Хаджи-Мурат (черновики)
Редакция девятая — конец июля 1902 г.

[1277]В 1812 году[1278] в Аварии (на Кавказе) в ауле Цельбесе, в небогатом семействе, у жены известного джигита, молодца Абдуллы Мустафы, Патимат родился второй[1279] ребенок, мальчик, которому дали имя Хаджи-Мурат.

[1280]Это было то время, когда русские военные начальники[1281] всё больше и больше, чаще и чаще, под предлогом защиты своих, а в действительности только для того, чтобы отличиться и получить награды, делали набеги на жителей гор, разоряли, убивали, казнили их и раздражали их до того, что среди горцев уже несколько раз появлялись вожаки, соединяющие их в одно религиозное[1282] учение, главное основание которого было борьба с гяурами и освобождение[1283] от них. Таков был в 1788 году Мансур и потом таким же, еще более сильным, Кази-Мулла.[1284]

Мать Хаджи-Мурата, красавица Патимат, была, после первых своих родов, взята[1285] ханшей аварской Паху-Бике во дворец ханов и выкормила Омар-хана.[1286] Когда Патимат родила второго сына Хаджи-Мурата, у ханши родился второй сын Буцал-Хан, и она потребовала опять Патимат в кормилицы ко второму сыну. Абдулла пришел из дворца в свою саклю и объявил жене, чтобы она шла кормить Буцал-Хана. Патимат сказала, что она не пойдет. Между мужем и женой поднялась ссора, кончившаяся тем, что Абдулла ударил жену кинжалом. Патимат прижала к ране младенца Хаджи-Мурата и сказала, что умрет, но не пойдет. Так Патимат и не пошла кормить хана, а рана ее зажила, и она выкормила сына и часто пела, укачивая его, сложенную ей самой песню о том, как ее ранил муж за сына и как она сына приложила к ране и тем вылечила ее.

[1462]В 1812 г. в ауле Цельбесе в Аварии (на Кавказе) в[1463] семье небогатого жителя[1464] Абдуллы Хаджиева родился третий ребенок, мальчик, которого назвали Хаджи-Муратом. Мать Хаджи-Мурата, красавица Патимат, от второго своего ребенка кормила старшего сына аварского хана и хорошо выкормила ханского ребенка, но ее собственный ребенок, оставшийся без матери, зачах и умер не дожив года. И потому теперь, когда Патимат родила[1465] третьего сына Хаджи-Мурата, и ханша, у которой в то же время родился второй сын, потребовала опять Патимат к себе в кормилицы, Патимат[1466] сказала своему мужу, посылавшему ее во дворец к ханше, что она не пойдет, хотя бы он и убил ее. Абдулла был вспыльчив и самовластен; Патимат — упорна. Началась ссора, которая кончилась тем, что Абдулла[1467] выхватил кинжал, ударил им жену и если не убил ее, то только потому, что старший сын[1468] Осман, защищая мать, бросился с визгом под кинжал отца.[1469] Абдулла остановился. Раненная же в бок Патимат не убегала, но, прижав младенца к своей ране и обливая его своей горячей кровью,[1470] большими черными глазами, молча, смотрела на мужа,[1471] ожидая новых ударов. На шум прибежал народ и развел мужа с женою. Так Патимат и не пошла кормилицей к ханше, а рана зажила, и она выкормила сына и часто пела, укачивая его, сложенную ею самой песню о том, как она, приложив теплое тело сына к своей ране, без всяких трав и кореньев вылечила ее, а сына не только напоила своим молоком, но и облила своей горячей, красной кровью. Когда она, донага раздевши любимого сына, укладывала его голенького спать на крыше под овчинной шубой, она, погладив его папахой, чтобы сон его был не потревожен шайтаном, садилась на корточки подле него и, чтобы усыпить его, пела эту свою песню. Когда Хаджи-Мурат подрос[1472] и стал понимать и говорить, он отчасти из этой песни, отчасти из расспросов у матери узнал про то, что из за него произошло между отцом и матерью, и часто просил мать показать ему еще раз тот большой шрам[1473] под грудью, который оставил на ней кинжал отца.

Мальчик всегда был с матерью; шла ли она с кувшином за водой, он, держась за ее палец, бежал за нею; шла ли она печь лепешки в общую пекарню, он не отставал от нее; собирала ли она коровий навоз и сушила его, он вертелся около ее ног; ложилась ли она спать, она укладывала его. Мальчик никогда не спрашивал себя, любит ли он мать, так же, как не спрашивал себя, любит ли он себя; так же, как он не мог вообразить себе жизни без своего тела, так же в первом своем детстве, до пяти, четырех лет, он не мог вообразить себе жизни без своей матери. К отцу же Хаджи-Мурат испытывал чувство ужаса и поклонения. Он знал, что и отец не любит его, а любит старшего брата Османа, и ему это было больно, потому что он считал отца своего джигитом и любовался им, когда он в оружии на своей седогривой гнедой лошади выезжал с народом в набег или на ханскую охоту, и гордился им; но самым лучшим, великим человеком, на которого желал быть похож Хаджи-Мурат, был для него его дед по матери Османли Хаджиев, искусный серебрянник, живший летом не в Цельбесе, но за семь верст от него в горах, где у него был пчельник. Мать часто посещала отца и брала с собой сынишку. То она возила его на старом осле, страшно кричавшем и при этом дергавшемся всем телом, а то на себе носила его за спиной в корзине. Мальчик с благоговением смотрел всегда на старого, морщинистого, загорелого деда, всегда сидящего за чеканносеребряной работой или копающегося на пчельнике. Дед, больше других внучат, любил Хаджи-Мурата и заставлял его читать и кормил сладким, липким медом.

Когда Хаджи-Мурату минуло десять лет, его отдали учиться мулле. Учение было очень скучное, но мальчик был исключительно памятливый,[1474] и он скоро прошел весь Коран. Когда была пройдена последняя глава корана, товарищи торжественно понесли его на руках в дом отца, а учитель мулла, пришедший вслед за ним, получил в награду угощение и два рубля денег. Дед Хаджи-Мурата хотел, чтобы мальчик продолжал учение и сделался муллою, но отец не захотел этого и, прекратив учение, стал употреблять нелюбимого сына на домашние работы. Хаджи-Мурату шел шестнадцатый год,[1475] когда он[1476] в первый раз увидал мюридов и узнал про хазават. Это было так. Придя[1477] к деду, чтобы помочь ему убирать кукурузу,[1478] он увидал двух коротко привязанных к перекладине крыши оседланных[1479] коней. Один из этих коней под черным седлом с сафьяновой подушкой без галунов[1480] был гнедой, с редкой черной гривой и густым хвостом, маленькой головкой[1481] и недлинными, точеными и сухими, немного косолапыми передними ногами.[1482] Другой конь был уже не молодой, совершенно белый мерин с сеткой жил по мокрой, еще потной шее и с чудесными выпуклыми черными глазами, которые он косил на подошедшего. По седлам и уздам[1483] Хаджи-Мурат, любивший лошадей, тотчас узнал, что это кони из[1484] гор[1485] и что приехавшие на них должны быть одни из тех людей, которые не подчиняются неверным русским[1486] и не дружат с ними, как это делают аварцы, а воюют с ними. Хаджи-Мурату никогда не случалось видеть таких людей, и потому он с особенным волнением приблизился к сакле деда.

В сакле слышался равномерный голос незнакомого человека, как будто читавшего что-то. Хаджи-Мурат вошел в дверь и, наклонив голову, остановился.[1487] В середине почетной стены, на ковре и пуховиках, сидел коренастый, с подстриженной бородкой, человек в высокой папахе, обшитой белой тканью, в желтой черкеске, подпоясанной ремнем, на котором, по середине живота, висел большой серебряный с чернью, так, как это делал дед, прямой кинжал.[1488] Этот человек говорил что-то, закрыв глаза. Рядом с ним,[1489] тоже на пуховиках, скрестив ноги в желтых[1490] ноговицах и красных, облегающих ступню, чувяках, сидел тонкий, высокий, с длинной спиной молодой[1491] человек в белой черкеске с черными, полными, заткнутыми хозырями и в заломленной назад над бритой головой белой папахе. На нем был такой же прямой, огромный кинжал[1492] в серебряной оправе[1493] и еще пистолет за поясом. Две винтовки в чехлах, две шашки и две бурки, очевидно только что снятые с гостей, висели на стене.[1494] Это были очевидно горцы джигиты. Увидав Хаджи-Мурата, старик дед, сидевший против гостей, сделал внуку знак, чтобы он садился у двери. Хаджи-Мурат беззвучно сел у двери и стал слушать и смотреть на приезжих и на их оружие.[1495] Говоривший, горец с чалмой на папахе, открыл на мгновение глаза, оглянул вошедшего и тотчас же опять закрыл их и продолжал горловым, медленным и торжественным голосом: [1496] «мусульманин не может быть ничьим рабом, — говорил он, — а должен быть свободный человек.[1497] Если же он покоряется кому нибудь, а особенно гяурам, он не мусульманин уже. И потому, ежели он находится во власти неверных, то первое дело[1498] его, это хазават, война против гяуров. Если кто побоится,[1499] тот проклят, и тому нет спасения. Мы все[1500] гости на этом свете, все переселимся в настоящее наше место, и потому[1501] ничего не бойтесь. Один мусульманин должен итти против десяти неверных и не поворачиваться спиной к неприятелю. Кто так будет поступать, тот будет святым и вкусит все наслаждения рая. Бойтесь только гнева божьего».[1502]

Хаджи-Мурат слушал, но на него не столько действовала речь горца в чалме, сколько спокойно величавый вид того джигита мюрида в белой черкеске, который, одной рукой держась за серебряную рукоять кинжала, скрестив ноги,[1503] неподвижно сидел подле хаджи, только изредка хмурясь и одобрительно кивая головой. В подтверждение того, что один мусульманин может итти против десяти неверных, хаджи указал на джигита и сказал:

— Вот он раз отбился от десяти солдат,[1504] и уложил четырех, а сам остался невредим.[1505]

Молодой покосился на старшего, потом опять уставил глаза прямо перед собой, как будто не о нем шла речь.[1506] Когда после угощения и молитв гости опять надели оружие и бурки и собрались ехать, Хаджи-Мурат вышел[1507] провожать гостей,[1508] он отвязал им лошадей и подвел их. Молодой[1509] джигит взял свою белую лошадь. Старший же подошел к гнедой. Хаджи-Мурат взялся за стремя, коренастый горец легко сел в седло и, обратившись к Хаджи-Мурату, сказал: [1510]

— Хочешь быть мюридом — приходи в Гуниб, спроси[1511] Абдурахмана. Ты хочешь? — сказал он Хаджи-Мурату.

— Хочу, — отвечал Хаджи-Мурат.

И действительно, с этого дня Хаджи-Мурат только и думал о том, как бы ему уйти в горы и быть таким же молодцом, как тот молодой джигит в белой папахе и на белой лошади.

Хаджи-Мурат хотел уйти в горы, но сделать это было очень трудно. Во первых, у него не было ни лошади, ни хорошего оружия, а он слышал, что мюриды неохотно принимают плохо вооруженных и пеших людей и заставляют их больше работать, чем воевать. Во вторых, трудно было уйти даже пешему, потому что по всей границе, отделявшей аварское ханство, дружеское России, от владений Кази-Муллы, властвовавшего в горах и воевавшего с русскими, были расставлены караулы конные и пешие, ловившие тех, которые пытались переходить в горы, и пойманных строго наказывали. И потому Хаджи-Мурат, надеясь приобрести лошадь и оружие или от деда или просто укравши их, всё откладывал и откладывал исполнение своего намерения.

Но в ту же зиму (посещение мюридов было летом) случилось событие, вследствие которого, несмотря на то, что хорошего оружия и лошади всё еще[1512] не было[1513] и что караулы, задерживавшие перебежчиков, были строже, чем когда нибудь, Хаджи-Мурат решил, ничего больше не дожидаясь, тотчас же бежать в горы и стать мюридом. Событие это[1514] было следующее: лезгины одного из аулов, признававших власть русских, убили пять человек солдат,[1515] грабивших жителей аула. Русское начальство судило этих[1516] лезгин и приговорило десятерых из них, т. е. число вдвое большее тех русских, которые были убиты, к прогнанию сквозь строй через шесть тысяч человек. В назначенный день, из всех аулов народ, верхами и пешком, двинулся к тому месту, где должна была происходить казнь. Хаджи-Мурат[1517] здесь в первый раз увидал русских солдат в их странных шапках и черных штанах и сапогах с их длинными ружьями, с насаженными на них блестящими на солнце штыками.[1518] Солдаты стояли рядами, образуя из себя четырехугольник,[1519] на[1520] одной стороне которого сидел на барабане толстый усатый человек в черных узких штанах, белом кителе с золотыми наплечниками и в фуражке с красным околышем.[1521] Это был[1522] начальник.[1523] Около него стояло несколько человек таких же, как он, начальников и два солдата. Один из солдат подал ему на длинном чубуке трубку. Начальник взял трубку, закурил ее о зажженную бумажку, которую поднес один из солдат к трубке, и сделал знак.[1524] И тотчас же барабанщики, солдаты с пестрыми плечами, стоявшие на краю одного из рядов, забили палками в барабаны и страшный треск заглушил все другие звуки. Вслед за начавшимся барабанным боем одна из сторон четыреугольника, составившегося из солдат, расступились, и в пустое место ввели десять человек закованных горцев в одних бешметах, без кинжалов. Были молодые, средние и пожилые, и один был совсем старый, морщинистый, с потухшими глазами и седой редкой бородой. Начальник махнул рукой, барабаны остановились, и опять стал слышен[1525] шум налившегося вчерашним дождем ручья и крик молодых орлов на горе. Главный начальник сказал что-то, и один из[1526] офицеров вышел вперед и, остановившись перед закованными, поднял к глазам бумагу[1527] и начал читать. Он читал что-то непонятное по русски, потом тоже столь же непонятное Хаджи-Мурату по татарски. Главный начальник, стоя слушавший бумагу, сказал что-то, и одна часть солдат составила ружья в козлы и, выйдя из рядов, стала подходить к стоявшим двум арбам, на которых были палки, и разбирать их. Остальные солдаты стояли с ружьями перед толпою народа, задерживая его. Когда солдаты,[1528] составившие ружья, разобрали каждый по палке, им скомандовали что-то, и они стали улицей, друг против друга, от того места, где сидел начальник, до рядов солдат, задерживавших народ.[1529] Тогда два солдата подошли к первому из закованных горцев и стали снимать с него цепи. Сняв цепи, они сняли с него и заплатанный старый бешмет и взялись за рубаху. Но горец не дал им и, отстранившись от них, сам разорвал на себе рубаху и стряхнул ее с себя, обнажив свое белое с выступавшими ребрами тело. Загорелые по локоть руки его дрожали и также дрожала скула и всё белое, молодое тело. Горца привязали за руки к прикладу ружья и ввели в улицу, составленную из солдат с палками.

Первый солдат улицы взмахнул палкою и ударил горца по белой спине. Горец вздрогнул и оглянулся: и не успел он оглянуться в одну сторону, как на белую спину упал удар с другой стороны, и на белой спине ясно выступали красные перекрещивающиеся полосы.

Барабаны между тем гремели, наполняя воздух[1530] страшным, жестоким треском. Начальник,[1531] не спуская глаз[1532] с ведомого по рядам горца, не переставал курить, выпуская дым через нависшие на рот усы. Удары один за другим ложились на спину горца, и спина, бывшая прежде белой и худой,[1533] сделалась вся красная,[1534] пухлая, и по распухшему месту сочились кое где струйки крови по белому телу.[1535]

Стоявший подле Хаджи-Мурата старик, не переставая, шептал беззубым ртом молитву, Хаджи-Мурат же, вытянув вперед голову и дрожа всем телом, переступал, не переставая, с ноги на ногу.

красной спине, окрашивая кровью концы своих палок.[1539] Когда же горец совсем упал,[1540] барабаны замолкли, и[1541] послышался жалобный стон избитого[1542] человека. Его положили как мертвого на носилки, вынесли за ряды.[1543] Опять что-то крикнул начальник, и опять ударили барабаны, и так же, как первого, раздели старика с потухшими глазами, привязали к ружьям и так же повели по рядам. Старик шел молча и закрыв глаза, только вздрагивал при каждом ударе. Когда его спина стала сплошной раной, старик упал, и этого отнесли за ряды.[1544]

Вслед за[1545] стариком, солдаты подошли к совсем молодому человеку с[1546] чуть пробивавшимися усами и бородкой, в черном бешмете, и солдат кузнец снял с него ножные кандалы и хотел их положить себе на руку, как молодой горец, с необычайной быстротой, вырвал их у него из рук, взмахнул ими над головой солдата и ударил. Солдат зашатался и упал. Начальник вскочил с барабана и, крикнув что-то, направился к горцу. Десять солдат, взяв ружья из козел, подошли к горцу,[1547] держа ружья на перевес.[1548] Горец точно ждал этого. Он бросился на штык ближайшего солдата и, схватив ружье за дуло, воткнул себе его штык в грудь ниже левого ребра. И этого отнесли за ряды и, так же как и первых двух, забили остальных семерых людей.[1549]

[1550]С этой поры намерение Хаджи-Мурата бежать в горы к мюридам,[1551] для того чтобы быть в состоянии[1552] заставить русских свиней страдать так же, как они заставляли страдать его единоверцев, теперь уже не могло быть более откладываемо, и он решил, во что бы то ни стало, тотчас же привести его в исполнение.

Попытка Хаджи-Мурата бежать в горы, чтобы воевать с русскими, не только не удалась, но, странным образом, привела его к совершенно обратным результатам, к сближению с русскими и даже в служение им.

Хаджи-Мурат[1553] не знал и дороги и не имел оружия. И потому он[1554] уговорил своего товарища, богатого сына муллы, Эльмансура,[1555] бежать вместе с ним. Главная трудность состояла в том, чтобы миновать разъезды.[1556] Во избежание этой трудности Хаджи-Мурат вместе с Эльмансуром[1557] выбрали для побега зимнюю темную ночь.[1558] Выждав в стороне от дороги проехавших караульных, Хаджи-Мурат с Эльмансуром вышли на дорогу и почти бегом пошли по ней до того места, где надо было сворачивать с нее. Эльмансур знал дорогу и руководил Хаджи-Муратом. Пройдя шагов двести без дороги, они подошли к скале, в которой была тропинка, знакомая Эльмансуру, но[1559] в темноте Эльмансур долго не мог найти ее. И когда нашел, не мог итти по ней, так как она стала скользка от выпавшего с вечера тающего мокрого снега. Побившись около часа у тропинки, Эльмансур решил итти в обход. Но для того, чтобы попасть на этот обход, надо было выйти опять на дорогу. А как только они вышли, два верховых, державшие караул, окликнули их и бросились за ними. Эльмансура тотчас же поймали, но Хаджи-Мурат так быстро понял опасность и, ни минуты не медля, пустился бежать[1560] без дороги, так что конные,[1561] потеряв его из вида, не могли поймать его.

На следующую ночь холодным, голодным, измученным он вернулся домой, сказав, что был у деда, и тотчас поел и лег спать. На утро в их дом пришли нукеры ханши, требовавшей к себе Хаджи-Мурата. Нукеры привели Хаджи-Мурата к ханскому дворцу. Сурхай-Хан, полковник русской службы, управлявший делами ханства, стал допрашивать Хаджи-Мурата. Хаджи-Мурат отрекался от всего, но взятый товарищ его выдал, и Сурхай-Хан велел свести Хаджи-Мурата в арестантскую комнату и посадить в яму, где уже сидели четыре арестанта и пятый Эльмансур.

Яма, в которую был посажен Хаджи-Мурат, была в сажень глубиной, два аршина шириной и аршин пять длиной. Здесь, в этой яме, с пятью другими арестантами и Эльмансуром пришлось Хаджи-Мурату просидеть десять дней. Он бы жестоко пострадал за свою попытку бегства к мюридам, которая преследовалась особенно строго, вследствие признанного ханшей и Сурхай-Ханом союзничества с русскими, если бы не старший брат Осман, сдружившийся со своим эмджеком, т. е. молочным братом, Абунунцал-Ханом, а, главное, меньшая дочь ханши, веселая, красивая Солтанет, та самая, которую сватали за сына кумыкского хана Аслан-Хана, не выпросила бы у ханши его помилования. Через десять дней мучений Хаджи-Мурата, голодного, оборванного, обовшивевшего, провонявшего, вынули оттуда и хотели отпустить домой, но Осман предложил ханам взять брата в нукеры. Ханы согласились, Солтанет прислала Хаджи-Мурату одежду, и Хаджи-Мурата оставили во дворце ханов.

Не прошло недели, как Хаджи-Мурат стал любимым нукером всех трех ханов.

Жизнь в богатом дворце, дружба молодых ханов, льстившая его самолюбию,[1562] роскошь и веселье жизни ханской[1563] до такой степени пленили восемнадцатилетнего Хаджи-Мурата,[1564] что он забыл на время и хазават, и свою ненависть к русским, и желание перейти к Кази-Мулле. Кроме того, случилось так, что в это самое время[1565] и Абдулла, отец Хаджи-Мурата, был убит мюридами, подступавшими к Хунзаху, и Хаджи-Мурат видел, как привезли перекинутое через седло, покрытое черной буркой тело отца с свисшими с одной стороны ногами, носками внутрь, а с другой посиневшими руками, едва не касавшимися земли; видел мать с растрепанными волосами и изуродованными чертами лица, шедшую за конем, везшим тело, раздиравшую себе лицо ногтями и вырывавшую[1566] пряди черных седеющих волос; видел, как Осман шел тоже за убитым отцом и, страшно сверкая глазами, обещал отомстить убийцам отца, т. е. мюридам.[1567]

Так что, кроме того, что Хаджи-Мурат обещал ханам не уходить от них к мюридам, мюриды были теперь виновниками смерти отца,[1568] и ему надо было мстить, а не служить им. Главное же было то, что ему и не хотелось теперь уходить к ним,[1569] не хотелось нарушать ту беззаботную, веселую жизнь с богатыми молодыми ханами, которую он вел теперь.

Ханы не расставались с Хаджи-Муратом и делали для него всё, чего он желал, и он служил им своим молодечеством, силой, ловкостью, храбростью и смышленостью. Он был так силен и ловок,[1570] был всегда первым, где дело касалось силы и, в особенности, ловкости. Он ударом шашки срубал голову барану и разрезал платок.

[1571]На празднике весны он обежал всех бежавших с ним.[1572] На лошадях хана обскакивал на скачках всех скакунов других аулов. И из винтовки[1573] убивал пулей сороку или галку на[1574] двести[1575] шагов. Все любили его. И всё удавалось ему. В это время он похитил для[1576] Умма-Хана жену красавицу Аминет и, несмотря на то, что знал, что ханская дочь Солтанет любит его, он и сам женился, увезя жену из богатой семьи соседнего аула.

Так прошло два года, и Хаджи-Мурат стал не только любимцем ханов, но и сама ханша Паху-Бике оценила его ум и ловкость и пользовалась его советами и услугами. После смерти Кази-Муллы, убитого русскими в Гимрах, его ближний мюрид Хамзат-Бек продолжал его дело. Чечня и весь Дагестан, кроме Аварии, были в его власти, и всякий час надо было ждать его нападения на Аварию. Это знали все; лазутчики, выходившие из гор, говорили про это и даже Хамзат-Бек присылал послов[1577] к аварским ханам, требуя от них покорности. У аварских ханов не было достаточно войска, чтобы противустоять Хамзату, и потому Хаджи-Мурат предложил ханше отправить его вместе с[1578] Омар-Ханом[1579] в Тифлис просить у русских помощи против[1580] Гамзата.[1581] Ханша согласилась, и[1582] Хаджи-Мурат с Омар-Ханом и переводчиком поехали в Тифлис к главному начальнику барону Розену просить у него войск для защиты Аварии.[1583] Ненависть, которую испытывал Хаджи-Мурат к русским после виденной им казни,[1584] оживилась и усилилась его поездкою в Тифлис.

Хаджи-Мурат был один из тех людей, который, когда брался за какое-либо дело, весь отдавался ему. Теперь дело, на которое он положил всю свою душу, состояло в том, чтобы спасти Аварию, т. е. ханшу, ее дочь, себя, своего деда, мать, молодых ханов, всех, кого он любит, от власти злого Хамзата, которого он знал потому, что Хамзат два года назад, еще будучи мюридом Кази-Муллы, бежал от русских и скрылся у них в Хунзахе. У Хамзата, он знал, было собрано около двадцати тысяч вооруженных, слепо повинующихся ему, горцев, у них же, у аварийцев, не было и пяти тысяч человек, и то не повинующихся и сомнительных по верности ханам.[1585] Хаджи-Мурат ехал в Тифлис с очень ясно определенной целью. Цель эта состояла в том, чтобы защитить Хунзах от Хамзата и иметь возможность продолжать ту же жизнь, которую он вел, и, может быть, осуществить свой план жениться на Солтанет и, из за добродушных, глуповатых ханов, управлять Авариею. Для всего этого нужно было выпросить у русских хоть два батальона, тысячи полторы[1586] солдат, которые стали бы в Хунзахе и не пускали бы туда Хамзата. В Тифлисе же Хаджи-Мурат узнал ближе русских, и к чувству ненависти к ним присоединилось еще чувство презрения.

Переводчик поместил их, Омар-Хана и Хаджи-Мурата, у кунака грузина и в первый же день отправился с Хаджи-Муратом во дворец главнокомандующего узнать, может ли приехавший из Аварии хан Омар явиться к нему по очень важному делу.

Хаджи-Мурат остался дожидаться на площади против дома, в то время как переводчик вошел во дворец. Через четверть часа Хаджи-Мурата позвали во дворец. Он думал, что его тотчас же приведут к сардарю, как он называл главнокомандующего, и он уже готовил речь ему, но его привели в канцелярию; пришел молодой офицер с длинными усами, — это был адъютант, — и расспросил Хаджи-Мурата об его деле и о том, кто такой Омар-Хан и богат ли он. Узнав, что он богат, офицер записал адрес в Тифлисе и сказал, что сам заедет к ним.

Действительно, в тот же вечер офицер с длинными усами и с другими уже не молодыми офицерами приехал к ним, познакомился с Омар-Ханом и повез его в театр. На другой день тот же офицер повез Омар-Хана обедать, и Омар-Хан вернулся пьяным. Хаджи-Мурат, всегда строго державшийся закона, не пивший вина и не пропускавший время молитв, почтительно посоветовал хану быть осторожнее. Но хан, добродушный и глуповатый, не слушал Хаджи-Мурата и пил, и ездил к женщинам, и стал играть в карты. Тут при этой игре, которая происходила на квартире хана, Хаджи-Мурат почувствовал величайшее презрение к русским. Он видел, что дело, ради которого он приехал и которое не могло не быть важным и для русских, потому что вопрос был в том, останется ли главная сила Дагестана — Авария в дружбе с русскими или будет врагом их, что дело это никого не занимало, а занимало офицера и других, которых он привозил с собой, то, чтобы развратить добродушного, здорового, глуповатого хана и обобрать его, сколько возможно. Когда хан проиграл все свои деньги, с ним стали играть на его оружие, на кинжал, шашку. И офицеры выиграли у него отцовский, золотом оправленный, кинжал и увезли с собой.

Хаджи-Мурат еще раз ходил ко дворцу, и один от хана, и ответ был один: что главнокомандующий примет меры. На десятый день их пребывания в Тифлисе Хаджи-Мурат объявил хану, что им надо ехать домой и, несмотря на нежелание расслабевшего хана, увез его домой. Денег у хана больше не было. И так кончилась эта несчастная поездка в Тифлис.

То, чего ожидал Хаджи-Мурат, то и случилось. Все соседние аулы передались Хамзат-Беку, и Хамзат подступил к Хунзаху, требуя того, чтобы аварцы прекратили свою дружбу с русскими и приняли бы хазават, т. е. присоединились к нему для борьбы с неверными и освобождения от них мусульман.

Ханша не знала, что ей делать. Сурхай-Хан, ее помощник, несмотря на то, что числился полковником русской службы, был так слаб и стар, что советовал покориться Хамзату; старший хан Абунунцал, такой же глуповатый, как и Омар, но твердый и храбрый человек, советовал собрать дружину и ударить на Хамзата. Хаджи-Мурат, хотя и моложе всех, предложил среднюю меру — не покоряясь и не отказывая в покорности, послать уважаемого старика Нур-Магомета к Хамзату с просьбой прислать сведущего муллу для истолкования тариката и правил нового учения.

почетных стариков с выстриженными усами и с подвешенными на нитках, продетых в ноздри, кусками кукурузных лепешек. Один только Нур-Магомет был избавлен от этого позора. Ответ Хамзата состоял в том, что он готов прислать сведущего муллу для истолкования нового учения, но для того, чтобы он сделал это, он просил прислать к нему в лагерь младшего сына Паху-Бике Бучал-Хана. Кроме того, он велел передать, что если только аварцы примут новое учение, то он не только не уничтожит власть ханов, а, напротив, покорится ей и будет служить старшему хану Абунунцалу так же, как отец его Аликсендер-Бек служил отцу молодого хана Али-Салтан-Ахмет-Хану. О том, что означали куски лепешки, подвешенные к ноздрям почетных жителей, они ничего не говорили, и ханша, и ее сыновья, и приближенные сами могли догадаться, что это означало. И ханша и ее приближенные поняли, что это поруганье почетных жителей означало то, что, «несмотря на все те красивые и льстивые речи, которые передаст вам Нур-Магомет, помните, что вы в моих руках и я могу сделать со всеми вами, что хочу».

Несмотря на всю опасность такого поступка, Паху-Бике послала своего мальчика-сына Бучал-Хана к Хамзату.

Скоро после отправки Бучал-Хана явились новые посланные от Хамзата. Посланные объявили, что для прекращения военных действий имаму, т. е. Хамзату, нужно лично переговорить с молодых ханом Абунунцалом и Омар-Ханом.

Хаджи-Мурат тотчас же понял, что это была хитрость, что Хамзат, вместо того чтобы нападать силою на Хунзах, хотел овладеть ханшей и тогда без борьбы завладеть ханством, и Хаджи-Мурат уговаривал Паху-Бике не отправлять сыновей. Но старая ханша была так напугана, что она готова была на всё, только бы избавиться от нападения. И потому, соглашаясь с подозрениями Хаджи-Мурата, она решила послать только одного хана Омара. Когда же Омар-Хан уехал и два дня не было о нем известий, она стала просить Абунунцала ехать к брату. Абунунцал соглашался с Хаджи-Муратом и опасался измены, но ханша, не помня себя от страха, по женски сказала сыну:

— Считаешься храбрецом, а боишься опасности.

Абунунцал не отвечал матери, велел оседлать своего карабаха и с Хаджи-Муратом и двадцатью нукерами поехал в лагерь Хамзата.

Это было 23 августа.

Хамзат, сопутствуемый свитой более сотни мюридов, державших вынутые из чехлов винтовки, упертых в правые ляжки, выехал навстречу Абунунцала. Он ехал на белом коре в белой черкеске, высокой папахе, обвитой чалмою; на нем был кинжал, шашка и два пистолета. Позади его ехали мюриды со знаменами, на которых был вышит стих из Корана. Встретив Абунунцала, он повторил то же, что передавал его посланный. Он сказал:

— Я не сделал вашему дому никакого зла и не желаю и не сделаю. Вам сказали, что я хочу отнять у вас ханство, но это неправда. Я, напротив того, только хочу служить тебе так же, как[1587] отец служил твоему отцу. Одно, чего я желаю, это то, чтобы вы не дружили с русскими и не мешали мне проповедывать хазават, как завещал это мне святой муж Кази-Мулла, умерший в борьбе с неверными.

Когда они подъехали к большой палатке, Хамзат слез с коня и взялся за стремя Абунунцала.

— Пойдем в палатку, — сказал он. — Здесь тоже и дорогой гость мой — брат твой.

Всё это было хорошо, но Хаджи-Мурат, бывший подле хана, видел, как серые глаза Хамзата не поднимались до глаз Абунунцала-хана и глядели на ноги людей то в ту, то в другую сторону, и не верил ни одному слову из того, что говорил[1588] Хамзат. Абунунцал вместе с братом сидел с почетными стариками в палатке Хамзата. Нукеры были отведены[1589] под гору, где они привязали лошадей к деревьям и сами расположились на бурках, ожидая обещанного угощения. Хаджи-Мурат, по своему возрасту и положению не имеющий права быть с ханами в ставке Хамзата, а между тем будучи, как друг хана, выше обыкновенных нукеров, отдав лошадь одному из нукеров, вернулся на гору и остановился невдалеке от ставки Хамзата.[1590]

За этой ставкой[1591] была еще небольшая палатка, у входа в которую[1592] стоял молодой человек высокий, широкоплечий, рыжеватый, с прищуренными глазами и величественной осанкой. Человек этот был Шамиль, которого здесь в первый раз увидал Хаджи-Мурат. Он стоял у входа палатки и очевидно ждал Хамзата, потому что как только Хамзат вышел из своей ставки и подошел к той палатке, у которой стоял Шамиль, Шамиль вернулся в нее, и Хаджи-Мурат, прежде стоявший поодаль, неслышными шагами подошел к палатке и услыхал спор Хамзата с Шамилем. Хамзат не соглашался на что-то, Шамиль тихим голосом уговаривал его.

— Куй железо, пока горячо, — наконец сказал Шамиль, — пока ханы будут ханами, они не дадут народу пристать к нам и погубят тебя. Твоя жизнь или ихняя.

Услыхав эти слова, Хаджи-Мурат бросился к лошадям, намереваясь отвязать коней ханов и свою и подвести им. Но, не дойдя еще до лошадей, он услышал стрельбу под горой и увидал, как мюриды, окружив ханских нукеров, стреляли но ним. В одно и то же время он услышал выстрелы и в ставке Хамзата. Поняв, что случилось то самое, чего он боялся, Хаджи-Мурат побежал в гору к ставке Хамзата, но было уже поздно. Омар-Хан в своей обшитой золотом черкеске и бархатном бешмете, купленными в Тифлисе, лежал, судя по неловкому положению и луже крови, очевидно уже мертвый. Абунунцал же, с вынутым кинжалом, отбивался от окружавших его мюридов. Абунунцал был весь в крови и разрубленная щека его висела лохмотом до самого воротника бешмета. Хаджи-Мурат видел, как Абунунцал, прихватив рукой[1593] эту висевшую щеку, бросился на ближайшего мюрида и убил его. В ту же минуту раздался выстрел, и хан упал. Мюриды с визгом бросились на его тело. Хаджи-Мурат, поняв, что ему здесь делать нечего и что всякую минуту могут убить и его, не возвращаясь к лошадям, пустился[1594] пешком под гору и большим обходом, миновав лагерь Хамзата, вернулся к вечеру в Хунзах.

В ханском дворце уже было всё известно. Ханша, страшно растрепанная, в изорванном бешмете сидела на подушках и била себя в худую грудь. Солтанет, как всегда бодрая, молодая, полная жизни, утешала ее. Увидав Хаджи-Мурата, которого она считала убитым, лицо ее просияло, и она стала расспрашивать его о том, как всё было.

На другой день после смерти ханов, 27 августа 1834 года, Хамзат вступил в Хунзах и поместился в ханском дворце, а ханшу с дочерью выслал в соседний аул.

Но одно преступление неизбежно влечет за собою другое. Страх о том, чтобы Сурхай-Хан,[1595] вместе с ханшей, не призвали к себе на помощь русских, заставил его казнить безвинного Сурхай-Хана, не только не противившегося Хамзату, но советовавшего принять его. Но мало было и этого. Он призвал к себе ханшу и на своих глазах в ее дворце велел убить ее.[1596]

[1597]Хаджи-Мурат из дворца прибежал к деду и рассказал ему, что случилось. Дед в это время сидел с засученными на загорелых мускулистых руках [рукавами] и работал наконечник серебряного кинжала.[1598] Оставив работу, старик поднял руки ладонями кверху, прочел молитву, отер руками лицо и сказал:

— Хамзат обманщик не может быть имамом: он погибнет так же, как погубил ханов.

— Надо взять кровь его за кровь ханов[1600].

Когда же стали говорить, как трудно это сделать, потому что он не выходит никуда без двадцати нукеров, которые расчищают перед ним дорогу и никого не подпускают к нему, то[1601] сильный Осман, молочный брат Абунунцала, сказал:

— Я всё равно убью его. Я не знаю как, но возьму его кровь за голову моего молочного брата.

— Но как ты сделаешь это?

Осман не знал, что ответить, но бывший тут же Хаджи-Мурат сказал:

— Его надо убить в мечети, в пятницу там можно сделать это.

И так это и решено было.

Но дело чуть было не погибло: жена Османа, подслушавшая разговор братьев, передала сестре то, что[1602] подслушала, а сестра — мужу. И Хамзат узнал про заговор и позвал к себе старика деда Османли Хаджиева и спросил его, правда ли, что у него собирались аварцы, уговариваясь убить его? Османли отвечал, что это было неправда, что у него собирались только за тем, чтобы просить Хамзата помиловать меньшего из ханских детей — Булач-Хана.[1603] Хамзат обещал ничего не сделать дурного Булач-Хану и отпустил старика Хаджиева.

13-го сентября был магометанский праздник, и Хамзат собрался в мечеть со своими мюридами. Мюрид, и прежде известивший его о заговоре, узнав, что в этот самый день решено было убить Хамзата, опять стал уговаривать его не ходить в мечеть.

— Что определено Богом, то будет, — сказал Хамзат и пошел в мечеть.

Он сам был вооружен тремя пистолетами; за ним шли двадцать мюридов с обнаженными шашками. Кроме того было объявлено, чтобы в мечеть никто не входил в бурках, под которыми могло бы быть скрыто оружие.

Войдя в мечеть, Хамзат увидал несколько человек в бурках, сидевших на полу.

— Что же вы не встаете, когда великий имам пришел молиться с вами? — крикнул один из людей[1604] в бурках, вскакивая на ноги. Это был сильный и простой Осман, брат Хаджи-Мурата. Хамзат понял, что это был враг, и остановился. Но Осман, как волк за овцой, бросился за ним и выстрелил в него в упор из пистолета. Хамзат еще держался на ногах,[1605] но Хаджи-Мурат подбежал и добил[1606] его, и[1607] имам упал на ковер мечети, обливая его кровью. Мюриды бросились на убийц и убили Османа, но Хаджи-Мурат выскочил из мечети и с вооруженным народом, стоявшим вокруг мечети, бросился на мюридов, и часть их была убита, часть убежала.[1608]

И вот, совершенно для себя неожиданным путем, Хаджи-Мурат был приведен к исполнению своего желания: после смерти ханов аварцы избрали Хаджи-Мурата старшим над собой, и он стал управлять Авариею.

И русские войска заняли Хунзах. Главным же управителем Аварии главнокомандующий Кавказа нашел неудобным признать молодого, не ханского происхождения человека, как Хаджи-Мурат, и назначил старшим над ним хана Мехтулинского Ахмет-Хана.

Ахмет-Хан был глупый человек, и потому генерал Клюгенау, командующий войсками в Аварии, оказывал особенное расположение к Хаджи-Мурату. Это вызвало зависть Ахмет-Хана, и он обвинил Хаджи-Мурата в измене и переписке с Шамилем и отвел к коменданту крепости, который привязал Хаджи-Мурата к пушке и так продержал его девять дней. Когда же под конвоем повели Хаджи-Мурата в Темир-Хан-Шуру к Клюгенау, он, проходя узкой тропинкой с солдатом, державшим его за веревку, которою он был связан, вместе с солдатом бросился под кручь. Солдат убился до смерти, а Хаджи-Мурат сломал ногу, дополз до аула и там, пролежав шесть недель, вылечился, хотя одна нога и стала короче другой, и с тех пор стал уж открытым врагом русских. Собрав большую партию приверженцев, он долго держался независимо и от русских, и от Шамиля и не принимал ни от тех, ни от других предложений присоединиться к ним и держался в рядовом ауле.

Русские, под начальством Бакунина, приехавшего из Петербурга и желавшего отличиться молодого генерала, напали на него, но он отбил их и убил самого Бакунина. Тогда Ахмет-Хан в Хунзахе убил двоюродных братьев Хаджи-Мурата. Чтобы отомстить ему, Хаджи-Мурат собрал партию и напал на его владения и разорил несколько аулов.

Между тем Шамиль всё усиливался и усиливался, и, несмотря на нелюбовь Хаджи-Мурата к нему за его участие в убийстве ханов, он вынужден был согласиться на его предложение и, соединившись с ним, стал, уже как наиб Шамиля, управлять Авариею.

1277. Зач.: Хаджи-Мурат родился

1278. Зач.: в небогатом аварском семействе Гаджевых

1279. Зач.: сын

1280. Дед Хаджи-Мурата <Дед его был уважаемый всеми человек, ученый и набожный старик, ходивший в Мекку и носивший чалму. Отец его был известный джигит храбрец>

1281. Зач.: только из за того, чтобы отличиться и получить награды

Зач.: знание

1283. Зач.:

1284. Зач.: Хаджи-Мурату было 12 лет, когда появился Кази-Мулла, и проповедь его не доходила до него. Тем более, что первое время своего детства и юности Хаджи-Мурат проводил в веселии и роскоши.

1285. аварской ханшей

1286. Зач.: Уже после этого она родила сына, которого назвали Хаджи-Муратом. Ханша полюбила кормилицу и ее сыновей: старшие Осман и Хаджи-Мурат часто приходили во дворец и играли с молочными братьями — с молодыми ханами — Омар-Ханом и Буцал-Ханом. Молодые Гаджиевы — Осман и Хаджи-Мурат были как орлы смелы, ловки и сильны, особенно Хаджи-Мурат, и умны, и молодые ханы любили и ласкали их. Они вместе охотились

Зач.: нагнувшись покорно слушая

1288. Зач.:

1289. Зач.: стороне

1290. позвал

1291. Зач.: стал. повторять

1292. Зач.: сущего

Зач.: против

1294. Зач.:

1295. Зач.: старики

1296. когда

1297. Зач.: легкими

Зач.: Это были солдаты

1299. Зачеркнуто: <на веки> всю жизнь его <приложи> дало направление всей его жизни.

1300. Зач.: В августе, на другой год после <его> своей женитьбы он с матерью и женою

1301. взял лепешку и своими сильными ногами легко

1302. Зач.: Когда он пришел туда, он увидал огромную толпу горцев, которые стояли среди солдат.

1303. Зач.: Весь двор крепости был полон народа

1304. огромная

1305. Зач.: народа

Зач.: Перед горцами стояли ряды

1307. За.: солдат

Зач.: и избить их

1309. Зачеркнуто:

1310. Зач.: наказыв[ают]

1311. Роскошь, власть ханская, молодечество была

1312. Зач.: молодечество

Зач.: Всё это веселило Хаджи-Мурата и льстило его тщеславию но

1314. Зач.: <совсем> жизнь <сторона>

1315. Зач.: незаметно для него самого, дававшая ему

1316. характер

1317. Зач.: мальчика

Зач.: по своему

1319. Зач.:

1320. Зач.: ученого и

1321. И потому Хаджи-Мурат обучался сначала дома арабской <для добы>

1322. Зач.: но в этой битве

Зач.: на седле

1324. Зач.:

1325. Многоточие в подлиннике.

1326. Зачеркнуто:

1327. Зач.: он

1328. Зач.: его

Зач.: Вскоре по окончании учения, когда

1330. Зач.: <горцы напали ночью на солдат, расположившихся в их ауле, и уже десятый месяц грабивших и позорящих и <со> перерезали более двадцати человек>

1331. Зач.: страшное

1332. грабежами и

1333. Зач.: сговорились и ночью

Зачеркнуто: его сын

1335. Зач.:

1336. Зач.: еще

1337. Зач.:

1338. Зач.: всех

1339. Зач.:

1340. Зач.: приехал вестник, вызывая народ для присутствования на казни <так же как и из Цельмеса>

1341. двинулся толпами

1342. Зач.: назначенному

Зач.: пошел

1344. Зач.: он

Зач.: Это были бритые люди в белых куртках и черных суконных штанах, в сапогах и

1346. Зач.:

1347. Зач.: Впереди рядов было несколько людей с висевшими на них пестрыми круглыми вещами <с пестрыми плечами>. Это были барабанщики. На одном же барабане, такой круглой вещи недалеко <на одной из таких круглых вещей в середине пустого места>

1348. в середине

1349. Зач.: толстомордый

Зач.: бешмете

1351. Зач.:

1352. Зач.: этому начальнику — это был генерал

1353. трубку

1354. Зач.: Толстый

Зач.: страшно загремело что-то. Это ударили барабаны. Как только ударили барабаны, солдаты <люди>

1356. Зачеркнуто

1357. Зач.: В[се]

1358. посреди них

1359. Зач.: и с цепями на ногах <Хаджи-Мурат перечел их; их было десять>

Далее отчеркнуто на полях с надписью: пр[опустить], кончая словами: аулы будут сожжены.

Зач.: и всё так затихло, что можно было слышать, как кричали <орлы>.

1362. Зач.:

1363. Зач.: что-то

1364. солдаты

1365. Зач.: подъехавшей

Зач.: между тем, разобрав палки, <все солдаты по команде> стали улицей от начальника и до того ряда солдат, который задерживал зрителей. В это время два солдата кузнеца

1367. Зач.: их

Зач.: <Когда они кончили, в одно и то же <время> мгновение> Начальнику опять подали трубку, <он> сделал <еще> какой-то знак трубкой и что-то сказал и опять загремела дробь барабанов.

Два <горца> солдата подошли к тому горцу, с которого сняты были кандалы и начали снимать с него бешмет. <Сняли с горца и бешмет> Когда цепи были сняты, горец сам скинул <солдат> с себя засаленный бешмет. <Когда они сняли бешмет, горец>

1369. : солдат

1370. Зач.: так же стряхнул с себя и штаны и остался голый

Зач.: красивое

1372. Зач.:

1373. Зач.: обнаженного горца

1374. черноглазый

1375. Зач.: против них

Зач.: неестественно

1377. Зач.:

1378. Зач.: В глубине же души был очень не

1379. и потому посещение Хаджи-Мурата было опасно

1380. Зач.: действительно был рад этому посещению

Зач.: как родственник, хозяин дома и кунак, он не мог выдать Хаджи-Мурата.

1382. Зач.: <как подвластный Шамилю> он боялся <его гнева> и Шамиля и ответственности за свое гостеприимство <человеку, приговоренного> врагу Шамиля <к смерти> и потому желал теперь только одного, чтобы Хаджи-Мурат как можно скорее без столкновения с жителями убрался от него. Хаджи-Мурат же, как бы испытывая своего кунака и свое счастье, проводил ночь не в лесу с своими <нукерами> мюридами, где он был почти в безопасности, а в подвластном Шамилю ауле, где по всем вероятиям жители нападут на него, чтобы задержать его, потому что эта игра с жизнью и опасностью была приятна и привычна ему.

1383. Зач.: уже

1384. Зачеркнуто:

1385. Зач.: был его отец. Отец не любил Хаджи-Мурата. Но Хаджи-Мурат любил своего отца, любовался его силою, его ловкостью и, зная

1386. отцом и может

1387. Зач.: отложил

Зач.: Один раз когда

1389. Зач.: уже

Зач.: текст варианта № 50 со слов: он один, без матери, на старом осле кончая: их всех собрали сюда, чтобы они ().

1391. Зач.: в крепости

1392. у крепости

1393. Зач.: Хаджи-Мурат знал, об этом говорили все в аулах, о том, как горцы, чтобы отомстить русским за все насилия, которые они делали над горцами, напали на одну роту солдат и побили их, и теперь понял из слов горцев, среди которых он протеснился, что теперь собирались наказывать тех, которые сделали это. Перед горцами зрителями стояли в несколько рядов русские солдаты.

Зач.: всеми

1395. Зач.:

1396. Зачеркнуто: Между ними ходили люди без ружей, с одними тонкими длинными кинжалами, — это были офицеры.

1397. десятков

1398. Зач.: барабанами

Зач.: повешенными

1400. Зач.:

1401. Зач.: <перед вор[отами]> Ошибочно не зачеркнуто:

1402. Зач.: от ворот сидел

1403. Зач.

1404. Зач.: Вокруг

1405. и солдат. Это был генерал начальник

1406. Зач.: краснолицый, с запухшими глазами генерал

Зач.: и одна сторона солдат расступилась и между солдат вывели десять <ворота крепости отворились>

1408. Зач.:

1409. Зач.: слова

1410. пр[опустить]: Народ застонал, увидав ведомых на казнь, потому что все знали, что это были добровольные мученики джигиты. Русские объявили, что, если аулы не выдадут главных виновников, все аулы будут сожжены.

1411. Зач.: Когда пленники, подпоясанные ремнями без кинжалов, в цепях на ногах, остановились,

Зач.: как думал Хаджи-Мурат

1413. Зач.:

1414. Зачеркнуто: сначала

1415. Он читал: <По> «1824-го [года] 17 дня августа горцы селения..... предательски ночью напали на расположенную в их селении роту и изб[ив] умертвили 112 человек русских......»

1416. Зач.: с брюхом и заплывшими глазами

Зач.: одной стороны

1418. Зач.:

1419. Зач.: одного

1420. <до другого> Хаджи-Мурат только мельком видел движенье солдат, он не спускал быстрых глаз с начальника и обнаженного человека; он видел связь между ними. Начальник что-то крикнул, и солдаты повели обнаженного человека за ружья, к которым он был привязан.

1421. Зач.: отделял

Зач.: кузнец

1423. Зач.:

1424. Зач.: в одно и то же мгновение <время> поднялся стон в горском народе и начальнику с заплывшими глазами

1425. Терпи, алла рассудит. Придет и их час, — проговорил дед, и все затихли и, вытянув головы и задержав дыхание, стали смотреть. <Но вот к одному из осужденных>

1426. Зач.: Солдаты хотели снять рубаху, но горец не дался им и

Зач.: так! так!

1428. Зач.:

1429. Зач.: эти

1430. Зач.: эти

Зач.: тонкий стан его рванулся назад

1432. Зач.: кожа

Зач.: белое

1434. Зач.:

1435. Зачеркнуто: красавцу

1436. и стали раздевать его

1437. Зач.: снести их

Зач.: лезгин

1439. Зач.: размозжил ему голову

Зач.: Солдаты схватили ружья и, взяв их на перевес, подошли к лезгину

1441. Зач.:

1442. Зач.: его за

1443. и протяжно тонким голосом запел: «ляилаха-илла-ллах», но он не пропел этих <сво[их]> слов и двух раз как

1444. Зач.: несправедливости

Зач.: и потом, когда <это раздраженье доведено до крайних пределов, проповедуют теорию о том, что с такими народами нельзя обращаться кротко, а надо устрашать их своими жестокостями> народы эти раздражены и сами начинают употреблять такие же насилия, как и те, которые употребляют над ними, говорят, а иногда и думают, что справедливость и кротость не приложимы в отношениях с такими народами, а что единственное средство общения с <такими> ними есть устрашение их самыми ужасными жестокостями.

1446. Зач.: им

Зач.: ставили карантины и

1448. Зач.:

1449. Зач.: полковник Эристов без всякого повода и надобности

1450. ую Чечню

1451. Зач.: побили

3ач.: так это было в сотнях и тысячах других безумных несправедливостей и жестокостей, которые совершались над горцами и считались полезными и даже законными.

1453. Зачеркнуто:

1454. Зач.: советы

1455. Так

1456. Зач.: вешавший горцев за бока на крюки

1457. пугала привыкших к жестокости горцев

1458. Зач.: повешенный

Зач.: чеченец

1460. Зач.: <обманы и> подлости

1461. Зач.: сплочал горцев между собой, и уже несколько раз появлялись вожаки, проповедующие религиозное учение, главной основой которого была борьба с гяурами и освобождение от них

1462. : Хаджи-Мурат родил[ся]

1463. Зач.: земле

1464. аула

1465. Зач.: второго

1466. наотрез отказалась. Абдулла объявил жене, что он убьет ее, если она не пойдет в кормилицы. Патимат повторила, что не пойдет. Между мужем и женой началась ссора.

1467. Зач.: бросился на жену с кинжалом

Зач.: Абдуллы 3-ий

1469. Зач.:

1470. Зач.: и как раненый зверь своими

1471. готовясь умереть, но не отдать ребенка.

1472. Зач.: ему стали брить голову

Зачеркнуто: на ее белом боку

1474. Зач.: и бойкий

Зач.: и его собирались женить на девушке, которая не нравилась ему

1476. Зач.: однажды

1477. : один раз

1478. Зач.: он застал у деда двух незнакомых посетителей <у сакли деда стояли>

Зач.: лошадей

1480. Зач.:

1481. Зач.: с необыкновенно широкой подпругой

1482. настоящий кабардинец

1483. Зач.: <видно было> <мал.>

Зач.: за

1485. Зач.: из тех мест, где люди

Зач.: а воюют с ними

1487. Зач.:

1488. Зач.: Он точно читал

1489. сидел

1490. Зач.: тонких

Зач.: джигит

1492. Зач.:

1493. Зач.: упиравшийся концом

1494. Кроме гостей, в сакле сидело еще несколько молодых людей из Гоцатля.

1495. Зач.: Приезжий <Хаджи>

Зач.: «Магометанин не может быть ни <магометанину потому> <говорит что>

1497. Зач.:

1498. Зач.: для мусульманина

1499. или через деньги или посулы покорится неверным

1500. Зач.: говорит

Зач.: говорит

1502. Зач.: <слушая хаджи, мечтал <решил> о том, как он бежит в горы и станет мюридом> впивал в себя каждое его слово

В особенности же, еще больше чем речь хаджи, действовало на Хаджи-Мурата

1503. Зач.: в обтягивавших его ступни красных чувяках

Зач.: другой раз выручил трех пленных, третий раз убил восемь человек и

1505. Зач.:

1506. Зачеркнуто: И вид этого человека более всего манил Хаджи-Мурата в горы, в боевую жизнь мюридов

1507. с другими молодыми людьми

1508. Зач.: подать им лошадей и держать стремя. Когда хаджи сел на лошадь, он оглянул молодых людей, стоявших около него и

Зач.: человек

1510. Зач.: Кто

Зач.: Хамзом-Нура

1512. Зач.:

1513. Зач.: и что отец его и брат Осман продолжали дружить с ханами, признававшими над собой власть русских

1514. состояло в том, что Хаджи-Мурату пришлось присутствовать при наказании русскими десяти лезгинов, обвинявшихся в том, что они напали на русских и

1515. Зачеркнуто: стоявших в их а[уле]

Зач.: десятерых

1517. Зач.: с пешим народом, пришедший туда же

Зач.: Их было столько, что нельзя было сосчитать. <Они>

1519. Зач.: через который шла дорога и

1520. Зач.

1521. Зач.: на толстой голове с красными щеками

1522. Зач.: главный

Зач.: русских

1524. Зач.: и в то же время

1525. Зач.

1526. Зач.: низших начальников

1527. Зач.: которую держал в руке

Зачеркнуто: разбиравшие

1529. Зач.:

1530. Зач.: своим

1531. выпуская через усы дым трубки

1532. Зач.: смотрел

Зач.: скоро

1534. Зач.:

1535. Зач.: только руки выше локтя были белы и шея до того места, где она загорела.

Сначала горец молчал, но когда его поворотили назад, он стал стонать, и стон его, хотя и не громкий, не переставая, выделялся из за грохота барабанов.

Зач.: Со вспухшей красной спины сочилась кровь на обе стороны и окрашивала палки, ударявшие по ней, по

1537. Зач.:

1538. Зач.: спине

1539. Наконец он

1540. Зач.: ничком

Зач.: солдаты положили

1542. Зач.:

1543. Зач.: Страшный визг поднялся в толпе, как только затихли барабаны, и две женщины, как потом узнал Хаджи-Мурат, жена и мать убитого, окруженные толпой, кинулись к избитому.

Вслед за этим солдаты подошли

Зач.: Так было со всеми десятью

1545. Зач.: этим

Зач.: маленькой

1547. Зач.:

1548. Зач.: он как будто только и

1549. Когда Хаджи-Мурат вспоминал то, что видел, он весь дрожал от злобы <и бессильного желания мести> и желания заставить русских свиней <страдать так же, как они заставили страдать его единоверцев>

1550. Зач.: и намерение его

Зач.: и вместе с ними воевать против поганых гяуров

1552. Зач.:

1553. Зачеркнуто: не решался один бежать в горы, так как он

1554. еще прежде говоривший с сыном муллы

1555. Зач.: о своем намерении, теперь уговорил его

Зач.: и караул, выставленный ханом, для препятствования жителей Аварии переходить к мюридам.

1557. Зач.:

1558. Зач.: <они вышли> Когда они вышли на дорогу

1559. снег выпал такой глубокий, что

1560. Зач.: к такому месту, где конные не могли преследовать его, так что, когда караульные проскакали за ним, он уже подбегал своими быстрыми ногами к той круче, с которой он соскочил и где конные уже не могли взять его. На

Зач.: догнать и по

1562. Зачеркнуто:

1563. Зач.: сразу

1564. и заставили его, Хаджи-Мурата

1565. Зач.: сам Кази-Мулла <был> подступил к Хунзаху и в сражения под самым аулом был убит в сражении с русскими. В этом же сражении и вслед за этим был убит

Зач.: себе

1567. Зач.: Вслед за этим был убит и Кази-Мулла.

Зач.: и ему нельзя было уходить к ним

1569. Зач.:

1570. Зачеркнуто: что

1571. Зач.:

1572. Зач.: и, обвешанный кинжалами, был введен в круг зрителей, приветствовавших его.

Это было веселое, беззаботное время, когда всё удавалось Хаджи-Мурату и казалось

Зач.: попадал без

1574. Зач.: 10

Зач.: сажен

1576. Зач.:

1577. Зач.: с предложением покориться ему. В противном случае, угрожал нападением.

1578. старшим

1579. Зач.: Омаром ехать

Зач.: мюридов

1581. Так в подлиннике.

Зач.: снарядила сына с

1583. Зачеркнуто:

1584. Зач.: еще

1585. Зач.:

1586. Зач.: этих бритых, жестоких, неверных свиней

1587. мой

1588. Зач.: кривой

1589. с молодыми

1590. Зач.: глядя на людей, проходивших из под горы в палатку с угощениями.

Зач.: Хамзата

1592. Зач.: был тогда

1593. Зачеркнуто: отрубленную

1594. бежать

1595. Зач.: полковник русской службы

Зач.: И большинство аварцев так и понимало его

1597. В подлиннике ошибочно не зачеркнуто:

1598. Зач.: и рассказал ему, что случилось, дед

1599. самые горячие

1600. Зач.: и ханши

Зач.: против

1602. Зач.: она

Зач.: 1-го сентября был магометанский

1604. Зач.:

1605. Зачеркнуто: Люди в бурках подбежали

1606. Хамзата

1607. Зач.: он

1608. После смерти Хамзата и с этого времени Хаджи-Мурат стал влиятельным лицом в Аварии.

1609. Зачеркнуто: IV (4). То, что видел Хаджи-Мурат, было одним из тех тысяч ужасных последствий соседства русских <с Кавказскими народами>

Зач.: или

1611. Зач.: или

1612. считались кавказцами

1613. Зач.: и бессовестных

Зач.: и проповедывал

1615. Зач.:

1616. Зач.: И жестокость свою он доводил до невероятных пределов.

1617. какое то нападение на

1618. Зачеркнуто: повешенный

Зач.: горец после страшных мучений, в которых он должен был умереть

1620. Зач.:

1621. Зач.: горца

1622. и пошел со своими приближенными обедать и развлекаться веселыми военными разговорами

1623. Зач.: людьми

Зач.: Так, тот же Ермолов прямо приказывал ссорить между собой ханов, то поддерживая одних, то поддерживая других и подсылая к ним людей, долженствующих раздражать их друг против друга.

Казнь, которую видел Хаджи-Мурат, была одной из таких считавшихся полезными жестокостей.

1625. в это самое время, когда Хаджи-Мурат видел казнь

1626. Зач.: Такой образ действий, доводя горцев до крайних пределов раздражения, ненависти, желания мести, оправдывал в их глазах всю ту жестокость, с которой они, когда могли это делать, обращались с русскими.

Зач.: из среды его наибов