.

— Да, но вы теперь живете въ деревне и все завели, купили, устроили. А потомъ черезъ три месяца все это вамъ надоестъ, и вы уедете за границу и все бросите. А безъ васъ телеги изрубятъ на дрова, сбрую порвутъ и свяжутъ веревками, скотину заморятъ и все разрушатъ. А дворникъ вашъ всю жизнь изо дня въ день сидитъ въ своей благоустроенной избе и смотритъ за своимъ хозяйствомъ. А кто его работники? Не те, которые нанимаются у насъ и только думаютъ, какъ бы поменьше сделать, а работники его все те же хозяева-сыновья, племянники, которые вместе съ народомъ на работе и дома за столомъ. Да и при мне вернулись съ поля его два сына и племянникъ и, какъ только отпрягли лошадей, все вместе сели обедать, и сама хозяйка имъ собрала обедъ. И я самъ одно время готовъ былъ вести жизнь этаго дворника, но все шло не такъ, и ни мне не было выгоды отъ этаго сближенiя съ рабочими, ни они не были довольны.

Свентищевъ изложилъ Левину свой смелый взглядъ на хозяйство.

№ 90 (рук. № 68).

Свентищевъ осадилъ его указанiемъ на огромную литературу по этому вопросу, но только поверхностное знанiе этой литературы не смущало его — онъ былъ уверенъ, что тамъ, въ этой литературе, нетъ того, чего онъ ищетъ. Если бы было, онъ еще тогда, читая статью объ этомъ, углубился бы въ нее. Но его интересовалъ опять таки самъ Свентищевъ: какъ онъ, знающiй всю эту литературу, смотритъ на все это, связываетъ свою жизнь съ этими вопросами.

eго разговоръ.

Свентищевъ сиделъ въ качающемся кресле и съ большимъ знанiемъ дела разсказывалъ про новую школу художниковъ въ Россiи, которая очень была интересна, по его словамъ.

№ 91 (рук. № 69).

— Да вотъ ведемъ же мы свое хозяйство безъ этихъ меръ, — сказалъ[1224] Свiяжскiй, — я, Левинъ, они.

— Ведемъ, это правда, — сказалъ Левинъ, не знаю, выгодно ли. Я признаюсь, что точно также не вижу никакого выхода. Вести усовершенствованное, простое и разумное, не хищническое хозяйство нетъ возможности, я также пришелъ къ этому.

— Вотъ что истинно, отдать въ аренду — это можно, но погубить землю, богатство государства уменьшить. И такъ ужъ большую долю урезали.

Свентищевъ все также[1225] равнодушно смотрелъ на помещика, какъ будто онъ зналъ все, что онъ скажетъ, и не считалъ нужнымъ его оспаривать. Но Левина все более и более интересовалъ помещикъ, и хотелось его вызвать на разъясненiе.

— Чемъ же? — спросилъ онъ.

— Эмансипацiей; вы, Николай Ивановичъ, сердитесь, не сердитесь, погубила Россiю эмансипацiя.

Но Свiяжскiй, къ сожаленiю Левина, которому хотелось послушать, какъ погубила Россiю эмансипацiя, перебилъ помещика.

— Можетъ быть, и не всегда выгодно. И всякое интересное предпрiятiе бываетъ выгодно и невыгодно, но у васъ идетъ, у меня идетъ, у нихъ тоже, — сказалъ онъ, указывая на другаго помещика.

№ 92 (рук. № 70).

Въ конце Сентября была начата постройка двора на отданной артели земле, и было продано масло отъ коровъ и разделенъ барышъ. Дело шло. И теперь присутствiе его не нужно было, и Левинъ ждалъ поставки мельницы, чтобы получить деньги и ехать за границу. Онъ былъ занятъ съ утра до вечера въ поле. Вечеромъ онъ дописалъ последнiя главы 1-й части своей книги.[1226]

Въ 4-мъ часу, только что Левинъ вернулся домой съ постройки, ему сказали, что Парфенъ Денисычъ очень плохъ и присылалъ за нимъ. У Левина была полна дворня старыхъ слугъ обоихъ мужей его матери. Такъ какъ онъ, одинъ изъ братьевъ, жилъ домомъ въ деревне, все прiючивались у него. Эта старая гвардiя — тутъ были жены старыхъ управляющихъ, немецъ старикъ, старуха, бывшая шутиха — очень тяготила его; но девать ихъ было некуда, и они жили. Парфенъ Денисычъ былъ старый дядька старшаго брата. Онъ былъ почтенный человекъ и ужъ 15 летъ жилъ на пенсiи. Левинъ давно не заходилъ къ нему. Ему было 90 летъ, онъ почти ничего не понималъ, и отъ него была страшная вонь.

— Чтожъ, онъ плохъ очень? — спросилъ Левинъ.

— Соборовали. Катерина говорила, наврядъ до вечера доживетъ. Все васъ звалъ.

Левинъ пошелъ на дворню. На крыльце Семенъ охотникъ встретилъ его. Семенъ былъ совсемъ пьянъ и шатался.

— Что ты?

— Да что, сударь! у насъ все собака неладно. Помчишка вчера и нынче корму не ела. Вотъ ищу, не стечка ли.

— Чтожъ, запереть, — сказалъ Левинъ проходя.

— Ушла, сударь, не дается. Не пристрелить ли?

— Жалко. Ну, да я посмотрю.[1227]

Досадуя и жалея собаку и впередъ ужасаясь мысли видеть умирающаго старика, Левинъ, осклизаясь по грязи, дошелъ до дворни. Дверь старика была отперта. Ужасный запахъ въ соединенiи съ туманомъ выходилъ изъ комнаты. Две женщины лили воду на что то бе[л]ое, лежавшее на полу.

— Кончился, — сказала раскрасневшаяся Катерина, съ засученными рукавами вышедшая ему на встречу.

Левинъ перекрестился и пошелъ домой. Тотъ самый туманный день, который ему казался такъ хорошъ, когда онъ верхомъ возвращался съ постройки, теперь новымъ ужасомъ обхватилъ его. «Какъ онъ умеръ? Что онъ думалъ? Зачемъ звалъ меня?» думалъ онъ, глядя себе подъ ноги, шагая по привычной тропинке мимо конюшни.

«И все одно къ одному, — подумалъ онъ. — Неужели она бешенная?» Онъ, не останавливаясь, вгляделся въ нее. Въ тумане онъ не могъ разобрать выраженiе ея лица.

— Помчишка, фертъ — Ha! — свиснулъ онъ.

Собака поднялась шатаясь и двинулась къ нему. Движенiя ея показались ему странны, и морозъ ужаса пробежалъ по спине. Онъ прибавилъ шагу, чтобы уйти отъ нея, и взглянулъ впередъ, где ему можно укрыться. Въ 40 шагахъ впереди былъ домъ Управляющаго, въ 20 шагахъ сзади была собака; но она подвигалась къ нему медленно рысью. На ходу онъ разгляделъ ее всю. Ротъ былъ открытъ и полонъ слюны, хвостъ поджатъ. И вся эта ласковая, милая собака имела волшебно страшный видъ, и чемъ более она приближалась, темъ страшнее она становилась.

Ужасъ, какого никогда не испытывалъ Левинъ, обхватилъ его. Онъ бросился бежать своими сильными, быстрыми ногами что было духа. Онъ испытывалъ страшный ужасъ, но въ ту минуту, какъ онъ побежалъ, ужасъ еще усилился. Какъ съумашедшiй, онъ влетелъ въ дверь сеней управляющаго и захлопнулъ ихъ за собой. Долго онъ не могъ отдышаться и ответить на вопросы управляющаго и его жены, выбежавшихъ къ нему въ сени. Опомнившись, онъ осторожно отворилъ дверь. У угла шатаясь стоялъ пьяный Семенъ.

— Въ подвалъ ушла, батюшка, — сказалъ онъ. — Ну, легки вы, сударь, бегать. Чего ее бояться то.

И, возбужденный присутствiемъ барина и управляющаго, Семенъ, чтобы показать свою храбрость, кинулъ арапникъ, опустился на колени, и никто не успелъ остановить его, какъ онъ уже полезъ головой впередъ въ подвальное окно, которое только могло пропустить его тело.

Левинъ всплеснулъ руками и побежалъ съ управляющимъ[?] тащить Семена назадъ за ноги.

— Брось! Ты! ухватился. Виш[ь], испугались. Гавно! — мурчалъ Семенъ, вытащенный оттуда.

— Убирайся, когда ты пьянъ, не суйся; — крикнулъ на него Левинъ.

— Я пьянъ, трезвее тебя. Самъ его ешь. Такъ то. Расчетъ подай. Это разве охотники? Горе вы охотники. Меня какъ Князь звалъ.

Вытащивъ измазаннаго и кричавшаго Семена и велевъ убрать его, Левинъ ушелъ къ себе въ невеселомъ расположенiи духа.

Безъ него были получены съ почты газеты, книги и одно письмо незнакомаго, безграмотнаго почерка. Письмо начиналось съ словъ: «Милостивый Государь благодетель» и кончалось «Известная вамъ Марья Синевская». Разобравъ безграмотное письмо, Левинъ понялъ, отъ кого оно было и его содержанiе. Оно было отъ Марьи Николавны, жившей съ его братомъ, и смыслъ его содержанiя былъ одинъ. Братъ Николай прогналъ ее отъ себя, и она боится за него и просить Константина найти брата. Одна фраза во всемъ казенномъ, очевидно нанятымъ безграмотнымъ писцомъ написанномъ письме была ее и имела для Константина Левина трогательный смыслъ. Она писала: [1228] «Онъ оскорбилъ и обиделъ меня хуже последней твари; но Богъ съ нимъ. Я его добродетель никогда не забуду и всегда готова служить ему какъ раба, хоть онъ избей меня до смерти; а безъ меня онъ, какъ малое дитя, пропадетъ. Того мне жалко. Адресъ мой тотъ то. И где онъ теперь, я и не знаю. Онъ меня съ глазъ согналъ, и я о томъ убиваюсь. А изъ вашихъ 500 рублей у него теперь и 70 не осталось. И что съ нимъ будетъ, не знаю».

«Все одно къ одному, — подумалъ Левинъ. — Чтоже я могу сделать. Поеду черезъ Москву, найду его, вотъ одно».

— Ну, Агафья Михайловна, обедать давайте. А вы видели Парфена Денисыча?

— Чтожъ мне его смотреть. Онъ пожилъ, по милости вашей, въ покое. А вамъ скучать нечего. Поезжайте вы съ Богомъ.

— Да я и не скучаю.

После обеда Левинъ попробовалъ взяться за свою работу, но[1229] не могъ. Ему было жутко. Смерть, смерть, смерть одно представлялось ему. Женись, не женись я на Кити — умру. Сделай, не сделай я начатое дело — умру... И онъ сталъ ходить по комнатамъ.

— Да нечего скучать, — говорила Агафья Михайловна, усевшаяся съ чулкомъ на дороге. — [1230]Ну что вы сидите дома.

— Дело делаю, Агафья Михайловна, — сказалъ онъ, подсаживаясь къ ней.

— Ну какое ваше дело. Мало вы разве и такъ мужиковъ наградили, и то, говорятъ, вашъ баринъ отъ Царя за то милость получитъ.[1231] И чудно: что вамъ о мужи[кахъ] заботиться.

— Я вовсе не для мужиковъ делаю, а для себя.

— Какую же вы себе радость нашли?

— Вы послушайте, Агафья Михайловна. Ведь вы поймете, что если мы хоть съ вами живали хорошо, то это отъ того, что вы мне чай делаете, чулки штопаете, а я вамъ даю комнату и на табакъ, намъ обоимъ выгодно. Ну а съ мужиками, если я найму работниковъ? Ихъ выгода меньше сработать, отдохнуть, а моя — чтобы они больше сделали.

— Да ужъ вы какъ ни делайте, онъ коли лентяй, такъ черезъ пень колоду и будетъ валить.

— Ну вотъ я и хочу такъ устроить, чтобы ему была выгода работать хорошо.

— Если совесть есть, будетъ, a нетъ — ничего не сделаетъ. Вотъ хоть бы Пименъ....

— Нетъ, вы слушайте, я вамъ растолкую. Если заставить васъ пахать, а Пимена чулки штопать, ведь не хорошо будетъ, — пропадетъ время, — надо, чтобы каждый делалъ съ охотой.

— Да,[1232] это известно, что кто къ чему охоту имеетъ, то и делать надо.

— Нетъ, Агафья Михайловна, это Фурьеризмъ, — сказалъ, онъ улыбаясь. — Этаго нельзя устроить. Это хотели устроить, но наделали глупости. А надо только сделать такъ, чтобы расчетъ былъ каждому хорошо работать.

не послышался колокольчикъ и стукъ колесъ.

— Ну вотъ вамъ и гости прiехали, не скучно будетъ, — сказала Агафья Михайловна, вставая и направляясь къ двери, но Левинъ перегналъ ее. Никогда, какъ нынче, онъ не былъ радъ гостю, какому бы то ни было, хоть Становому.

Примечания

1142. Зачеркнуто:

1143. Зач.: къ обеду. Общество было почти все знакомое, но Вронскаго не было.

1144. [слишком нарядно одетая]

Зачеркнуто: какъ сердце ея перестало стучать и какъ захватило

1146. Зач.: — улыбаясь сказала Анна.

1147. Зачеркнуто: Куста

1148. [семь чудес.]

Зачеркнуто: ленивой

1150. Зач.:

1151. Зач.: и вместе съ темъ

1152. но высоко и прочно не по мужу, а по тому признанному ухаживателю,

1153. Зач.: Вместе съ темъ при этомъ эти женщины имели хотя и не женственную, но женскую возбуждающую прелесть, которая не ослабевала бы въ глазахъ ихъ поклонниковъ.

Зач.: глупой и грубой

1155. Зач.: <свою> незначительность своего поклонника

1156. Зач.: Лизой Меркаловой

1157. добродушно, весело расхохоталась.

— Надо у нихъ спросить.

1158. Зачеркнуто:

1159. Зач.: Лизы

1160. Зач.:

1161. Зач.: какъ и всегда,

1162. отъ того, что онъ не переставая виделъ эти 5 летъ своей службы въ Петербурге.

1163. Против этих слов на полях написано: Туалеты заметилъ Мишка. Улыбнулась. Корнаковъ. Бранитъ вслухъ хозяевъ. Споритъ съ высочествомъ

Зачеркнуто: Г-жа Роландаки особенно прiятно

1165. Зач.:

1166. Зач.: Анна знала ее, но теперь она и не находила въ ней ничего особеннаго.

1167. привычнымъ

1168. Зач.: сообразила свой туалетъ и осталась имъ довольна. Она тоже

Зачеркнуто: и отношенiя этихъ мущинъ къ дамамъ и характеръ

1170. [прошлому,]

1171. [помехой веселью]

Зачеркнуто: — Брудершафтъ пьется такъ, — говорилъ Вронскiй, стараясь закинуть руку за руку Ф[енгофъ?].

— Я знаю, какъ пьется брудершафтъ и не хочу пить съ вами. Потому что нынче не хочу.

После обеда дамы первыя закурили папиросы.

Зач.: въ галлерею,

1174. Зач.:

1175. Зач.: — Чортъ знаетъ, какъ онъ уменъ.

1176. — Вотъ что, пойдемте посмотримъ оранжереи

1177. Зач.: пошли къ оранжереи и тутъ

Зач.: вернулась съ половины дороги, какъ

1179. Зач.:

1180. Зач.: и села на одно изъ техъ пружинныхъ стульевъ, которые, какъ мячикъ, прыгаютъ подъ нами.

1181. <какъ шутить этимъ? Не понимаю> я решительно не понимаю ее.

1182. Зач.: <и любуясь на нее> чувствуя, какъ

Зач.: — Я не знаю, но боюсь чего то нынче.

1184. Зач.:

1185. Зачеркнуто: Натура Вронскаго была одна изъ техъ сильныхъ натуръ, которыя никогда, ни въ какихъ случаяхъ не изменятъ тому, что они по своему воззренiю на мiръ, воспитанному и врожденному, считаютъ своимъ долгомъ. Но Вронской разделялъ и слабость этихъ характеровъ, у которыхъ определенъ только весьма узкiй кругъ условiй, въ которыхъ прилагается это сознанiе долга.

