№ 157 (рук. № 97).
— Ты знаешь, про что мы говорили, когда ты вошелъ?
— Про ситчики.
— Да, и про ситчики, но потомъ объ томъ, какъ делаютъ предложенiя.
— А, — сказалъ Левинъ, улыбаясь и чувствуя, но не слушая ее.
— И о твоемъ брате и Вареньке. Я очень желаю этаго. Какъ ты думаешь, устроится это?
— Не знаю. Я долженъ тебе сказать, что я брата не понимаю. Мы съ нимъ такiя чуждыя натуры, что я не понимаю его.[1655] Какъ тебе сказать, я нынче думалъ о моихъ отношенiяхъ съ нимъ, — началъ онъ говорить всю свою задушевную мысль, какъ онъ всегда говорилъ съ женою, вполне уверенный, что она пойметъ его, какъ бы ни трудно и глубоко было то, что онъ имеетъ сказать. Какъ ни странно бы было ему сказать при комъ нибудь, знающемъ Кити и ея быстрый и неглубокiй умъ, что Левинъ говорилъ ей и она понимала такiя вещи, которыя не могъ бы понять ни его братъ Сергей Ивановичъ, ни кто изъ самыхъ умныхъ людей его знакомыхъ, а это было такъ.[1656] — Я чувствую, что не могу понять целей его мыслей. Какъ тебе сказать. Я всегда ищу того, что любитъ человекъ, и этаго я не нахожу.
— Никакъ мыслями и разговорами не сойдетесь. Я слушала нынче вашъ споръ.
— Да вотъ хоть нынешнiй споръ.[1657] Онъ и не видитъ техъ вопросовъ неразрешимыхъ, которые представляются на каждомъ шагу, если иметь въ виду самое дело; но у него это какъ то яснее. Если мужикъ беденъ... — началъ Левинъ.
Кити скучно было это, но она все понимала.
— Такъ зачемъ же ты споришь?
— Я спорю по дурной привычке, но я теперь убедился, что мы съ нимъ два различныхъ человека.[1658] Разумеется, онъ лучше меня. Но я бы не желалъ такимъ быть.
— Такъ почему же онъ лучше тебя?
— Потому что онъ делаетъ дело, полезное другимъ. А я ничего не делаю. Я началъ писать книгу и бросилъ, а онъ написалъ прекрасную книгу. Его книга прекрасная,[1659] но правда, что она ужъ и забыла давно о томъ, чего онъ хотелъ. Она вся направлена противъ того, что можно противъ нея сказать. И мало того, теперь ее разбранили, эту книгу, и какъ всегда нарочно притворились, что не понимаютъ того, что онъ хотелъ сказать, и приняли на себя тонъ, что они все знаютъ, что онъ хотелъ сказать, но что онъ просто не знаетъ того, о чемъ говоритъ, и поднимаютъ его на смехъ. И онъ теперь пишетъ ответъ, который уже забылъ даже про то, что говорила книга, которая сама забыла про то, чего она хотела, и такъ и идетъ.[1660] Ну, я этаго не могу. Вотъ ничего и не делаю. Не могу, мне совестно делать дело не всеми силами души, а такого дела, въ которое бы положить все силы, нетъ.
— Ну, какъ ты скажешь про папа? — спросила Кити. — Что, можно его упрекнуть, что онъ ничего не делалъ?
— Никакъ. Но надо иметь ту простоту, ясность, доброту, какъ твой отецъ, а у меня есть ли? Вотъ я ничего не делаю и мучаюсь. Все это ты наделала. После тебя, моихъ отношенiй съ тобой, мне такъ стало противно все ненастоящее, что я не могу. Мы сейчасъ съ Кирюшинымъ толковали о колодце, все это не важно, но это настоящее. Что дети грибовъ набрали — настоящее, что ты тутъ — это самое настоящее.
— [1661]Я, главное, удивляюсь, что ты безпокоенъ, потому что не исполняешь какого то урока.[1662]
— Да, да... Больше мне ничего не надо. Когда тебя не было и не было еще — сказалъ онъ съ взглядомъ, который она поняла, — я искалъ работы. И все это было вздоръ. Пожалуй, не вздоръ, но не настоящее. Еслибы я могъ любить эту свою политическую экономiю и хутора, какъ я люблю свою землю, любилъ телятъ и коровъ своихъ, какъ, главное, я тебя люблю, тогда бы я делалъ, а то я обманывалъ себя, и этаго я теперь не могу. Мне совестно.
— [1663]Значитъ, такъ ты сотворенъ.
— Ты знаешь, все гордость. Прежде я думалъ: какъ я ничего, когда другiе столько делаютъ. А теперь я радъ, что я ничего. Только оставьте меня въ покое. Я то, что меня сделалъ Богъ, и, главное, никого не обманываю.
— А какъ ты думаешь, сделаетъ онъ предложенiе?
— Очень похоже.
— А хорошо бы было! Вотъ и наша линейка догнала ихъ. Не устала ли ты, Кити?
— Нисколько.
— А то садись, если лошади смирны, и шагомъ.
Агафья Михайловна, охотница и мастерица собирать грибы, несмотря на свой отказъ, что есть дело, поехала съ ними.
На другой день Левинъ въ самомъ веселомъ и дружелюбномъ расположенiи духа, обходивъ уже домашнее хозяйство, постучался въ комнату, где ночевалъ Васенька.
— Entrez,[1664] — прокричалъ ему тотъ. — Вы меня извините, я еще только ablutions[1665] кончилъ, — сказалъ Васенька улыбаясь, стоя передъ нимъ въ расшитомъ тонкомъ белье.
Онъ былъ очень красивъ, и красота его особенно нравилась Левину. «Отъ этаго, — подумалъ онъ, — мне и пришли эти глупые мысли».
— Вы хорошо спали?
— Какъ убитый. А день какой нынче для охоты.
— Да вы чай или кофе?
— Ни то, ни другое. Я завтракаю. Мне, право, совестно. Дамы, я думаю, уже встали. Пройтись теперь отлично. Вы мне покажите лошадей.
— Ну, пойдемте. Не стесняйтесь, пожалуйста.
Левинъ приселъ къ окну. Ласка впрыгнула къ нему. Онъ ласкалъ ее, любовался на красиваго юношу и беседовалъ. Они заговорили по случаю вчерашняго пенiя о музыке, и оказалось, что Васенька любилъ, понималъ музыку, и сужденiя его сходились съ Левина. Они заговорили о Степане Аркадьиче, еще объ общихъ знакомыхъ. И общее впечатленiе, произведенное на Левина, было самое прiятное. Онъ, действительно, былъ славный малый, простой, понимающiй и очень веселый. Онъ былъ изъ техъ, которыхъ Левинъ въ своемъ уме относилъ къ роду настоящихъ. Если бы Левинъ сошелся съ нимъ холостымъ, онъ бы общался съ нимъ. Было немножко непрiятно Левину его праздничное отношенiе къ жизни и какая-то развязность элегантности petit crevé,[1666] но это можно было извинить за его добродушiе и порядочность. Онъ нравился Левину своимъ хорошимъ воспитанiемъ, отличнымъ выговоромъ на Французскомъ и Англiйскомъ языкахъ, темъ, что онъ былъ человекомъ его мiра, и какой то наивностью добродушiя.
казацкомъ седле дикое, поэтическое, изъ котораго ничего не выходило, но наивность его (въ особенности съ его красотой, улыбкой и грацiей движенiй) была мила. Тоже понравился онъ Левину разсказами о своемъ именiи.[1667] Онъ спрашивалъ Левина совета, какъ ему быть[1668] и можно ли жить въ деревне, и видно было, что онъ понималъ чутьемъ прелесть деревенской жизни, но не имелъ никакого понятiя о томъ, какъ и чемъ люди живутъ въ деревняхъ. Оттого ли, что натура его была симпатична Левину, или потому, что Левинъ старался, въ искупленiе вчерашняго греха, найти въ немъ все хорошее, Левинъ въ самомъ веселомъ и дружескомъ расположенiи вернулся съ нимъ домой.
№ 159 (рук. № 97).
«Завтра пойду рано утромъ, возьму на себя не горячиться. Бекасовъ пропасть. Вонъ другой блеетъ барашкомъ. И дупеля есть, а приду домой, будетъ записка отъ Кити». Но думать о Кити онъ не позволялъ себе: ему становилось слишкомъ страшно за все то, что могло съ ней случиться. «Да, это правда, — думалъ онъ, — что такое отношенiе къ жене есть отсутствiе мужества. Но чтожъ делать, — думалъ онъ, — разумеется, я буду скрывать это свое обабленiе. Есть такiя вещи, что знаешь, что нехорошо, какъ нашъ разговоръ сейчасъ. Разумеется, несправедливо мое довольство и богатство, но долженъ ли я отдать все?»
На этомъ вопросе, ответа на который у него не было, его мысли развлекъ скрипъ дверки калитки изъ пуньки и, когда онъ прислушался, крикъ ребенка изъ избы. Онъ вышелъ, чтобы посмотреть, кто это ходитъ.
— Куда же это ты, тетка? — спросилъ онъ у бабы, шедшей къ избе.
— А за молочкомъ, батюшка, внучку.
Словоохотливая старуха остановилась у крыльца и разсказала Левину всю исторiю ребенка и его родителей. Сынъ ея старшiй былъ водовозомъ въ городе, приносилъ на одной лошади рублей 80 въ годъ; жена его, молодайка, тамъ родила и пошла кормилицей къ барыне, ребеночка прислала къ бабушке, и мать съ нимъ теперь спала и выкармливала его на рожке.
— Чтожъ, здоровъ ребенокъ?
— Слава тебе, Господи.
— Чтожъ, часто встаешь ночью?
— Да вотъ другой разъ всю ночь спать не даетъ. А пора рабочая. Овесъ не вязанъ.
Поговоривъ съ бабой, Левинъ вернулся въ сарай и къ своимъ мыслямъ.
«Зачемъ нашъ ребенокъ будущiй ожидается съ такими приготовленiями, а этотъ? Чтожъ, могу я отдать все и чтобъ Кити, какъ эта бабушка или какъ мать, выкармливала?... Нельзя. Нельзя также, какъ нельзя птице, устыдившейся того, что она летаетъ, а заяцъ не можетъ отдать ему свои крылья». И успокоившись навремя этими доводами, Левинъ сталъ засыпать и уже сквозь сонъ слышалъ смехъ и веселый говоръ Весловскаго и Степана Аркадьича.
№ 160 (рук. № 97).
Долли чувствовала себя смущенной, но, чтобы говорить что-нибудь, она, хотя и считала, что съ его гордостью ему непрiятны были похвалы его дома и сада, она все таки сказала, что поражена красотой его усадьбы, и съ удивленiемъ заметила, что это очень обрадовало его. Онъ вдругъ оживился и сталъ разсказывать ей о своихъ нововведенiяхъ и улучшенiяхъ и сталъ показывать ей ихъ. Изъ за того общаго всемъ светскаго приличiя, съ которымъ хозяева выставляютъ свои удобства жизни и роскошь съ такимъ видомъ, что это имъ и всемъ гостямъ должно представиться какъ самое обыкновенное, она не догадывалась, что, посвятивъ теперь на улучшенiе и украшенiе своей усадьбы все силы своей жизни, для Вронскаго было необходимо показать все это кому нибудь и что ему некому было показывать, и онъ былъ въ восхшценiи отъ того, что она наивно любовалась всемъ.
— Если вамъ не скучно и вы не устали, то пройдемте въ больницу, — прибавлялъ онъ, безпрестанно заглядывая ей въ лицо, чтобы убедиться, что ей точно было не скучно. — Ты не пойдешь, Анна? — обратился онъ къ ней.
— Нетъ,[1669] мы пойдемъ. Неправда ли? — обратилась она къ Свiяжскому. — Только[1670] il ne faut laisser le pauvre Тушкевичъ se morfondre dans le bateau.[1671] Надо послать имъ сказать.
Больница была удивительна, и нельзя было не восхищаться ей. Вронскiй если начиналъ что-нибудь делать, то уже доводилъ делаемое до совершенства. Такой больницы нетолько не было въ губернiи, но едва ли была въ столицахъ. Все строенiе, еще не конченное, должно было иметь видъ феодальнаго замка съ подъездомъ, украшеннымъ камнями dans le genre rustique.[1672] Во внутренности была устроена вентиляцiя самой новой системы. Полы все паркетные, стены подъ мраморъ, ванны мраморныя, постели съ такими пружинами, что если развернуть пружины, то можно бы загородить весь крестьянскiй выгонъ.
Свiяжскiй оценивалъ все, какъ знающiй все новыя усовершенствованiя. Долли просто восхищалась и удивлялась невиданному ей до сихъ поръ и радовалась тому дружескому и простому отношенiю, которое установилось между ею и Вронскимъ, очевидно влюбленнымъ въ свою больницу. Прежде столь чуждый ей, онъ нравился ей теперь своимъ благороднымъ увлеченiемъ. Сказанный Вронскимъ Свiяжскому слова, que c'est devenu tellement commun les écoles,[1673] что я началъ больницу да и увлекся, хотя и испортили немного впечатленiе Долли, она всетаки въ эту прогулку и разговоръ съ Вронскимъ съ удовольствiемъ чувствовала, что она сблизилась съ нимъ.
№ 161 (рук. № 97).
— Но ты не презирай меня. Я не стою презренья. Я несчастна. И ты знаешь отчего? Я не во время полюбила. Ты не поверишь, я до того дня, какъ я прiехала къ тебе въ Москву и встретила Алексея, я не знала, что такое любовь. Ведь это смешно сказать, но я въ 27 летъ въ первый разъ полюбила, и это мое несчастье. Такъ ты не презираешь меня?
— Нетъ, я люблю тебя.
Долли была совершенно покорена. Ей казалось, что все не могло быть иначе, какъ какъ это говорила Анна, и только когда Анна ушла, Долли стала понемногу выходить изъ подъ ея влiянiя, и опять ей показалось несправедливо не хлопотать о разводе и не рожать детей.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и съ мыслями о доме и детяхъ легла на постель. Какъ дорогъ и милъ ей показался этотъ ея мiръ и какъ ей захотелось опять въ него.
Прощанiе съ княжной Варварой, съ мущинами и Анной было особенно непрiятно Дарье Александровне. Пробывъ день, и она и хозяева ясно чувствовали, что оне не подходятъ другъ къ другу и что лучше имъ не сходиться. И потому обычныя при прощаньи выраженiя дружбы, просьбы о переписке и желанiи свидеться были, очевидно, неискренни. Когда она уехала, хозяева и домочадцы въ Воздвиженскомъ почувствовали облегченiе въ роде того, которое испытали Левины, когда уехалъ Весловскiй. Дарья Александровна и кучеръ Левиныхъ испытывали еще более радостное чувство облегченiя, когда они выехали въ поле. Чувство это было такъ сильно, что они даже сообщили его другъ другу. Дарье Александровне только хотелось спросить Григорья кучера о томъ, какъ ему понравилось, какъ онъ самъ началъ говорить.
— Богачи то богачи, а овса по 3[1674] гарнца дали. До петуховъ поели. Больше не дали. Чтожъ 3[1675] гарнца: только закусить. Ныне овесъ у дворниковъ 35 коп. Авось не разорили бы. Прiезжай къ намъ. Сколько съедятъ, и даютъ. Скупъ баринъ.
— Да ведь это не баринъ, — сказала Дарья Александровна, — а въ конторе.
— Нетъ, я до камердинера доходилъ. Говорю: «доложите барину». Такъ — «самъ не велелъ, — говоритъ, — положены одно — три гарца».
Анна безъ гостей все также занималась собою и вместо гостей занималась чтенiемъ не романовъ, какъ она прежде это делала, а такъ называемыхъ серьезныхъ книгъ, техъ модныхъ серьезныхъ книгъ какими были Toqueville, Carlyle, Lewes,[1676] Taine. Она прочитывала, эти книги, понимая ихъ вполне, но испытывая то обычно оставленное такими книгами чувство возбужденiя и неудовлетворенiя жажды.
№ 164 (рук. № 97).
Постройка и потомъ устройство больницы сильно занимали ее, и она нетолько помогала, но почти все устроивала сама. Также занимала ее школа для девочекъ. Она сама давала тамъ уроки. Также увлекалась она одно время садомъ, превращенiемъ парка въ садъ. Все, за что она бралась, кипело подъ ее руками. Но все это продолжалось недолго.
Онъ не могъ нахвалиться своимъ немцемъ управляющимъ. Какое бы онъ ни начиналъ дело — постройку больницы, конюшенъ, завода — все шло превосходно, такъ какъ ни у кого, и совершенно такъ, какъ оно должно было идти по последнимъ даннымъ Европейской науки. Главное же, всякое дело удовлетворяло вполне все больше и больше развивавшемуся въ Вронскомъ чувству расчетливости.
— Das laesst sich ausrechnen, Erlaucht,[1677] — говорилъ немецъ, доставая значительнымъ и привычнымъ жестомъ записную книжку изъ боковаго кармана и быстро делая умноженiе красивымъ почеркомъ. — Sexs Mahl acht ist acht und vierzig,[1678] — и т. д.
Управляющiй приходитъ къ тому, что по теорiи 726 Cubikfut Luft unumgaenlich nothwendig, aber wir schaften uns das Ding von Bergmann an, und mit der Luftpumpe gewinnen wir 200 Cubikfuss. Das giebt uns reinen barich 2000 Rubel.[1679]
Все расчеты немца делались такъ. Смета первая по науке требовала 500, но, сообразивъ и придумавъ (именно за 2000 у Графа Вронскаго можно было это сделать) легкое примененiе, тоже самое производилось за 3000, такъ что всегда былъ барышъ. И вместе съ темъ все было не кое какъ, а по самому усовершенствованному способу. Барыши еще не получались, потому что не пришло время, но они были несомненны. Теперь были барыши въ расходованiи того капитала, который былъ полученъ за выкупъ и залогъ. И барыши эти были огромные. Больница стоила 80 тысячъ, но ее нельзя бы было построить меньше, чемъ за 130 по расчетамъ. Тоже было и въ покупке коровъ, въ постройке завода. На эти вещи, очевидно нужныя, Вронскiй не скупился. «Если это делать, то делать самое лучшее, чтобы можно было гордиться, но въ мелочахъ надо быть расчетливымъ». Такъ думалъ Вронскiй, и онъ все более и более становится расчетливъ. Кучеръ Левина правду сказалъ Дарье Александровне, что онъ отказалъ въ мере овса. Онъ это делалъ по принципу, и керасинъ въ рабочую, и поденные гривенники бабамъ, и дрова на топливо — все было подъ строгимъ его личнымъ контролемъ, и нигде нельзя было взять лишняго.
За губернскимъ столомъ шла поверка губернскихъ суммъ. Губернской Предводитель, тучный старикъ съ белыми усами и бакенбардами и румянымъ глянцовитымъ барскимъ внушительнымъ и добродушнымъ лицомъ, съ шитымъ блестящимъ воротникомъ, высоко поднимавшимся около его короткой шеи, сиделъ на председательскомъ кресле, придерживая белой пухлой рукой черный ящикъ, и тщетно пытался быть спокойнымъ. Онъ краснелъ, тяжело дышалъ и безпокойно оглядывался на шумевшихъ вокругъ него дворянъ.[1680] Сначала говорилъ Свiяжскiй, очень громко и точно, требуя поверки суммъ. Потомъ противъ поверки суммъ нескладно говорилъ старичекъ. Потомъ опять за поверку говорилъ юноша очень ядовитый, потомъ заговорилъ Сергей Ивановичъ. Сергей Ивановичъ былъ однимъ изъ членовъ комиссiи, разсматривавшей употребленiе губернскихъ суммъ и потому заседавшей за столомъ вместе съ Предводителемъ и другими членами. Всемъ было известно ораторское искусство Сергея Ивановича, и большинство слушало его, какъ Пати, озабоченное только темъ, какъ бы не пропустить то место, которое будетъ замечательно и которое будутъ повторять.
Замечательное было только въ конце отчета о действiяхъ комиссiи. Комиссiя выработала следующiя данныя. Точно, ясно и особенно учтиво Сергей Ивановичъ изложилъ ихъ и ответилъ на предложенiе Предводителей партiи стараго губернскаго о томъ, чтобы по примеру прежнихъ годовъ не тратить времени на поверку суммъ, а благодарить всемъ составомъ нашего глубокоуважаемаго Михаила Ивановича за понесенные имъ труды и перейти къ следующимъ занятiямъ. На это предложенiе Сергей Ивановичъ заметилъ, не глядя на еще более взволновавшагося Предводителя, что комиссiя пришла къ убежденiю, что ни господа Дворянскiе Предводители, ни мы не имеемъ права лишать Его Превосходительство того внутренняго удовлетворенiя, которое онъ въ виду всей массы дворянъ испытываетъ, отдавъ отчетъ въ столь преуспевавшихъ подъ его мудрымъ распоряженiемъ дворянскихъ суммахъ.[1681]
— страшное возбужденiе и озлобленiе. Несколько Предводителей и несколько лицъ, окружавшихъ столъ, заговорило вдругъ.
— Не надо. Не хотимъ отчета. Благодаримъ. Веримъ.
Поощренный этими криками, Губернскiй Предводитель всталъ и заговорилъ искренно взволнованнымъ голосомъ. Слова его были не значительны, онъ говорилъ о доверiи дворянства, о любви къ нему, которой онъ не стоитъ, ибо вся заслуга его — въ преданности дворянству, которому онъ посвятилъ 12 летъ службы. Но чемъ дальше онъ говорилъ, темъ чувствительнее становилась его речь. Онъ самъ останавливался отъ слезъ. Происходили ли эти слезы отъ сознанiя несправедливости къ нему, отъ любви къ дворянству или отъ натянутости положенiя, въ которомъ онъ находился, чувствуя себя окруженнымъ врагами, но волненiе сообщалось многимъ и даже Левину, несмотря на то, что онъ слышалъ отъ своей партiи, что каждое трехлетiе Михаилъ Ивановичъ, ударяя себя въ грудь, прослезивается надъ ящикомъ и что поэтому никто не открываетъ его, хотя весьма сомнительно, чтобы деньги были целы.
Несмотря на то что Левинъ зналъ все это, волненiе Губернскаго Предводителя сообщилось ему, и онъ виделъ, что Сергей Ивановичъ съ саркастической и недовольной улыбкой смотрелъ на него, когда Левинъ невольно вместе съ другими прокричалъ: «не надо».
Вопросъ о поверке суммъ былъ решенъ, какъ и въ прежнiе выборы. Губернскiй Предводитель прослезился, ударялъ себя въ грудь, большинство старыхъ дворянъ также прослезилось, и новаторы остались ни съ чемъ.
другихъ, и Губернскiй предводитель, спешившiй тоже, натолкнулся на него.
№ 167 (рук. № 97).
Доброхотная, гостепрiимная и достойная ласка хозяина, его внушительные речи и жесты — все это возбудило вчера невольное уваженiе и сочувствiе. Это не было расположенiе клумбъ и цветовъ и кустиковъ, которые можно было не одобрять и желать переделать иначе, а это было большое старое раскидистое дерево, обросшее мохомъ и глубоко пустившее корни, которымъ надо было пользоваться, къ которому надо было пригонять цветники и клумбы, которое нельзя было не признать за фактъ. И вдругъ теперь это то старое, обросшее мохомъ, почтенное дерево робело, суетилось, очевидно хитрило и было травимо кемъ-же? — юношами — Свiяжскимъ и другимъ безбородымъ мальчикомъ въ элегантномъ мундире съ холоднымъ румянымъ лицомъ, который такъ хорошо говорилъ. Левину трогателенъ и жалокъ былъ этотъ старикъ, и ему хотелось сказать ему что нибудь прiятное.
— Я думаю, нынче кончится, — сказалъ онъ.
— Едва ли, — испуганно оглянувшись, сказалъ Предводитель.
— Также скоро и просто, какъ поверка суммъ. Вы останетесь...
— О да, только при томъ условiи, чтобы единогласно, а то я усталъ, ужъ я старъ.
Левинъ не зналъ, что ответить, но улыбнулся дружелюбно. Предводитель посмотрелъ на него съ недоуменiемъ. Онъ зналъ, что братъ Левина врагъ и потому не понималъ отношенiя къ себе Левина, но всетаки пожалъ еще разъ руку, и они разошлись.
№ 168 (рук. № 97).
— Ну, какъ идетъ ваше хозяйство?
къ разряду старыхъ дворянъ, которые въ зале выборовъ такъ резко отличались отъ молодыхъ, новыхъ.
Старые были большей частью или въ дворянскихъ старыхъ застегнутыхъ мундирахъ съ короткими талiями и узкими въ плечахъ или въ своихъ особенныхъ мундирахъ, которые они выслужили на службе. Такъ этотъ былъ въ старомъ мундире Генеральнаго штаба.
Молодые же были въ дворянскихъ мундирахъ, но разстегнутыхъ, съ белыми жилетами, широкими въ плечахъ, и съ низкими талiями или въ мундирахъ съ черными воротниками, съ элегантнымъ шитьемъ министерства юстицiи. Левинъ былъ самъ въ такомъ мундире и по виду принадлежалъ къ новымъ. Но, наблюдая дворянъ, онъ невольно вникалъ съ большимъ интересомъ и уваженiемъ въ старыхъ, чемъ въ молодыхъ. Молодые казались ему не только не интересны, но и не привлекательны. Беседа съ этимъ помещикомъ съ седыми усами, очевидно тоже съ удовольствiемъ встретившагося съ Левинымъ, была ему очень прiятна. Глядя въ это умное, столько пережившее, перестрадавшее и все таки честное и достойное лицо, Левину казалось, что онъ получилъ отъ него объясненiе всей этой непонятной для него дворянской деятельности. Левинъ высказалъ ему все свои сомненiя и отвелъ съ нимъ душу.
№ 169 (рук. № 97).
Свiяжскiй взялъ подъ руку Левина и пошелъ съ нимъ къ своимъ.
— Сергей Ивановичъ искалъ тебя.
Теперь уже нельзя было миновать Вронскаго, потому что онъ, стоя съ Степаномъ Аркадьичемъ и Сергеемъ Ивановичемъ, смотрелъ прямо на подходившаго Левина.
— Какъ же, я имелъ удовольствiе встретиться у Княгини Щербацкой, — сказалъ онъ, подавая руку Левину.
— Я не помню, — сказалъ Левинъ смутившись. — Впрочемъ, можетъ быть, я забылъ. Очень радъ.
И онъ тотчасъ же заговорилъ съ братомъ.
заметили это. Все въ это время были очень озабочены предстоящимъ деломъ. Были представленными некоторыми доверенности на шары, которые, если бы были признаны, то количество шаровъ стараго Губернскаго Предводителя было бы больше, чемъ ожидалось. Вообще все дело стояло такъ, что 5, 6 шаровъ могли все испортить.
— Покажи, пожалуйста, свою доверенность, — сказалъ Сергей Ивановичъ брату.
Прочтя ее, онъ началъ говорить, что отвергать те доверенности можно только на основанiи разъясненiя циркуляромъ Министерства прибавленiя статьи 1807.
Многiе изъ дворянъ уже уходили, многiе собирались кучками, и, очевидно, было волненiе.
Левинъ спросилъ:
— Когда же будутъ болтировать?
Ему ответили, что прежде вопросъ о доверенностяхъ.
— Какъ же будутъ болтировать? — спросилъ онъ у Свiяжскаго и удивился, заметивъ испугъ на лице Свiяжскаго и взглядъ, брошенный на тутъ же стоявшаго белокураго юношу.
Чтобы поправиться и не показать, что онъ чувствуетъ свою неловкость, Левинъ обратился къ белокурому юноше и спросилъ его. Но это было еще хуже. Юноша и Свiяжскiй были два кандидата.
— Ужъ я то ни въ какомъ случае, — ответилъ юноша.
№ 170 (рук. № 97).
Волненiе, казавшееся стихшимъ после поверки суммъ, теперь вдругъ опять поднялось и, усиливаясь, усиливаясь, какъ это всегда бываетъ въ толпе, дошло до высочайшей степени. Все стремительно, съ озабоченными лицами, давя другъ друга, затеснились къ губернскому столу. Безпрестанно въ запертую дверь врывались запоздавшiе и съ испуганными лицами, боясь пропустить, торопились присоединиться къ толпе, спрашивая: «что? что?»
Левинъ издалека слышалъ мягкiй голосъ Предводителя, визгливый чей то голосъ и голосъ Свiяжскаго. Они спорили о форме доверенности.
Такъ какъ, для того чтобы смотреть на все это дело серьезно, Левину надо было помнить, что отъ сверженiя Губернскаго Предводителя будетъ зависеть правильность опекъ и земское дело, онъ и помнилъ это и удивлялся той страстности, съ которой разбирали вопросъ о форме доверенности. Онъ постоянно забывалъ силлогизмъ о томъ, что, для того чтобы не было несправедливости по опекамъ, нужно, чтобы Предводителемъ было другое лицо. Для того чтобы Предводитель былъ другой, нужно большинство, для большинства же нужно отвергнуть доверенности. Для отверженiя же доверенности нужно признать ту форму, въ которой они поданы, не достаточной; для этого же нужно найти антицеденты. Опять пренiя заключилъ ровный и сильный везде голосъ Сергея Ивановича. Онъ доказалъ неопровержимо. Но мненiя разделились, а несогласные закричали: «болтировать!» (т. е. болтировать мненiе). «Болтировать на шары!»
— О, о! — кричали со всехъ сторонъ.
Дворянинъ, котораго Левинъ виделъ несколько разъ у водки, кричалъ громче всехъ, очевидно только чтобы кричать. Чтобы болтировать, надо было выразить мненiе. Опять начались споры. Левинъ усталъ, ему было ужасно скучно и досадно на себя, что онъ никакъ не могъ найти никакого интереса въ томъ, что делалось, тогда какъ большинство, казалось, только что разогрелось и находилось на высшей степени возбужденiя. Левинъ ушелъ ходить въ залу, где была закуска, и невольно увлекся наблюденiями надъ лакеями, какъ они убирали недоеденное и какъ буфетчикъ опять апетитно разставлялъ рюмки и закуски и какъ лакей одинъ съ седыми бакенбардами, очевидно, выказывалъ презренiе къ другимъ, и молодые надъ нимъ подтрунивали. Интересы этихъ лакеевъ и буфетчика более занимали его, чемъ дворянскiе интересы въ зале.
Секретарь дворянской опеки, вертлявый старичекъ, имевшiй спецiальность знать всехъ дворянъ губернiи по имени и отчеству, развлекъ его.
№ 171 (рук. № 97).
— 98 неизбирательныхъ, — прозвучалъ громкiй голосъ, и опять начался гулъ, говоръ, крикъ, и все пошли въ залу, где была закуска.
— Никакого права не имелъ!
— Подлость!
— Прокатили!
— На основанiи статьи...
— Желалъ бы я знать, кто пуговицу положилъ?
— Нетъ уваженiя къ своему делу, — слышалъ Левинъ взволнованные голоса въ разныхъ группахъ, которые теперь уже определеннее образовывались. Ясно уже было видно, какъ группа одной партiи замолкала, когда проходили дворяне другой партiи.
— Что, каково? — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, подхватывая Левина за руку. — Мы вынесли на плечахъ своихъ — однимъ шаромъ.
Онъ, очевидно, былъ уже въ полномъ азарте игры. Его занималъ, какъ въ крокетъ, выигрышъ своей партiи. Такое же волненiе было заметно на другихъ лицахъ. Позицiя была выгоднее для партiи новыхъ, но у старыхъ была еще надежда. Старые по некоторымъ уездамъ пошли просить Губернскаго Предводителя болтироваться. Надеялись, что другiе уезды сделаютъ тоже, но уездъ Свiяжскаго прямо отказался, и другiе уезды последовали его примеру. Губернскiй Предводитель всетаки, несмотря на то, что онъ выражалъ Левину другое, решился болтироваться. Опять все пошли въ залу, опять роздали шары, и тутъ уже Левинъ, исполняя предначертанное, впередъ приготовившись, сжалъ оба кулака, таинственно держа шаръ въ левой, и всунулъ обе, но, задумавшись, вынулъ обе, не положивъ, и, очевидно, положилъ налево.
Опять послышался счетъ шаровъ, опять голосъ провозгласилъ число избирательныхъ, и опять все зашумели и пошли въ комнату, где закуска.
Предводитель былъ выбранъ значительнымъ большинствомъ.
— Ну, теперь кончено? — спросилъ Левинъ у Сергея Ивановича, все более и более чувствуя унынiе, скуку и пристыженность.
— Теперь вопросъ Кандидата, — сказалъ за Сергея Ивановича, неудостоившаго ответа, [Свiяжскiй]. — Кандидатъ Предводителя можетъ получить больше шаровъ.
Вронскiй подошелъ къ нимъ.
— Ну, что, Графъ? Вы довольны?
— Да, прiятно, что мы настояли на своемъ. Какъ разъ те 6 шаровъ, которые мы расчитывали.
— Вы будете? — сказалъ Вронскiй Свiяжскому.
— Надо уговорить его, — обратился онъ къ Сергею Ивановичу.
— Ни въ какомъ случае, — отвечалъ Свiяжскiй решительно.
№ 172 (рук. № 99).
— это общество университетское, съ которымъ онъ сошелся черезъ прiятеля профессора и которые ездили и которые собирались къ нему. Въ этомъ обществе Кити съ удивленiемъ, такъ какъ она по свойственной женщинамъ склонности не уважать то, что не понимаешь, она съ удивленiемъ увидала,[1683] что мысли Левина нетолько о хозяйстве, но и о политической экономiи очень серьезно заняли ученыхъ людей и что онъ много зналъ и думалъ по этой части, и къ его мненiямъ имели уваженiе. Но это общество и занятiя въ библiотеке и книгой не увлекали его въ городе. Онъ говорилъ ей, что онъ не ученый, но что то, что онъ пережилъ, передумалъ, онъ желаетъ высказать. Но прежде всего онъ желаетъ пережить. Не высказать еще можно переживши. Но сказать что нибудь не переживши нельзя, и потому онъ хотелъ жить. А жить онъ могъ только на своемъ месте. Здесь же онъ, кроме того что былъ вне своей среды, не жилъ, а только ждалъ. Мысль о приближающихся родахъ ни на минуту не покидала его. Поездка на выборы разсеяла его и произвела то, чего ожидала Кити. Хотя онъ ей ничего и не говорилъ, а только разсказалъ все, что было, она по его тону и въ особенности потому, какъ онъ после этой поездки пересталъ жаловаться ей на свою общественную праздность и какъ онъ пересталъ спорить съ Сергеемъ Ивановичемъ объ общественной деятельности, а, напротивъ, усвоилъ себе спокойное, веселое отношенiе къ этимъ вопросамъ, она поняла, что онъ въ этомъ отношенiи теперь пришелъ въ совершенную ясность.[1684] Она хорошенько не понимала какъ, но тотъ разговоръ съ помещикомъ о Весталкиномъ огне, который онъ съ особеннымъ чувствомъ ей передалъ очевидно, имелъ большое влiянiе на его успокоенiе.
Было еще два оазиса въ этомъ море чуждыхъ ему людей. Это были товарищъ его Котовасовъ, женившiйся въ это время и съ которымъ они сблизились, и Голышевъ, женатый на племяннице Щербацкаго, съ которымъ они особенно сблизились.
№ 173 (рук. № 99).
Первое время онъ сталъ ходить въ библiотеку и заниматься чтенiемъ для своей книги и выписками, но потомъ ему все более и более становилось некогда отъ ничего неделанiя, и онъ не могъ продолжать и уже не раскаявался, а спокойно ездилъ изъ места въ место и везде слушалъ и говорилъ, слушалъ и говорилъ. И говорилъ такъ много о техъ самыхъ мысляхъ, которыя должны были составить его книгу, что мысли эти даже перестали интересовать его. Но чемъ празднее онъ становился, темъ онъ становился озабоченнее. Столько было интересовъ, что онъ не поспевалъ следить за всеми и составлять о нихъ определенное мненiе, а нужно было иметь, потому что все эти интересы начинали занимать его. Онъ не замечалъ, что это были не его интересы, что онъ въ деревне никогда бы и не подумалъ о нихъ, занимаясь теми, которые выростали изъ его хода жизни и мыслей, а что онъ, увлекаясь этими чуждыми интересами, отдавался потоку толпы. Но онъ увлекался ими. Его занималъ и вопросъ знаменитаго процесса, и магнетизма, и университетскiй, и думскiй, и славянскiй, и много другихъ вопросовъ, и его самолюбiю льстило, что онъ более, чемъ большинство, имелъ своихъ мыслей объ этихъ вопросахъ. И онъ ездилъ, разговаривалъ, и ему было не только не скучно, но часто прiятно.
№ 174 (рук. № 103).
— Решительно исправляетесь, батюшка, прiятно видеть, — сказалъ Котовасовъ, въ летнемъ пальто вместо халата встречая Левина въ маленькой гостиной. — Я слышу звонокъ и думаю: не можетъ быть, чтобы во время; Ну что, каково въ Петербурге то встретили гостей? А это знаменательно, — началъ онъ тотчасъ же о той политической модной новости, которая занимала въ это время публику.
Кроме своей науки, Котовасовъ интересовался только политикой. Левинъ еще не слыхалъ подробностей этой встречи.[1685] Онъ не читалъ вчерашней вечерней газеты.
— А что?
Котовасовъ сказалъ свое мненiе и, войдя въ кабинетъ, познакомилъ Левина съ[1686] ученымъ Летовымъ. Тутъ же былъ профессоръ физики,[1687] котораго труды Левинъ зналъ,[1688] всегда интересуясь физикой, и когда то, страстно надеясь сделать открытiе, занимался ею. Онъ очень радъ былъ встретить известнаго ему ученаго.
Разговоръ остановился на короткое время на[1689] политической новости.
за верное, что Государь сказалъ совсемъ другое. Котовасовъ придумалъ такое положенiе, въ которомъ и те и другiя слова могли быть сказаны, и разговоръ на эту тему, очевидно никого очень не интересующiй, прекратился.
— Да вотъ написалъ почти книгу объ естественныхъ условiяхъ рабочаго въ отношенiи къ земле, — сказалъ Котовасовъ. — И я не спецiалистъ, но мне понравилось, какъ естественнику, то, что онъ беретъ человечество какъ что-то вне зоологическихъ законовъ, а, напротивъ, видитъ[1691] зависимость его отъ среды и[1692] въ этой зависимости отъискиваетъ законы развитiя.
— Это очень интересно, — сказалъ[1693] Летовъ.
— Я попытался только, признавъ свойства известнаго мне русскаго рабочаго крестьянина за присущiя ему зоологическiя свойства,[1694] — началъ Левинъ краснея, — изследовать тотъ путь, по которому онъ стремится идти къ своему благосостоянiю.
Я старался не задаваться мыслью, — поспешно прибавилъ Левинъ,[1695] — что[1696] путь этотъ есть тотъ, по которому идутъ более развитые народы, а совершенно свободно отъискивалъ этотъ путь и пришелъ къ новымъ довольно результатамъ. Изучая на самомъ предмете, делая наблюденiя....
— Это то и дорого,[1697] — перебилъ его Летовъ. — Теорiй много въ нашей науке, а данныхъ статистическихъ, наблюдение и опытовъ — мало.[1698] Опыты, наблюденiя, факты даютъ не самую истину, но отрезываютъ пути ложныя и, все более и более сжимая этотъ путь, наконецъ указываютъ его.
— Совершенно верно, — отвечалъ физикъ, — но[1699] всетаки наука никогда не можетъ удовлетвориться однимъ анализомъ. Анализъ и синтезъ всегда держатъ свои равные права.
Соцiологъ согласился съ этимъ мненiемъ, но, очевидно, этотъ вопросъ не интересовалъ его.
— Почему же вы полагаете, что русскiй человекъ имеетъ особенное отношенiе къ земле? — спросилъ Летовъ Левина.
— По зоологическимъ, такъ сказать, свойствамъ человека или по его отношенiю къ земле — количественному.
самый народъ сознаетъ всегда свое призванiе и что призванiе русскаго народа есть заселенiе огромныхъ пространствъ. Соцiологъ опять перебилъ его, заметивъ, что легко быть введену въ заблужденiе, делая умозаключенiя объ общемъ призванiи народа, что основой отношенiя человека къ земле всегда будутъ два начала: количественное отношенiе земли къ человеку и качество земли. И не давая ужъ Левину досказать свою мысль, соцiологъ началъ излагать ему свое ученiе о томъ, что первыя заселенiя не могли быть сделаны на лучшихъ и плодороднейшихъ местахъ.
Соцiологъ имелъ усвоенную на кафедре привычку говорить и охоту къ этому. Вопросъ же, о которомъ онъ говорилъ, интересовалъ его и былъ еще нерешеннымъ, не обработаннымъ для него самаго. И потому ему прiятно было поверять этимъ самого себя, излагать свое ученiе, въ особенности человеку, интересующемуся этимъ деломъ. Кроме того, ему прiятно было излагать это Левину еще и потому, что всемъ знакомымъ и близкимъ людямъ онъ давно уже изложилъ свою теорiю. А Левинъ былъ новый человекъ.
Левинъ слушалъ не совсемъ охотно. Ему казалось, что онъ самъ знаетъ впередъ все, что скажетъ соцiологъ, и хотелось перебить его, чтобы сказать свою мысль, такую, которая, по его мненiю, должна была опровергнуть все доводы соцiолога.[1701] Несмотря на[1702] это, Левину все-таки было прiятно и лестно, что этотъ умный, ученый человекъ такъ старательно излагаетъ ему свои воззренiя.[1703] Левинъ не зналъ того, что такому вниманiю онъ обязанъ только тому, что онъ новый человекъ, и думалъ, что это была дань его уму и знанiю, поразившимъ уже соцiолога,[1704] и темъ более онъ желалъ дождаться конца речи соцiолога, чтобы изложить ему свои взгляды. Онъ и дождался этаго и изложилъ свои, но соцiологъ остался къ нимъ, очевидно, холоденъ и вступилъ въ завязавшiйся между физикомъ и Котовасовымъ разговоръ объ университетскомъ вопросе.
Университетскiй вопросъ былъ очень важное событiе въ эту зиму въ Москве. Три старые профессора въ совете не приняли мненiя молодыхъ, молодые подали отдельное мненiе. Мненiе это было, по сужденiю однихъ, ужасно,[1705] по сужденiю другихъ — было самое простое и справедливое мненiе, и профессора разделились на две партiи.
Одни, къ которымъ принадлежалъ Котовасовъ и физикъ, видели въ противоположной стороне подлый доносъ, обманъ; другiе видели мальчишество, неуваженiе къ авторитетамъ. Левинъ, хотя и не принадлежавший къ университету, несколько разъ еще вчера слышалъ и говорилъ объ этомъ деле и имелъ свое составленное на этотъ счетъ мненiе и теперь, принявъ участiе въ общемъ разговоре, выразилъ это мненiе.
— Ахъ, я опоздаю, — сказалъ онъ.
— А куда вы? — спросилъ Котовасовъ.
— Да нынче въ юго-восточномъ комитете заседанiе въ память 100-летняго юбилея Кржимаго.
— Такъ что же вамъ? — сказалъ Котовасовъ.
— Да я обещалъ прочесть въ его память о его трудахъ по физике. Меня просили, а то ничего не будетъ.[1706]
— А! — сказалъ Котовасовъ, совершенно понявъ теперь, для чего нужно было ехать.
— Да что же вы не заедете ко мне, — сказалъ физикъ Левину. — Я очень радъ вамъ показать.
Онъ обещалъ показать новый, полученный имъ изъ Англiи, аппаратъ,[1707] о которомъ они тоже поговорили.
— Да ведь не знаю, когда застать васъ.
— Да вотъ хоть нынче, после заседанiя комитета. Да прiезжайте въ заседанiе. Право, интересно, а оттуда пройдемъ ко мне[1708] съ два шага.
— Ахъ, очень радъ, — сказалъ Левинъ, быстро обсудивъ все то, что ему предстояло нынче утромъ: визитъ, заседанiе въ суде,[1709] Львовъ, концертъ. Онъ решилъ, что[1710] поедетъ къ Львову, кстати и у него позавтракаетъ.
Онъ вышелъ вместе съ физикомъ и, обещавшись быть въ заседанiи, поехалъ къ Львову.
III глава.
Львовъ былъ человекъ совершенно противуположныхъ вкусовъ и привычекъ Левину. Онъ былъ европейскiй аристократъ по манерамъ и убежденiямъ и воспитанiю. Жилъ всю свою жизнь въ столицахъ, преимущественно въ Европе, где онъ служилъ дипломатомъ, имелъ величайшее уваженiе и доверiе къ общественному мненiю и по французски нетолько говорилъ свободнее, чемъ по русски, но и думалъ. Но, несмотря на эту противуположность, они очень сошлись съ Левинымъ.
воспитанiе своимъ двумъ детямъ — мальчику и девочке, которые составляли единственную цель его жизни.
Онъ былъ дома, и Левинъ безъ доклада вошелъ къ нему въ нестолько роскошный и изящный, сколько доведенный до малейшихъ подробностей удобства и чистоты кабинета.
Львовъ въ домашнемъ сюртуке съ поясомъ, въ замшевыхъ ботинкахъ сиделъ на кресле и въ съ синими стеклами pince nez читалъ книгу, стоявшую на пюпитре, осторожно держа нежнымъ пальцемъ прекрасной руки до половины испеплившую сигару.
Красивое, тонкое и молодое еще лицо его, которому курчавые, блестящiе, серебрянные волоса придавали еще более породистое выраженiе, просiяло спокойной, радостной улыбкой.
Онъ не вставая протянулъ руку и заговорилъ по русски съ несколько французскимъ акцентомъ.
— Отлично! А я хотелъ къ вамъ посылать. Ну что Кити? Садитесь сюда, покойнее. — Онъ всталъ и придвинулъ качалку. — Откуда и куда?
Левинъ разсказалъ ему свое прошедшее посещенiе Котовасова и знакомство съ Летовымъ и предстоящую поездку въ университетъ.
Львова это очень интересовало. Онъ разспросилъ и сказалъ, что ему жалко, что онъ не можетъ следить за всемъ этимъ.
— И потомъ мое образованiе слишкомъ недостаточно, — сказалъ онъ. — Мне для воспитанiя детей нужно много освежить въ памяти и просто выучить. Вотъ я читаю, — онъ показалъ грамматику Буслаева, — требуютъ отъ Миши, а это такъ трудно, — и, напавъ на свою любимую тему воспитанiя, на которую Левинъ любилъ наводить его, Левинъ разговорился по французски.
— Пойдемте теперь завтракать
— Очень хочу.
И они пошли въ столовую. Левинъ, какъ всегда, полюбовался прекрасными детьми, позавтракалъ и обещалъ Львовой заехать за ней въ публичное заседанiе любителей, чтобы съ ней вместе оттуда ехать къ Николе Явленному — такъ они называли домъ Кити — обедать.
— Какiя прелестныя дети, — сказалъ Левинъ выходя.
— Ахъ, не говорите. Это слишкомъ страшно. Все, что я желаю, — чтобы они были лучше меня. И это не много. А хороши? О, какъ это трудно быть хорошимъ.
— Кити мне говорила что то переговорить съ вами объ Облонскомъ, — сказалъ Левинъ, когда Львовъ остановился провожать его.
— Да, да, maman хочетъ, чтобы мы, les beaux frères,[1711] напали на него и делали ему внушенiя. Что можно сделать? Да и какое я имею право? По праву дружбы — я согласенъ. Но проповедовать нравственность я не могу. Я самъ, можетъ быть, хуже его. Je n’ai pas de tentations, voilà tout.[1712] Но мы можемъ сказать, что намъ велели. Ну, иди на коньки, Миша, — сказалъ онъ сыну.
— А ты пойдешь, папа?
— Пойду. Такъ я не могу говорить; все, что я могу сделать, — это подтверждать то, что вы скажете.
— Да я то что?
— Ну, à ce soir.[1713]
«Экой славный, славный человекъ», говорилъ себе Левинъ,[1714] севши на извощика и закутываясь воротникомъ отъ бившаго въ лицо снега, направляясь къ университету.
Заседанiе уже было въ середине, когда Левинъ вошелъ въ залу.
Въ большой, темной зале у стола въ середине сиделъ Председатель во фраке и звезде: человекъ пять сидело по бокамъ, и одинъ лениво читалъ скучную рукописную исторiю жизни Кржимаги.
Левину, слушая его, казалось, что не было ни однаго слова изъ того, что тотъ читалъ, которое бы онъ не слыхалъ сотни разъ. Вокругъ стола въ отдаленiи, между рядами пустыхъ стульевъ и креселъ, въ одномъ изъ которыхъ сиделъ Левинъ, сидело десятка два мущинъ и дамъ. Все показались Левину ужасно грустны.
Когда чтецъ кончилъ, Преседатель поблагодарилъ его и прочелъ присланные ему стихи знаменитаго поэта Мента на этотъ юбилей. Онъ прочелъ стихи, которые Левину тоже показались знакомыми. Потомъ физикъ прочелъ свою записку объ ученыхъ трудахъ юбиляра, и это было интересно. Потомъ все встали, и Левинъ подошелъ къ физику, познакомился съ Председателемъ и принялъ участiе въ разговоре о томъ судейскомъ деле знаменитаго убiйцы, на которое онъ не поехалъ. При этомъ были высказаны мненiя, которыя Левинъ слышалъ уже, и онъ высказалъ свое мненiе, противоположное общему, которое онъ вчера еще на вечере у[1715] Сипягиной развивалъ и имелъ успехъ. Его новое и оригинальное мненiе Председатель и физикъ приняли какъ что-то известное и не заслуживающее возраженiя. И это было немножко оскорбительно Левину.
къ которой физикъ оказывалъ большую склонность, и тутъ завязался споръ, во время котораго Левину удалось сказать слово, которое ему понравилось.
— Вы говорите, что вопросы метафизическiе не подлежатъ позитивной науке, — сказалъ онъ. — Но ведь метафизическiе вопросы суть только вопросы о смысле жизни, и потому ответъ, что позитивная наука не занимается метафизикой, другими словами значитъ, что она не ищетъ смысла, т. е. единства въ жизни.[1716]
Левинъ[1717] вышелъ отъ профессора еще рано, такъ что могъ успеть побывать въ концерте, такъ какъ это было близко.
№ 175 (рук. № 99).
Изъ концерта, где Левинъ встретилъ много знакомыхъ и переговорилъ еще о многихъ предметахъ и узналъ еще много самыхъ свежихъ новостей, онъ поехалъ къ Графине Боль отдать визитъ, который сделалъ имъ Графъ и на которомъ настаивала Кити, провожая его. Какъ ни привыкъ теперь Левинъ къ городской жизни, онъ уже такъ давно не делалъ визитовъ, что ему странно было это. «Ни имъ меня не нужно, ни мне ихъ, ничего между нами общаго нетъ. Ну зачемъ я приду? Что я скажу?» Въ старину, когда онъ былъ холостой, онъ никогда не делалъ этихъ визитовъ, и не достало бы духу. Онъ бы боялся быть смешнымъ, но теперь ему было все равно, и онъ смело вошелъ въ швейцарскую.
— Дома?
— Графиня дома. Какъ прикажете доложить? Пожалуйте.
Левинъ снялъ одну перчатку, взялъ шляпу въ левую руку и пошелъ по лестнице, улыбаясь надъ самимъ собой. «Если бы мы были разумныя существа, эта Графиня спросила бы меня, зачемъ я прiехалъ, и я решительно не зналъ бы, что сказать. Решительно ни за чемъ, даже для удовольствiя не могъ бы сказать, потому что ни ей, ни мне не можетъ быть удовольствiя!»
Когда Левинъ входилъ, Графиня Боль что то говорила съ экономкой или гувернанткой, и лицо у нея было озабоченное. Но увидавъ Левина, она улыбнулась и прошла съ нимъ вместе къ одному дивану, очевидно нисколько не сомневаясь, что тутъ, у этаго дивана, надо делать то, что они сбираются делать. Она села на диванъ и указала ему стулъ. Онъ селъ, поставилъ на полъ шляпу.
— Вы были въ концерте?
— Да, я только оттуда.
— Хорошо было?
— Да, очень интересно, но я думаю...
И онъ началъ повторять то, что говорилъ тамъ. Она притворялась, что слушала. Онъ говорилъ, а самъ думалъ: «Если бы мы были разумныя существа, она сказала бы: пошелъ вонъ!, а она, видимо, находитъ, что это натурально и что все я говорю какъ следуетъ». Вошла барышня. Левинъ всталъ, поклонился.
— Вы знакомы? Что Катерина Александровна?
Левинъ, и заговорилъ о выставке картинъ. Левинъ сказалъ о выставке картинъ свое мненiе. И наступило молчанiе. Потомъ мать съ дочерью переглянулись. «Неужели пора вставать? — подумалъ Левинъ. — Ну, ужъ если бы разумныя существа, можно еще не разсердиться, что я пришелъ безъ дела, но ужъ нельзя не разсердиться за то, что оторвалъ ихъ отъ дела; прошло 5 минутъ, посиделъ и уйду. Зачемъ же ты приходилъ, коли сейчасъ уходишь? А вижу, что такъ надо». Онъ всталъ, они нисколько не удивились, нашли, что это совершенно такъ надо и даже повеселели, пожали ему руку и просили передать mille choses[1718] жене. Швейцаръ нахмурившись спросилъ, подавая шубу:
— Где изволите стоять, — и тотчасъ же записалъ въ большую, хорошо переплетенную книжку.
№ 176 (рук. № 99).
Въ конце обеда ихъ развлекъ еще старичокъ сгорбленный съ отвисшей губой и въ мягкихъ сапогахъ, который тихимъ, тихимъ шагомъ подошелъ къ ихъ столу. Это былъ одинъ изъ самыхъ старыхъ членовъ клуба, князь Кизлярской. Никто его не зналъ вне клуба, но, какъ члена клуба, его знала вся Москва. Онъ остановился, оглядывая себе место, и выбралъ наконецъ недалеко отъ Левина, тяжело селъ и поманилъ къ себе пальцемъ лакея.
— Это такъ называемый шлюпикъ, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ довольно громко, указывая на князя Кизлярскаго: онъ зналъ, что онъ былъ глухъ. — Это еще покойный Арнольдъ ввелъ названiе. Онъ искалъ на партiю четвертаго. Никого не было. Онъ и говоритъ: «Ну, какого нибудь шлюпика приведи». Человекъ пошелъ прямо къ нему. Съ техъ поръ пошло — шлюпикъ.
— А слышалъ, какъ швейцаръ съострилъ? — сказалъ Туровцинъ.
— Какже, приходитъ этотъ, знаешь, самый древнiй въ швейцарскую, спрашиваетъ: «изъ шлюпиковъ есть кто?» «Вы третiй». «А мы въ шлюпики попадемъ, — сказалъ онъ. — А»?
— Петръ Ильичъ Виновской просятъ, — перебилъ старичокъ лакей, поднося два тоненькихъ стакана доигрывающаго шампанскаго и обращаясь къ Степану Аркадьичу и къ Левину.
Степанъ Аркадьичъ взялъ стаканъ и, переглянувшись на другой конецъ стола съ плешивымъ рыжимъ, усатымъ мущиной, у котораго усы шли отъ щекъ, помахалъ ему, улыбаясь, головой.
— Кто это? — спросилъ Левинъ.
— Ты его у меня встретилъ. Добрый малый.
Левинъ сделалъ тоже, что Степанъ Аркадьичъ, и взялъ стаканъ.
— Нетъ, это однако удивительно, что князь Кизлярской опоздалъ къ обеду. Онъ не опаздывалъ 30 летъ.
Старый членъ въ мягкихъ сапогахъ, кончивши обедать, идя мимо князя Кизлярскаго и ковыряя зубочисткой въ зубахъ, увидавъ Князя Кизлярскаго, нахмурился и подошелъ къ нему.
— Это что значитъ, Князь? Къ обеду опоздали? — сказалъ онъ, садясь подле него.
— Странное дело, — началъ онъ, окончивъ хриплымъ медленнымъ голосомъ съ восточнымъ акцентомъ. — Въ 28 летъ 2-й разъ опоздалъ, — сказалъ онъ. — Тоже дело было, отложить нельзя. Да и ошибся.
— Какое же дело?
— А жену хоронилъ. Тоже обещали, что кончутъ все дела рано, а вышло не рано. Ведь тоже изъ Грузинъ на Ваганьково, не малый конецъ. Да и дорога никуда не годится.
— Вотъ я и не зналъ.
— Какже, была жена. Хорошая была женщина. Она немка была. Ну, и дорога, я вамъ скажу. Странное дело. Сергей, ты кулебяку подай, — обратился онъ къ лакею.
— Чтожъ, кончили, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ улыбаясь. — Допьемъ, да и пойдемъ.
— Нетъ, я боюсь, что много, — сказалъ Левинъ, вставая и чувствуя, что лицо его горитъ и что ему очень все становится легко и весело.
Въ исторiи жены Князя Кизлярскаго онъ виделъ только одно смешное, и хотелось, отойдя отъ стола, посмеяться объ этомъ.
Войдя въ большую залу, Левинъ столкнулся съ Вронскимъ. Вронской тоже былъ краснее и веселее обыкновеннаго. Онъ очень обрадовался Степану Аркадьичу и съ той же веселой улыбкой протянулъ руку Левину.
— Вы где обедали?
— Мы за вторымъ столомъ, за колонами.
— А я встретилъ Ташкентова и Яшвина.
— Вы надолго въ Москву? — спросилъ онъ у Левина.
— Да я уже 3-й месяцъ.
— Очень радъ встретиться.
Степанъ Аркадьичъ разсказалъ комическую исторiю жены Князя Кизлярскаго. Вронской добродушно расхохотался, и они вместе сели у камина. Яшвинъ подошелъ къ нимъ. Съ нимъ познакомили Левина, и еще кто-то спросилъ шампанскагo.
Старый Князь Щербацкой, проходя черезъ комнату, подошелъ къ Левину и, взявъ его за руку, повелъ съ собою.
— Я очень радъ, что ты сошелся опять съ Вронскимъ. Мы, и я и ты, ничего не можемъ упрекнуть ему. И онъ порядочный человекъ. Ну, я сяду за свою партiю, а ты что?
— Да я самъ не знаю, похожу, посмотрю, да и домой.
— Да, братъ, это интересно. Но надо знать. Вотъ этотъ знаешь — Мерковъ. Это одинъ изъ самыхъ интересныхъ людей. Съ техъ поръ какъ я себя помню, я помню его. Онъ живетъ съ цыганкой, но, кроме того, у него две старухи сестры — девки. Онъ ихъ содержитъ. У него ни гроша за душой. Но онъ, вотъ видишь, пьетъ и играетъ. Но онъ пьетъ, а умъ не запиваетъ. Гришка Мерковъ, Гришка Мерковъ. Какъ кто богатенькiй изъ Петербурга прiезжiй, онъ съ нимъ составляетъ партiю по четвертаку. Шампанское неугасаемое, те пьютъ и лапти плетутъ, а онъ играетъ. Ну и этимъ живетъ. И добрый малый.
№ 177 (рук. № 99).
Гостиная, самая обыкновенная комната, показалась необыкновенно красива и прiятна Левину. За чаемъ продолжался прiятный, незаметный разговоръ, во время котораго пониманiе другъ друга между Анной и Левинымъ все более и более устанавливалось. Разговоръ зашелъ о книгахъ для народа. Левинъ говорилъ, что народъ не понимаетъ нашихъ книгъ. Анна заметила, что она никогда не могла увлечься школой, чувствуя непреодолимую стену между coбой и народомъ. Когда Левинъ подтвердилъ это,
— Ну вотъ видите, ужъ если вы, — я знаю все про васъ, — который такъ близокъ къ народу, чувствуете эту стену, что же городскимъ жителямъ, да еще женщинамъ. Не надо обманывать себя.
№ 178 (рук. № 99).
женщина и очень жалкая, но что то было не то. Левина более всего прiятно поразилъ въ Анне ея calme[1719] благородный и самоудовлетворяющiйся, а этого то и не было. Это было притворство.
—————
Оставшись одна, Анна[1720] взяла книгу, но не читала, а думала. Кити любила Вронскаго и Левина, и Анна испытывала склонность къ той же самой последовательности. Несмотря на резкое различiе между ними въ умственномъ строе и вообще съ точки зренiя мущины, съ точки зренiя женщины въ нихъ было что то одинаковое. То, что любили женщины, было одно и тоже. И съ первой встречи съ Левинымъ Анна почувствовала, что она могла бы заставить его полюбить себя, что онъ былъ ея и что она могла бы полюбить его. Это она почувствовала, когда прощалась съ нимъ. И вспомнивъ весь вечеръ, она поняла, что она не переставая кокетничала съ нимъ. Теперь все это время, съ техъ поръ какъ у нея не было детей, она постоянно чувствовала себя возбужденной, и вызывать чувство мущины было для нея естественно, непроизвольно даже.
И она чувствовала, что что то было не то, и ей больно и стыдно это было. И вместе съ темъ была рада. «Если я такъ действую на другихъ, на этаго семейнаго, любящаго человека, отчего же онъ такъ холоденъ ко мне?» Но[1721] она не позволяла себе остановиться на этихъ мысляхъ. Жизнь ея здесь, въ Москве, была не жизнь, a ожиданiе[1722] развязки ея положенiя, которая все оттягивалась. Она не позволяла себе ничего начинать, ничего изменять; она, сдерживая себя, ждала, безпрестанно говоря себе, что тогда, когда она выйдетъ замужъ, тогда начнется. Пока у нея были забавы семейства Англичанина, писанiе, чтенiе. Вронской, хотя и бывалъ, какъ нынче, въ клубе и кое-где у самыхъ близкихъ знакомыхъ, всетаки проводилъ большую часть времени съ нею, и любовь его не уменьшалась. Когда же приходили дурныя мысли и занятiя не помогали, былъ морфинъ. Нынче были мысли о Левине, зависть къ Кити, которая мешала ей,[1723] и она приняла морфинъ.
№ 179 (рук. № 99).
— Ты, верно, не будешь сердиться, что я поехалъ. Стива просилъ и Долли, и потомъ я радъ, что съ Вронскимъ мы стали прiятели. Я бы желалъ, чтобы ты встретилась. Ведь ты не сердишься, что я поехалъ?
— О, нетъ, — хитро, ласково сказала она.
— Она очень милая, очень, очень, и жалкая, хорошая женщина, — говорилъ онъ, разсказывая про Анну.
Кити вполне, казалось, разделяла его мненiе, и онъ ушелъ раздеваться. Вернувшись въ спальню успокоенный, ободренный Кити, Левинъ вдругъ былъ удивленъ и ужаснутъ видомъ жены, которая, и не начиная раздеваться, сидела на томъ кресле, на которомъ онъ оставилъ ее, и отчаянно рыдала.
№ 180 (рук. № 99).
— Господи помилуй, прости, помоги, — твердилъ онъ и душою и устами. Онъ могъ думать только о двухъ вещахъ — о мельчайшихъ подробностяхъ того, что ему нужно сделать, — какъ найти и увезти доктора и какъ найти другаго, если этотъ почему нибудь не можетъ, то къ какому, на какую улицу онъ поедетъ, и вместе послать Федора къ 3-му. И кроме этихъ подробностей того, что онъ могъ и долженъ былъ делать и въ обдумыванiи которыхъ онъ чувствовалъ себя необыкновенно спокойнымъ, неторопливымъ и обдуманнымъ, онъ могъ только думать о Боге, его законахъ, его личномъ отношенiи къ нему, Левину, и къ Кити и о Его милосердiи.
— Господи, прости и помоги.
О самой же Кити, о выраженiи ея лица, которое непереставая было передъ нимъ, онъ не думалъ и не могъ думать. Онъ испытывалъ къ совершавшемуся тамъ таинственный и любовный ужасъ, исключающiй мысли, и испытывалъ только все увеличивающееся напряженiе.
№ 181 (рук. № 99).
— Ну, прощайте. Господи, прости и помоги, — говорилъ Левинъ и вскочилъ въ сани рядомъ съ Федоромъ.[1724]
— Но, вместо того чтобы ехать къ доктору, онъ теперь, напряженно обдумывая все случайности, решилъ, что лучше вернуться домой, чтобы спросить у Лизаветы Петровны, какъ дела, и чтобъ было бы что передать доктору.
— Поезжай къ доктору, — сказалъ онъ Федору, — а я сейчасъ прiеду.
И онъ вернулся домой, и, съ необыкновенной внимательностью, отчетливостью и напряженностью делая все — снимая шубу, отворяя двери, онъ вбежалъ по лестнице и вошелъ въ спальню.
Кити сидела на кресле, вязала и разсказывала громко, весело, какъ Долли вчера ихъ смешила. Если бы не ея воспаленное лицо и тотъ же глубокiй взглядъ, можно бы подумать, что ничего не было необыкновеннаго. Княгиня слушала ее съ торжественно взволнованнымъ лицомъ, безпрестанно оглядываясь на Лизавету Петровну, которая, засучивъ рукава, быстрымъ, легкимъ шагомъ ходя по комнате, что то разбирала и устанавливала. Кити тоже смотрела на нее. Девушка глядела на нее, не спуская глазъ. Она, казалось, теперь была главное лицо, обращавшее всеобщее вниманiе.
— Что ты? — спросила его Княгиня недовольно.
— Я заехалъ спросить, что сказать.
— Ты не бойся, Костя, — сказала Кити весело, подходя къ нему. — Теперь...
И опять таже жалоба, безпомощность, радость, торжество и нежность.
Но она не кончила и схватилась за него. Лизавета Петровна подбежала къ ней.
— Поезжайте, да опiуму возьмите.
№ 182 (рук. № 99).
Дела Степана Аркадьича шли все хуже и хуже. Дела его были въ такомъ положенiи, что всякiй не только благоразумный, предусмотрительный человекъ, но человекъ просто не лишенный разсудка пришелъ бы въ отчаянiе, но Степанъ Аркадьичъ нетолько не приходилъ въ отчаянiе, но забота о будущемъ не портила ни одной изъ минутъ удовольствiй, изъ ряда которыхъ составлялась его жизнь. Онъ долгимъ опытомъ уже узналъ теперь все те обстоятельства, которыя были связаны съ заботами, и старательно и всегда добродушно отворачивался отъ нихъ. Деньги за лесъ были почти все прожиты. Онъ за вычетомъ 10% забралъ у купца почти все впередъ, и на остальное Дарья Александровна, узнавъ про это, наложила свое запрещенiе. Въ первый разъ Дарья Александровна прямо заявила свои права на свое состоянiе и также, какъ отказалась подписать купцу въ полученiи денегъ за последнюю ⅓ леса, также и ничтожный доходъ съ Покровскаго требовала прямо себе и, кроме того, заявляла свои права на часть жалованья. На все это Степанъ Аркадьичъ соглашался отъ всей души и отдавалъ все, что могъ. Но кроме жены, денегъ требовали отъ него и должники, и Захаръ иногда принималъ сторону должниковъ и отбиралъ последнiя деньги, такъ что случалось, что Степану Аркадьичу иногда нечемъ было заплатить за место въ театре, за обедъ и бутылку шампанскаго, если онъ не обедалъ у знакомыхъ содержателей. Это было непрiятно, и это не должно было такъ продолжаться. У князя Бариманскаго было уже 1½ миллiона долга, у Красавцева 300 тысячъ, у Жевахова полмиллiона, у того самаго, который прожилъ 5 миллiоновъ и сделалъ 1 долгу; было же место министра съ 20 тысячами оклада, и онъ жилъ же. И Степанъ Аркадьичъ считалъ своей обязанностью устроить свои дела такъ, чтобы жить.
№ 183 (рук. № 99).
... — Она отъ всего отказалась, но действительность, время показали, что ея положенiе мучительно и невозможно. Не то чтобъ онъ изменился къ ней...
— Нельзя ли безъ излишнихъ подробностей, — сказалъ нахмурившись Алексей Александровичъ.
— Положенiе невозможно по тому, какъ глядитъ на это светъ, — говорилъ Степанъ Аркадьичъ, задетый за живое вопросомъ о сестре, и самъ не ожидая того, находя слова и выраженiя и, главное, сердечное убежденiе — Дело въ томъ, что ея положенiе мучительно тяжело. Она заслужила его, ты скажешь. Она знаетъ это и не проситъ тебя. Она прямо говоритъ, что она ничего не смеетъ просить. Но я прошу, умоляю, мы все, родные, все, любящiе ее. А ее любятъ и любили многiе, потому что ее нельзя не любить. Дело теперь такъ. Ея положенiе мучительно, и оно можетъ быть облегчено тобой, и ты ничего не потеряешь. Но я рекапитюлирую.[1725] Она просила тебя по нашей просьбе 6 месяцевъ тому назадъ. Ты отвечалъ ей, обещая. Она переехала въ Москву, ожидая решенiя своей судьбы. До этаго она жила въ деревне. И она безъ этаго бы не переехала въ Москву, где ей каждый шагъ, каждая встреча ножъ въ сердце.
— Я обещалъ и готовъ сдержать.
— Да, но тутъ явился вопросъ о сыне, котораго она страстно любитъ.
— Вопросъ о сыне есть вопросъ не моей личной жизни, какъ разводъ, но вопросъ долга. Я не могу отдать его.
— Ну хорошо, она просила сына, ты не соглашаешься. Но этимъ самымъ вопросъ о разводе не решенъ отрицательно.
— Но она повторила черезъ тебя желанiе иметь сына. Я не считаю нужнымъ отвечать, такъ какъ ответъ былъ бы повторенiе перваго.
— Да, но почему же ты отказалъ и въ разводе? Надо бы подумать о ней.
— Я не отказалъ, но по некоторымъ причинамъ и указанiямъ, — и произнося слова: «некоторымъ причинамъ и указанiямъ», взглядъ Алексея Александровича, принявъ задумчивое, таинственное выраженiе, остановился на двери, — я просилъ дать мне время вновь обдумать это решенiе.
— Да, но, Алексей Александровичъ, ты добрый человекъ. Войди на мгновенье въ ея положенiе. Вопросъ развода для нея въ ея положенiи — вопросъ жизни и смерти. Обольстивъ ее ожиданiями, приведя ее въ то состоянiе нетерпенiя, что вотъ вотъ решится, ты мучаешь ее такъ 3 месяца. Ведь это все равно, что приговореннаго къ смерти держать месяцы съ петлей на шее, обещая, можетъ быть, смерть, можетъ быть, помилованiе.
— Вы видите одну свою сторону дела, — спокойно сказалъ Алексей Александровичъ. — Можетъ быть, это тяжело, можетъ быть, я виноватъ, что я обещалъ то, чего не имелъ права дать.
— Какъ, ты отказываешь? Нетъ, Алексей Александровичъ, ты пожалей ее. Я не хочу верить этому. Алексей Александровичъ, подумай. Для нея это вопросъ жизни и смерти. Искренно говорю тебе, что она въ такомъ положенiи, что я всего боюсь за нее.
— Надо смотреть на вещи со всехъ сторонъ, — продолжалъ спокойно Алексей Александровичъ, и Степанъ Аркадьичъ, забывая то, что Алексей Александровичъ давно ужъ былъ вне влiянiя Анны, удивился на то равнодушiе, съ которымъ онъ говорилъ. — Я сказалъ, что обещалъ того, чего не могу дать. Vous professez d’être un libre penseur,[1726] хотя я этому не верю, и мне хотелось бы поговорить съ тобой объ этомъ, но я не буду тебе приводить доводовъ религiозныхъ, которые прямо отрицаютъ разводъ, я написалъ объ этомъ записку, но они не могутъ понять того свободнаго отношенiя христiанина къ церкви.
— Такъ что же?
— Да, но и практически, какъ я доказываю въ записке, эта мера почти невозможная. Мы, допуская разводъ, впадаемъ въ то же заблужденiе, въ которомъ бы былъ человекъ, пустившiй барку по теченiю реки и достигнувшiй цели передвиженiя, если бы онъ, чтобы доставить барку вверхъ по реке, также бы пустилъ ее на воду.
— Я не понимаю, — недовольно сказалъ Степанъ Аркадьичъ. — И не понимаю, теперь отказываешь ты...
— Сравненiе мое показываетъ то, что не въ религiозномъ, а въ чисто общественномъ смысле бракъ есть какъ бы освященiе религiей и государствомъ естественнаго явленiя соединенiя половъ для семьи, и на этомъ только основана успешность этаго учрежденiя, но если мы будемъ, какъ въ Европе, освящать обратное естественному ходу, то мы встанемъ въ рядъ неразрешимыхъ затрудненiй.
— Но теперь, въ твоемъ случае, я прямо прошу, умоляю тебя спасти ее. Пожалеть. Отказываешь ты.
— Я не отказываю и не соглашаюсь, но я долженъ обдумать и поискать указанiй, — сказалъ Алексей Александровичъ съ темъ же таинственнымъ взглядомъ.
— Когда же я получу ответъ?
— Когда ты едешь?
— После завтра.
— Завтра. Нетъ не завтра, — сказалъ онъ съ улыбкой. — A прiезжай нынче къ графине Лидiи Ивановне, и я дамъ решительный ответъ.
— Одно помни, ради Бога, что она несчастна теперь, какъ только могутъ быть несчастны люди, и что въ твоихъ рукахъ находится ея спасенiе, избавленiе. Она въ ужасномъ положенiи.
Итакъ, обещавшись въ 8 часовъ быть у графини Лидiи Ивановны, Степанъ Аркадьичъ простился съ Алексеемъ Александровичемъ и вышелъ. Уже надевая шинель, онъ вспомнилъ про просьбу сестры повидать Сережу и зашелъ къ нему. Онъ поласкалъ мальчика, но былъ пораженъ его сконфуженностью. Мальчикъ хотелъ и не смелъ спросить дядю про мать.
Во французскомъ театре, въ которомъ онъ засталъ последнiй актъ, и потомъ у татаръ за шампанскимъ Степанъ Аркадьичъ отдышался немножко свойственнымъ ему воздухомъ и, все-таки никакъ не сообразивъ, очень ли умно или очень глупо то, что онъ виделъ, но стараясь не думать объ этомъ, пошелъ спать.
Къ радости и удивленiю своему, онъ на другое утро получилъ отъ Алексея Александровича запечатанное письмо къ Анне и записку, въ которой было сказано, что съ нынешняго же дня Алексей Александровичъ приступаетъ къ разводу.
Такъ какъ дела Степана Аркадьича не были еще кончены и онъ долженъ былъ оставаться въ Петербурге еще три дня, онъ послалъ письмо въ тотъ же день по почте. Но на второй день онъ получилъ телеграмму изъ Москвы такого страшнаго содержанiя, что, не дожидаясь конца делъ, онъ тотчасъ же уехалъ.
Примечания
Зачеркнуто: Левинъ сказалъ, что онъ не понимаетъ брата Сергея Ивановича, но это было не совсемъ справедливо. Онъ именно после своей женитьбы пересталъ не понимать его, хотя и не могъ сказать, чтобы онъ понималъ его.
1656. Зач.: — Прежде я его совсемъ не понималъ именно потому, что я слишкомъ уважалъ его. Я и теперь ценю и уважаю его. Но прежде я считалъ, что то, что онъ думаетъ, я долженъ точно также думать. И что если я не думаю такъ, какъ онъ, то я виноватъ, я не знаю чего нибудь. Я виноватъ. И что если онъ не одобритъ, не согласенъ съ моими мыслями, то, значитъ, мысль моя ложна, и я хотелъ все съ нимъ сойтись.
1657. Зач: Ему кажется, напримеръ, что все это — какъ мужикъ работаетъ, отчего лучше, отчего хуже, отчего онъ беднеетъ и богатеетъ, — что все это просто, потому что онъ все это переведетъ на отвлеченныя слова: трудъ, затрата капитала и уже съ словомъ обходится какъ ему удобнее.
Рядом на полях написано: Онъ не гордится, а все [?] считаетъ.
Зачеркнуто: и такихъ людей, какъ онъ, пропасть, — разумеется, не съ его умомъ, образованiемъ, честностью, но главная разница — мы, грешные, живемъ, любимъ что нибудь — не по хорошему милъ, а по милу хорошъ — и прямо бьемся, чтобы сделать то, что мы любимъ. Хотя я не то говорю. Мы никогда не забываемъ того, для чего мы делаемъ, и терпеть не можемъ самый процессъ деланiя и потому любимъ все настоящее, а онъ любитъ самое деланiе, самую мысль, процессъ мысли, и до такой степени, что получаетъ отвращенiе къ самому делу, ко всему настоящему. Имъ легче съ мыслями обращаться, чемъ съ деелом.
— А ты думаешь, что онъ не женится?
— Я думаю, что нетъ.
Онъ смиряется передъ братомъ. Кити его утешаетъ.
1659. Зачеркнуто: и онъ теперь огорченъ
Зач.: — Ну, какже ты будешь писать свою книгу?
— Я тебе не говорилъ, я бросилъ все, что я написалъ, и больше не буду.
1661. — A Сергей Ивановичъ все тебя упрекаетъ, что ты не служишь.
— А ты?
— Я? нетъ.
1662. Да кто тебе задалъ урокъ?
1663. Зачеркнуто: — А имъ не совестно.
— Вотъ въ этомъ то и разница...
— Такъ какъ ты думаешь — сделаетъ онъ предложенье?
— <Нетъ, не возьметъ.> Очень похоже, — сказалъ Левинъ. — Помнишь, какъ бываетъ, что поцелуй не беретъ, — сказалъ онъ, взявъ ея руку и приложивъ только губы. Она засмеялась, вспомнивъ.
— А теперь беретъ?
— Очень.
— Онъ прижалъ ея руку къ губамъ.
1664. [Войдите,]
1665. [обливания]
1666. [фанфарона, бахвала,]
1667. и планами жить въ деревне.
1668. Зач.: чтобъ его не обманывали,
Зачеркнуто: я устала
1670. Зач.:
1671. [не следуетъ заставлять бедного Тушкевича томиться в лодке.]
1672. [в деревенском стиле.]
1673. [что школы стали слишком обычным делом,]
1674. меры
1675. В подлиннике описка: меры
1676. В подлиннике:
1677. [— Это можно вычислить, ваше сиятельство,]
1678. [Шестью восемь — сорок восемь,]
1679. [726 кубических футов воздуха бесспорно необходимы, но мы приобретаем вещь у Бергмана с помощью воздушного насоса выигрываем 200 кубических футов. Это дает нам чистого барыша 2000 рублей.]
1680. и на медленно отчеканивающаго каждое слово <Свiяжскаго> Сергея Ивановича.
1681. В подлиннике: суммъ
Зачеркнуто: только
1683. Так в подлиннике.
Против этих слов на полях написано: Денежное устройство. Швейцаръ. Экипажъ. Поваръ. Первая коломъ, а 5 соколомъ.
1685. Зачеркнуто:
1686. Зач.: соцiологомъ. Это былъ сильнаго сложенiя плешивый человекъ въ золотыхъ очкахъ и съ черной бородой, съ чрезвычайно твердымъ и серьезнымъ лицомъ.
1687. высокiй, худощавый молодой человекъ.
1688. Зач.: занимаясь последнее время новейшими открытiями по физике, и котораго
Зач: той теме, которую далъ Котовасовъ.
1690. Зач.: Соцiологъ
Зач.: въ немъ роды и виды
1692. Зач.:
1693. Зач.: соцiологъ
1694. а не порокъ или отсталость
1695. Зачеркнуто: поспешно откинулъ ту мысль
Зач.: развитiе европейское есть общiй путь
1697. Зач.:
1698. Зач.: Отъ этого то и теорiй и гипотезъ такъ много.
1699. Зач.:
Разговоръ вдругъ перешелъ на философскую тему познанiя, но не долго остановился на ней, такъ какъ все собеседники не интересовались этимъ, и соцiологъ вернулся къ началу. Онъ спросилъ Левина о томъ,
1700. Зач.: самый не интересовалъ соцiолога, но что этотъ вопросъ былъ поводомъ къ тому, чтобы изложить свою мысль. И действительно, когда Левинъ сказалъ, что наблюденiя и выраженiе общаго сознанiя народа указываютъ ему на это, соцiологъ отвечалъ,
Зачеркнуто: Котовасовъ съ физикомъ говорили объ университетскомъ вопросе и очень горячились. Левинъ, зная впередъ все, что скажетъ его собеседникъ, не интересуясь доводами соцiолога, прислушивался и къ нимъ.
1702. Зач.:
1703. Зач.: И соцiологъ давно уже изложилъ свои взгляды всемъ своимъ близкимъ, Левинъ же былъ новый человекъ, интересующiйся этимъ, и потому онъ излагалъ ему.
1704. и это было ему прiятно.
Зач.: и весь университетъ сталъ въ опозицiю.
Мешевскiй бiографiю читаетъ, а потомъ стихи какiе-то, а я обещалъ.
1707. Зач.:
1708. Зач.: въ зданiе стараго университета.
выставка,
1710. сожжетъ судъ, а теперь сделаетъ визитъ графине Боль, тутъ же на Кисловке, и вернется въ университетъ посмотреть заседанiе, которое действительно должно быть интересно. И, простившись съ соцiологомъ и Котовасовымъ, Левинъ вышелъ вместе съ физикомъ и поехалъ на Кисловку.
1712. [У меня не было искушений, вот и всё.]
1714. Зачеркнуто:
Зач.: Львовой
1716. Но физикъ не обратилъ на эти слова никакого вниманiя и продолжалъ свое.
1717. Зач.:
1719. [спокойствие]
1720. долго ходила по комнате, села
Зач.:
1722. Зач.:
Зач.: спать
1724. поехалъ къ доктору, все более и более чувствуя все усиливающееся напряженье и вместе съ нимъ внешнее спокойствiе.
1725. [повторяю.]
1726. [Ты слывешь человеком свободомыслящим,]