Хаджи-Мурат (черновики)
Редакция четвертая — 1897 г.

№ 17 (рук. № 21).

ХАДЖИ-МУРАТ

Хаджи-Мурат был второй сын Мухамеджана, третьего сына аварского хана. В 1830 году он в первый раз был на войне и в первый раз убил человека. Было это так. Кази-Мулла, тот, который поднял весь Дагестан и Чечню против русских и проповедывал хазават, что значит священную войну с неверными, в феврале 1830 года окружил Хунзах, столицу аварского ханства, и требовал, чтобы аварцы приняли его новое учение тариката и хазавата, истинного магометанства, по которому мусульманин не может жить под властью неверных и должен воевать с русскими. Аварским ханством правила в это время умная вдова ханьша Паху-Бике с тремя сыновьями, молодыми ханами. Ханьша не хотела ссориться с русскими и не покорилась Кази-Мулле.[645] Тогда Кази-Мулла подступил к Хунзаху, столице Аварии, и с раннего утра началась битва.[646]

Хунзах стоит на высоком, плоском месте. Кази-Мулла шел прямой дорогой, ведущей из ущелья. И все силы аварцев 

№ 18 (рук. № 21).

ХАДЖИ-МУРАТ

[647]Это было в 1830 году.[648] Кази-Мулла, первый мюршид на Кавказе,[649] подступил с своими[650] мюридами к Хунзаху в Аварии,[651] и послал послов к ханьше Паху-Бике сказать ей, что начался хазават и[652] что, если аварцы не присоединятся к нему, он разгромит Хунзах и силою заставит их воевать с русскими. Ханьша сказала послам, что она обещала русским[653] быть верной им и не изменит своего решения.[654] И на утро войско Кази-Муллы, конные и пешие, стали по двум дорогам спускаться к ущелью, из которого шла дорога в Хунзах. Аварцы выслали своих на гору над ущельем.[655]

Мюриды остановились и с противуположной горы стреляли из винтовок в аварцев, стоявших против них. Аварцы отстреливались от них. Так[656] продолжалось все утро,[657] но к полдню[658] аварцы увидали, как выехала из-за горы кучка людей с красными значками. Это был сам Кази-Мулла и вслед за ним из-за горы, как муравьи, высыпали мюриды и закрыли всю гору, и пешие и конные стали спускаться в ущелье.[659] И когда спустились,[660] запели «Ляилаха-илла-ллах» и пустились на другую сторону горы.[661] В это время[662] старший из молодых ханов Абунунцал-хан стоял с сотней лучших молодцов[663] за выступом ущелья[664] там, где ручей падает со скалы в русло речки.[665] Рядом с Абунунцалом стоял молочный брат его Хаджи-Мурат, молодой джигит, славный в горах своей силой и ловкостью. Хаджи-Мурат еще ни разу не бывал в битве и, как молодой, застоявшийся конь, рвался к работе. Из-за шума ручья[666] стоявшим в засаде плохо слышно было то, что делалось на горе, и Хаджи-Мурат то и дело уезжал вперед по ущелью, чтобы видеть и слышать, что делается на горе.

— Спускаются. Время! — крикнул он, возвращаясь к[667] засаде. И в то же время, из-за шума воды, слышно стало гиканье и пение мюридов впереди их, не далее двухсот шагов. Молодой Абунунцал-хан выпустил[668] коня, и вся сотня тронулась за ним, визжа подковами по камню. Хаджи-Мурат как был впереди, так и остался впереди всех. Только он выскакал за поворот, лицом с лицом столкнулся[669] с мюридами, скакавшими мимо них под гору, через ручей и на гору по каменистой дороге. Хаджи-Мурат на скаку вскинул винтовку и пустил свою пулю в скакавших, те, которые были за ним, сделали то же.[670] Мюриды, не доскакавши до ручья, стали останавливать расскакавшихся лошадей,[671] поворачивая их назад; те, которые были за ручьем, продолжали скакать вперед к Хунзаху. Два мюрида остановились и вскинули ружья. Абунунцал[672] наскакал на[673] одного из них и ударил его шашкой. Другой выстрелил из пистолета, и лошадь Абунунцала упала на передние колена, и Абунунцал старался поднять ее, но[674] черный мюрид на белой лошади, в черной папахе[675] замахнулся на него шашкой. И он бы срезал его если бы Хаджи-Мурат, подскакав,[676] не ударил его[677] грудью своей лошади так, что лошадь зашаталась. Мюрид[678] оглянулся и, увидя, что он один, а врагов много, пустил лошадь вдоль ущелья. Хаджи-Мурат поскакал за ним.[679]

— Не подскакивай, кричал мюрид, грозя вынутой винтовкой. — Убью!

— Стреляй, — кричал Хаджи-Мурат. Мюрид выстрелил. Пуля его не попала. В это время ущелье сузилось. Камни загораживали дорогу, и лошадь белая стала останавливаться. Хаджи-Мурат настиг и выстрелил в спину мюрида.

— Алла! — закричал мюрид,[680] схватившись за живот, и остановил лошадь. — Ты убил меня. Так будь же ты мюридом, служи Богу и Магомету. Нет Бога, кроме Бога и Магомета, пророка его.

И[681] черный мюрид упал.[682] Около них никого не было. Вдали слышались крики и стрельба. Мюрид лежал на спине, папаха сбилась, открыв бритую голову.[683] Красивое сухое лицо бледнело, глаза закатились и рот с[684] черными, подстриженными усами равномерно зевал и,[685] с каждой зевотой, поднималась и опускалась высокая грудь под черными хозырями черкески.

— Будешь мюрид. Алла илляха,[686] — проговорил мюрид и[687] еще раз зевнул.[688]

Лошадь мюрида между тем отошла от них и стала пить. Хаджи-Мурат подъехал к ней и, поймав ее,[689] вернулся к умирающему.[690]

Лошадь мюрида, увидав умирающего хозяина, фыркнула и остановилась. Хаджи-Мурат слез, стреножил лошадь и подошел к мюриду, чтобы поднять его. Он думал, что он мертв, но мюрид опять открыл закатившиеся глаза и опять зевнул, оскалив белые как кипень зубы. Хаджи-Мурат снял кинжал, шашку, ружье, повесил их на себя и легко поднял своими сильными руками еще теплое мягкое тело и, перевалив на седло фыркавшей лошади, прихватил сверху подпругой.

№ 19 (рук. № 20)

[691]Это было давно. Когда еще[692] только начиналась на Кавказе война русских с горцами. Были горцы, которые покорялись русским,[693] были такие, которые[694] совсем не покорялись, и были такие, которые[695] из страха перед русскими дружили с ними. Такими были аварцы. Аварцами управляла в то время умная и хитрая вдова умершего хана. У нее было четыре сына, и старший был взрослый, но управляла умная старуха.

ХАДЖИ-МУРАТ

[696]Мюриды остановились и с противуположной горы стреляли из винтовок в аварцев, стоявших против них. Так продолжалось всё утро, но к полудню аварцы увидали, как выехала из-за горы кучка людей с красными значками. Это был сам Кази-Мулла, и вслед за ним из-за горы, как муравьи, высыпали мюриды и закрыли всю гору, и пешие и конные стали спускаться в ущелье. И когда спустились, запели «Алла Иллаха» и пустились на другую сторону горы. В это время старший из молодых ханов Абунунцал-Хан с сотней лучших молодцов стоял за выступом ущелья, там, где ручей падает со скалы в русло речки. Рядом с Абунунцалом стоял молочный брат его Хаджи-Мурат, молодой джигит, славный в горах своей силой и ловкостью. Хаджи-Мурат еще ни разу не бывал в битве. Из-за шума ручья, стоявшим в засаде слышно было только щелканье выстрелов. Но вот глухо раздались крики и пенье мюридов. Хаджи-Мурат подъехал к хану.

— Вели посмотреть, что там? Не пора ли? — сказал он.

— Поезжай, — сказал хан, — но возвращайся сейчас же.

Едва он завернул за поворот, как увидал в двухстах шагах спускающихся мюридов.

— Время, — крикнул он, возвращаясь к хану.

И в то же время из-за шума воды слышнее стало гиканье и пение мюридов. Молодой Абунунцал хан выпустил своего коня, и вся сотня пустилась за ним, визжа подковами по камню.

Хаджи-Мурат был впереди, но гнедой конь Абунунцала обогнал его. Сзади с гиком неслись. Не проскакали они ста шагов, как лицо с лицом столкнулись с мюридами, скакавшими мимо них, под гору через ручей, и на гору, по каменистой дороге, Хаджи-Мурат на скаку вскинул винтовку и пустил свою пулю в скакавших, те, которые были за ним, сделали то же. Защелкали пули, задымились дымки. Два мюрида, доскакавшие до ручья, стали останавливать расскакавшихся лошадей и поворачивали их назад. Человек пять, которые были за ручьем, продолжали скакать вперед и вверх к Хунзаху. В самом низу упал один мюрид. Абунунцал наскакал на него и ударил его шашкой, но в это время лошадь у Абунунцала упала на передние колена. Абунунцал силился подняться, но не мог. Мюрид с черной бородкой, на белой лошади, в черной папахе вернулся и замахнулся на Абунунцала шашкой. И он бы срезал его, если бы Хаджи-Мурат в это самое время не наскакал на мюрида — не ударил грудью своей лошади так, что лошадь зашаталась. Шашка мюрида попала не по Абунунцалу, а по голове Хаджи-Мурата, по папахе, но не прорезала ее. Мюрид оскалил белые зубы и схватился за пистолет, но не успел он вынуть его, как Хаджи-Мурат выстрелил в упор в грудь. Мюрид поднял было еще руку, но тотчас же схватился за[698] живот. В это время с горы от Хунзаха скакали еще трое. Хаджи-Мурат бросился было к ним, но[699] прежде его наперед скакали[700] аварцы, бывшие с Хаджи-Муратом.[701]

— Алла! — закричал мюрид, схватившись за живот. — Убил, — проговорил мюрид. — Ты убил меня. Ты джигит. Служи Богу и Магомету. Хазават. Нет Бога кроме Бога и Магомета, пророка его

И мюрид упал на шею лошади. Около них никого не было. Вдали слышны были крики и стрельба. Мюрид лежал ничком, папаха его сбилась, открыв бритую голову. Хаджи-Мурат соскочил с лошади и скинул мюрида с седла. Это был человек лет сорока, тех же лет, как отец Хаджи-Мурата. Он, как мертвый, упал и перевернулся навзничь; красивое сухое лицо было красно, глаза закатились, и рот с черными подстриженными усами равномерно зевал и с каждым зевком поднималась и опускалась высокая грудь под черными хозырями черкески.

— Алла, Алла. Гу! Будь мюридом. Алла илля-ха, — проговорил мюрид и еще раз зевнул.

Лошадь мюрида, между тем, отошла от них и стала пить. Хаджи-Мурат подбежал к ней и, поймав ее, вернулся к умирающему. Лошадь мюрида, увидав умирающего хозяина, фыркнула и остановилась.

— Что, жалко хозяина? — проговорил Хаджи-Мурат и, достав из под седла треногу, стреножил лошадь и подошел к мюриду, чтобы поднять его. Он думал, что мюрид мертв, но мюрид опять открыл закатившиеся глаза и опять зевнул, оскалив белые как кипень зубы. Хаджи-Мурат снял кинжал, шашку, ружье, повесил их на себя и легко поднял своими сильными руками еще теплое мягкое тело и, перевалив на седло фыркавшей лошади, прихватил сверху третьей подпругой.

№ 21 (рук. № 23).

Это было в 1834 году[703] в[704] Аварском ханстве. Ханством правила не старая еще ханьша Паху-Бике, вдова недавно умершего Али-Султан Ахмет-хана.[705]

Тогда недавно началась только война Кавказских магометан с неверными. Имам Кази-Мулла был убит в сражении с русскими и на место его[706] Имамом провозгласил себя Гамзат-бек аварский, сын храброго Алискендер-бека. Весь Дагестан покорился Гамзату. Один только Хунзах, столица Аварии,[707] оставался независимым и не признавал ни власти Имама, ни Газават — священной войны против неверных русских.

Гамзат подошел к Хунзаху и в десяти верстах от него остановился с своим войском.[708] Около 20 тысяч человек, вооруженных конных и пеших составляли его войско.

Это было в 1834 году на Кавказе. Гамзат-бек имам, священная глава правоверных, окружил своим войском — у него было до 20 тысяч человек, Аварское селение Хунзах.[709] Из всей Аварии только один Хунзах не покорялся Гамзату. Аварией правила в это время ханьша Паху-Бике, вдова хана Сулиман али Ахмет хана.[710] Сыновья ее были уже взрослые люди,[711] но они во всем слушались умной ханьши.

В праздник пятницы, в конце августа от Гамзата приехали послы.[712] Послы сказали, что Гамзат хочет, чтобы ханьша с своими сыновьями со всеми[713] подданными приняла учение Хазавата — войны с неверными и не дружила бы более с русскими. Если она не сделает этого, сказали послы, Гамзат разорит Хунзах; если же она согласится, то он будет служить ей так, как служил ее мужу.

№ 23 (рук. № 24).

Это было в 1834 году на Кавказе. Старик аварец Осман-Лязул[714] собирал на своем поле кукурузу. С ним работали[715] любимый внук его[716] Хаджи-Мурат, его молодая жена Руксат Али-Кизы с грудным ребенком[717] и мальчишка, меньшой брат Хаджи-Мурата, Кильяс-Хан. Старик держал запряженных буйволов,[718] бившихся уже от мух. Руксат с Кильясом ломала початки[719] и относила в кучки. Хаджи-Мурат накладывал эти кучки в корзину и, согнувшись, таскал тяжелые ноши к арбе и укладывал[720] их. Арба была полна и[721] можно было уже везти ее, но старик взглянул на солнце, которое уже высоко поднялось над лесистой горой, и кликнул меньшого внука держать буйволов, а сам,[722] взяв кумган с водой, зашел за арбу и, засучив выше локтя широкие рукава рубахи, стал омываться, готовясь к молитве. Руксат Али-Кизы села, достала лежавший под камнем мешочек, вынула из него чурек и сыр и, дав часть Кильясу, села на камень и, раскрыв потную грудь,[723] рукою вложила ее в ловящий ротик ребенка.

внизу по камням ручью.[724]

В ущелье у ручья была еще тень. Хаджи-Мурат подбежал к ручью, зачерпнул воды, напился и потом, засучив выше локтя рукава, начал мыть сухие, мускулистые ноги выше лодыжек и загорелые руки выше локтя. Омыв лицо и руки, он постелил черкеску и, став на нее прямо и близко одна к одной чистыми ногами, лицом на восток, он на коленях стал молиться.

В середине молитвы он из за шума воды услыхал топот и визг подков лошади, очевидно с седоком, подвигавшейся по ущелью. Он услыхал даже, как седок остановился недалеко от него и как седок ударил плетью о стремя, но он не оглянулся, не окончив молитву.

Всадник был нукер ханьши Паху-Бике, управлявшей ханством. Это был молодец, служивший у ханьши. Он был одет джигитом в оружии: на нем, кроме кинжала, была шашка, два пистолета и винтовка в чехле за плечами. Под ним был хороший гнедой мерин. Хаджи-Мурат знал его.

— Селям алейкум, — сказал приезжий.

— Алейкум селям, — отвечал Хаджи-Мурат.

— За тобой приехал,[725] с Умма-ханом едет к Гамзату,[726] велела тебе приехать.

Сноски