Для Вронскаго не могло быть никакого сомненiя о томъ, какъ онъ долженъ былъ поступить относительно оскорбленнаго мужа. Это было определено въ статьяхъ его кодекса долга, вместе съ темъ правилами учтивости къ женщине, <ко всему слабому> и къ низшимъ и <независимости къ старшимъ,> высшей святости карточнаго долга <передъ долгомъ портнаго> и словъ, непрощаемости умышленнаго оскорбленiя и т. п. Но многiя условiя были вовсе неопределены въ этомъ кодексе, и относительно этихъ неопределенныхъ условiй онъ ничего не зналъ и, когда сталкивался съ ними, былъ въ состоянiи совершеннаго неведенiя, что хорошо и что дурно. Такимъ неопределеннымъ условiемъ было теперь самое отношенiе къ Анне. Вчера еще, подъ влiянiемъ перваго впечатленiя известiя о ея беременности, онъ, подъ влiянiемъ чувства, просилъ ее бросить мужа и соединиться съ нимъ. Но подъ влiянiемъ ея резкаго отказа онъ <вчера же ночью после скачекъ, проснувшись и обдумывая свое отношенiе къ ней> нынче же утромъ усумнился въ справедливости своего прежняго желанiя, и это сомненiе вспомнилось ему. «Она не хочетъ этаго. Мужъ не знаетъ или не хочетъ знать. Зачемъ же мне требовать этаго и навсегда связывать свою жизнь». Отъ этаго происходило то, что, когда онъ думалъ о своихъ отношенiяхъ къ мужу, онъ чувствовалъ себя твердымъ и сильнымъ. Когда же онъ думалъ о своихъ будущихъ отношенiяхъ къ ней, онъ чувствовалъ себя нерешительнымъ, хотя онъ въ эту минуту искренно высказывалъ свою радость о разрыве ея съ мужемъ.

къ ней у него была нерешительность; она чувствовала, что у него была о ней та мысль, которая пришла ему утромъ и которую онъ не можетъ ей высказать.

— Ты видишь, что это за человекъ, — сказала она, протягивая руку къ письму и сверкнувъ на него оскорбленнымъ взглядомъ.

— Прости меня, но я радуюсь этому, — сказалъ Вронскiй, опять улыбаясь. — Ради Бога, дай мне договорить, — прибавилъ онъ, умоляя ее взглядомъ дать ему время объяснить свои слова. — Я радуюсь потому, что это не можетъ, никакъ не можетъ оставаться такъ, какъ онъ предполагаетъ.

— Почему же не можетъ? — какъ бы испытывая, проговорила Анна, сдерживая дыханье.

1186. для которой я отдалъ жизнь и не беру и не возьму ее назадъ,

1187. Зач.: съ такимъ искреннимъ, сильнымъ жестомъ, что Анна, какъ бы отдохнувъ отъ страха ожиданiя, успокоительно вздохнула, и она улыбнулась.

Зач.: что я буду съ нимъ въ одномъ доме? Онъ не существуетъ для меня.

1189. Зачеркнуто:

1190. Зач.: чтобы жить въ доме мужа.... и, обманывая его, тайно видеться съ любовникомъ... Не знать его жизни, не принимать въ ней участiя, а пользоваться минутами свиданья, какъ эти женщины.

— Анна, что я сделалъ? За что ты меня наказываешь? Этаго не должно быть....

— Не должно быть, — продолжала она, не глядя на него, — такъ что же будетъ? Быть выгнанной изъ дома мужа и быть признанной любовницей. Тутъ ничего нетъ унизи... — Она зарыдала и встала, чтобы уйти куда нибудь...

— Анна, ради Бога. — Что же, что же делать! — вскрикнулъ онъ, вскакивая, отчаяннымъ жестомъ закрывая лицо руками.

Она остановилась, подошла къ нему и отвела его руки.

— Мне жалко тебя. Ты не виноватъ, но мне больно. Я такъ измучилась эти дни. И эта мысль вернуться къ нему во вторникъ!

— Зачемъ? <этаго не будетъ. Завтра все, все решится>. Зачемъ? надо уехать нынче. Сейчасъ. Да, — говорилъ онъ.

— Нетъ, нетъ, я спокойна. Нынче, сейчасъ ничего не решится и не можетъ решиться ничего. Во вторникъ я поеду и напишу тебе. Не противоречь. Это решено, и это будетъ.

— Но разводъ возможенъ?

— Это после, но теперь...

Изъ столовой слышались слова подходившихъ гостей. Анна остановилась.

— Я еду во вторникъ и напишу тебе и не переменю своего решенiя.

1191. Зач.: Но это слово переполнило

1192. Я сама переговорю съ нимъ, потребую развода и завтра скажу тебе. Завтра, какъ обыкновенно.

1193. Зач.: какъ светлая точка,

Зач.: сделалъ одно, чего онъ такъ давно такъ желалъ, онъ

1195. [делать чистку,]

1196. строгъ и

1197. Зач.: Даже и после этаго Вронскiй бывалъ еще долго строгъ и мало разговорчивъ.

Зач.: лицомъ.

1199. Зач.: <сиделъ въ своей чухонской избе подле стола> вышелъ изъ своей квартиры, оставивъ на столе два письма — одно брату, другое матери и одно въ канцелярiю, чтобы ему прислали прошенiе объ отпуске, и подъ столомъ целую кучу надорванныхъ записокъ и счетовъ. Въ кармане же у него были отобранныя записки Анны и вновь написанное ей письмо, просящее о свиданiи нынче, которое онъ намеревался послать изъ <артели> конюшень.

1200. Зачеркнуто: когда ему прибежали сказать, что его спрашиваетъ, князь Васильковъ.

1201. Но <правда> въ последнее время отношенiя къ Анне ставили такiя вопросы, о которыхъ ничего не было сказано въ этомъ кодексе но Вронскiй <чувствовалъ это, и это тревожило его> задумывался надъ этими вопросами. Отношенiя къ мужу были для него совершенно ясны и просты.

1202. Зач.: кажущихся частью

Зач.: частью высокихъ, но одинаково

1204. Зачеркнуто:

1205. Зач.: решительно не зналъ какъ должно, что будетъ хорошо и что будетъ дурно. Но, не зная этаго, онъ и не думалъ объ этомъ.

1206. ни минуты не колеблясь,

1207. Зачеркнуто: и брата

Зач.: хотя не половина, но третья часть доходовъ съ отцовскаго именья.

1209. Зач.:

1210. Зач.: <несовсемъ благополучно> блестяще. <Солдатъ полка былъ> Полкъ произвелъ блестящую атаку въ виду Государя. Солдатъ

1211. Кроме того, въ этотъ самый день пришелся праздникъ полка. Всю ночь весь полкъ: солдаты и офицеры гуляли вокругъ громадныхъ костровъ съ смоляными бочками, стоившихъ сотни рублей. Все пили и

1212. Зач.: и смеха

Зачеркнуто: — Плясовую! въ мага[зине]

1214. Зачеркнуто:

1215. [Пожалуйста.]

1216. Зачеркнуто: Что будетъ, то б[удетъ]

1218. На этом слове обрывается рукопись.

1219. Зачеркнуто:

1220. Зач.: волненiе ея сообщилось ему.

1221. Лакей принесъ на козлахъ чай. Анна сердито остановилась. — Благодарствуйте, очень хорошо, — говорила она.

1222. На полях приписано: Иначе мы не поднимемъ общаго богатства края, общаго блага.

Зач.: въ голову

1224. Зачеркнуто:

1225. Зач.: <презрительно> устало улыбался глазами, но Левинъ чувствовалъ, что, несмотря на отвратительныя свои меры поронья крестьянъ черезъ старшину, желчный помещикъ не неправъ и очень не глупый, даже умный человекъ, несмотря на свой истертый сюртукъ.

1226. Передъ вечеромъ Левинъ вышелъ взглянуть на привезенные изъ города балки на постройку. Былъ 4-й часъ, но

1227. Зач.: Было 4 часа, но, казалось, смеркалось. Такъ густо нависалъ туманъ, переходившiй въ капли дождя.

Зачеркнуто: и даже два раза повторяла это, видимо настоявъ у писца, чтобы онъ поместилъ эту фразу, она писала

1229. Зач.: одно особенно преследовало его. Когда онъ увидалъ обмываемое женщинами раздетое вонючее тело старика, онъ перекрестился: «что это такое я сделалъ? Зачемъ, зачемъ меня звалъ этотъ старикъ? Где онъ?

Что сделалось съ Помчишкой? Чего я испугался? Если бы я зналъ, что надо подумать, когда я вижу мертваго человека. А я не знаю, совсемъ не знаю». Онъ не могъ заниматься нынче

1230. Зач.: Ехали бы в Москву.

Зач.: А я говорю: себе место готовитъ. Что вамъ

1232. Зачеркнуто:

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
13 14 15 16 17 18 19 20

Разделы сайта: