Варианты к "Анне Карениной".
Страница 12

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
13 14 15 16 17 18 19 20

№ 93 (рук. № 71).

Следующая по порядку глава.

Въ конце Сентября была начата постройка двора на отданной артели земле, и было продано масло отъ коровъ и разделенъ барышъ. Дело шло. Левинъ ждалъ только поставки пшеницы, чтобы получить деньги и ехать за границу. Уже съ неделю лили дожди, не давая убрать оставшiеся въ поле хлеба и картофель. Мокрая скотина съ ревомъ толпилась на выгонахъ; въ поле на жнивахъ была топь. Дороги были изрыты полными водой колевинами. Осина ужъ[1233] оголилась; береза устилала вокругъ себя круги желтаго мелкаго листа. Еще сочный и мясистый листъ клена и липы валился густыми слоями на землю. Соломенныя крыши и стены построекъ чернели и прели подъ непрестанной мокротой, бабы подъ кафтанами на головахъ бегали отъискивать телятъ. Мужики бросали пахать и брались за постройки или домашнiя работы.

съ дворникомъ, не пускавшимъ мужиковъ провозить лесъ по дороге. Дворникъ былъ и правъ и не правъ, потому что дорога была на плане, но по дороге нельзя было ехать, а въ объездъ захватывали поле дворника. Но дело въ томъ, что вышла непрiятность, на которую нельзя жаловаться. Левинъ въ непрiятномъ расположенiи духа вернулся домой и хотелъ обедать; но ему сказали, что старикъ, дядька его брата, жившiй съ многими другими старухами и стариками на пенсiи у Левина, умираетъ и присылалъ за Левинымъ. Левинъ давно не заходилъ къ нему. Ему было подъ 80 летъ, и онъ былъ еще очень свежъ умомъ, но старческая немощь делала его нечистоплотнымъ, и потому онъ самъ избегалъ ходить къ Левину, и Левинъ по той же причине не заходилъ къ нему.

— Что, онъ плохъ? — спросилъ Левинъ, знавшiй, что онъ съ неделю былъ боленъ.

— Соборовали. Катерина говорила — наврядъ до вечера доживетъ. Все васъ звалъ.

Левинъ, не входя въ домъ, отдалъ лошадь и пошелъ пешкомъ къ старику. Былъ 4-й часъ, но уже смеркалось, такъ густо нависли тучи, непереставая поливая то мелкимъ, то вдругъ крупнымъ дождемъ, который сильный ветеръ не переставая гналъ въ одну сторону.

— Что ты? — спросилъ Левинъ охотника, съ которымъ онъ столкнулся за угломъ дома.

— Собаку ищу. Взбесилась,[1234] — грубо отвечалъ охотникъ.

Левинъ понялъ, что онъ былъ пьянъ.

[1235]— Какая собака?

— Я говорю Помчишка, — отвечалъ Семенъ, всегда делавшiйся грубымъ, когда онъ бывалъ пьянъ. — Ушла, подлая, не дается. Должно, стечка. Застрелить надо.

— Не стреляй безъ меня. Я посмотрю, — сказалъ Левинъ и, осклизаясь, по грязи пошелъ къ большому дому, въ которомъ жилъ старикъ.

<Тяжелый запахъ охватилъ Левина въ темныхъ, грязныхъ сеняхъ. Дверь къ старику была отворена. Две женщины были тамъ, и Катерина съ засученными рукавами и ведромъ съ водой передъ нимъ вошла въ комнату.

— Да ты говори, — сказала одна женщина, — заколенеетъ, тогда не оденешь.

— Кончился, Константинъ Дмитричъ, — сказала Катерина, заметивъ Левина. — Не прибрали еще.

Но Левинъ все таки заглянулъ въ комнату. Конторщикъ, исполнявшiй должность прикащика, запыхавшись, прошелъ въ сени и въ комнату убрать вещи покойника. Левинъ стоялъ дожидаясь, самъ не зная чего. Онъ испытывалъ то чувство недоуменiя, которое онъ всегда испытывалъ при близости къ смерти. Онъ чувствовалъ, что совершилось что то торжественное и что необходимо сделать что нибудь соответствующее, но онъ не зналъ что. Онъ перекрестился, когда ему сказали, что кончился. И ему совестно было уйти; казалось, что еще что то надо сделать, но онъ не зналъ что. Конторщикъ вышелъ въ сени и объявилъ, что онъ переписалъ вещи и запечаталъ, что шубы давно нетъ. Потомъ вышла старуха, ходившая за нимъ, и разсказывала, какъ онъ тихо умиралъ, только все обиралъ на себе, и тутъ реже, реже дыхать сталъ и кончился. Такъ дай Богъ всякому. Катерина съ женщинами вышли изъ горницы. Левинъ понялъ, что старикъ прибранъ, и вошелъ къ нему опять.> Постоявъ несколько секундъ въ раздумьи, что сделать, и не сделавъ ничего, только поглядевъ на этотъ лысый выпуклый лобъ, на глубоко ушедшiе глаза, Левинъ вздохнулъ и вышелъ, унося съ собой впечатленiе лба изъ подъ повязки и прямо положенныхъ, несколько вывернутыхъ ступней въ новыхъ сапогахъ, на которые онъ и не смотрелъ, ему казалось, и чувство недоуменiя и совершеннаго непониманiя того, что онъ виделъ. Онъ шелъ опустивъ голову, и вдругъ что то белое показалось ему направо отъ него. Онъ взглянулъ — это была Помчишка, которую охотникъ искалъ и считалъ бешенною. Она лежала на навозной куче у конюшни, положивъ свою белую съ проточиною голову на лапы, и смотрела на Левина, какъ ему показалось.

№ 94 (рук. № 71).

после обеда селъ за свою работу, она, подъ предлогомъ скуки, съ чулкомъ уселась тутъ же. И, действительно, работа не пошла, и между ними завязался разговоръ о томъ, что занимало ихъ обоихъ, о смерти старика.

— Что жъ, вы видели его? — спросилъ Левинъ.

— Я утромъ ходила безъ васъ. Все обиралъ на себе. Я тутъ и сказала послать за попомъ. Только успели особоровать.

— Что такое — обирался? — спросилъ Левинъ.

— А вотъ такъ вотъ. — И Агафья Михайловна обдергивала и ощупывала на себе складки ситцеваго платья. — Какъ начнетъ себя обирать, значитъ, конецъ близко.

— А чтожъ, онъ все въ памяти былъ?

— Только крестился. Слава Богу, хорошо умиралъ. Такъ дай Богъ всякому — причастили, особоровали.

— А вотъ какъ я умру, да столько летъ не говелъ, — сказалъ Левинъ.

— Что говорить пустое.

— Нетъ, какъ же вы про меня думаете?[1236]

— Вы добра много делаете, — недовольно и притворно отвечала Агафья Михайловна. — Вы книгами отчитаете свои грехи.

Агафья Михайловна была того мненiя, что господа вообще могутъ себе позволять многiя вольности — не есть постнаго и даже не говеть, что они книгами отчитываютъ свои грехи.

— Экая погода, погода, — сказала она, прислушиваясь къ завывающему въ трубе ветру. Что собака воетъ.[1237]

— Ну, а что, вы помните, какъ маменька умирала? — спросилъ Левинъ.

— Какъ не помнить. Хорошо умирала. Всехъ васъ позвала, благословила. Сергей Дмитричъ тогда ужъ большой мальчикъ былъ, онъ ее, чай, помнитъ. Потомъ васъ кормилица принесла. Она поцеловала. Потомъ легла такъ, взяла вашего папашу за руку и говоритъ: «читайте отходную». И сама все слова выговаривала. Охъ, кабы намъ туда же за ней попасть въ то же место, где она теперь, хорошо бы.

— А вы не боитесь смерти, Агафья Михайловна?

— Греховъ много, какъ же не бояться.

Левинъ всталъ и сталъ ходить по комнате.

№ 95 (рук. № 39).

Беда одна не ходитъ. Въ это же время въ высшихъ сферахъ произошла одна изъ обычныхъ перiодическихъ перетасовокъ, и Алексей Александровичъ былъ обойденъ въ назначенiи на то высшее место, на которое онъ расчитывалъ. Сошлось ли это съ его семейнымъ несчастiемъ, или семейное несчастiе имело влiянiе на эту slight,[1238] но Алексей Александровичъ соединилъ вместе оба несчастiя. Онъ выражалъ свое оскорбленiе, подалъ въ отпускъ и уехалъ въ Москву. Онъ не могъ более оставаться въ одномъ доме съ нею и решилъ самъ съ собою, что онъ не возвратится иначе въ Петербургъ, какъ уже[1239] начавъ дело о разводе и огласивъ всю исторiю, и поселится отдельно.

что онъ если не имелъ ненависти и отвращенiя къ сыну, такiя же, какъ онъ имелъ къ ней, то онъ сталъ къ нему совершенно равнодушенъ, какъ будто онъ никогда не былъ его сыномъ и онъ никогда не любилъ его.

№ 96 (рук. № 40).

4-я часть.

II гл. 2-й части.

<Алексей Александровичъ устроилъ себе въ министерстве дело ревизiи по губернiямъ и уехалъ, расчитывая вернуться въ Петербургъ ужъ после родовъ Анны Аркадьевны. Онъ называлъ ее самъ для себя ужъ не женою, а Анной Аркадьевной. Онъ, какъ будто слышавъ ея последнiй разговоръ съ Гагинымъ, самъ съ собою решилъ, что до родовъ не нужно предпринимать ничего. Но онъ, хотя и внешне спокойный, тихiй и кроткiй, твердо решилъ самъ съ собою, что оставаться въ этомъ положенiи онъ не можетъ и что необходимо[1240] разорвать эти отношенiя. Онъ говорилъ себе, что одно, что занимаетъ и мучаетъ его въ этомъ деле, былъ его сынъ. Необходимо надо было разорвать сношенiя и взять сына. Только сынъ, только позоръ, долженствующiй лечь на сына, ему казалось, только одинъ этотъ сынъ и его будущее мучало Алексея Александровича.>

будетъ исполнено, до техъ поръ, пока решившiй человекъ не перейдетъ отъ отвлеченно взятаго решенiя къ практическому его исполненiю, до техъ поръ, пока онъ не убедится, что мелочность самаго дела, пошлость, смешная и оскорбительная сторона его, безчисленность ничтожныхъ препятствiй не въ состоянiи поколебать это решенiе. И потому Алексей Александровичъ торопился приступить къ исполненiю самаго дела. <Прежде всего онъ обратился къ Евангелiю и, прочтя гл... ст... «Скажи одинъ разъ...», онъ сказалъ себе: «Это я сделалъ, теперь обраща[юсь] къ церкви».[1241] Онъ написалъ передъ отъездомъ, чувствуя себя не въ силахъ изустно говорить спокойно, два письма, одно Гагину, другое Анне Аркадьевне следующаго, одинакового содержанiя:

«Вы оскорбляете меня и делаете мне и моему сыну величайшее зло. Руководствуясь Евангельскимъ поученiемъ, я, прежде чемъ обратиться къ суду, обращаюсь къ вамъ и прошу васъ прекратить посещенiя въ моемъ доме. Я не делаю никакихъ утрозъ. Я[1242] только говорю, что если вы послушаете меня, Богъ наградитъ васъ; если вы преступите мою просьбу и законъ,[1243] я, по Евангелiю, предамъ судъ надъ вами Церкви.

А. Каренинъ».

Въ этотъ же день Алексей Александровичъ встретилъ Гагина на своемъ крыльце.

Получивъ это подтвержденiе того, что предостереженiе его оставлено безъ вниманiя, Алексей Александровичъ обратился къ Церкви. Въ Евангелiи Марка сказано, что если мужъ разведется съ женой не по прелюбодеянiю и женится на другой, то онъ прелюбодействуетъ. Стало быть, разводъ допущенъ. Жениться онъ самъ не хотелъ, но ему нуженъ былъ разводъ для своего достоинства и для сына. Но чтобы знать, какъ сделать это, Алексей Александровдчъ виделъ необходимость обратиться къ законамъ. Онъ взялъ Сводъ законовъ, прочелъ все, относящееся до этого, и изучилъ процесы развода. Какъ ни возмущали его чистоту ужасныя, унизительныя подробности, онъ решилъ пройти черезъ все это. Одно послабленiе, которое онъ позволилъ себе, состояло въ томъ, что онъ решилъ обратиться не къ Петербургскому, а къ Московскому адвокату, тамъ, где ея не было и где его мало знали.[1244] Алексей Александровичъ остановился у Дюссо. На другой день своего прiезда, [1245] съ темъ, чтобы не встретить никого знакомаго, Алексей Александровичъ поехалъ къ адвокату, известному ему по слухамъ, какъ спецiалиста разводныхъ делъ.

>

№ 97 (рук. № 40).

<Какъ ни страшны были эти подробности, Алексей Александровичъ зналъ, что надо было пройти черезъ нихъ. На одну помощь еще онъ надеялся: это былъ советъ духовника его, священника, высоко уважаемаго въ одномъ изъ московскихъ приходовъ. Все, что сказалъ ему духовникъ, не успокоило его. Смыслъ речей духовника былъ тотъ, что религiя можетъ указать то, что долженъ человекъ делать для себя, для своей души, но не можетъ сказать, что онъ долженъ делать въ отношенiи другихъ. Смыслъ советовъ духовника былъ тотъ, что надо нести крестъ. Но какъ нести его, было неизвестно. И Алексей Александровичъ, всегда спокойный, решительный, находился въ самомъ тяжеломъ для себя состоянiи нерешительности. Подробности, высказанныя адвокатомъ, ужаснули его. Советы духовника не дали никакого решенiя.>

№ 98 (рук. № 41).

III.

<Алексей Александровичъ былъ въ такомъ уныломъ и убитомъ расположенiи духа, такъ ему необходимо было [быть] одному съ самимъ собою, что предстоящiй обедъ у Алабина былъ ему въ высшей степени непрiятенъ. Чтобы избавиться отъ этаго обеда, онъ решилъ поехать утромъ и извиниться подъ какимъ нибудь предлогомъ. Онъ отпустилъ извощика.> Алексей Александровичъ пошелъ пешкомъ. Алабины жили далеко у Пресни. Погода была прекрасная, и не прерывающiйся рядъ извощиковъ съ седоками и господъ и дамъ въ своихъ, особенно купеческихъ въ щегольскихъ экипажахъ, весело гремели по Поварской. Видъ всякой нарядной молодой женщины и особенно мущины — мужа или знакомаго — больно поражалъ его. Въ одной последней моды съ иголочки новой 4-местной коляске на паре кровныхъ вороныхъ проехалъ толстый красный мужъ въ бобрахъ, разнарядная въ соболяхъ и бархате красавица барыня. На переднемъ месте сиделъ офицеръ и мальчикъ.[1246] «О несчастные, — подумалъ Алексей Александровичъ, — какъ они не видятъ, не понимаютъ этаго. Все одно и все одинъ конецъ». Повернувъ въ пустынный переулокъ, Алексей Александровичъ скоро нашелъ квартиру на дворе, занимаемую Алабинымъ. Видъ одного звонка и грязной не плотной, давно некрашенной двери ужъ говорилъ о несогласiи общаго вида свежести здоровья и элегантности хозяина съ своимъ помещенiемъ. Онъ позвонилъ. Лакей во фраке вышелъ отворить ему, и входъ съ ковровымъ старымъ половикомъ и бедная чистота передней — все подтверждало одно, что зналъ Алексей Александровичъ: беззаботность, мотовство мужа и[1247] рабочая, напряженная жизнь матери. Лакей узналъ Алексея Александровича и просилъ взойти.

— Дарья Александровна дома, пожалуйте. Васъ къ столу ждали....[1248]

Алексей Александровичъ вошелъ и остановился въ гостиной. Въ зеркало ему видно было, какъ въ соседней комнате Дарья Александровна сидела за столомъ и шила, слушая сына, читающего что то. <Алексей Александровичъ прислушался.> Сынъ былъ маленькiй Степанъ Аркадьичъ. Его красивое лицо, умные веселые глаза и развязность движенiй. Онъ сиделъ за книгой, напряженно сдвинувъ брови, и маленькой правой ручкой всовывалъ на ниточке оторвавшуюся пуговицу себе подъ рубашку за курточку и пожимался отъ холода пуговицы и опять вынималъ и все читалъ: «amatur»....

Алексей Александровичъ кашлянулъ. Дарья Александровна встала, вынула пуговицу изъ нежной ручки, спрятала въ карманъ и, показавъ ему до куда, вышла въ гостиную. Лицо ея было строго и печально. Увидавъ Алексея Александровича, она хотела изменить выраженiе своего лица, но очевидно не могла. Улыбка открыла ея ужъ не целыя зубы, но строгость и печаль еще яснее виднелись на ея лице.[1249]

[1250]— Ахъ, Алексей Александровичъ, какъ я рада, что вы прiехали.

— Я боюсь, что помешалъ вамъ; но простите меня, я заехалъ извиниться, что не могу обедать, потому что....

«Можно ли было такъ перемениться! Какъ могло изъ этой круглой маленькой кокетливой головки, съ выраженiемъ розы, сделаться это усталое, измученное жизнью, съ редеющими волосами, ввалившимися щеками бледно желтое лицо, — думалъ онъ. — И откуда взялся этотъ тихiй[1251] страдальческiй светъ, говорящiй о неустанномъ терпенiи, который заменилъ общее безразличное выраженiе девической веселости и жизнерадостности? Одно осталось — улыбка. Только тогда улыбка это былъ светъ солнца, теперь таже улыбка былъ светъ месяца». Она смотрела и, несмотря на то что она недовольна была темъ, что ее оторвали отъ необходимаго занятiя повторенiя латинскихъ глаголовъ съ сыномъ, она увидала на лице Алексея Александровича черту страданiя, и вдругъ ея досада прошла и заменилась состраданiемъ.

— Нетъ, не отказывайтесь, пожалуйста. Но я всетаки очень рада, что вы прiехали, мы успеемъ поговорить. — Она вскочила. — Сiю минуту. Въ соседней комнате поднялся шумъ детей. Она вышла и привела девочку и мальчика.

Девочка вошла[1252] и покрасневъ присела. Мать съ гордостью смотрела.

— Это моя старшая. Ну, будетъ, къ Мисъ Теборъ, а ты кончи урокъ и тоже поди, намъ не мешайте, затвори дверь.

— Ужъ вашъ тоже его летъ долженъ быть.

— Да, ему 7 летъ. Какiе милые и какъ мальчикъ похожъ на Степана.

— Да, очень похожъ, — сказала мать радостно и грустно.

— Такъ я васъ хотелъ просить отпустить меня, а теперь посидимте. Я увижу васъ, детей, все, что мне нужно.

— Алексей Александровичъ, я вчера спросила васъ про Анну; вы мне не ответили.

Алексей Александровичъ самъ не ожидалъ того, чтобы упоминанiе о его жене произвело бы на него такое действiе. Видъ ли этой женщины, такой матери, несмотря на распущенность мужа, видъ ли этой хорошей семьи и сравненiе съ своей судьбой, только онъ побледнелъ и губы его затряслись. Онъ ответилъ на тотъ вопросъ, который делали ему ея глаза.

— Она здорова. Но какъ я любуюсь вами, Дарья Александровна. Какъ вы счастливы.

— Я?!

— Да, вы. Женщины счастливы, если они хорошiе.

— Отчего же мущины не тоже?

— Отчего? Да, я радъ, что засталъ васъ одну. Можетъ быть, некстати, но мне хочется разсказать вамъ одну исторiю и послушать ваше мненiе объ этой исторiи.

— Я слушаю.

И лицо ея выразило готовность понять всякое горе, какое бы ни было оно, и попытаться помочь ему.

— Такъ вотъ какая исторiя. Былъ человекъ летъ за 30. Онъ былъ хорошiй человекъ, по крайней мере всей душой желавшiй быть хорошимъ: онъ влюбился въ 18 летнюю девушку, не красавица, но прелестное, доброе, честное, энергическое существо. Онъ боялся, что его не полюбятъ. Темъ более, что бракъ былъ выгоденъ для девушки по общественному положенiю. Онъ боялся бы съ другой девушкой, чтобы выгода положенiя не faussait son jugement;[1253] но она была хорошая, энергическая натура. Онъ ей сказалъ, что любитъ и проситъ сказать, нетъ ли у нее другой привязанности, чувствуетъ ли она возможность быть ему женой. Она сказала «да» передъ нимъ, передъ людьми и передъ Богомъ и сказала правду.[1254]

Они женились, и она была счастлива, или себе говорила, что она счастлива, или себя уверяла или другихъ только уверяла въ этомъ, но —

— Нетъ, она была счастлива, вполне счастлива, — перебила Дарья Александровна, вспоминая ея прiездъ.

— Ну, хорошо, и они были счастливы. Богъ далъ имъ сына; но потомъ,[1255] черезъ 5 летъ, мужъ узналъ, что она изменила ему.

— Нетъ, нетъ, не можетъ быть. Нетъ, ради Бога...

— Да, узналъ, что она изменила...

— Но какъ? Алексей Александровичъ, простите меня, — она взяла его за локоть. — Это не можетъ быть. Почемъ вы знаете, почемъ онъ узналъ?

— Ахъ, это разсказать нельзя. Нельзя разсказать то, что чувствуетъ мужъ, когда у него сомненiя, когда кажется, что лучше все знать, чемъ сомневаться, и когда потомъ увидишь, что все таки лучше сомневаться.

— Нетъ, я знаю, знаю все это. Но какже могъ онъ узнать?

— Она сама сказала ему — сказала, что она не любитъ его, что все прежнее, все 6 летъ и сынъ, что все это была шутка, ошибка, что она хочетъ жить сначала.

— Нетъ, Алексей Александровичъ, я не верю.

— И я не верю, и я не верю минутами, — онъ рыднулъ. — Только то, что онъ не веритъ, всегда даетъ ему силу жить. Но она сказала все это, и все подозренiя осветились светомъ несомненности, все стало ясно. Все прошедшее, казавшееся счастьемъ, стало ужасно. Сынъ сталъ отвратителенъ.

— Этаго я не понимаю.

— Теперь скажите, что делать мужу. Не для себя, не для своего счастья. Своего счастья уже нетъ. (Алексей Александровичъ говорилъ, а самъ удивлялся, какъ для него самаго уяснялось въ первый разъ его положенiе), но что ему делать для нее, для сына, для того чтобы поступить справедливо.

— Что делать? Что делать? — Она открыла ротъ въ болезненную улыбку, и слезы выступили у ней на глаза. Она знала, что делать — то, что она делала — нести крестъ. Она и сказала: «нести», но остановилась.

— То то и ужасно въ этомъ роде горя, что нельзя, какъ во всякомъ другомъ, въ потере, смерти, нести крестъ, а тутъ нужно действовать. Нужно выдти изъ того унизительнаго положенiя, въ которое вы поставлены. Нельзя жить втроемъ.[1256]

— Я не понимаю этаго; но я думаю, что отъ такого увлеченiя однаго можно удержать, спасти. Знаю, не будетъ уже счастiя, но не будетъ погибели, но я по себе сужу, не удивляйтесь: если бы я разъ пала и меня не остановили бы, я бы погибла совсемъ, совсемъ — ея, ея спасти нужно.

— Вотъ этаго я никогда не думалъ, — сказалъ задумавшись Алексей Александровичъ. — Я не могу вдругъ понять некоторыхъ вещей, мне надо подумать. Да. Но мужъ не думалъ этаго. Онъ думалъ одно — что делать. Выходы известные. Дуэль, убить или быть убитымъ. Этаго онъ не могъ сделать, вопервыхъ, потому, что онъ Христiанинъ, вовторыхъ, потому, что это губило совсемъ ее, ея репутацiю и сына. Остается другое — увещанiе Христiанское. Мужъ сделалъ это, и ему посмеялись, остается последнее — разводъ. И на это онъ решился.

— Все, только не разводъ, — решительно вскрикнула Дарья Александровна.

— Отчего?

— Я не знаю отчего, но только это ужасно. Она будетъ ничьей женой, она погибнетъ.

— Но что же делать?

— Не знаю, но неужели это правда?

— Да, правда, и одно есть спасенье. Это смерть. Смерть.

— Нетъ, постойте. Я знаю, это ужасно, но у васъ есть цель. Вы не должны погубить ее. Постойте, я вамъ скажу другую исторiю. Девушка выходитъ замужъ. Мужъ обманываетъ ее. Жена въ злобе ревности хочетъ все бросить сама, но она опоминается и благодарна другу. Вы знаете, Анна спасла меня. И несетъ крестъ. И дети растутъ, мужъ возвращается въ семью и чувствуетъ свою неправду, не всегда, но чувствуетъ, делается чище, лучше, и крестъ становится легче и легче. Мужъ обязанъ спасти жену. Я простила и вы должны простить.

Алексей Александровичъ до сихъ поръ думалъ, что его мучаетъ, главное, сынъ, но тутъ онъ увидалъ, что въ глубине души у него было другое. Вдругъ вскипела въ немъ злоба, которой онъ и не зналъ за собой. Можетъ быть, видъ этой женщины и сравненiе съ ней своей жены произвели въ немъ эти чувства.

— Простить, я знаю, — сказалъ онъ, — но есть всему пределъ, и простить эту женщину, погубившую все мое прошедшее, мою веру, всего меня, простить я не могу. Одно, что я могу, съ усилiемъ, не мстить ей. Его я не ненавижу даже, я равнодушенъ къ нему. Онъ не злой, нo заблудшiй человекъ. Но спасти сына изъ грязи, отбросить ее отъ себя, забыть, зарыться въ труде — это одно желанiе. Это жажда неудержимая души.

Дарья Александровна закрыла лицо платкомъ и плакала, но онъ, добрый человекъ, не жалелъ ее. Только приличiя заставили его опомниться.

— Извините меня, я разстроилъ васъ своимъ горемъ, у каждаго своего довольно.

— Да это мое, мое горе. Я не могу, не умею сказать вамъ, что надо. Вы жалкiй, вы добрый человекъ, но вы не правы. Пожалуйста, оставайтесь у насъ. Я хочу васъ видеть, мы еще поговоримъ, пожалуйста. Мне хочется сказать вамъ, да я не умею.

Алексей Александровичъ остался обедать и до обеда провелъ два часа съ детьми, которые полюбили его.[1257]

IV.

Гости собрались все прежде хозяина. Степанъ Аркадьичъ опоздалъ на полчаса, но ничто не могло противустоять его bonne humeur,[1258] и всемъ показалось естественнымъ, что онъ опоздалъ, задержанный Прокуроромъ Синода, до котораго у него было дело. Онъ оживилъ и соединилъ всехъ гостей въ одну минуту. Разсказалъ кучу приключенiй, которыя съ нимъ были въ этотъ день, кучу анекдотовъ и последнихъ новостей о ссоре предводителей, о здоровье старухи Нарышкиной. Онъ всехъ виделъ, все зналъ. Кроме того, онъ успелъ распорядиться послать за дорогимъ виномъ (Онъ остался недоволенъ темъ, которое приготовила жена) и задержалъ обедъ. Обедали въ этотъ день у Алабиныхъ четверо гостей: ея сестра съ прелестными волосами и шеей, красавица Китти, или Катерина, та самая, которая, какъ онъ слышалъ, должна была когда-то вытти за[1259] Ордина и которая поэтому интересовала его, племянникъ Алабина, сосредоточенный, мудреный студентъ, окончившiй курсъ и[1260] черный молодой сельскiй житель Равиновъ, появлявшiйся иногда въ Петербургскомъ свете, известный ему своими хотя умными, но резкими сужденiями обо всемъ, и еще товарищъ Алабина, толстый гастрономъ и весельчакъ Туровцинъ. Дети не обедали за столомъ, и Долли, очевидно, была неспокойна и не въ своей тарелке.

оживился, тоже какъ всегда, передъ столомъ, уставленнымъ красивыми графинами 6-ти разнообразныхъ водокъ и десятка сыровъ съ серебряными лопаточками и безъ лопаточекъ, жестянокъ консервовъ, грыбковъ и крошечныхъ ломтиковъ французскаго хлеба съ parmez[аномъ] паутиной вместо мякиша[1261]

Съ полными ртами и мокрыми губами отъ пахучихъ водокъ, разговоръ оживился между мущинами у закуски.

— Неужели ты опять былъ на гимнастике? — сказалъ Степанъ Аркадьичъ съ полнымъ ртомъ, подсовывая красный сыръ шаромъ Алексею Александровичу и обращаясь къ Равскому и левой рукой ощупывая его стальную мышцу, какъ и красный сыръ, выставляющуюся подъ тонкимъ чернымъ сукномъ сюртука. Ровскiй напружилъ по привычке мышцу и улыбнулся, блеснувъ своими агатово черными глазами и белыми зубами.

— Не могу, я бы умеръ въ городе, если бъ не гимнастика. На искуственную жизнь нужны искуственные поправки. Въ деревне, когда я сделаю почти каждый день верстъ 30 верхомъ или пешкомъ, — говорилъ онъ, сторонясь съ мягкимъ поклономъ извиненiя передъ дамами, которыхъ хозяйка подводила къ закуске.

— Да, это Самсонъ, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, обращаясь къ Алексею Александровичу, который своими тихими, добрыми глазами смотрелъ любопытно на Ровскаго.

— Куда же вы ездите такъ далеко, — сказала красавица, ловя своей вилкой, которую она держала своими розовыми пальчиками, грибъ непокорный и встряхивая кружевами на рукаве. — Куда же вы такъ далеко ездите? — сказала она, въ полуоборота оглядываясь на него, такъ что завитокъ волосъ легъ ей по щеке, и улыбаясь.

Онъ тоже улыбнулся.

— Если бы спросить у Сухотина (это былъ новый Репетиловъ), куда онъ целый день ездитъ, онъ не могъ бы сразу ответить — нужно. Такъ мне кажется, что ему не нужно, а вамъ можетъ показаться, что мне не нужно.

«Онъ говоритъ хорошо, хоть и длинно немного, и онъ лучше, чемъ я прежде полагалъ, — подумалъ Алексей Александровичъ, глядя на него. — Верно тутъ есть между ними что-нибудь. Кто изъ нихъ будетъ несчастный?» подумалъ онъ, такъ какъ съ мыслью о браке для него необходимо соединялось понятiе о несчастьи однаго изъ супруговъ. Когда садились, все перекрестились, кроме студента, который, стараясь не быть замеченнымъ, метнулъ на всехъ глазами. Долли и Степанъ Аркадьичъ перекрестились чуть чуть, Алексей Александровичъ просто, Равскiй съ афектацiей. Все было хорошо за столомъ, но чувствовалось опытному въ свете, какъ Алексей Александровичъ, человеку, что въ обеде этомъ было усилiе. Еслибы не добродушная верва[1262] Степана Аркадьича, усилiе это было[бы] еще заметнее. Степанъ Аркадьичъ былъ такъ милъ, разговорчивъ, веселъ, натураленъ, хозяйка такъ мила и грацiозна, несмотря на то, что она делала надъ собой очевидное усилiе, что Алексей Александровичъ здесь, въ Москве, въ сфере незнакомыхъ ему людей и уверенный въ томъ, что никто не знаетъ про его отношенiе къ жене, на время забылся и увлекся общимъ разговоромъ, который переходилъ незаметно отъ однаго интереснаго разговора къ другому, привлекая всехъ къ участiю, даже и студента, котораго, если онъ молчалъ, Долли задирала и вводила въ разговоръ.[1263] Ровскiй особенно интересенъ былъ Алексею Александровичу. Онъ изменилъ о немъ прежнее мненiе, что онъ былъ несоответственно съ своими способностями гордый человекъ; теперь Алексей Александровичъ виделъ — отъ того ли, что онъ выказывалъ больше истиннаго ума и обширное образованiе, или отъ того, что онъ сбавилъ гордости, — все это отъ присутствiя красавицы, за которой онъ, очевидно, ухаживалъ, но онъ былъ очень и очень замечательный человекъ, и Алексей Александровичъ интересовался имъ. Но вдругъ разговоръ, переходившiй съ общественнаго, ученаго, музыкальнаго предмета на музыку и ея критик[овъ], онъ долго остановился, вдругъ разговоръ перешелъ въ конце обеда на последнюю французскую полемику между Dumas и E. Girardin и l'homme femme. Разговоръ при дамахъ велся такъ, какъ онъ ведется въ хорошемъ обществе, т. е. искусно обходя все слишком сырое, и разговоръ занялъ всехъ сильно, несмотря на то, что Долли, понявъ всю тяжесть этаго разговора для Алексея Александровича, хотела замять его. Студентъ и Ровскiй стали спорить. Ровскiй, очевидно, говорилъ для красавицы, такъ что, когда она ушла, онъ косился на нее, оставшись въ зале, когда она ушла. Алексей Александровичъ молчалъ и слушалъ. Степанъ Аркадьичъ сталъ на сторону студента и поддерживалъ его противъ сильной и немного многословной полемики Ровскаго. Студентъ, разумеется, защтцалъ права женщины, Ровскiй развивалъ и подкреплялъ мысль Дюма. Онъ говорилъ, что ее надо убить. И это мненiе такъ шло къ его атлетической фигуре, чернымъ глазамъ и зловещему ихъ блеску, что невольно верилось, что онъ говорилъ то, что думалъ. Алексей Александровичъ не разделялъ ни мненiе студента, ни мненiе Ровскаго. Онъ даже не понималъ ихъ.

— Неверность жены, — говорилъ Юрьевъ, — есть ничто иное, какъ заявленье своего права, равнаго праву мущины.

— Но мущина, ошибившiйся и поправляющiйся, всетаки имеетъ привлекательность для женщины, а женщина ужъ не то.

— Это предразсудокъ.

— Хорошъ предразсудокъ. Предразсудокъ не любить ягоды съ лотка, захватанные разнощикомъ, а любить съ куста.

— Кроме того, женщина развитая не ошибется, не запирайте ее, дайте ей высшее образованiе.

— Да мущины ошибаются же молодые, и женщины будутъ ошибаться.

— Ну и будутъ.[1264]

Алексей Александровичъ слушалъ внимательно, ничего не говоря. Ему чувствовалось, что они говорятъ о томъ, чего не знаютъ, не испытали. Ему напоминалъ этотъ споръ то, какъ бы спорили люди на суше, да и никогда не плававшiе, о томъ, какъ надо управлять кораблемъ, когда половина снасти поломана и корабль на боку заливается водой и бьетъ ветромъ. Но онъ слушалъ какъ прикованный, и, призвавъ на свое спасенье свое[1265] непроницаемое выраженiе, приличное сановитому и пожилому, умному человеку, слушалъ ихъ речи <и тяжело страдалъ внутренно>.

Алексей Александровичъ ждалъ, что кто нибудь скажетъ о детяхъ, и обрадовался когда Ровскiй сказалъ:

— A дети? Кто ихъ воепитаетъ?

Но Юрьевъ откинулъ шутя это возраженiе:

— Дети есть открытая обязанность того, кто хочетъ ими заняться, имеетъ способность къ этому. Правительство, общество, отецъ, мать, кто хотятъ.

«Ну а если никто не захочетъ», подумалъ Алексей Александровичъ, но Ровскiй не сказалъ этаго. Онъ, видимо, соглашался, что это вопросъ пустой. Онъ только заметилъ, что могутъ возникнуть споры между отцомъ и матерью. Но Юрьевъ, не считая нужнымъ возражать на это, повелъ дальше вопросъ (пониманiе вопроса). Онъ сказалъ, что съ общей точки зренiя человечество только выиграетъ отъ этаго, и не будетъ монашествующихъ по ложнымъ понятiямъ супруговъ, каковыхъ много, и больше будетъ населенiя.

Алексей Александровичъ тяжело вздохнулъ, чувствуя, что онъ не найдетъ здесь не только решенiя занимавшаго его дела, но что они даже и не знаютъ того, что его занимаетъ. Они говорили, какъ бы говорили дети и женщины о томъ, что глупо и брить бороду и носить бороду, потому что у нихъ не выросла еще борода.

— Позвольте, нетъ, позвольте, — заговорилъ Ровскiй.

Алексей Александровичъ думалъ, что хотя вопросъ о увеличенiи народонаселенiя и нейдетъ къ делу, но онъ думалъ, что онъ скажетъ, что семья до сихъ поръ есть единственное гнездо, въ которомъ выводятся люди. Но Ровскiй на то закричалъ:

— Позвольте.

Онъ началъ приводить статистическiя данныя о томъ, что въ Магометанстве и въ другихъ многоженственныхъ народахъ населенiе увеличивается больше, чемъ у Христiанъ. Однако въ середине своего разговора онъ вдругъ остановился. Жаръ спора его простылъ, и, несмотря на то, что ему легко было теперь опровергнуть своего спорщика, онъ улыбнулся и, что то пробормотавъ, вышелъ изъ комнаты. Онъ услыхалъ въ гостиной звуки прелюдiи любимаго его романса и зналъ, что это заиграла она, и зналъ, что это значило, что она зоветъ его. Когда онъ подошелъ къ фортепьяно, она встала и улыбнулась.

— Отчего же вы встаете?

— Я не хотела петь, я хотела только позвать васъ. Благодарствуйте, что пришли. Что вамъ за охота спорить.

— Да, это правда, — сказалъ онъ. — Но когда сердце не удовлетворено, голова работаетъ темъ больше. Еслибъ сердце было удовлетворено, я бы со всеми соглашался и никогда не спорилъ.

— Такъ не спорьте.

И испугавшись, что она слишкомъ много сказала, она приняла свое царское холодное выраженiе и направилась къ двери, но онъ удержалъ ее, заступивъ ей дорогу, онъ былъ счастливъ. Она села опять къ фортепьяно и слушала его до техъ поръ, пока вернулся изъ кабинета Юрьевъ и тотчасъ же началъ споръ о новой музыке, Вагнере, опере, драме; но такъ какъ никто не спорилъ, онъ спорилъ съ мнимыми противуречителями.

Алексей Александровичъ остался въ кабинете, и когда Ровскiй вышелъ, Степанъ Аркадьичъ, отряхнувъ длинный пепелъ, заключилъ бывшiй споръ по своему:

— Какъ, что будетъ я не знаю, и все это вздоръ. Вопервыхъ, женщинамъ очень хорошо, оне всемъ очень довольны и очень милы и ничего не хотятъ, а ихъ ни учить, ни наказывать нельзя и ненужно.

— Но мы говоримъ, — сказалъ Юрьевъ, видимо спускаясь до Степана Аркадьича, — когда бываетъ, что они не очень милы и находятъ себя несчастливы[ми] и разрываютъ условiя брака.

— Да, я очень хорошо понимаю, и на это съ техъ поръ, какъ мiръ существуетъ, одно средство. Парисъ увезъ, приставилъ рога, и Менелай хочетъ побить Париса и весь его народъ, и разсуждайте какъ хотите, а какъ сделается съ кемъ изъ насъ такое горе, всякiй броситъ разсужденье, вызоветъ на дуэль и убьетъ или его убьютъ, а не сделаетъ этаго, то измучается совестью и станетъ посмешищемъ — вотъ и все.

— Ну, это слишкомъ по барски и пожентельменски.

— Да какже мне, коли я баринъ и джентельменъ, прикажете разсуждать по мужицки.

— Нетъ, но ведъ основана на однихъ предразсудкахъ. Ведь убить человека, приставившаго рога, не имеетъ смысла — онъ не виноватъ.

— Да я ужъ не знаю, только такъ надо.

— Да ну согласитесь.[1266]

Алексей Александровичъ слушалъ безъ интереса все речи: онъ чувствовалъ, что оне не захватывали его задушевныхъ вопросовъ и страданiй; еще съ большимъ, если возможно, пренебреженiемъ онъ прослушалъ неожиданную выходку Степана Аркадьича. Онъ, Степанъ Аркадьичъ, самъ дурной мужъ, не стоящiй мизинца своей прелестной жены, тоже разсуждаетъ о томъ, какъ долженъ поступить честный человекъ! Алексей Александровичъ не обратилъ никакого вниманiя на эти слова, но — странное дело — возвращаясь домой, слова эти вспоминались ему безпрерывно, и онъ думалъ о томъ, какъ бы онъ написалъ вызовъ, и злобу, потребность мщенiя къ нему онъ начиналъ чувствовать.

«Нетъ, — сказалъ онъ самъ себе, остановившись у выходной двери гостинницы, — нетъ истолкованiя, нетъ средства. Ни церковь, ни умники, ни светъ, ни эта добрая жена — никто мне не далъ ответа и успокоенiя. Да, какъ и во всякомъ горе, надо действовать и нести одному». И опять вдругъ какъ стрельнула его въ сердце мысль о томъ, кто виною тому, что онъ одинъ, и опять слова Степана Аркадьича, и Алексей Александровичъ испытывалъ то всеми испытываемое чувство, что воспоминанiе о преступленiи, о дурномъ деле не столько насъ мучаетъ, сколько несоблюденное условное приличiе. Ему вдругъ, несмотря на то, что онъ разумомъ 1000 разъ обдумывалъ, что нельзя драться, ему стыдно, до краски стыдно стало, что онъ безнаказанно позволилъ отнять у себя жену. «Нетъ, вздоръ. Надо действовать для развода и написать адвокату требуемыя подробности».

№ 99 (рук. № 42).

Алексей Александровичъ, оставшись одинъ, почувствовалъ, что онъ совершенно растроенъ и выбитъ изъ своей колеи. Утромъ, занимаясь разводнымъ деломъ по бумагамъ, все это понемногу укладывалось, укладывалось и улеглось наконецъ, какъ дело возможное и определенное, но Степанъ Аркадьичъ спуталъ его совершенно: съ одной стороны, самое дело казалось не такъ страшно, съ другой стороны, казалось еще страшнее. Съ одной стороны, если думать, что Степанъ Аркадьичъ выразилъ свое искреннее мненiе, то, судя по его словамъ, въ деле развода нетъ ничего необыкновеннаго, и все очень просто посмотрятъ на это, но, съ другой стороны, можно было предполагать, что Степанъ Аркадьичъ смотрелъ на дело развода какъ на такое ужасное дело, что не могъ верить въ его возможность. Алексей Александровичъ былъ въ нерешительности и недоуменiи. Обедать онъ решилъ не ехать. Ему непрiятно было видеть людей, находясь въ этомъ переходномъ состоянiи. Когда онъ нынче вечеромъ дастъ решительный ответъ адвокату, тогда онъ ужъ, какъ это ни трудно будетъ, огласитъ все дело, но теперь, когда никто ничего не знаетъ и все могутъ догадываться, ему непрiятно было встречаться съ знакомыми и незнакомыми.[1267]

Трудность дела заключалась, главное, во взгляде общества на это дело. «Почему же мне избегать общества. И мне, правому, не должно избегать и бояться». И онъ решилъ ехать обедать.

№ 100 (рук. № 42).

Въ это время Юркинъ и Алексей Александровичъ замолкли, и Дарья Александровна нашла ту минуту для вопроса, который она хотела сделать.

— Но скажите, Алексей Александровичъ, отчего же это такъ трудно классическiе языки, — сказала она краснея. — У Марьи Шипачевой съ техъ поръ, какъ старшiй мальчикъ сталъ ходить въ гимназiю, онъ изчахъ, онъ не высыпаетъ.

— О, это недостатки въ системе, которую исправятъ, — спокойно отвечалъ Алексей Александровичъ.

— Но если бы мы вздумали учить детей по[1268] китайски, ведь намъ бы надо прежде учителей, знающихъ по китайски, а потомъ уже учить.

— О, разумеется, недостатокъ въ учителяхъ очень чувствуется, и меры употреблены такiя, чтобы прiобрести учителей, и летъ черезъ 10 у насъ ихъ будетъ достаточно.

— A покаместъ будутъ учить те, которые не знаютъ, — сказалъ Князь.

Туровцинъ былъ на стороне князя, потому что это было смешно, и громко разсмеялся. Но Алексей Александровичъ также спокойно ответилъ, обращаясь более къ Константину Левину, который сиделъ подле Князя.

— Согласитесь, что если вы нашли, что, положимъ, семена того[1269] хлеба, который вы сеяли, нехороши, то вы выписываете эти семена и выращиваете, и[1270] все усилiя употребляете, чтобы ихъ вырастить.

Константинъ Левинъ, какъ и обо всехъ вопросахъ, занимавшихъ общество, думалъ и объ этомъ вопросе и имелъ свое особенное твердое убежденiе. И, воспользовавшись обращенiемъ къ себе Алексея Александровича и его сравненiемъ, высказалъ свое мненiе.

— Но, — сказалъ онъ, — трудно предположить, чтобы въ хозяйстве, существующемъ 1000 летъ, какъ Россiя, производились бы все те семена, которыя не годятся, и чтобы не нашлось техъ семянъ, которыя нужны.

Онъ остановился, но никто не отвечалъ ему. Его слова, выражающiя, по его понятiю, самую сущность дела, какъ всегда, оказывались некстати и совсемъ не то, о чемъ говорятъ. Но нынче ему было все равно, что думаютъ другiе. Онъ виделъ, что Кити, и потому весь мiръ, одобряетъ его слова и улыбается, вполне понимая ихъ. И онъ продолжалъ:

— Съ нашими хозяйствами всегда это самое бываетъ: посмотришь, семена,[1271] дурны, надо купить новыя; купишь, они переродятся хуже прежнихъ, и видишь, что не такъ глупы, какъ казались прежде те, которые вели хозяйство.

«мне кажется», но поправился:

— Я думаю, что если бы Россiи нужны были классическiя знанiя, какъ ихъ понимаютъ, они бы вырасли сами въ 1000 летъ и были бы учителя, а то, что ихъ нетъ, доказываетъ, что ихъ не нужно. А быть въ Россiи классиками — это самое страшное насилiе, которое можно сделать народу; это все равно, что велеть всемъ ходить на ципочкахъ.

Только одинъ Туровцинъ и Князь были на стороне Левина, братъ же его перебилъ его съ недовольнымъ видомъ.

— Совсемъ не о томъ речь, — сказалъ онъ, — но о томъ, насколько мы можемъ быть убеждены въ пользе древнихъ языковъ.

№ 101 (рук. № 42).

— образованiе женщинъ. Старый Князь[1272] даже совсемъ переменилъ направленiе разговора, это была его любимая тема насмешекъ надъ новыми идеями.

— Ну, ужъ этаго я своимъ глупымъ умомъ никогда понять не могъ, — сказалъ онъ, соединяя, какъ и всегда делаютъ люди, не привыкшiе разсуждать, словесно соединяя въ одномъ понятiи образованiя женщинъ весь женскiй вопросъ.

— Чего имъ хочется и о чемъ они толкуютъ, какое равенство и какiя права? Растолкуйте мне кто-нибудь, умные люди, какихъ у насъ у женщинъ правъ нетъ. Крепостныхъ секли, продавали, именьемъ владеютъ, мужей разоряютъ, одне барыни на извощикахъ ездятъ, чего имъ еще нужно?

— Въ этомъ вопросе — если речь зашла о свободе женщинъ, — сказалъ Алексей Александровичъ, — я совершенно согласенъ съ вами, Князь, и полагаю, что это одно изъ заблужденiй нашего времени.

Юркинъ, не удостоившiй бы Князя серьезнаго возраженiя, ворвался въ разговоръ.

— Мненiе это весьма обыкновенно, но я полагаю, что оно основывается на слишкомъ поверхностномъ взгляде на вопросъ. Если вопросъ въ томъ, чтобы дать женщинамъ имущественныя права, то, безъ сомненiя, у насъ, въ Россiи, вопросъ этотъ поставленъ весьма либерально, но есть другiя права, общественныя, и самое дорогое право — право высшаго образованiя. Мы видимъ въ Америке... — и Юркинъ изложилъ всю теорiю женскаго вопроса.[1273]

Разговоръ совершенно переменился, но отношенiя всехъ разговаривающихъ не переменились. Те самые, которые были за реальное воспитанiе, те стали за свободу женщинъ; те, которые были за классическое, стали противъ. Какъ ни поверните компасъ и пускай одинъ конецъ будетъ указывать на 0, а другой на 360 или насколько хотите 0, но одинъ конецъ указываетъ въ сторону противуположную другой, и одна сторона югъ, другая северъ. Юркинъ былъ на стороне свободы, потому что это была новая красивая идея, обещающая много чего то впереди. Степанъ Аркадьичъ былъ на той же стороне, потому что Чибисова нуждалась въ свободе женщинъ. Долли была на ихъ стороне, потому что она одна должна была заниматься воспитанiемъ детей, и она чувствовала, что теперешнiй порядокъ не обезпечиваетъ семью, что ей надо бы было быть более образованной, чтобы самой готовить детей, и быть самостоятельной, чтобы самой продавать лесъ. Кити была на той же стороне, потому что она не разъ думывала, что съ ней будетъ, если она не выйдетъ замужъ. И ей прiятна была мысль, что если она не выйдетъ замужъ, то она устроитъ всетаки хорошо в независимо свою жизнь. Старый Князь былъ на противной стороне, потому что онъ прожилъ счастливо жизнь съ Княгиней въ старыхъ условiяхъ и не могъ переносить спокойно толковъ о томъ, что онъ прожилъ счастливо жизнь, потому что былъ неразвитъ онъ и она. Алексей Александровичъ былъ на противной стороне, потому что онъ былъ несчастливъ только отъ этихъ въ воздухе распространенныхъ, какъ онъ думалъ, и сообщившихся его жене толковъ о свободе женщины. Константинъ Левинъ былъ на той же стороне, потому что у него не было другаго идеала счастья, какъ семья въ старомъ виде. Сергей Левинъ какъ въ томъ вопросе, такъ и въ этомъ, былъ à cheval[1274] на обеихъ сторонахъ. Онъ, думая быть всегда необыкновенно широкъ въ своихъ возренiяхъ, былъ какъ колено на магнитной стрелке: если стрелка показывала на 0, онъ показывалъ на 90°, если на 10, онъ на сто. Сочувствiе его, какъ человека, воспитаннаго въ хорошей семье, было на стороне statu quo,[1275] но онъ, стараясь обнять весь вопросъ, указывалъ на половину круга.

— Позвольте, какiя же права, которыхъ оне не имеютъ, требуютъ женщины, — сказалъ Сергей Левинъ.

— Права высшаго образованiя.

— Но они даны, и сомнительно, чтобы женщины могли ими воспользоваться.

— Это другой вопросъ. Но потомъ права заниманiя должности, службы, гражданской деятельности, — сказалъ Юркинъ; — надо не забывать того, что порабощенiе женщинъ такъ велико и старо, что мы часто не хотимъ понимать той пучины, которая отделяетъ ихъ отъ насъ.

— Но вы сказали — права, — сказалъ Сергей Левинъ, дождавшись молчанiя Юркина, — права заниманiя должности присяжнаго, гласнаго, председателя управы,[1276] права служащаго, члена парламента.

— Безъ сомненiя.

— Я согласенъ съ вами, что женщины, хотя и какъ редкое исключенiе, могутъ занимать эти места, но, мне кажется, вы неправильно употребили выраженiе: права. Вернее бы было сказать: обязанности. Всякiй согласится, исключая людей презренныхъ, что, исполняя какую нибудь должность присяжнаго, гласнаго, телеграфнаго чиновника, Министра, мы чувствуемъ, что исполняемъ обязанность. И потому вернее выразиться, что женщины ищутъ обязанностей, и совершенно законно. И можно только сочувствовать этому ихъ желанiю помочь общему мужскому труду.

— Совершенно справедливо, — подтвердилъ Алексей Александровичъ,[1277] — но вопросъ состоитъ въ томъ, способны ли они къ этимъ обязанностямъ, — сказалъ Алексей Александровичъ. — Я думаю, что нетъ.

— Этаго мы не можемъ утверждать, — сказалъ Сергей Левинъ.

— Разумеется, — вставилъ Степанъ Аркадьичъ, — когда образованiе будетъ распространено между женщинами...

— А пословица, — сказалъ князь, — при дочеряхъ можно: волосъ...

— Точно также думали о неграхъ до их освобожденiя, — сказалъ Юркинъ.

— Я не отрицаю того, что это можетъ быть, — продолжалъ Алексей Александровичъ, — но я нахожу только, что странно людямъ искать обязанностей, когда мы видимъ, что обыкновенно убегаютъ ихъ.

— Обязанности сопряжены съ правами: власть, деньги, почести; ихъ то ищутъ женщины, — сказалъ Юркинъ.

— Все равно, какъ я бы искалъ права быть кормилицей и обижался бы, что женщинамъ платятъ, a мне не хотятъ.

Туровцинъ помиралъ со смеху, и даже Алексей Александровичъ улыбнулся.

— Да, но мущина не можетъ кормить, — смеясь сказалъ Юркинъ, — а женщина...

— Нетъ, Англичанинъ выкормилъ на корабле своего ребенка, — сказалъ Старый Князь. — Позволяю себе эту вольность разговора при своихъ дочеряхъ. Сколько такихъ Англичанъ, столько же и женщинъ будетъ чиновниковъ.

Константинъ Левинъ тоже сделалъ свое замечанiе.[1278]

Онъ сказалъ, что ему вопросъ представляется такъ: бабы умеютъ лучше жать, мужики лучше косить. Если у меня все скошено, я заставлю мужиковъ жать, если все сжато, я заставлю бабъ косить, но это въ хозяйстве никогда не бываетъ, а въ жизни еще меньше. Мужское дело никогда не переделано и женское еще того меньше.

— Вопросъ женскiй я бы понялъ тогда, когда бы женщинамъ делать было нечего, а этаго нетъ.

— Какъ нетъ? Сколько мы видимъ женщинъ одинокихъ, безъ дела и средствъ, кроме иголки.[1279] Мы говоримъ въ общемъ. И действительно, посмотрите на народъ. Никогда нетъ женщины безъ дела. Боле того, нетъ семьи безъ помощницъ женщинъ: бабка, девка-нянька. Одна мать не въ силахъ переделать все женское дело въ семье, и ей нужны помощницы. Въ народе оне въ виде нянекъ, бабокъ, у насъ въ виде гувернантокъ — иностранокъ, учительницъ и т. п.

— Да, но что же делать девушке, у которой нетъ семьи? — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, вспоминая о Чибисовой, которую онъ все время имелъ въ виду, ратуя за женщинъ.

— Если разобрать хорошенько исторiю этой девушки, то вы найдете, что она бросила семью или свою или сестрину, где она могла иметь женское дело.

— Да, но быть въ зависимости, — сказала Дарья Александровна, бывшая за свободу женщинъ, потому что она одна вела семью и чувствовала недостатокъ въ себе мужскаго элемента, — быть въ зависимости тяжело. Или просто не выйдетъ замужъ.

И около хозяйки начался свой разговоръ.

— Но мы стоимъ за принципъ, за идею, — кричалъ басомъ Юркинъ, — женщина хочетъ иметь право быть независимой, образованной. Она стеснена, подавлена сознанiемъ невозможности этаго.

— А я стесненъ и подавленъ темъ, что меня не примутъ въ кормилицы Воспитательного Дома, — опять сказалъ Старый Князь, къ великой радости Туровцина и тютька, помиравшаго со смеха.

— Въ чемъ стесненiе? Что въ браке права не равны? Общественное мненiе иначе смотритъ на отношенiя супруговъ, — говорилъ Юркинъ уже въ то время, какъ доедали пирожное.

Отношенiя супруговъ — неверность — были щекотливый вопросъ при дамахъ только, какъ думали Юркинъ и Левинъ, и потому они прекратили разговоръ на шутке Князя, что онъ жалеетъ о томъ, что женщины не просятъ права носить закрытые лифы, которое бы онъ охотно далъ имъ. Но какъ только дамы вышли, еще стоя, Юркинъ сталъ продолжать разговоръ, высказывая главную мысль своей стороны, ту мысль, съ которой надо бьло начать разговоръ: условiя и жизни супруговъ, казни общественнаго мненiя при неверности жены и снисхожденiе къ мужу. Кричалъ онъ басомъ, тормоша свои седые волоса, закатывая глаза и не замечая каменности выражения, установившаяся при этихъ словахъ на лице Алексея Александровича, и сконфуженнаго виду, съ которымъ Степанъ Аркадьичъ взглянулъ въ гостиную, не слышитъ ли жена.

Сергей Левинъ, очевидно полагая, что теперь ужъ онъ ничего новаго не услышитъ и что Юркинъ будетъ размазывать давно знакомую ему размазню, пошелъ въ гостиную за дамами, но Константинъ Левинъ продолжалъ споръ, который заинтересовалъ его.

— Эта неровность осужденiя, — сказалъ Константинъ Левинъ, тоже незаметивши неловкости этаго разговора, — происходитъ только отъ того, что жена неверная вводитъ чужихъ детей въ семью.

— Этотъ то общественный законъ ложенъ. Почему дети жены его дети и почему его дети отъ другой не ея дети?

— Тогда необходимо изменить все учрежденiе брака, — спокойно сказалъ Алексей Александровичъ. — Нетъ, я не курю, благодарю, — ответилъ онъ Степану Аркадьичу, который хотелъ отвести его.

— И необходимо изменить въ этомъ вопросъ, — смело сказалъ Юркинъ.[1280]

— Но какъ?

— Очень просто, — кричалъ Юркинъ. — Полная свобода. Измена женщины своему мужу есть только заявленiе своего равнаго мущине права.[1281] Женщина сходится съ мужемъ и расходится, когда она хочетъ.

— Но ведь это очень не выгодно для женщинъ, — сказалъ Константинъ Левинъ. — Мущина, ошибившiйся и оставляющiй женщину, можетъ быть счастливъ съ другой, но женщина, девушка...

— Это предразсудокъ.

— Да, предразсудокъ, какъ тотъ, что я люблю есть ягоды съ куста, а не съ лотка, захватанныя разнощикомъ.

Юркинъ засмеялся.[1282]

— Пойдемъ къ дамамъ, — сказалъ Степанъ Аркадьевичъ Алексею Александровичу.[1283]

— Да, сейчасъ.[1284]

— A дети? — спросилъ Левинъ.

Но Юркинъ откинулъ шутя это возраженiе.

— Дети, по моему мненiю, составляютъ обязанность государства.[1285] Съ общей точки зренiя, — продолжалъ Юркинъ, человечество только выиграетъ отъ этаго, и не будетъ монашествующихъ по ложному понятiю супруговъ, каковыхъ много, и больше будетъ населенiе.

Алексей Александровичъ тяжело вздохнулъ, чувствуя, что онъ не найдетъ здесь не только решенiя занимавшаго его дела, но что они даже и не знаютъ того, что его занимаетъ. Они говорили, какъ бы говорили дети и женщины о томъ, что глупо и брить бороду и носить бороду, потому что у нихъ не выросла еще борода.

— Позвольте, нетъ, позвольте, — заговорилъ[1286] Левинъ. — Семья до сихъ поръ была единственное гнездо, въ которомъ выводятъ людей;[1287] какимъ же образомъ... — Онъ вдругъ остановился, жаръ спора его простылъ, и, несмотря на то, что ему легко было теперь опровергнуть своего спорщика, онъ улыбнулся и, что то пробормотавъ, подошелъ къ Кити, вышедшей къ двери.

— А я думаю, что если жена изменила, — сказалъ Туровцинъ, которому давно хотелось вступить въ разговоръ, — надо дать пощечину ему и убить его или чтобъ онъ убилъ — вотъ и все.[1288]

— Съ какой же целью? — сказалъ Юркинъ.

— Ужъ я не знаю, съ какою целью, но больше делать нечего, вотъ и все.[1289]

№ 102 (рук. № 42).

— Я думалъ, вы къ фортепiано идете, — сказалъ Левинъ, подходя къ Кити, — вотъ это, чего мне недостаетъ въ деревне, — музыки.

— Нетъ, я шла только, чтобъ васъ вызвать, и благодарю, — сказала она съ своимъ подаркомъ-улыбкой, — что вы пришли. Что за охота спорить. Ведь никогда одинъ не убедитъ другаго.

— Да, правда, сказалъ Левинъ, — никогда или очень редко не найдешь тела противника подъ кирасой. Когда найдешь, тогда можно спорить.

Она сморщила лобъ, стараясь понять. Но только что онъ началъ объяснять, она уже поняла. Они стояли у разставленнаго карточнаго стола съ мелками. Она села, чертя меломъ.

— Я понимаю. Надо узнать, за что онъ споритъ, тогда...

Левинъ радостно улыбнулся. Такъ ему поразителенъ былъ этотъ переходъ отъ длиннаго, многословного спора-разговора, где съ такимъ трудомъ понимали другъ друга, къ этому лаконическому и ясному, безъ словъ почти, сообщенiю самыхъ сложныхъ мыслей. Онъ и не разъ и прежде испытывалъ разочарованье при спорахъ съ самыми умными людьми — именно то чувство, что после огромныхъ усилiй, огромнаго количества логическихъ тонкостей и словъ при споре приходили наконецъ къ сознанiю, что то, что ты давно бился доказать, онъ знаетъ давнымъ давно, сначала спора, но не хочетъ сказать, но не любитъ это или любитъ другое, совершенно противуположное. Левинъ испытывалъ, что иногда, когда поймешь, что любитъ тотъ человекъ, то самъ полюбишь это самое, согласишься или, наоборотъ, выкажешь наконецъ то, что любишь и изъ за чего придумываешь доводъ, и если случится, что разскажешь съ любовью, то вдругъ все разумные доводы отпадаютъ, какъ ненужные, и люди согласны. Убедиться можно только любовью. Любовью понять, что любитъ другой. И теперь, говоря съ Кити, онъ чувствовалъ после тяжелаго разговора съ Юрковымъ необъяснимое наслажденiе въ этомъ непосредственномъ пониманiи другъ друга. Они заговорили о томъ же предмете — о свободе и занятiяхъ женщинъ. Левинъ настаивалъ на томъ, что женщина найдетъ себе дело женское въ семье.

— Нетъ, — сказала Кити, слегка покрасневъ, — очень можетъ быть, что она такъ поставлена, что не можетъ безъ униженья войти въ семью, и неужели ей выдти за перваго замужъ?

Онъ понялъ ее съ намека.

— О да, — сказалъ онъ, — чемъ самостоятельнее женщина, темъ лучше.

Онъ понялъ все, что ему доказывалъ Юрковъ только темъ, что виделъ въ сердце Кити страхъ девства и униженья, и, любя это сердце, онъ почувствовалъ этотъ страхъ и униженье и былъ согласенъ.

Въ это самое послеобеда это взаимное пониманiе ихъ другъ друга получило еще странное и поразившее ихъ обоихъ подтвержденiе. Они сидели у стола, она все играла мелкомъ, глаза ея блестели страннымъ и тихимъ блескомъ. Онъ, подчиненный ея настроенiю, чувствовалъ во всемъ существе своемъ счастливое напряженiе.

— Я давно хотела спросить у васъ, — сказала она, — чертя меломъ.

— Пожалуйста, спросите.

Она взглянула на него вопросительно и долго.

— Вотъ, — сказала она и написала начальныя буквы французской фразы.

Онъ посмотрелъ пристально, съ темъ видомъ, что жизнь его зависитъ отъ того, пойметъ ли онъ эти слова. Изредка онъ взглядывалъ на нее. «То ли это, что я думаю? Если да, то лицо ее должно иметь серьезное выраженiе». Но лицо ее, прелестное, улыбающееся лицо, говоритъ, что минута эта важная и торжественная, но вместе съ темъ и скрываетъ что-то.

— Кити съ мелкомъ въ рукахъ и съ улыбкой какой то счастливой до смелости, глядящей на него, и его красивую фигуру, нагнувшуюся надъ столомъ, съ[1290] горящими глазами, устремленными то на столъ, то на нее. Онъ вдругъ просiялъ, онъ понялъ. Онъ понялъ, что она спрашивала его: «когда вы последнiй разъ были у насъ, отчего вы не сказали, что хотели?» Онъ взглянулъ на нее вопросительно робко. «Такъ ли?» «Да», отвечала ея улыбка. Онъ схватилъ мелъ напряженными, дрожащими пальцами и написалъ, сломавъ мелъ, начальныя буквы следующаго: «Хорошо ли я сделалъ, что тогда не сказалъ то, что хотелъ». Она облокотилась на руку, взглянула на него.

— Хорошо, — сказала она. — Но постойте, — и она написала длинную фразу.

Онъ сталъ читать и долго не могъ понять, но такъ часто взглядывалъ въ ея глаза, что въ глазахъ онъ понялъ все, что ему нужно было знать. И онъ написалъ три буквы. Но это было слишкомъ понятно. Онъ стеръ их и написалъ другую фразу. Но онъ еще не кончилъ писать, какъ она читала за его рукой и сама докончила и написала вопросъ.

— Въ Секретаря играете, — сказалъ Князь, — подходя. — Ну, поедемъ однако, если ты хочешь поспеть въ театръ.

Левинъ всталъ и проводилъ Кити до дверей.[1291]

«Дать пощечину и убить, — повторялъ себе Алексей Александровичъ слова Туровцина, — потому что больше делать нечего». И странно, какъ ни твердо онъ былъ убежденъ, что это глупо, эта мысль преследовала, и онъ одинъ, самъ съ собой, краснелъ, и ему было стыдно, что онъ не сделалъ того, что было глупо.

Слова же Дарьи Александровны о прощенiи онъ вспоминалъ съ отвращенiемъ и злобой. «Нужно делать что следуетъ», сказалъ онъ себе.

Адвоката еще не было, и лакей Алексея Александровича, ушедшiй со двора, еще не возвращался.

Алексей Александровичъ прошелъ къ себе и, взявшись за бумаги, приготовилъ все, что нужно было передать адвокату. Когда адвокатъ явился, Алексей Александровичъ[1292] сообщилъ ему, что онъ окончательно решился на начатiе дела и проситъ его приступить къ исполненiю необходимыхъ формальностей. Онъ селъ къ столу и взялъ свои выписки. Но тутъ лакей Алексея Александровича вошелъ въ комнату.

— Что ты?

— Две телеграмы. Извините, Ваше Превосходительство, я только вышелъ.

— Извините, — обратился Алексей Александровичъ къ адвокату и взялъ телеграмы: одну — это было известiе о назначенiи Е. въ Польшу. Алексей Александровичъ открылъ другую. Телеграма карандашемъ синимъ, перевранная, какъ всегда, говорила: «Москва, Дюсо, Алексею Алабину».[1293] Подпись была. Анна. «Умираю. Прошу, умоляю прiехать. Умру съ прощенiемъ спокойнее».[1294]

— Извините меня, — сказалъ онъ адвокату, — я долженъ ехать въ Петербургъ.

«Но правда ли?[1295] Нетъ обмана теперь, передъ которымъ она бы остановилась.[1296] Да, она должна родить.[1297] Да, роды.[1298] Отъ него должна родить. Дать пощечину и убить, но надо ехать».

— Петръ, я еду въ Петербургъ.

На другое утро онъ уже въ раннемъ тумане Петербурга съ чувствомъ нечистоты, усталости и раздраженiя дороги, уже проехавъ пустынный Невскiй, подъезжалъ къ своему дому на Владимирской. На мостовой лежала солома, у подъезда стояла извощичья карета.

Какъ все люди решительные и спокойные, Алексей Александровичъ, обдумавъ разъ свое положенiе и предстоящую ему деятельность, уже не думалъ о томъ, что будетъ. Во всякомъ случае, онъ решилъ, что увидитъ ее. Если это обманъ, онъ промолчитъ и уедетъ навсегда изъ дома. Если она действительно желаетъ его видеть передъ смертью, онъ[1299] утешитъ ее.

<Но во 2-мъ случае опять могло быть два случая. Она умираетъ и раскаивается и умретъ,[1300] тогда онъ возьметъ ея ребенка и воспитаетъ его съ своимъ и[1301] ему совету Долли, спасти отъ погибели и увезетъ изъ Петербурга. Этаго предложенiя онъ не разрешилъ, этаго не могло быть.>[1302]

№ 104 (рук. № 43).

<Съ этой поры кротость, спокойствiе, заботливость о больной, о детяхъ и ясность отношенiй со всеми были таковы, что никого не удивляла роль Алексея Александровича: ни доктора ни Акушерку, ни людей, ни друзей и знакомыхъ. Съ точки зренiя света.

Любовникъ былъ тутъ всегда, и мужъ былъ здесь, и мужъ заботился о томъ, чтобы любовнику была постель, когда онъ оставался ночевать.[1303] Видевшiе это, удивлялись и ужасались тому положенiю, въ которое поставилъ себя Алексей Александровичъ, но, видя его, находили это простымъ и естественнымъ.

Анна Аркадьевна стала поправляться. Она тоже какъ бы забыла о томъ положенiи, въ которомъ были мужъ и любовникъ. Она видела того и другого порознь и вместе у своей постели. Разговоровъ не было никакихъ, кроме общихъ.

Въ этотъ вечеръ Алексей Александровичъ пришелъ къ ней и спросилъ, не хочетъ ли она, чтобы онъ уехалъ?

— Нетъ, ради Бога не оставляйте меня.

— Такъ я скажу, чтобы Удашевъ уехалъ.

— Да, да, какъ ты понялъ меня. Позови, я сама скажу ему.

— Неужели все кончено, — сказалъ онъ прощаясь.

— [1305]Да, лучше. Но прiезжай черезъ месяцъ, когда я буду въ силахъ, я тогда скажу все.

Онъ уехалъ. Черезъ месяцъ онъ прiехалъ. Она поцеловала его руку, онъ поцеловалъ ее. Она закричала:

— Уйди! уйди! Нетъ, поздно. Ахъ, Боже мой, зачемъ я не умерла!

перешелъ въ кабинетъ. Удашевъ целые дни проводилъ у нее. Алексей Александровичъ опять сталъ ездить на службу. Часто, приходя на ея половину, онъ делалъ распоряженiя объ удобствахъ для детей, для нее и любовника.>

№ 105 (рук. № 44).

«Вы можете затоптать въ грязь», слышалъ онъ слова Алексея Александровича и виделъ его предъ собой и виделъ прелестное съ горячечнымъ румянцемъ и блескомъ глазъ лицо Анны, съ нежностью и любовью смотрящее не на него, а на Алексея Александровича. Онъ опять вытянулъ ноги и бросился на диванъ въ прежней позе. Но и съ закрытыми глазами онъ виделъ лицо Анны, такимъ, какое оно было въ одинъ памятный вечеръ до скачекъ. Она была покрыта платкомъ и, сделавъ ширмы съ обеихъ боковъ лица, смотрела на него изъ этой глубины.

И одна за другой вспомнились, съ чрезвычайной быстротой сменяясь одно другимъ, воспоминанiя о счастливейшихъ минутахъ, перемешиваясь съ воспоминанiемъ своего униженiя передъ простотой мужа. Онъ все лежалъ, стараясь заснуть, хотя чувствовалъ, что не было ни малейшей надежды. Но онъ боялся встать.[1306]

«Это кончено для меня», оказалъ онъ себе и невольно спросилъ: «что же осталось?» Мысль его быстро обежала[1307] жизнь вне его любви. Честолюбiе — Серпуховской — светъ,[1308] лошади, дворъ. И безъ нея, съ сознанiемъ своего униженiя и безъ руководства въ жизни — все это показалось такъ ужасно, что онъ не могъ больше лежать. Онъ вскочилъ,[1309] снялъ сертукъ, помочи, открылъ грудь, чтобы дышать свободнее. Испуганно оглянулся, затворилъ дверь и, ни секунду не задумываясь, взялъ револьверъ, лежавшiй на столе,[1310] оглянулъ его, перевернулъ на разряженный стволъ и выстрелилъ себе въ левую сторону груди. Онъ почувствовалъ ударъ какъ бы палкой въ бокъ, бросилъ револьверъ и, закрывъ глаза, хотелъ упасть, но удержался за край стола и селъ на землю.

— Не попалъ, — проговорилъ онъ, шаря руками, открывая глаза и отъискивая револьверъ. Револьверъ былъ подле него. Онъ искалъ дальше. Ощупавъ его ногой, онъ потянулся къ нему и упалъ. Слуга шелъ по гостиной. Онъ услыхалъ его шаги и, торопливо ухвативъ револьверъ, перекатился на бокъ и выстрелилъ въ себя еще разъ.

***

Вронскiй не убилъ себя, обе раны были не только не смертельны, но легки. Покушенiе его на самоубiйство было скрыто настолько, что мать его узнала про это только уже тогда, когда онъ совершенно оправился, и въ Петербурге говорили про это, какъ про слухъ, который подтверждался одними и опровергался другими. Во время его болезни и выздоровленiя его видели только Яшвинъ, братъ его и Лиза, жена брата, которая[1311] прiезжала каждый день навещать его, и Серпуховской. Первые дни онъ ничего не говорилъ и только, напряженно сжавъ свои сильныя скулы, вопросительно и строго смотрелъ на техъ, которые перевязывали его.[1312] Ни съ кемъ онъ не говорилъ про то, что было причиною его раны, и упорно съ такимъ выраженiемъ молчалъ, когда начинали говорить про это, что скоро перестали его спрашивать, и онъ ни разу никому не высказалъ своихъ чувствъ.

Примечания

1233. Зач.:

1234. Зачеркнуто: подлая

1235. Не стечка ли?

1236. Зачеркнуто: Ведь я пропаду.

Зач.: сказала она. — Я рада, что Помчишку убили.

1238. [пренебрежение]

1239. съ разводомъ въ рукахъ

1240. Зачеркнуто: предпринять что нибудь

На полях на первой странице написано:

[1] <Въ Риме. Больная, которой нужно больше кислорода. Ей совестно глядеть. Онъ ругаетъ Римъ, художниковъ.> И назадъ.

[2] Алексей Александровичъ поехалъ въ Москву. Въ Москве былъ дворъ. Были балы, прiемы. Въ первый день окончанiя прiемовъ Алексей Александровичъ поехалъ къ духовнику, оттуда къ Долли обедать, оттуда къ адвокату.

[3] <На 3-й день после прiезда Алексея Александровича въ Москву Степанъ Аркадьичъ вошелъ къ нему въ нумеръ. «Я отъ Пал<кина>».

Зачеркнуто: впередъ

1243. Зач.:

1244. Зач.: Съ этой целью, окончивъ объездъ губернiй,

1245. отстоявъ обедню въ <Симоновомъ> Чудовомъ монастыре и приложившись къ мощамъ,

1246. Рядом на полях написано: Собачья сватьба. Женщина, девушка. Мужъ пьяный.

1247. Зачеркнуто: трудовая, степенная

Рядом на полях написано: Calme [спокойный], насмешливость надъ собою.

1249. Рядом и ниже на полях написано:

1250. Зачеркнуто: — Я не ждала васъ утромъ

1251. светъ, это благородство и чистота

1252. В подлиннике: ушла

1253. [не вынудила бы ее решение;]

В подлиннике: а сказала правда.

1255. Зачеркнуто:

1256. Рядом на полях написано: <— Для детей! все для детей! — вскрикнула она.>

1257. [1] Студентъ племянникъ [2] За обедомъ решилъ изъ словъ Степана Аркадьича дуэль [3] Красавица прiезжаетъ. «Ну что?» Подъ тайной разсказываетъ, онъ будетъ.

1258. [хорошему настроению,]

1259. Зачеркнуто:

1260. Зач. Равскiй

1261. Против этого абзаца написано:

1262. [живость]

1263. Рядом с текстом последних двадцати строк на полях написано:

[1] Анненковъ и Юрьевъ о правахъ женщинъ. [2] Не права, а обязанности. Мужчины требуютъ правъ кормилицы. [3] Степанъ Аркадьичъ на стороне, правъ женщинъ. Сейчасъ видно будетъ, на чьей онъ стороне. Неизвестно какое химическое тело, но основанiе или кислота.

Рядом на полях написано: [1] <Гастрономъ Безобразовъ только думалъ о томъ, чтобъ найти le mоt pour rire [веселое словцо], a онъ въ кори ходилъ за детьми>. [2] А ухаживалъ за детьми въ кори.

1265. Зачеркнуто:

1266. Зачеркнуто: Алексей Александровичъ не слушалъ больше. Изъ всего разговора онъ понялъ одно, что Степанъ Аркадьичъ правъ, и онъ покраснелъ, какъ ребенокъ, и решилъ, что одно, что ему остается после того, какъ ни законъ, ни религiя, ни сужденiя общiя не дали ему и тени помощи, что онъ страдаетъ отъ того, что не употребилъ перваго простейшаго лекарства. Но онъ не разсуждалъ, онъ после словъ Степана Аркадьича чувствовалъ, что ему стыдно, чувствовалъ въ первый разъ, [что] оскорбленiе, позоръ прибавились къ прежнему его страд[анiю] — сыну, ревности, чувству несправедливости, и это чувство было каплей, переполнившей чашу. Онъ мрачно простился и уехалъ, решившись сейчасъ, какъ прiедетъ, написать картель.

— Что съ нимъ сделалось? — сказалъ Степанъ Аркадьичъ про Алексея Александровича.

ѵмывалъ картель и твердо решилъ написать его, когда онъ вошелъ въ свой нумеръ.

1267. Зачеркнуто: Но мысль о томъ, чтобы поговорить съ Дарьей Александровной, была прiятна ему. До сихъ поръ онъ никому, кроме адвоката, смотрящему професiонально на дело, не открывалъ своего намеренiя, и его тянуло говорить объ этомъ и слышать мненiя другихъ людей. Дарья Александровна, сама несчастная и добрая, милая, большой другъ съ Анной Аркадьевной, была лучшая доверенная. И ему страшно и утешительно казалось открыть ей все и узнать ея мненiе.

1268. Мозамбикски

1269. Зачеркнуто: овса или

Зач.: и ждете, пока ихъ будетъ до[статочно?]

1271. Зач.:

1272. Зач.: поднялъ его

1273. Тотчасъ, какъ разговоръ установился на эту тему, такъ совсемъ иначе, чемъ въ прежнемъ разговоре, подразделились мненiя. Константинъ Левинъ вовсе не интересовался этимъ вопросомъ, такъ какъ онъ считалъ его одной изъ техъ безсмыслицъ, которыя, какъ вертящiеся столы, встреваютъ, какъ пузыри, на поверхности общества, и потому спокойно слушалъ, наблюдая остальныхъ. Хотя говорили еще только двое, онъ уже ясно виделъ, кто будетъ на какой стороне. Какъ Лакмусова бумага, окрашиваясь въ синее или розовое, не говоритъ, какое именно это тело, но говоритъ, что кислоты, что основанiе, такъ и вопросъ этотъ, не показывая еще всехъ подробностей мыслей каждого, уже резко подразделялъ все характеры умовъ. Алексей Александровичъ, Старый Князь, Сергей Левинъ были на одной стороне. Юркинъ, Степанъ Аркадьичъ, Долли, Кити были на другой, но все по разнымъ жизненнымъ причинамъ брали ту или другую сторону.

1274. [твердо]

1275. [прежнего положения вещей,]

Зачеркнуто: директора

1277. Зачеркнуто: — Исполненiе каждой обязанности, — продолжалъ Сергей Левинъ, — требуетъ труда, знанiя.

— Женщины ищутъ этаго труда и обязанностей и сопряженныхъ съ ними правъ.

1278. Зач.: но которое, также какъ и первое, было оценено только Кити, другимъ же опять показалось неловко. Онъ сказалъ, что, по его мненiю, есть обязанности, къ которымъ особенно свойственны женщины, и такiя, къ которымъ особенно свойственны мущины. Выводить, выкармливать и воспитывать маленьких детей — дело женщинъ, воевать, служить, пахать, плавать и т. д. — дело мужское.

Зачеркнуто: Сергей Левинъ продолжалъ развивать мысль брата.

1280. Зачеркнуто: — Это, я думаю, будетъ труднее даже, чемъ классическая система образованiя, — съ усмешкой сказалъ Сергей Левинъ. — Это комитеты не выдумаютъ.

1281. Зач.: — Но что же долженъ делать мужъ, — сказалъ Левинъ, — въ отношенiи котораго жена заявила это право?

— Ничего, покориться.

— Да, но ведь это не ответъ.

Сергей Левинъ, очевидно, забавлялся Юркинымъ.

— Ну а какимъ же образомъ вы устраните столкновенiя техъ людей, которые изберутъ одну женщину? На вопросъ, когда спрашиваютъ, что долженъ делать мужъ, которому изменила жена, то подразумевается, что мужъ этотъ есть человекъ, т. е. любящiй жену, ревнующiй и вообще въ эту минуту находящiйся въ разгаре сильнейшаго чувства, а вы мне отвечаете: покориться, т. е. отрицать существованiе этого чувства. Какъ если бы я спросилъ, что делать, когда <я вижу, что бьютъ моего отца или ребенка, вы говорите покориться> домъ горитъ, а вы бы сказали: обедать.

Алексей Александровичъ остановился у двери, разговаривая съ Княземъ, и слушалъ то, что говорили.

1282. и тоже вступилъ въ разговоръ. Алексей Александровичъ прищуривъ глаза, отвернулся и медленно пошелъ въ гостиную.

— Ну, а какъ же, когда женщина изменитъ мужу? — сказалъ Туровцинъ.

1283. Зач.:

1284. Зач.: — Больше делать нечего, — отвечалъ Юркинъ.

— Нопотомъ, по самой природе вещей, — продолжалъ Сергей Левинъ, — мущина, ошибившись разъ, имеетъ привлекательность для женщинъ.

Зач.: Чтобы прекратить разговоръ, Степанъ Аркадьичъ обратился шутя къ Туровцину, который стоялъ подле нихъ улыбаясь.

— А вы какъ думаете объ этомъ предмете?

1286.

1287. Зач.: Но Равскiй и на то закричалъ:

— Позвольте!

Онъ началъ приводить статистическiе данные о томъ, что въ Магометанстве и другихъ многоженствующихъ народахъ населенiе увеличивается больше, чемъ у Христiанъ. Однако въ середине своего разговора

1288. Зач.: — Да вы держитесь этаго предразсудка, — улыбаясь сказалъ Сергей Левинъ, — но для чего вы бы это сделали?

— А потому что

1289. Зачеркнуто: — Ну, это слишкомъ.

1290. блестящими

Зачеркнуто: Онъ былъ счастливъ, но

подробно объяснилъ ему свои обстоятельства и спросилъ его мненiе.

1293. Так в подлиннике.

Зачеркнуто: «Не намъ, а имени твоему, спасенiе мое», думалъ Алексей Александровичъ

1295.

1296. Зач.:

1297. Прежде онъ отгонялъ отъ себя эту мысль.

Зач.: Боже мой, если ты взялъ меня въ свою руку, руководи мной», подумалъ Алексей Александровичъ.

проститъ и

1300. Зач.:

1301. Зач.: никогда

[1] Ордынцевъ делаетъ предложенiе, сборы сватьбы. [2] Она лежитъ ужасна, глаза закатились, и страхъ. [3] Раздраженiе нервное. Скоро говоритъ. Его. [4] Онъ подъезжаетъ и думаетъ: обманъ. «Родила?» «Родила». Она говоритъ.

1303. Выезжая изъ дома,

Зачеркнуто:

1305. Зач.: — Нетъ,

Зач.: боялся думать,

1307. явленiя

1308. Зач.:

Зач.: быстро

Зач.:

1311. проводила у него целые дни съ своей работой и много помогала его нравственному выздоровленiю. Въ первый же день она прiехала къ нему и вместе съ докторомъ устроила его на постели, выслушала отъ доктора все наставленiя, и, разложивъ корпiю, бинты и примочки, села съ работой подле него.

1312. подлиннике описка: сестру] брата, которую онъ всегда любилъ.

Лиза была одна изъ техъ светскихъ женщинъ, которыя

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
13 14 15 16 17 18 19 20

Разделы сайта: