Варианты к "Анне Карениной".
Страница 5

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
13 14 15 16 17 18 19 20

№ 15 (рук. № 17).

— Ну, теперь давай тотъ длинный разговоръ, который ты обещалъ.

— Да только я не знаю, говорить ли, — краснея сказалъ Левинъ.

— Говорить, говорить и непременно говорить. О, какой ты счастливецъ! — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, глядя въ глаза Левину.

— Отчего?

— Узнаю коней ретивыхъ по какимъ то ихъ таврамъ, юношей влюбленныхъ узнаю по ихъ глазамъ, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ.

— Ну, не очень юноша. Тебе сколько летъ?

— Мне 34. Я двумя годами старше тебя. Да не въ годахъ, у тебя все впереди, а...

— А у тебя уже назади?

— Нетъ, хоть не назади, у тебя будущее, а у меня настоящее, и настоящее такъ, въ пересыпочку.

— А что?

— Да нехорошо. Ну, да я не объ себе хочу говорить, и потомъ объяснить всего нельзя, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, который действительно не любилъ говорить, хоть ему хотелось теперь все разсказать именно Левину. Онъ зналъ, что Левинъ, хоть и строгiй судья и моралистъ, какъ онъ зналъ его, пойметъ и съ любовью къ нему обсудитъ и извинить, можетъ быть.

— Не объ себе, ну, выкладывай. Эй, принимай! — крикнулъ онъ Татарину.

Но Левину что то мешало говорить. Однако онъ, видимо сделавъ усилiе, началъ:

— Ты догадываешься?

— Догадываюсь; но не могу начать говорить. Ужъ по этому ты можешь видеть, верно или неверно я догадываюсь, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, и прекрасные глаза сiяли почти женской нежностью, глядя на Левина.[474]

— Ну чтожь ты скажешь мне? По крайней мере, ты откровенно, пожалуйста, — говорилъ Левинъ, — какъ ты смотришь на это? Какъ на возможную и желательную для тебя?

— Я? — сказалъ Степанъ Аркадьичъ. — Я ничего такъ не желалъ бы, какъ этаго. Ничего. Это лучшее, что могло бы быть.

— Но возможная ли?

— Отчего жъ невозможная?

— Я и хотелъ просить тебя сказать мне откровенно свое мненiе, и если меня ждетъ отказъ, какъ я думаю...

— Отчего?

— Если ждетъ отказъ, то избавить меня и ее отъ тяжелой минуты.

— Ну, это во всякомъ случае для девушки не тяжелая минута, а такая, которой оне гордятся.

— Ну что ты, какъ братъ, какъ отецъ, сказалъ бы мне? Чего я могу ждать?

— Я? Я бы сказалъ, что[475] ты теперь выбралъ самое лучшее время для предложенiя.

— Отчего? — сказалъ Левинъ и свалилъ себе рыбу на тарелку, чтобы не развлекать[476] Степана Аркадьича, начавшаго было ему класть.[477]

— Оттого что последнюю зиму сталъ ездить къ нимъ Алексей Вронской, — сказалъ[478] Степанъ Аркадьичъ, кладя свою[479] красивую белую руку на локоть Левина, хотевшаго есть безъ соуса.

— Постой, соуса возьми.[480]

— Ну и что же?

— Алексей Вронский есть, я думаю, лучшая партiя въ Россiи, какъ говорятъ матушки. И какъ я вижу, онъ влюбленъ по уши. Но я тебе... И говорить нечего; несмотря на то, что Вронской отличный малый, для меня то, чтобы ты женился на Кити, было бы... Ну, я не стану говорить чтò, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, не любившiй фразъ.

Но Левинъ виделъ по сiяющему и серьезному лицу Облонскаго, что это были не слова. Левинъ не могъ удержаться, чтобы не покраснеть, когда Облонскiй произнесъ наконецъ словами то, о чемъ они говорили.

— Ну, подай другую, — обратился Степанъ Аркадьичъ къ Татарину, доливавшему бокалы и вертевшемуся около нихъ именно тогда, когда его не нужно было.

— Да, да, ты правъ. Я говорилъ глупости.

— Нетъ, отчего, ты спрашивалъ моего совета.

— Но кто это такой и что такое этотъ Вронской, я понятiя не имею.[481]

— Вронскiй богачъ, сынъ графа Иларiона [1 неразобр.],

— Но что же онъ такое? Подробнее скажи мне, — сказалъ Левинъ.

— Ты нынче увидишь его. Во первыхъ, это славный малый, во вторыхъ, не изъ техъ класическихъ приличныхъ дурногвардейцевъ, а очень образованный человекъ, въ своемъ роде новый сортъ людей.

— Какой же новый сортъ?

— По моему, это вотъ какой новый сортъ: [482] онъ либераленъ, понимаешь, въ своемъ роде и круге. Разумеется, онъ не соцiалистъ,[483] но онъ какъ будто не дорожитъ теми преимуществами, которыя ему сами собой дались какъ сыну графа Вронскаго, а онъ[484] страстный конскiй охотникъ, спортсмэнъ, живетъ вне Петербурга, за ремонтами, и хочетъ выдти въ отставку. Однимъ словомъ, пренебрегаетъ теми благами, за которыми все бегаютъ, и совершенно, и притомъ[485] славный малый и выпить не дуракъ.

— Ну такъ что же, — сказалъ Левинъ, задумчиво выпивая бокалъ.

— А то, что на твоемъ месте я бы решилъ дело какъ можно скорее, и если ты будешь выбранъ, какъ я надеюсь и желаю...

— Ты надеешься?

№ 16 (рук. № 103).

Кити испытывала после обеда и до начала вечера чувство подобное тому, которое испытываетъ юноша передъ сраженiемъ.

«который?»

Но какъ только она начинала думать объ этомъ, она или вспоминала разговоры и положенiе съ Левинымъ и съ[486] Удашевымъ, или представляла себе положенiя будущiя замужемъ за Левинымъ и за[487] Удашевымъ, но думать и решать ничего не могла. Когда она думала о прошедшемъ, она съ удовольствiемъ, съ нежностью останавливалась на воспоминанiяхъ своихъ отношенiй съ Левинымъ. Воспоминанiя[488] детства и воспоминанiя о дружбе его съ умершимъ братомъ придавали поэтическую грустную прелесть этимъ мыслямъ. Да и вообще ей легко, радостно было вспоминать про Левина. Въ воспоминанiя же[489] объ Удашеве примешивалось что то[490] неловкое, несмотря на то, что онъ былъ въ высшей степени светскiй и спокойный человекъ, какъ будто фальшь какая то была не въ немъ, онъ былъ очень простъ и милъ, но въ ней самой, тогда какъ съ Левинымъ она чувствовала себя совершенно простою и ясною; но за то какъ только она думала о будущемъ съ[491] Удашевымъ, все будущее представлялось прелестнымъ, блестящимъ, неведомо поэтическимъ, съ Левинымъ же ничего не представлялось радостнаго, но что то туманное, серое.

Войдя наверхъ, чтобы одеться для вечера, она, взглянувъ въ зеркало, съ радостью заметила, что она въ одномъ изъ своихъ хорошихъ дней и въ полномъ обладанiи всехъ своихъ силъ, что ей такъ нужно было для предстоящаго сраженiя: она чувствовала въ себе внешнюю тишину и свободную грацiю движенiй и холодную мраморность, которую она любила въ себе. Въ половине осьмаго, гораздо ранее обыкновеннаго прiезда гостей, лакей доложилъ:

— Константинъ Дмитричъ Левинъ.

Княгиня еще была въ своей комнате, и Князь не выходилъ.

«Такъ и есть», подумала Кити, и вся кровь прилила ей къ сердцу. Она ужаснулась на свою бледность, взглянувъ въ зеркало. Она знала, что онъ затемъ и прiехалъ раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложенiе.[492]

«Боже мой, неужели это я сама должна решить этотъ вопросъ? — подумала она. — Отчего ни мама, ни папа, отчего мне не прикажутъ: делай это или это. И потомъ такъ скоро. Ну, что я скажу ему? Неужели я скажу ему, что я его не люблю. Это будетъ неправда. Скажу, что люблю. И это неправда. А все-таки надо решить,[493] но зачемъ такъ вдругъ, такъ скоро! Но всетаки надо идти, пока не вышла maman».

Она[494] уже подходила къ дверямъ большой гостиной и слышала его шаги, но решительно не знала, что она скажетъ ему.

Онъ думалъ и чувствовалъ хотя не тоже, что она, но столь же мучительное и тяжелое.

«Зачемъ, и неужели необходимо это страданiе нравственное, — думалъ онъ, — для человека, который хочетъ сделать самое законное простое дело — взять жену. А чтожъ делать? Ездить въ домъ, выжидать. И такъ[495] Облонскiй далъ мне заметить, что я долженъ былъ давно сделать предложенiе, что я компрометировалъ. A мне нужно знать, есть ли надежда? И вотъ теперь я, ничего не зная, не видавъ ее 8 месяцевъ, решаюсь сказать это слово. Решаюсь получить отказъ — позоръ.[496] И я долженъ самъ сделать этотъ страшный вопросъ, отчего не другiе за меня?[497] Все лучше, чемъ это мученье нерешительности, — думалъ Левинъ, входя въ гостиную. — И для нея это легче. Пускай же такъ и будетъ.[498] Заикнусь ли, не заикнусь, я скажу».[499]

— Вы не устали после вашихъ[501] подвиговъ на льду? — сказала она, съ улыбкой подавая ему руку.

— Я не во время, кажется? слишкомъ рано.[502] Но я только того и хотелъ застать васъ одну, — сказалъ онъ,[503] не садясь и не глядя на нее, чтобы не потерять смелости.

— Садитесь, Константинъ Дмитричъ, мы всегда рады вамъ,[504] — говорила она, сама не зная, что говорятъ ея губы.

открывать и закрывать застежку.

— Я сказалъ вамъ, что не знаю, надолго ли я прiехалъ....

«Какъ онъ помнить все свои слова, — подумала она, — это непрiятно».

— Что это отъ васъ зависитъ....

Она все ниже и ниже склоняла голову и не знала, что она ответитъ на приближающееся. И еще ничего не случилось, но ей всей душой было жалко его — и себя.

— Можетъ быть, я съумасшедшiй и надеюсь на то, чего нельзя. — Лицо его делалось все мрачнее и мрачнее. — Я прiехалъ за темъ, чтобы предложить вамъ себя, свою руку, свою любовь. — А... быть моей женой.

Онъ погляделъ на нее изъ-подъ опущенныхъ бровей такъ, какъ будто ждалъ только отказа. Она тяжело[508] дышала, не глядя на него; но какъ только онъ замолкъ, она подняла свои[509] светлые, ясные глаза прямо на него и, увидавъ его[510] холодное, почти злое выраженiе, тотчасъ же отвечала то, что непосредственно пришло ей.

— Ахъ, зачемъ вы это говорите. Я не... Это нельзя, это невозможно, простите меня...

Онъ виделъ, что она съ трудомъ удерживаетъ слезы. <Какъ онъ сиделъ, такъ и остался, ухватясь обеими руками за ручки креселъ и уставившись за уголъ висящаго со стола ковра, и на лице его остановилась злая усмешка надъ самимъ собой.

«Еще бы, какже это могло быть?»[511] думалъ онъ, не поднимая глазъ, сидя неподвижно передъ ней и чувствуя, какъ, точно волны, наплывала и сплывала краска на его лице.

— Простите меня, — и хотелъ встать, но она тоже начала говорить: [512]

— Константинъ Дмитричъ, будьте великодушны,[513] я такъ привыкла смотреть на васъ какъ на друга...

— Не говорите, — проговорилъ отрывисто, всталъ[514] и хотелъ уйти.

Но въ это самое время вышла Княгиня,[515] недовольная, но улыбающаяся своей четверговой улыбкой. Она села и тотчасъ же спокойно начала говорить о томъ, что ей не было интересно и потому не могло быть ни для кого интересно. Онъ селъ опять, ожидая прiезда гостей, чтобы уехать незаметно.[516]

Графиня Нордстонъ была сухая, желтая, съ черными блестящими глазами,[517] болезненная и нервная женщина. Она любила Кити всей силой своей души, восхищалась, гордилась ею.[518] Любовь ея къ Кити, какъ всегда любовь замужнихъ къ девушкамъ, выражалась только въ одномъ — въ желанiи выдать Кити по своему идеалу счастья замужъ. Левинъ, котораго она часто у нихъ видала, прежде былъ ей противенъ и непрiятенъ, какъ[519] что то странное и чуждое, но теперь, когда онъ мешалъ ея плану выдать Кити за Удашева, она еще более не благоволила къ нему. Ея постоянное и любимое занятiе при встрече съ нимъ состояло въ томъ, чтобы шутить надъ нимъ.

— Я люблю, когда онъ съ высоты своего величiя смотритъ на меня и или прекращаетъ свой умный разговоръ со мной, потому что я глупа и мне не по силамъ, или онъ снисходитъ до меня; я это очень люблю: снисходить. Я очень рада, что онъ меня терпеть не можетъ.

Она была права, потому что действительно Левинъ терпеть не могъ и презиралъ ее за то, чемъ она[520] гордилась и что въ достоинство себе ставила, — за ея утонченное светское образованiе.[521] «Какъ оне не понимаютъ, — думалъ онъ часто про нее, — что эту светскую притворную манеру мы[522] любимъ въ женщинахъ привлекательныхъ. Это покровъ таинственности на красоте; а она, эта дура (Левинъ былъ всегда резокъ въ своихъ мысляхъ), безъ красоты, безъ грацiи, даже безъ здоровья, думаетъ этой то слабостью, светскостью, безъ прелести, щеголять одною ею».

Между Нордстонъ и Левинымъ существовало то нередко встречающееся въ свете отношенiе, что два человека, оба хорошiе и умные, презираютъ другъ друга всеми силами души, презираютъ до такой степени, что не могутъ даже серьезно обращаться другъ съ другомъ и не могутъ даже быть оскорблены одинъ другимъ.

— А! Константинъ Дмитричъ! Опять прiехали въ нашъ развратный Вавилонъ, — сказала она, подавая ему крошечную желтую руку и вспоминая прошлогоднiя еще его слова, что Москва есть Вавилонъ. — Что, Вавилонъ исправился или вы[523] испортились, — прибавила она, съ[524] усмешкой оглядываясь на Кити.

— Я очень польщенъ, Графиня, темъ, что вы такъ помните мои слова, — отвечалъ Левинъ, сейчасъ же по привычке входя въ свое шуточное враждебное отношенiе къ Графине Нордстонъ. — Верно, они на васъ очень сильно действуютъ.

— Ахъ какже, я все записываю. Ну что, Кити, ты опять каталась, а я ездила утро къ своимъ друзьямъ.

И она начала разговоръ съ Кити. Левинъ собрался встать и уйти. Какъ ни неловко это было, ему все таки легче было сделать эту неловкость, чемъ остаться весь вечеръ и видеть Кити тоже мучающуюся, изредка взглядывающую на него и избегающую его взгляда. Онъ хотелъ встать, но Княгиня заметила, что онъ молчитъ, и обратилась к нему.

— Чтожъ, вы надолго прiехали въ Москву? Ведь вы, кажется,[525] мировымъ земствомъ занимаетесь, и вамъ нельзя надолго.

— Нетъ, Княгиня, я ужъ этимъ не занимаюсь, — сказалъ онъ безъ улыбки. — Я прiехалъ на несколько дней.[526]

«Что то съ нимъ особенное, — подумала Графиня Нордстонъ, взглядываясь въ его строгое, серьезное лицо, — что то онъ не втягивается въ свои разсужденiя. Но я ужъ выведу его. Ужасно люблю сделать его дуракомъ передъ Кити и сделаю»[527].

— Константинъ Дмитричъ, — сказала она ему, — растолкуйте мне, пожалуйста, что это такое значитъ, вы все знаете. У насъ въ Калужской деревне все мужики и все бабы все пропили, что у нихъ было, и теперь ничего намъ не платятъ. Вы такъ хвалите всегда мужиковъ.

Въ это время еще дама входила въ комнату, и Левинъ всталъ. Онъ сверху внизъ посмотрелъ на Графиню Нордстонъ и тихо и грустно отвечалъ:

— Извините меня, Графиня, но это не можетъ быть[528] и даже нехорошо выдумано.

И, разсердивъ ее ужасно и этимъ взглядомъ и этимъ ответомъ, онъ отвернулся, вглядываясь въ лицо входившаго вследъ за дамой[529] военнаго.

«Это долженъ быть[530] Удашевъ», подумалъ Левинъ, и, чтобы убедиться въ этомъ, Левинъ взглянулъ на Кити.

Кити уже успела взглянуть на Удашева и оглянулась на Левина, и ея невольно счастливые глаза встретили грустный, но всетаки полный любви взглядъ Левина. Кити опустила глаза[531] и покраснела. Левинъ понялъ, что она любила этаго человека, такъ же верно, какъ еслибы она сказала ему это словами. Но кто же такой былъ[532] онъ?

Теперь, хорошо ли, дурно ли, ужъ Левинъ не могъ не остаться, чтобы не узнать, что за человекъ былъ тотъ, котораго она любила.

напротивъ, более всего желаютъ найти въ этомъ счастливомъ сопернике те качества, которыми онъ победилъ ихъ, и ищутъ съ щемящей болью въ сердце однаго хорошаго. Левинъ принадлежалъ къ такимъ людямъ. Но ему не трудно было отъискивать хорошее и привлекательное въ[534] Удашеве. Оно сразу бросалось ему въ глаза.[535]

Удашевъ — невысокiй брюнетъ съ красивымъ и чрезвычайно чистымъ лицомъ (какъ съ иголочки мундиръ его, такъ и лицо, курчавые съ преждевременной лысиной волоса, черные усы — все лоснилось). Удашевъ вошелъ съ теми редко встречающимися уже въ свете прiемами скромности, учтивости и вместе спокойнаго достоинства. «Сынъ хорошаго семейства, благовоспитанный и красивъ, очень красивъ», сказалъ себе Левинъ, наблюдая его въ то время, какъ онъ, давъ дорогу даме, после нея подошелъ къ княгине и къ Кити.

«Но любитъ ли онъ ее такъ, какъ я люблю ее, такъ, какъ ее должно любить», подумалъ онъ.

Одна черта его характера, тотчасъ же выразившаяся при его входе въ гостиную, особенно резко, прiятно и вместе съ темъ вызывая зависть поразила Левина. Эта черта была очевидная привычка къ спокойствiю и счастiю. Сеичасъ видно было, что онъ одинъ изъ техъ балованныхъ детей судьбы, которые не знаютъ лишенiй, стесненiй, неловкости отношенiй. Со всеми поздоровавшись, со всеми сказавъ несколько словъ, онъ селъ[536] опять съ той же нежной осторожностью, какъ показалось Левину, подле Кити и взглянулъ на Левина. Но тотчасъ же быстро всталъ и проговорилъ:

— Княжна, представьте меня, пожалуйста, — вместе съ темъ уже протягивая[537] руку Левину. Видно было, что ему неловко было быть въ гостиной съ незнакомымъ человекомъ, что вместе съ темъ Левинъ ему нравился и что онъ не могъ сомневаться въ томъ, чтобы кто нибудь не былъ радъ съ нимъ познакомиться.

— Графъ Алексей Васильичъ[538] Удашевъ, Константинъ Дмитричъ Левинъ, — проговорила Кити, глядя на нихъ, когда Удашевъ по своей привычке крепко, крепко пожималъ руку, наивно и дружелюбно прямо своими открытыми глазами глядя въ лицо Левину.

«Какъ бы хорошо было, если бы они были дружны между собой и со мною», пришло ей въ голову, и смешна и страшна ей показалась эта мысль, когда она вспомнила то, что сейчасъ только было.

[539]Удашевъ не сказалъ ничего про знаменитаго брата.

— Я много слышалъ про васъ[540] отъ Княжны, но удивляюсь, что ни раза не встречалъ. Очень радъ, — прибавилъ онъ излишне радушно.

Это не понравилось Левину.

— Константинъ Дмитричъ[541] ненавидитъ и презираетъ городъ и насъ, горожанъ, — сказала Графиня Нордстонъ.

— Точно также, какъ Графиня насъ, провинцiаловъ, — сказалъ Левинъ.

[542]Удашевъ взглянулъ на Левина и Графиню Нордстонъ и, очевидно понявъ ихъ отношенiя, улыбнулся.

«Да, его должны любить женщины», подумалъ Левинъ, чувствуя эту улыбку.

— А вы всегда въ деревне? — спросилъ[543] Удашевъ. — Вотъ чему я завидую.

— Я слыхалъ, что бедные люди завидуютъ темъ, которые могутъ жить въ городе, но не наоборотъ, — отвечалъ Левинъ.

— Да, потому что всякiй можетъ жить въ деревне, — подхватилъ[544] Удашевъ, но я не могу.

«Едва ли онъ любитъ деревню, — подумалъ Левинъ. — Видно, что онъ говоритъ для гостиной, т. е. что говоритъ что попало, признавая ту невменяемость, которая составляетъ главное условiе удобнаго разговора въ гостиныхъ. Онъ не искреннiй человекъ, — подумалъ Левинъ, — но долженъ нравиться».

— Но надеюсь, Графъ, что вы бы не всегда жили в деревне, — сказала Графиня Нордстонъ.

— Не знаю, я не пробовалъ, но люблю деревню. Я испыталъ странное чувство, — началъ онъ. И у него была такая прiятная дикцiя и по русски и въ особенности по французски, что невольно его слушали и не перебивали. — Я нигде такъ не скучалъ по деревне, русской деревне съ лаптями[545] и мужиками, какъ когда прожилъ съ матушкой зиму въ[546] Нице, — сказалъ онъ.

— Вы знаете — Ница скучна сама по себе. Да, но и Неаполь,[547] Соренто, даже они хороши на короткое время. Неправда ли,[548] Графиня, что...

Онъ говорилъ, обращаясь и къ Кити и къ Левину, глядя на нихъ[549] своимъ твердымъ, открытымъ взглядомъ, очевидно то, что ему приходило въ голову.[550]

Заметивъ, что Графиня Нордстонъ начала разсказывать свое впечатленiе прiезда въ Венецiю, онъ остановился, съ интересомъ слушая ее и не досказавъ того, что началъ. <Разсказывая про свое впечатленiе Венецiи, Графиня Нордстонъ упомянула объ Анне Карениной, съ которой она тогда провела зиму въ Риме, и разговоръ перешелъ на Каренину и на ея ожидаемый прiездъ.[551] Все начали съ похвалъ тому лицу, <о которомъ говорили,> и понемногу изъ похвалъ, которыя даютъ мало пищи разговору, естественно перешли въ более или менее остроумное осужденiе.

— Я очень люблю Анну, — говорила Графиня Нордстонъ, — но я всегда удивлялась ея способности не только подделываться, но совершенно сживаться съ темъ кругомъ, въ которомъ она живетъ. Въ Риме она была въ непроходящемъ восторге отъ искусства, потомъ я ее нашла въ Петербурге[552] влюбленной во дворъ и большой светъ.

Кити, какъ всякая женщина, не безъ удовольствiя слушавшая осужденiе другой[553] женщины, пришла на помощь сестриной золовке.

— Но она[554] необыкновенно религiозна, добра.

— Да, но эта религiозность и добро — принадлежность grande dame известнаго круга, — вмешался Вронскiй.[555]

— Все таки она[556] очень милая женщина[557] и делаетъ много добра.

Вронскiй замолчалъ улыбаясь. Кити обратилась къ Левину, чтобы и его ввести въ разговоръ.

— А вы, Константинъ Дмитричъ, верите, чтобы придворная женщина могла делать добро?

— Придворность, по моему, не мешаетъ добру, — отвечалъ Левинъ. — Богатство и роскошь мешаютъ. И я потому только не верю въ добродетельность светскихъ дамъ, что оне, раздавая фуфайки по 20 копеекъ людямъ, умирающимъ отъ холода, сами носятъ 4000 рублевыя собольи шубы.

«А какой славный, умный человекъ, и наружность какая милая», подумалъ Вронскiй на Левина.

Разговоръ[558] не умолкалъ ни на минуту, такъ что старой Княгине, всегда имевшей про запасъ, въ случае отсутствiя тэмы, два тяжелыя орудiя: классическое и реальное образованiе и общую воинскую повинность, не пришлось выдвигать свои запасныя орудiя, и графине Нордстонъ некогда и нельзя было дразнить Левина.

[559]Разговоръ зашелъ о вертящихся столахъ и духахъ,[560] и Графиня Нордстонъ, верившая въ спиритизмъ, стала разсказывать те чудеса, которыя она видела.

— Ахъ, Графиня, непременно свезите, ради Бога свезите меня къ нимъ. Я никогда ничего не видалъ необыкновеннаго, хотя везде отъискиваю, — сказалъ[561] Удашевъ.

— Хорошо, въ будущую субботу, но вы, Константинъ Дмитричъ, верите? — спросила она Левина.

— Зачемъ вы меня спрашиваете? Вы, верно, знаете, что я скажу.

— Но я хочу слышать ваше мненiе.

Левинъ пожалъ плечами.

— Я долженъ быть неучтивъ.

— Чтожъ, вы не верите?

— Чтобы вамъ сказать, Графиня? Еслибы почтенная старушка дама, которую вы должны уважать, разсказывала бы вамъ, что у ней каждый день на носу цветутъ померанцы?

— Я бы сказала, что съумасшедшая старушка. Такъ вы меня называете и старушкой и съумасшедшей, — и она не весело засмеялась.

— Да нетъ, Маша, Константинъ Дмитричъ говоритъ, что онъ не можетъ верить, — сказала Кити.

Но[562] Удашевъ съ своей открытой веселой улыбкой сейчасъ же пришелъ на помощь разговору, угрожающему сделаться непрiятнымъ.

— Вы совсемъ не допускаете возможность? — спросилъ онъ. — Почему же? Мы допускаемъ существованiе электричества, котораго мы не знаемъ, почему же не можетъ быть новая сила, еще намъ неизвестная, — сказалъ онъ.

— Когда найдено было электричество, — отвечалъ Левинъ, — то только было открыто явленiе и неизвестно было, откуда оно происходитъ и что оно производитъ, и века прошли после того, какъ подумали о приложенiи его, а спириты, напротивъ, начали съ того, что столики имъ пишутъ, и духи приходятъ, а потомъ уже стали говорить, что это есть сила неизвестная.

[563]Удашевъ съ чуть заметной улыбкой посмотрелъ на Левина, и, очевидно, понялъ его, но не отвечалъ, а продолжалъ свое.

— Да, но спириты говорятъ: теперь мы не знаемъ, что это за сила, но сила есть, и вотъ при какихъ условiяхъ она действуетъ. А ученые пускай разбираютъ. Нетъ, я не вижу, почему это не можетъ быть новая сила.

— А потому, — сказалъ Левинъ, — что при электричестве всякiй разъ, какъ вы потрете смолу о шерсть, будетъ искра, a здесь не всякiй разъ, стало быть, это не природное явленiе.

— Давайте попробуемъ, — началъ онъ, но Левинъ не могъ никогда привыкнуть къ тому, что въ гостиной не следуетъ говорить толково и последовательно. Ему всегда казалось, что ежели соберутся люди, ничего не делая, то, очевидно, для того, чтобы разговаривать, высказывать свои мысли, и, всегда увлекаясь разговоромъ, говорилъ серьезно то, что думалъ, забывая то, что въ гостиной неприличнее всего толковый разговоръ, потому что онъ мешаетъ общественности.

Онъ началъ говорить то, что думалъ, и тотчасъ же почувствовалъ, что онъ глупо делаетъ,[565] и что[566] Удашевъ гораздо умнее его, но онъ не могъ удержаться, темъ более что онъ чувствовалъ себя раздраженнымъ.

[567]— Я думаю, — говорилъ онъ, — что попытка спиритовъ объяснять свои чудеса какой-то новой силой — самая неудачная.

Они прямо говорятъ о силе духовной и хотятъ ее подвергать опыту.

— А я думаю, что вы будете отличный medium, — сказала Графиня Нордстонъ, — въ васъ есть что то восторженное.

Левинъ[568] покраснелъ и замолчалъ.

— Давайте сейчасъ, Княжна, испытаемъ столъ, пожалуйста, — сказалъ[569] Удашевъ. — Княгиня, вы позволите?

И[570] Удашевъ, вставъ, отъискивалъ глазами столикъ.

Только что хотели устроиваться около столика, какъ[573] вошелъ старый князь. Молодые люди встали, здороваясь съ нимъ.

— А! — сказалъ он, увидавъ Левина, — радъ васъ видеть! — и онъ обнялъ его. — Какъ дела, на долго ли?

Здравствуйте, Графъ, — сказалъ онъ холодно и селъ въ кресло.[574] И бегло вопросительно взглянувъ на Кити, обратился къ Левину, спрашивая его о хозяйстве.

Какъ только отецъ вошелъ, Кити покраснела; она одна знала, какъ отецъ ревниво относился къ ея искателямъ[575] и какъ онъ подъ своимъ важнымъ и глуповатымъ даже видомъ былъ проницателенъ и насквозь все виделъ то, что его интересовало. Кити взглядывала на Левина. Она понимала[576] все, что онъ перечувствовалъ въ этотъ вечеръ. Она понимала, какъ тяжело, неловко ему теперь съ ея отцомъ. И ей всей душой было жалко его. И вместе съ темъ ей прiятно было жалеть его въ несчастьи, которое сделала она.

— Такъ-то, такъ-то, мой милейшiй Константинъ Дмитричъ, обмолотили, продали хлеба, да и въ Москву, — говорилъ старый Князь.

— Князь, отпустите намъ Константина Дмитрича, — сказала графиня Нордстонъ. — Мы хотимъ опытъ сделать.

— Отчего же? вы думаете, что духи не знаютъ математики? — сказала Графиня Нордстонъ, — наверное лучше васъ знаютъ.

— Да, это вопросъ, — смеясь сказалъ Вронской.

— Это прекрасно, — сказала Кити Левину, — задайте Мари математический вопросъ, и она привезетъ намъ ответъ.

— Какой опытъ, столы вертеть? И, извините меня, дамы и господа, но, по моему, въ колечко веселее играть, по крайней мере есть смыслъ.

[577]Удашевъ посмотрелъ съ удивленьемъ на князя своими открытыми глазами и, чуть улыбнувшись, тотчасъ же заговорилъ съ Графиней Нордстонъ о предстоящемъ на будущей неделе большомъ бале.

— Я надеюсь, что вы будете? — обратился онъ къ Кити.

Отпущенный старымъ Княземъ, Левинъ незаметно вышелъ, и последнее впечатленiе, вынесенное имъ изъ этаго вечера, было улыбающееся счастливое лицо Кити, отвечавшей[578] Удашеву на его вопросъ о бале.

На большой лестнице Левинъ встретился съ Облонскимъ, входившимъ наверхъ.

— Чтожъ такъ рано, сказалъ Степанъ Аркадьичъ, хватая его за руку.

Левинъ нахмурился и, высвобождая схваченную Облонскимъ руку, сердито проговорилъ:

— Мне нужно еще...

— Что же, что? — съ участiемъ проговорилъ по французски Облонскiй.

[579]— Да ничего особеннаго. Я тороплюсь.....

№ 17 (рук. № 21).

[580]Удашевъ между темъ, выехавъ въ 12 часовъ отъ Щербацкихъ съ темъ выносимымъ всегда отъ нихъ прiятнымъ чувствомъ чистоты, свежести и невинности съ присоединенiемъ поэтическаго умиленiя за свою любовь къ Кити и ея любовь, про которую онъ зналъ, — чувство, которое отчасти зависело и отъ того, что не курилъ целый вечеръ, — закурилъ папиросу и, севъ въ сани, задумался, куда ехать коротать вечеръ. Онъ стоялъ у Дюссо и, зайдя въ столовую, ужаснулся на видъ Туровцина, Игнатьева и Кульмана, ужинавщихъ тамъ.

«Нетъ, я не могу съ ними сидеть нынче». Онъ чувствовалъ, что между имъ и Кити, хотя и ничего еще не было сказано, установилась[581] определенная и сознаваемая ими обоими связь и что она почему то особенно усилилась нынешнiй вечеръ.[582]

«Прелестная девушка! И тронулся, тронулся вешнiй ледокъ», думалъ онъ о ней.

ожиданiя, что вотъ вотъ онъ скажетъ, и боязнь вызвать это слово.

«Ну и что же? — спросилъ онъ себя. — Неужели жениться?» Это было слишкомъ легко и слишкомъ просто. Да и зачемъ?

[583]Удашевъ былъ[584] скромный человекъ, но онъ не могъ не знать, что онъ былъ одинъ изъ лучшихъ жениховъ въ Россiи и что въ светскомъ отношенiи родные Щербацкихъ должны быть более довольны этимъ бракомъ, чемъ его родные. Хотя онъ зналъ, что ни одинъ Русскiй человекъ не сделалъ бы mesaillance,[585] женившись на Кити, и онъ зналъ, что мать егo одобряетъ этотъ бракъ, но онъ чувствовалъ, что ему не хочется, потому что это слишкомъ легко и просто и вместе серьезно.[586] Удашевъ никогда не зналъ[587] семейной жизни. Самый бракъ, самая семейная жизнь, помимо той женщины, которая будетъ его женой, не только не представляли для него никакой прелести, но онъ по своему взгляду на семейную жизнь виделъ до сихъ поръ, что на муже лежитъ отпечатокъ чего то смешнаго. Онъ никогда и не думалъ жениться до нынешней зимы въ Москве, когда онъ влюбился въ Кити.[588] Только теперь, чемъ дальше и дальше заходили его отношенiя съ нею, ему приходила эта мысль; но она приходила ему только по отношенiю къ нему самому. По отношенiю же къ ней, о томъ, что она, любя его, будетъ несчастлива, если онъ не женится, эта мысль никогда не приходила ему въ голову. И потому онъ только спрашивалъ себя, необходимо ли для его счастья жениться на ней, и былъ въ нерешительности. Онъ былъ уменъ и добръ. Но потому ли, что всякое чувство слишкомъ сильно овладевало имъ, или потому, что онъ не задумывался надъ жизнью, у него въ голове никогда не помещалась вместе мысль о томъ, что ему нужно отъ человека и что человеку нужно отъ него.

Выйдя очень молодымъ блестящимъ офицеромъ изъ школы, онъ сразу попалъ въ колею богатыхъ петербургскихъ военныхъ и, хотя и ездилъ въ светъ изредка, не имелъ въ свете ни связей и ни разу по тому тону, царствующему въ его круге, не ухаживалъ за девушкой. Тутъ, въ Москве, это случилось съ нимъ въ первый разъ, и въ первый разъ онъ испытывалъ всю прелесть, после роскошной, утонченно грубой петербургской жизни, сближенiя съ невиннымъ прелестнымъ существомъ, которое полюбило его. Онъ не зналъ, что это заманиванiе барышень безъ намеренiя жениться есть одинъ изъ самыхъ обыкновенныхъ дурныхъ и прiятныхъ поступковъ блестящихъ молодыхъ людей, какъ онъ. Онъ думалъ, что онъ самъ первый открылъ его, и наслаждался своимъ открытiемъ. Онъ виделъ, какъ онъ говорилъ себе, что ледокъ весеннiй таялъ и она была переполнена любви къ нему, что изъ нея, какъ изъ налитаго яблочка, готова была брызнуть эта любовь. Стоило ему только сказать слово. Онъ не говорилъ этаго слова, и упрекать ему себя не за что было. Онъ говорилъ, чтò всегда говорятъ въ свете, всякiй вздоръ, но вздоръ такой, которому онъ умелъ придавать для нея смыслъ. Онъ ничемъ не связалъ себя, онъ только въ Москве, какъ въ деревне, веселился невинными удовольствiями (онъ часто думалъ, какъ посмеялись бы ему его товарищи), но последнее время его честная натура подсказывала ему, что надо предпринять что то, что что то можетъ быть нехорошо. Но какъ только онъ говорилъ себе — жениться? — ему чего-то совестно становилось и казалось, что этаго нельзя. Нынешнiй вечеръ онъ однако почувствовалъ, что надо решить вопросъ.

«Ну, что же — жениться? Ахъ, все бы, только не жениться», наивно отвечалъ онъ себе. Мало того, что это было слишкомъ просто и легко мало того, что онъ никогда не думалъ о женитьбе и семье и не могъ представить себе жизни вне условiй холостой свободы, — главная причина была та, что онъ, женившись, выпускалъ тотъ зарядъ чего то, который онъ держалъ въ запасе и который онъ не считалъ нужнымъ выпускать.

Онъ ничего не делалъ путнаго, онъ это зналъ, но онъ не представлялъ изъ себя человека, который делаетъ важное дело, а, напротивъ, онъ имелъ видъ человека, всемъ пренебрегающаго и не хотящаго делать ничего. A вместе съ темъ онъ зналъ и другимъ давалъ чувствовать, что если бы онъ захотелъ, то онъ многое бы могъ сделать. И в этомъ была его роль, къ которой онъ привыкъ и которой гордился. Женись онъ, и кончено.

«Да, прелестная девушка и милая! Какъ она любитъ невинно, — думалъ онъ.[589] — Ну, а потомъ? Впрочемъ, все видно будетъ. Еще времени много, и я ничемъ не связалъ себя».

№ 18 (рук. № 17).

— романа — въ руки; онъ былъ любезный, блестящiй, светскiй человекъ и предпочиталъ женщинъ и не ездилъ въ общество. Онъ по положенiю и примеру брата могъ бы идти по дороге честолюбiя. Успехами онъ пренебрегалъ и былъ во фронте; онъ былъ богатъ и отдалъ все состоянiе брату, женатому, оставивъ себе 30 тысячъ въ годъ. Отъ лени ли, отъ того ли, что онъ хотелъ уберечь свежесть запаса, не растративъ его кое-какъ, но въ этой жизни спустя рукава онъ находилъ удовольствiе.

№ 19 (рук. № 13).

VII.

На другой день былъ морозъ еще сильнее, чемъ накануне. Иней начиналъ спадать. И туманъ стоялъ надъ городомъ.

Въ 11 часовъ утра Степанъ Аркадьичъ, выехавъ встречать сестру, неожиданно столкнулся на подъезде станцiи съ Вронскимъ, прiехавшимъ съ старымъ лакеемъ въ ливрее, въ огромной старинной съ гербами карете.[590]

— А, Ваше сiятельство! — вскрикнулъ Степанъ Аркадьичъ, только что выйдя изъ кареты, стоя на приступкахъ большой лестницы и дожидаясь, пока отъедетъ его карета и подъедетъ карета, изъ которой выглядывалъ Вронскiй. — А каковъ морозъ? Ты за кемъ?

— За матушкой. Она нынче должна быть изъ Петербурга, — отвечалъ Вронскiй, поддерживая саблю, выходя изъ кареты. — Я думаю, ужъ нетъ другаго такого экипажа въ Москве. А вы кого встречаете? — И[591] вспомнивъ, что онъ на ты, что ему всегда было неловко, прибавилъ, пожимая руку: — Ты кого встречаешь? — И они пошли въ большую дверь.

— Я? Я хорошенькую женщину, — сказалъ онъ улыбаясь. — Я думаю, что самую хорошенькую и самую нравственную женщину Петербурга — сестру Анну, — сказалъ онъ, — Каренину, — разрешая недоумевающiй наивный взглядъ агатово-черныхъ глазъ Вронскаго. — Ты ее, верно, знаешь?

— Къ[592] сожаленiю нетъ. Я встретилъ разъ Анну... — онъ задумался... — Аркадьевну давно у дяди, но едва ли она помнитъ меня.

— Ну a Алексея, моего могущественнаго зятя, верно знаешь? Вотъ человекъ, который пойдетъ далеко!

— Алексея Александровича я[593] знаю. Онъ нетолько пойдетъ, но ужъ и пошелъ далеко. Это вполне государственный человекъ.

— Уу! — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, выражая этимъ восклицанiемъ способность зятя къ деятельности государственнаго человека. — И отлично живутъ, примерная семья, — сказалъ онъ, выражая этимъ, какъ понялъ Вронскiй, свое удивленiе къ тому, что счастливая семейная жизнь можетъ существовать даже при такой некрасивой и жалкой наружности, какъ наружность Алексея Александровича.

— Да, но очень уменъ, — отвечалъ Вронскiй и,[594] кажется, хорошiй очень человекъ.

— Я не спорю, я его очень люблю, отличный малый, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ про зятя такимъ тономъ, который показывалъ, что онъ не любилъ его, на сколько могъ Степанъ Аркадьичъ не любить кого нибудь. — Но Анна — это такая прелесть. Я не знаю женщины лучше, добрее ее.

Вронскiй смотрелъ прямо на Алабина своими большими прекрасными глазами и, такъ какъ нечего было сказать на это, ничего не сказалъ; но въ душе онъ удивлялся этой нежности брата къ сестре, темъ более, что[595] онъ особенно не любилъ тотъ петербургскiй кружокъ, котораго Анна Аркадьевна составляла украшенiе. Если онъ бежалъ подъ предлогомъ болезни отъ почестей, которыя его ждали въ Петербурге, то преимущественно вследствiи отвращенiя къ тому могущественному кружку, котораго главнымъ лицомъ былъ Алексей Александровичъ и который казался ложнымъ, фальшивымъ, напыщеннымъ Вронскому. Это былъ тотъ кружокъ, который Вронскiй называлъ шуточно: утонченно-хомяковско-православно-женско-придворно-славянофильски добродетельно изломанный. И ему много лжи, притворства, скромности и гордости казалось въ этомъ тоне, и онъ терпеть не могъ его и лицъ, какъ Каренины, мужа, жену и сестру, которыя составляли его. Отъ этаго онъ ничего не ответилъ Алабину.

— Ты взойди сюда, Михайла, — сказалъ Вронскiй къ высокому старому материному лакею, прiехавшему съ нимъ. — Для матушки ведь переездъ изъ Петербурга въ Москву теперь кажется труднее, чемъ на лошадяхъ, — улыбаясь своей кроткой и тихой улыбкой, сказалъ Вронскiй. — Тамъ братъ посадилъ ее въ вагонъ съ девушкой и съ Джипомъ, приказалъ кондуктору делать такъ, чтобы какъ можно было похоже на карету, здесь мы съ Михайлой встретимъ.

— Верно, въ особомъ отделенiи?

— Ну, разумеется. Чтобъ она была довольна, надо, чтобы провезти ее изъ Петербурга въ Москву такъ, чтобы она не чувствовала, что смешалась съ другими, чтобы ее мiрокъ, атмосфера ехали съ нею...

— Ну да, ну да, — говорилъ Степанъ Аркадьичъ, сiяя глазками. — Что, скоро ли? Лучше бы пройти туда на платформу.

Такъ говорили они, ходя взадъ и впередъ по зале и ожидая прихода поезда.[596]

жандармовъ, служащихъ и подъездомъ встречающихъ. Степанъ Аркадьичъ и[599] Вронскiй[600] были не только пропущены, но приглашены на платформу за те самыя двери, отъ которыхъ[601] отгоняли другихъ, желавшихъ пройти туда же.

Морозный паръ лежалъ на всемъ. Холодно было смотреть на рельсы. Рабочiе въ шубахъ съ обиндевшими усами делали что то. Закутанный стрелочникъ пробежалъ. Какой то паровикъ свистя проехалъ по дальнимъ рельсамъ. Наконецъ засвистелъ вдали паровозъ, загудела труба, задрожала платформа и, пыхая сбиваемымъ книзу паромъ, сталъ подкатываться огромный тендеръ съ своимъ кланяющимся начальнику станцiи крепышомъ машинистомъ, обиндевшимъ и обвязаннымъ, въ куртке, и медленно и мерно насупливающимся и растягивающимся рычагомъ средняго колеса, и за тендеромъ, все медленнее и медленнее и более колебля платформу, стали проходить почтовый вагонъ, вагоны съ багажами и съ визжавшей собакой, потомъ классы съ высовывающимися [?] изъ-за оконъ пасажирами — коричневые 2-го, потомъ синiй 1-го класса. Молодцоватый кондукторъ, на ходу давая свистокъ, соскочилъ сзади, и вследъ за нимъ стали по одному на останавливающемся ходу сходить нетерпеливые пасажиры — Гвардейскiй офицеръ, прямо держась и строго оглядываясь, и купчикъ съ сумкой, весело улыбаясь.

[602]Навстречу выходившимъ толпились встречающiе и влезали въ вагоны въ фартукахъ и съ бляхами на грудяхъ артельщики. Толпа, все увеличиваясь и увеличиваясь, загромоздила платформу.[603] Вронскiй стоялъ рядомъ съ Алабинымъ, и оба оглядывали вагоны, отъискивая техъ, кого они встречали.[604]

III

— Графиня Вронская въ этомъ отделенiи, пожалуйте, — сказалъ молодой кондукторъ, прикладывая руку къ шапке, подходя къ Вронскому.[605] Видно было, что хотя онъ и шутилъ только что о привычкахъ своей матери, свиданье съ ней занимало его всего.

Онъ, никого не видя, быстро пошелъ за кондукторомъ. Въ самыхъ дверяхъ вагона онъ почти столкнулся съ невысокой дамой въ бархатномъ платье, обшитомъ мехомъ, съ необыкновенно тонкой талiей и широкими плечами. Остановившись, чтобы извиниться и дать ей пройти, онъ взглянулъ въ ея лицо, скромно выглядывавшее изъ овальной рамки белаго платка, которымъ была обвязана ея голова и шея.[606] Задумчивые серые глаза изъ-подъ необыкновенно длинныхъ ресницъ смотрели на него дружелюбно внимательно. И дама отстранилась, давая ему дорогу. Онъ поклонился и прошелъ къ своей матери, которая, сбросивъ съ коленъ собачку, съ трудомъ поднимала свое одетое въ малиновую бархатную шубку тяжелое старческое тело съ диванчика и радостно улыбалась ему и съ своей одышкой уже тяжело дышала отъ всего того, что она хотела только сказать любимому сыну.

— Получилъ телеграмму? Здоровъ? Ну, слава Богу.

— Хорошо доехали? — слушалъ и говорилъ онъ, целуя пухлую руку матери и вместе съ темъ думалъ: «Ахъ, это ведь Каренина, а я и не узналъ». И онъ оглянулся.

Каренина стояла у двери, слегка улыбаясь красными, изогнутыми губами, и глядела теми же задумчивыми глазами въ дверь, ожидая, вероятно, брата и, очевидно, стараясь не мешать свиданiю сына съ матерью.

— Анна! А вашъ братъ? Неужели его нетъ, — сказала старуха, за взглядомъ сына перенеся свои глаза на Каренину.

Каренина поразила въ первую минуту Вронскаго своими таинственными глазами и особеннымъ страннымъ, но сильнымъ и вместе грацiознымъ сложенiемъ; теперь, когда онъ посмотрелъ еще разъ на нее, его поразило необыкновенное спокойствiе грацiи въ ея позе. Она ждала и не торопилась.

— Братъ вашъ здесь.

— Да, онъ всегда ищетъ тамъ, где не надо, — сказала она, — онъ 2 раза пробежалъ мимо нашего вагона, — сказала она, и звуки ея голоса, густаго, нежнаго и чрезвычайно естественнаго (что, къ несчастью, онъ слышалъ такъ редко), опять, какъ неожиданностью, поразили его.

— Извините меня, я не узналъ васъ въ первую минуту, да и вы, вероятно, не помните меня.

— О нетъ, — сказала она, — я бы узнала васъ, потому что мы съ Графиней, кажется, всю дорогу говорили про васъ, — и она улыбнулась опять, и опять въ этой улыбке ему показалась насмешливость, и онъ подумалъ: «Вероятно, матушка разсказывала ей и мои планы женитьбы», и почему то это ему непрiятно показалось.

— Алабинъ, твоя сестра здесь![607]

И Степанъ Аркадьичъ, толкая народъ, улыбаясь, быстрымъ шагомъ прошелъ мимо оконъ, но опять, къ удивленью Вронскаго, Каренина не дождалась его, а быстрой, легкой походкой подошла навстречу брату и, просiявъ лицомъ, какъ будто попавъ подъ лучъ света, обхватила его правой рукой за шею, крепко и быстро притянула къ себе и, громко чмокнувъ, поцеловала.[608]

Что то въ быстрыхъ, но всегда грацiозныхъ въ своей простоте движенiяхъ и въ походке, такъ странно легко носившей довольно полное тело, было опять особенно ново и поразительно для Вронскаго.[609]

— Прелесть! — сказала старушка про Каренину. — Ее мужъ со мной посадилъ, и я такъ была рада, такая милая, добрая. Прелестная женщина, — продолжала старушка, не прерывая своихъ похвалъ, несмотря на то, что предметъ ихъ, Каренина, опять вошла въ вагонъ, чтобы проститься съ Графиней.

— Ну, вотъ вы, Графиня, встретили сына, а я брата, и теперь прощайте, благодарю васъ очень, очень, — сказала она по французски. — И все исторiи мои пришли къ концу, а то бы нечего ужъ разсказывать.

— Ну, нетъ, милая, — сказала старушка, трепля и гладя руку сына, которую она держала въ своей руке. — Я бы съ вами объехала вокругъ света и не соскучилась. Вы одне изъ техъ милыхъ женщинъ, съ которыми и поговорить и помолчать прiятно. А объ сыне, пожалуйста, не думайте. Нельзя такъ не разлучаться никогда. У Анны Аркадьевны — сказала Графиня, объясняя сыну, — есть сынокъ 8 летъ, кажется, и она никогда съ нимъ не разставалась и все мучается, что оставила его.

— Да, мы всю дорогу съ Графиней говорили — я о своемъ, она о своемъ сыне, — сказала Каренина, поправляя неловкое положенiе, въ которое ихъ ставила старушка, и опять насмешливая улыбка показалась на ея губахъ.

«Зачемъ мама ей разсказывала про мою любовь», подумалъ онъ.

— Ну, прощайте, прощайте, милая. Дайте поцеловать ваше хорошенькое личико. Безъ васъ бы я пропала.

— Ваша матушка слишкомъ добра. Я благодаря ей не видела времени, — сказала Каренина и, наклонивъ съ улыбкой голову, подала руку Вронскому и вышла.

«Такъ вотъ онъ, этотъ необыкновенный сынъ! этотъ герой, этотъ фениксъ, который влюбленъ и котораго всетаки не можетъ стоить ни одна женщина, — думала Каренина, вспоминая хвалы матери своему сыну. — Ахъ, Боже мой, да что мне за дело».

— Ну, Аннушка, ты ужъ устрой багажъ и прiезжай, — сказала она подошедшей девушке, доставая билетъ, и положила руку на руку брата.

— Послушай, любезный, вещи сестры, — сказалъ онъ служащему, кивнувъ пальцемъ, и прошелъ съ ней въ дамскую комнату.

— Ну что жъ, какъ ты, Анна? Алексей Александровичъ, твой Сережа?

— Все[610] хорошо, очень хорошо.

— Впрочемъ и спрашивать нечего. Ты сiяешь, — сказалъ Стива, какъ будто издалека вглядываясь въ нее, — и пополнела ровно на столько, чтобы не подурнеть, a похорошеть.

[611]— Право? Ну, мне все равно. Но что жъ это? — сказала она съ грустнымъ выраженiемъ. — Неужели? Ахъ, Стива, Стива! — сказала она, покачивая головой. — Это ужасно. Женщины не прощаютъ этаго.

Онъ зналъ, что она говорила про его неверность. Онъ писалъ ей. Онъ съ виноватымъ лицомъ стоялъ передъ нею.

— После, после. Да, ужасно, я негодяй, но помоги, но пойми.

чтобы идти сквозь столь ненавистную ей толпу станцiи железной дороги.

— Пойдемте, мама, теперь мало народа, и мы васъ проведемъ прекрасно, — сказалъ сынъ.

Девушка несла мешекъ и собачку, артельщикъ другiе мешки. Вронскiй велъ подъ руку, дворецкiй поддерживалъ за другую руку. Съ трудомъ перебравшись черезъ мучительный для старыхъ людей порогъ, шествiе тронулось дальше и подходило уже къ[614] зале. Молодая дама въ блестящей атласной шубке, съ краснымъ чемъ то на подоле, съ блестящими ботинками съ пуговицами и кисточками и съ лиловой вуалью до половины нарумяненнаго лица, громко[615] говоря что-то, съ испуганнымъ лицомъ почти пробежала навстречу и чуть не толкнула старуху и привела ее въ ужасъ.[616] Еще пробежалъ артельщикъ. Очевидно что-то случилось на станцiи. Послышались шаги, голоса, и народъ отъ подъезда хлынулъ назадъ, и ужасъ чего-то случившагося распространился на всехъ лицахъ.

— Что такое? что, где? Бросился? Раздавили?

Вронскiй посадилъ мать на кресло рядомъ съ Карениной и быстрыми шагами пошелъ за Степаномъ Аркадьичемъ, пошедшимъ узнавать, что такое.

Степанъ Аркадьичъ вернулся прежде и разсказалъ ужасныя подробности.

— Но где же Алеша? — задыхаясь и трясясь, спрашивала мать, какъ будто боясь, съ нимъ бы не случилось чего.

— Вотъ онъ идетъ.

[617]Вронскiй шелъ торопливо, застегивая сертукъ, и лицо его было бледно, какъ платокъ.

— Поедемте, мама.

— Чтожъ, неужели ты виделъ его?

— Да,[618] виделъ.

— Совсемъ убитъ, умеръ? — спросила Анна Аркадьевна.

Онъ взглянулъ на нее[619] строго, какъ ей показалось.

— Да, — отвечалъ онъ холодно.

— Ужасно то, что осталось несчастное семейство, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ. — Какая ужасная смерть.

— Напротивъ, мгновенная, — сказалъ Вронскiй.

— Мгновенная, — повторила она задумчиво, и красота ея таинственныхъ, въ глубь смотрящихъ глазъ поразила его. — Ну, прощайте еще разъ, Графиня, — сказала она.

— Ну, пойдемте, мама, — сказалъ сынъ.

— Вы пожертвовали для семейства убитаго 200 рублей, потрудитесь записать.

Вронскiй оглянулся на Анну, она пристально смотрела на него. Онъ покраснелъ и отошелъ съ Начальникомъ Станцiи, что то живо говоря ему.[620]

— Что съ тобой, Анна? — спросилъ братъ, когда они отъехали уже несколько сотъ саженъ.

Анна молчала и тряслась вся, какъ въ лихорадке.

— Ничего, — сказала она, насильно улыбаясь.

— Вотъ ты говоришь, что я здорова. А ужасно нервна стала. Эта дорога и это страшное событiе и твое положенiе — все это меня ужасно взволновало. Ничего, это пройдетъ. Ну, а Долли ужасно убита, ты говоришь? — «Я думаю», сказала она про себя, не глядя на брата.

— Анна, ты пойми, — началъ Степанъ Аркадьичъ, снимая шляпу отъ волненья, — ты пойми, что я чувствую себя виноватымъ до такой степени, что я не нахожу словъ. Съ такой женщиной, какъ Долли. Но, другъ мой, я ведь признаю свою вину. Неужели все погибло? — Онъ всхлипнулъ и помолчалъ. — Девушка эта...

— Ахъ, ради Бога не разсказывай подробности, — положивъ свою маленькую ручку на рукавъ его шубы, сказала Анна Аркадьевна.

— Но, Анна, ты всегда была моимъ ангеломъ хранителемъ, ты вся живешь для добра. Спаси меня.... Ты, я знаю, утешишь, успокоишь, устроишь, она любитъ тебя, веритъ тебе....

— Да, но почему ты думаешь, что я могу сделать что нибудь? Ахъ, какъ вы гадки, все мущины, — сказала она.

Подъехавъ къ своему дому, Степанъ Аркадьичъ высадилъ сестру, значительно вздохнувъ, пожалъ ей руку и поехалъ въ Присутствiе.

Примечания

474. Зачеркнуто: Говорить? — Опять Левинъ покраснелъ на первомъ слове. — Такъ вотъ что. Если бы у тебя была сестра любимая и я бы хотелъ жениться на ней. Посоветовалъ ли бы ты ей выдти за меня?

— Я? Обеими руками. Но, къ несчастью, у меня нетъ сестры незамужней, а есть свояченица.

И глаза Степана Аркадьича весело смеялись.

— Да я про нее и говорю, — решительно сказалъ Левинъ.

Краска, только что проходившая, опять при этихъ словахъ покрыла уши и шею Левина.

— Я и не догадывался, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, также смеясь глазами. — Но послушай, безъ шутокъ, — сказалъ, переменивъ позу и выраженiе, — я отъ всей души желалъ бы, но мне вмешиваться въ это дело и кому нибудь опасно.

— То есть ты хочешь знать, решилъ ли я? Да, но согласись, что получить отказъ...

— Ну да, ну да, — сiяя улыбкой, поддакивалъ Степанъ Аркадьичъ.

— Есть одна изъ ужаснейшихъ вещей. А я не знаю, чего мне ждать! — Онъ сердито взглянулъ на вошедшаго Татарина и переменилъ русскую речь на французскую. — И потому я хотелъ просить тебя, какъ моего и ея друга, если ты смотришь на это дело какъ на возможность и желательную вещь.

— Еще бы, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, и лицо его сiяло все более и более, и онъ, не спуская глазъ съ Левина, подвинулъ къ себе серебряное блюдо съ тюрбо.

475. Зачеркнуто:

— Вероятности! — заговорилъ онъ. — А если отказъ? Ведь это ужасно.

476. Зачеркнуто: князя Мишуту

477. Зач.: — Но а если ты ошибаешься, если меня ждетъ отказъ? Ты мне скажи верно.

И онъ самъ улыбнулся, понявъ, что требуетъ невозможнаго.

478. Зач.: князь Мишута

479. Зач.:

480. Зач.: Ты хочешь, чтобы я былъ сватомъ. Чтобы тебе прiехать какъ жениху после свахи..

— Отчего жъ и не хотеть? Очень бы ХОТЕЛЪ. Это въ тысячу разъ легче. Да и не легче, a разумнее, чемъ мое положенiе теперь. Идти на совершенно неизвестное и рисковать — чемъ? оскорбить ее и получить отказъ.

Онъ вспыхнулъ, только представивъ себе живо это униженiе отказа.

— Это гордость. Страшная гордость. Но ты кушай.

Онъ подвинулъ ему блюдо.

— Я и не говорю, что нетъ, — сказалъ, онъ, бросая вилку. — Я не говорю, что я не гордъ, и не говорю, что я хочу быть либераломъ. Я люблю девушку, хочу на ней жениться и желаю какъ можно меньше мучать себя и ее.

— Помилуй, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, — ты что — хочешь сватовства, какъ у купцовъ и въ комедiяхъ? Ведь ужъ въ наше время, — сказалъ онъ, этимъ аргументомъ окончательно побивая противника, — въ наше время ужъ права женщинъ, я не говорю эти крайности, а все таки женщина можетъ и должна сама решать свою судьбу.

— И ты все таки не ответилъ мне на мой вопросъ: могу ли я надеяться?

— Да ты вотъ какiе вопросы задаешь? Ты знаешь, что я тебя люблю, но у тебя главный недостатокъ то, что ты изо всего делаешь трудности и самъ себя мучаешь. Надо проще смотреть на жизнь. Все это очень просто. Ты любишь девушку, и на твоемъ месте я бы сделалъ сейчасъ предложенiе и все бы узналъ.

— Да, это очень просто по твоему, а по моему совсемъ не просто, — сказалъ Левинъ, задумавшись и чувствуя, что изъ его беседы съ Облонскимъ ничего не выйдетъ.

— Ну вотъ я скажу тебе, — продолжалъ Степанъ Аркадьичъ, — нынешнюю зиму къ Щербацкимъ часто ездитъ графъ Вронской Алексей, знаешь? Ну и очевидно родители думаютъ, что онъ имеетъ намеренiе, и оно такъ и должно быть. Но кто же ему можетъ сказать, любитъ ли его девушка или нетъ? Ужъ это пускай онъ самъ отъискиваетъ.

481. Зачеркнуто: И что же, онъ влюбленъ... она влюблена въ него?

— Кто тебе сказалъ? Но Вронскiй ухаживаетъ и

482. Зач.: Ну, ты знаешь, покойный Вронской, его отецъ, это былъ замечательно умный и твердый человекъ. У него были враги, какъ у всехъ сильныхъ мiра, но онъ редкiй типъ честолюбиваго, но честнаго человека. Онъ изъ ничего, изъ бедныхъ дворянъ сталъ графомъ и первымъ человекомъ одно время, но онъ оставилъ память въ исторiи. Теперь сынъ его вотъ этотъ старшiй въ Петербурге командуетъ гвардейскимъ полкомъ, флигель-адьютантъ, обыкновенный типъ сына вельможи, но этотъ

483. Зач.:

484. Зач.: любитъ науки, искуства, подъ предлогомъ болезни живетъ за границей

485. Зач.: милая, открытая натура. Я думаю, что тутъ что нибудь кроется, и онъ мне не совсемъ нравится, но женщинамъ онъ долженъ нравиться.

486. Вронскимъ

487. Зач.: Вронскимъ

488. Зач.:

489. Зач.: о Вронскомъ

490. Зач.: непрiятное

491. Вронскимъ

492. Зачеркнуто: и она знала, что она должна отказать ему. «Нетъ, это невозможно», подумала она и пошла къ матери.

— Мама! вы выйдете къ Левину? — сказала она, стараясь говорить какъ можно проще.

— Все, что ни сделаетъ, все глупо. — сердито сказала княгиня. — Разумеется, — и пошла въ гостиную.

493. и не мучать его. Но что я скажу ему?

494. Зач.: говорила это

495. Зач.:

496. Зач.: Боже мой, неужели это

497. Зач.: и не скажутъ мне. Но

498. какъ ни мучительно

499. Зач.: Такъ думалъ Левинъ одеваясь и дорогой, и отрывки этихъ мыслей, застланные ужасомъ приближенiя минуты, бродили въ его голове, когда онъ входилъ

500. Зач.: <простомъ, гладкомъ, серомъ платье, съ улыбкой входившую съ другой стороны.

— Мама сейчасъ выйдетъ, — сказала она садясь.> <въ темномъ, лиловатомъ съ чернымъ платье съ че[пчикомъ?]> вместо Кити старую Княгиню съ строгимъ и несколько насмешливымъ лицомъ.

— Очень мило съ вашей стороны, что вы насъ не забываете, Константинъ Дмитричъ, что

501. Зач.: <пруэсъ> коньковъ

502. Княгиня посмотрела на часы.

— О нетъ, и Кити сейчасъ выйдетъ.

503. Зач.: ни разу не заикнувшись и

504. Я не знаю, ваша дружба съ <Сережей> Евгенiемъ покойнымъ такъ связала насъ.

505. Зач.: сердито. Она покраснела, чувствуя

506. Зач.:

507. Зач.: Такъ продолжался несвязный разговоръ. <Левину и въ голову не могло придти сделать предложенiе матери, и она и онъ видели> Левинъ догадывался, что Княгиня нарочно медлить выходить, чтобы избегнуть объясненiя, и потому онъ понималъ, что незачемъ делать предложенiе матери, и что кроме отказа онъ ничего ожидать не можетъ. Kpacнея и бледнея, онъ самъ не помнилъ, что говорилъ съ матерью. Наконецъ

508. Зач.: даже громко

509. прелестные

510. Зач.: сердитое

511. Зачеркнуто: — думалъ онъ. — Но всетаки это ужасно, это тяжело, этаго стыда, этаго униженiя я никогда не забуду».

— Вы простите меня, я очень, очень жалею, что доставилъ вамъ эту непрiятную минуту.

512. Зачеркнуто: — Я васъ люблю дружбой, но

513. Зач.:

514. Зач.: не дослушавъ конца,

515. Зач.: весьма

516. Только когда раздался звонокъ у подъезда и Кити вышла и вследъ за ней вошла гостья Графиня Нордстонъ, Левинъ понялъ, что все это было расчитано. <И несвободный, сконфуженный, даже и холодный видъ Кити подтвердилъ его въ этомъ.>

Левинъ взглянулъ на Кити и почувствовалъ на себе этотъ умный, быстрый, проницающiй все малейшiя подробности ея выраженiя [взглядъ]; она смутилась и холодно поздоровалась съ нимъ. «Да, я былъ съумашедшiй, — сказалъ онъ самъ себе. — И они все врали — и братъ и Облонскiй. Этаго не могло быть».

517. Зач.: элегантная

518. и, какъ все любящiя барышень, думала только о томъ, какъ бы ее

519. Зач.: непрiятенъ видъ куска хльба среди безделушекъ туалетнаго столика.

520. Зачеркнуто:

521. Зач.: т. е., по понятiямъ Левина, изломанность.

522. Зач.: переносимъ только и прощаемъ, какъ у Кити, за ея прелесть, грацiю, красоту;

523. переменились

524. Зач.: злой

525. Зач.: мировой судья

526. — Мне вчера мужъ разсказывалъ, — начала Графиня Нордстонъ, — что его призывали въ свидетели къ мировому судье о томъ, что кондукторъ сказалъ ли купцу какое-то «волочи» или что то въ этомъ роде сказалъ или не сказалъ.

527. Зачеркнуто: — Мне кажется, что Мировому Судье бываетъ скучно, — продолжала она, — и онъ выдумываетъ себе дело и приглашаетъ къ себе въ свидетели всехъ, съ кемъ имъ хочется видеться. Можетъ это быть, Константинъ Дмитричъ?

528. Зач.:

529. Зач.: офицера

530. Зач.: Вронскiй

531. и смотрела на всехъ, но только не на вошедшаго, хотя она знала наверное, что онъ тутъ. До техъ поръ не смотрела, пока офицеръ Вронскiй не подошелъ къ ней, особенно почтительно кланяясь и подавая ей нервную съ длинными пальцами руку. Для Левина уже стало несомненно, что это былъ онъ и что она отказала ему, потому что любила Вронскаго.

532. Зач.: тотъ человекъ, котораго она любила?

533. Зач.: <князя Мишуты> Облонскаго, но онъ тотчасъ же узналъ его и понялъ, что Кити должна была предпочитать его.

534. Зачеркнуто: Вронскомъ

535. Зач.: Онъ необыкновенно понравился ему. <Скорее> Невысокая, <стройная,> коренастая <,хотя и немного сутуловатая> фигура, <очень быстрая,> <медлительная, твердая, но чрезвычайно грацiозная въ движенiяхъ, утонченная элегантность въ одежде, прекрасное, открытое, румяное и немного смуглое лицо, мягкiе, редкiе, вьющiеся волосы, очень гладкiй и белый лобъ и большiе блестящiе, необыкновенно добрые, почти наивные глаза,> круглое, съ здоровыми, какъ жернова, зубами и челюстями лицо <,небольшiе тонкiе черные усы, румяныя губы, болъшiе белые зубы>, круглая, хорошо обстриженная курчавая на затылке и преждевременно плешивая голова, карiе, круглые глаза съ детски наивнымъ и вместе твердымъ выраженiемъ и необыкновенно твердый и спокойный складъ губъ. «Но Стива ошибался: онъ не былъ честолюбивъ, — решилъ [Левинъ], — онъ добрый, скучающiй человекъ».

536. съ какой то особенной

537. Зач.: свою белую, нервную

538. Зач.:

539. Вронскiй

540. Зачеркнуто: по гимнастике. Я тоже любилъ, но доктора запретили мне.

541. Зач.:

542. Зач.: Вронскiй

543. Зач.: Вронскiй

544. а это, — онъ показалъ на мундиръ, — и другое не позволяетъ.

545. Зач.: колеями земляныхъ дорогъ

546. Зач.:

547. Зачеркнуто: да вся Италiя, она такая блестящая, какъ эти мотивы романсовъ, песенъ, canzonetto, которые въ восторгъ васъ приводятъ, но тотчасъ надоедаютъ.

548. Зач.: вы испытывали это. Но я любилъ эту дождливую...

549. своими большими наивными глазами

550. Зач.: <и Левину нравился и его тонъ, и манера говорить, и, главное то, что всемъ было понятно, на уровне каждаго, и никому не могло быть непонятно, и что онъ не спускался ни до кого, а если спускался, то такъ незаметно, тогда какъ Левинъ зналъ самъ за собой, что какъ онъ только начиналъ говорить въ гостиной, онъ или увлекался въ разсужденiя, непонятныя для слушателей, или оскорблялъ кого нибудь совершенно нечаянно и не давалъ другимъ говорить.

— Я любилъ дождливую... — продолжалъ Вронской. — Но> Левина поразила только слишкомъ свободная и спокойная, хотя и почтительная его манера обращенiя съ Кити. Онъ не былъ смущенъ передъ ней. «Едва ли онъ любитъ ее — подумалъ онъ. — И какъ любитъ?»

551. Какъ всегда бываетъ въ хорошемъ обществе,

552. Зач.: самой чопорной и холодной grande dame [светской дамой],

553. Зач.:

554. Зач.: не только grande dame, она

555. Зач.: — И, если я не ошибаюсь, Анна Аркадьевна Каренина составляетъ украшенiе того добродетельно-сладкаго, хомяковско-православно-дамско-придворнаго кружка, который имеетъ такое влiянiе въ Петербурге.

556. удивительная

557. Зач.: и прiятная

558. Зач.:

559. Зач.: Отъ Карениной

560. Зач.: <такъ какъ та добродетель, о которой говорили, имела что-то общее съ спиритизмомъ,> въ которыхъ верилъ братъ Каренина.

561. Вронскiй

562. Зачеркнуто: Вронской

563. Зачеркнуто:

564. Зачеркнуто: Вронской

565. Зач.: увлекаясь разговоромъ въ гостиной,

566. Вронской

567. Зач.: — <Я советую всем интересующимся этимъ, — началъ Левинъ>. Я не могу интересоваться, потому что не могу допустить возможности, — сказалъ онъ. — Но я советую попросить духовъ ответить на какой нибудь вопросъ изъ высшей математики или на вопросъ, сделанный по санскритски тамъ, где medium’ы не знаютъ математики и по санскритски.

568. Зачеркнуто:

— Надо

569. Зач.: Вронской

570. Зач.:

571. Зач.: улыбаясь

572. Зач.: и принесла отъ окна столикъ.

573. волоча ноги,

574. Зач.: «A! нынче два тютька», сказалъ онъ самъ себе, такъ неуважительно называя про себя молодыхъ людей.

575. Зач.:

576. Зач.: его спокойный видъ, его шутки съ Нордстонъ, его любезность съ Вронскимъ.

577. Зачеркнуто: Вронской

578. Вронскому

579. Зач.: — Твоя жена — дурной пророкъ. Ну, прощай, надолго...

580. Зач: Вронскiй долго не спалъ, ходя взадъ и впередъ по небольшой занимаемой имъ комнате въ огромномъ материнскомъ доме. «Надо, надо кончить эту жизнь. А то такъ скучно». На него находила тоска и унынiе и прежде; но теперь нашло еще съ большей силой, чемъ когда нибудь. И съ тоской соединялось чувство влеченiя къ этой милой девушке съ ея маленькой головкой, такъ удивительно поставленной на тонкой шее и прелестномъ стане, и тоска соединялась съ этимъ влеченiемъ. Ему хотелось плакать и любить и быть любимымъ. Надо было подумать и решить.

581. твердая и важная

582. Зач.: О чем же было думать? Чемъ волноваться? Темъ, что онъ счастливъ, что любимъ прелестнейшiмъ существомъ? Странно сказать, что не останавливало, но задерживало Вронскаго — это то, что это не была большая страсть, на которую онъ такъ давно былъ готовъ,

583. Зач.:

584. Зач.: одинъ изъ самыхъ скромныхъ людей

585. [неравного брака,]

586. Зачеркнуто:

587. Зач.: и не любилъ

588. Зач.: Выйдя на волю въ своемъ Петербургскомъ блестящемъ гвардейскомъ круге, онъ тотчасъ же попалъ на актрисъ и кокотокъ, но натура его была слишкомъ честная, простая и вместе тонкая, чтобы увлечься этими женщинами. Онъ имелъ эти связи также, какъ пилъ въ полку не оттого, что любилъ, а оттого же самаго, отчего люди курятъ. Все делаютъ, навязываются эти женщины, и питье само собой, и дурнаго тутъ ничего нетъ; напротивъ, есть что то прiятное, хорошее, состоящее въ томъ, чтобы, чувствуя въ себе силы на все лучшее, делать самое ничтожное. Это сознанiе того, что я всегда выше того, что я делаю, и удовольствiе въ этомъ сознанiи было главное руководящее последнее время чувство всей жизнью Вронскаго. Онъ говорилъ по англiйски, какъ Англичанинъ, по французски, какъ Французъ, жилъ въ Лондоне и Париже, но онъ былъ вполне русскiй человекъ. Онъ не могъ переносить фальши и такъ боялся того, чтобы иметь видъ человека, полагающаго, что онъ делаетъ важное дело, a делаетъ пустяки, что онъ всегда делалъ пустяки и имелъ такой видъ, a вместе съ темъ онъ самъ чувствовалъ и другiе чувствовали, что въ немъ сиделъ запасъ чего то. Теперь ему надо было разстаться съ этимъ чувствомъ, и это не останавливало, но задерживало его; надо было излить этотъ запасъ силы любви, и ему жалко было.

589. «Да, я люблю ее, выйду въ отставку. Да и потомъ, она любитъ меня, и я не могъ, если бы и хотелъ, бежать теперь. Конецъ пьянству и полковой прежней жизни, и пора. А какая будетъ будущая — убей Богъ, не знаю и представить не могу. Но решено, такъ решено», сказалъ онъ, и когда у него было что решено, то это было решено совсемъ; это зналъ всякiй, знавшiй его, и сказалъ всякiй, кто только виделъ его простое, твердое лицо. «Главное, грустно, ужасно грустно».

590. Зач.: <Вронскiй былъ одинъ изъ техъ редкихъ людей, съ которыми Алабинъ не былъ [на] ты.> Несмотря на то, что Алабинъ познакомился съ нимъ только месяцъ тому назадъ, онъ ужъ былъ съ нимъ на ты, хотя это ты, видимо, неловко было Вронскому.

591. Зачеркнуто:

592. Зач.: удивленiю

593. Зач.: давно

594. прекрасный

595. Вслед за этим написано: то, что онъ зналъ объ Карениной. Слова эти, , не зачеркнуты Толстым, видимо, по рассеянности.

596. На верхнем крае поля написано:

597. Зачеркнуто: Извощичья карета Степана Аркадьича задержалась у подъезда станцiи другой темной старомодной каретой на паре белыхъ перекормленныхъ лошадей съ свалившимися шлеями и желобами по спинамъ и съ старымъ кучеромъ и толстымъ лакеемъ на козлахъ.

Изъ кареты необходимо должна была выдти старая московская барыня, <какъ изъ желтой гусеницы шелковичнаго червя должна выдти белая бабочка.> Но совершенно неожиданно Степанъ Аркадьичъ увидалъ, что въ то время, какъ старикъ, толстый лакей, только закопошился на козлахъ, собираясь слезать, дверца, какъ выстрелила, отворилась, стукнувшись въ размахъ о колесо, и изъ кареты выпрыгнулъ знакомый конногвардеецъ Алабина Гагинъ, жившiй эту зиму въ отпуску въ Москве и такъ пристально ухаживавшiй за свояченицей Алабина, за Кити Щербацкой, что каждый день ожидалось объявленiе о ихъ обрученiи.

— А, Алабинъ! Вы за кемъ? — проговорилъ Гагинъ, пожимая руку знакомому, и, не дожидаясь ответа, указывая улыбаясь на слезавшаго, съ козелъ старика лакея, по французски сказалъ: — А я за матушкой, едетъ изъ Петербурга отъ брата. Вы видели, я думаю, ея пару въ карете. Такой классической пары, я думаю, ужъ не осталось въ Москве. Это матушкина гвардiя. Ей кажется, что безъ него переездъ на Пречистенку не совсемъ безопасенъ. Матушка прiезжаетъ нынче, — прибавилъ онъ. — Да, а вы за кемъ?

— За сестрой.

— Анна Аркадьевна Каренина, слышалъ; но никогда не имелъ чести быть представленнымъ. Я вчера не засталъ васъ въ театре, а нельзя было раньше. Кузьмичъ, ты войди сюда, чтобъ Княгиня сейчасъ увидела тебя, — обращался онъ къ старому лакею. — Ахъ да, виноватъ, вы что-то говорили. Обедать? Пожалуй, давайте обедать где нибудь вместе; только я приведу съ собой своего чудака Удашева Костю; онъ вчера прiехалъ и у меня остановился. А вечеромъ я у вашихъ. Впрочемъ, не знаю, матушка отпуститъ ли меня. Какъ бы, голубчикъ, отпереть эту дверь, — обратился онъ къ служащему на железной дороге, — ведь скоро придетъ? Да вотъ какъ мы сделаемъ. Мне нужно на Пресню, на проездку, мой Беркутъ бежитъ, и ваши, т. е. Княгиня съ дочерью, будутъ въ Саду на конькахъ, я обещался зайти Княгине. Такъ тамъ сойдемся и решимъ, обедаемъ ли вместе и где. Хорошо?

Такъ говорилъ Гагинъ, молодой, красивый юноша, ни громкимъ, ни тихимъ голосомъ, спрашивая и не дожидаясь ответа, не дослушивая того, что ему говорили, перебивая въ середине речи, очевидно не обращая ни малейшаго вниманiя на то, что сотни постороннихъ глазъ видятъ и ушей слышатъ его, и двигаясь среди людей, вниманiе которыхъ онъ, очевидно, обращалъ на себя своей красивой, самоуверенной, элегантной и счастливой фигурой, также свободно, какъ бы онъ былъ одинъ съ своимъ прiятелемъ. Не смотря на то, что въ разговоре онъ спрашивалъ и не дослушивалъ ответа, перебивая въ середине речи, онъ делалъ все это такъ живо и безсознательно и когда замечалъ, что сделалъ неучтивость, толкнувъ ли кого нечаянно, или перейдя дорогу даме, или перебивъ речь, такъ охотно, видимо отъ всей души, извинялся, и такое еще съ детства очевидно нетронутое веселье жизни и свежесть были во всехъ его чертахъ и движеньяхъ, что въ большинстве людей, которые видели его, двигаясь по зале станцiи, онъ возбуждалъ чувство зависти, но зависти безъ желчи. «Вотъ счастливый, неломанный, не мученый человекъ!» говорилъ всякiй, кто виделъ его. И это самое, вспоминая бывшую дома сцену, думалъ, глядя на него, Степанъ Аркадьичъ. «Вотъ счастливый человекъ! — думалъ Степанъ Аркадьичъ, поутру, до завтрака, особенно нынче, после сцены съ женою, находившiйся въ меланхолическомъ расположенiи духа. — Богатъ, что девать некуда денегъ, и свободенъ, какъ птица. Чего ему еще?» Въ томъ, что онъ красивъ и здоровъ, Степанъ Аркадьичъ не завидовалъ ему: эти качества, имея ихъ въ высшей степени, Степанъ Аркадьичъ не считалъ за благо, такъ какъ не зналъ, что такое ихъ отсутствiе.

— Хорошо, после Суда я заеду въ садъ, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, — и пообедаемъ.

598. Зачеркнуто:

599. Зач.: Гагинъ

600. Зач.: въ числе 2-хъ, 3-хъ некоторыхъ избранныхъ

601. Зачеркнуто:

602. Зач.: Оставалось 5 минутъ до прихода поезда, когда Степанъ Аркадьичъ вошелъ въ залу 1-го класса, где ужъ толпились несколько встречающихъ и буфетчики готовились къ прiезду. Степанъ Аркадьич зналъ всехъ почти, и все его знали, такъ что, когда онъ вошелъ въ залу, его блестяще вычищенная шляпа безпрестанно приподнималась съ его кудрявой головы и опять всякiй разъ попадала на тотъ же следъ, немного на бокъ. Въ числе знакомыхъ Степану Аркадьичу была особенно прiятна, какъ казалось, встреча красавца конногвардейскаго Поручика Князя Гагина. Гагинъ прiехалъ встречать мать. И такъ какъ Алабинъ и Гагинъ были однаго круга и близкiе знакомые, они все время до прихода поезда ходили вместе.

603. Зач.: Гагинъ

604. <Гагинъ> Вронскiй ужъ собирался войти въ вагонъ, когда онъ увидалъ — прямо передъ нимъ на крылечко вагона вышла невысокая дама въ черной шубке и, перегнувшись по направленiю къ Алабину, проговорила:

— Стива!

Онъ не слыхалъ и не видалъ ее, оглядывая другiе вагоны. Дама улыбнулась. И по этой улыбке Гагинъ тотчасъ узналъ ее за сестру Степана Аркадьича. Заметивъ на себе внимательный взглядъ молодаго человека, она перестала улыбаться и, вернувшись въ дверь, сказала что-то и вследъ за темъ опять вышла и внимательно посмотрела на него, какъ будто ей нужно было признать его.

Въ это время Степанъ Аркадьичъ прошелъ на другую сторону вагона и опять отъискивалъ сестру тамъ, где ея не было, и не видалъ и не слыхалъ, какъ она опять звала его:

— Стива! Стива!

И опять она улыбнулась, и опять Гагинъ, забывъ про мать, полюбовался на ея быстрыя движенiя, на прекрасное лицо и добрую, веселую улыбку.

— Алабинъ! — крикнулъ Гагинъ, — здесь, здесь васъ ищутъ.

Анна Аркадьевна чуть наклонила голову, благодаря Гагина, и легкимъ шагомъ сошла съ крылечка. Гагинъ въ то же время увидалъ изъ окна вагона старушку въ лиловой шляпе съ седыми буклями и красивымъ морщинистымъ лицомъ. Старушка, его мать, манила его къ себе, и Гагинъ побежалъ въ вагонъ, но на крылечке оглянулся, чтобы видеть, какъ она встретится съ братомъ. Хоть это и неловко было, онъ остановился, глядя на ихъ встречу, и невольно чему-то улыбался.

605. Зачеркнуто:

606. Зач.: Большiе

607. Зачеркнуто: и черезъ минуту въ вагонъ съ трескомъ <ввалился> вошелъ Степанъ Аркадьичъ.

— А, наконецъ то, — закричалъ онъ.

608. Зач.: «Какая странная и милая», подумалъ Гагинъ.

609. Зач.: Старушка ждала ужъ его.

— Получилъ телеграмму? Здоровъ? Ну, слава Богу.

— Хорошо доехали? Чтожъ, можно выходить.

— Анисья моя пропала.

— Это ваши вещи?

Выходя изъ вагона подъ руку съ матерью, онъ опять отъискалъ глазами сестру и брата, которые стояли, задержанные толпой у двери.

610. Зачеркнуто: прекрасно, прекрасно, такъ прекрасно, какъ никогда не было въ жизни. Весело.

611. Зач.: Да знаешь, — говорила она улыбаясь, — я какъ то освободилась отъ всего. Я спокойна съ Алексеемъ Александровичем, и наши отношенiя самыя лучшiя, твердыя: нетъ ни ревности, ни холодности.

<весело> легко жить. Особенно Москва и ты на меня действуютъ, точно въ детстве воскресенье после уроковъ, весело.

612. Зачеркнуто: Такъ они говорили, дожидаясь, когда въ комнату вошелъ

613. Зач.: лакей

614. выходнымъ дверямъ, у которыхъ, еще не уехавъ, а дожидаясь вещей, разговаривая стояли Алабинъ съ сестрой, когда вдругъ что-то, очевидно, произошло где то на станцiи. Пробежалъ одинъ артельщикъ, потомъ жандармъ съ ужасомъ на лицахъ, и толпа съ подъезда хлынула назадъ навстречу Графине.

— Ахъ, матушки! Что такое, что такое? — задыхаясь говорила старушка.

Пока ее усаживали въ стороне на лавочке, Алабинъ подошелъ къ Графине. Но она не видала его и не отвечала его поклону, она слишкомъ <испуганно> занята была своимъ <шествiемъ>

615. Зач.:

616. Зач.: Каренина смотрела на него. Вронскiй чувствовалъ это и улыбался. Уже старуха выходила въ выходныя двери, какъ вдругъ

617. Зачеркнуто: Действительно,

618. ужасно

619. Зач.: и въ встретившемся ихъ взгляде, несмотря на ужасъ минуты, онъ почувствовалъ что то

620. Зач.:

— Надеюсь видеть васъ у себя, — и только что она сказала <и увидала его сконфу[женное]>, <она застыдилась>, она подумала: «точно я награждаю его. Ахъ, да что мне зa дело». — Ну, Стива, теперь разскажи мне свое горе, — сказала она, когда села съ братомъ въ карету.

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
13 14 15 16 17 18 19 20

Разделы сайта: