Миташа

[МИТАША.]

Программа.

15 сентября 86 года.

Жилъ человекъ богатый Миташа и дожилъ до 40 летъ и не зналъ, что доброе и что злое. «Нетъ ни добраго, ни злаго, — говаривалъ онъ. — Живемъ все, какъ живется. Рыба ищетъ, где глубже, человекъ — где лучше. Что лучше, то и делаешь. А доброе и злое — это только «попы выдумали». А о смерти думать не надобно». И впалъ онъ въ бедность и узналъ злое и доброе на себе и поверилъ въ добро и делалъ, когда могъ. Злое въ должникахъ (Миташа), а доброе въ тюремщикахъ и товарищахъ по тюрьме. И сталъ делать доброе. И когда думалъ о смерти — страшно. Но делая доброе, усомнился. Доброе незаметное, жалкое, а злое — явное, гордое, сильное. Не видать добра было. Не хвалилъ никто за доброе. А злое праздновало, и все уважали).

Усомнился и спросилъ себя: зачемъ делать добро, когда оно безсильно? И попался ему купонъ поддельный. И увидалъ онъ сонъ. Светлый юноша показалъ ему всю исторiю поддельнаго купона: откуда онъ взялся и какъ разносилось зло и какъ пресеклось. И онъ увидалъ, что зло расходится, но не побораетъ добро. А добро также расходится и побораетъ добро. И онъ понялъ, что зло есть то поле, которое пашетъ добро, те дрова, которые сожигаетъ добро, та свеча, на которой горитъ светъ добра. Успокоился человекъ, но наскучило ему делать добро. И заболелъ онъ смертно. «Хорошо, — сказалъ онъ, — добро пожираетъ зло и устанавливаетъ царство Божие на земле. Богу это хорошо, a мне что за дело? Зачемъ мне делать добро? Вотъ я страдаю и умираю. Можетъ быть, отъ моей жизни прибавилось добра на земле, да мне - то что — я помру и того не увижу».[203]

Сокрушался онъ такъ во время болезни, думалъ и думалъ и ничего не придумалъ. Добро онъ зналъ отъ зла. Зналъ, что добро не пропадаетъ и побеждаетъ зло, но не зналъ, зачемъ ему делать добро. Зналъ, что оно хорошо для Бога, но для себя не зналъ, зачемъ нужно добро.[204]

И явился ему светлый юноша и сказалъ:

«Ты спрашиваешь: зачемъ тебе делать добро, когда ты вотъ умираешь. И тебе, тебе не будетъ пользы и радости отъ того добра, какое ты сделалъ. Ты говоришь: тебе, тебе не будетъ пользы и радости, да кто ты? Если ты Николай, та плоть, те руки, ноги, брюхо, голова, которые ты называешь своими, то какая можетъ быть радость этому Николаю? Ты знаешь, что ты, Николай, умираешь съ каждымъ часомъ и не минуешь умереть въ тяжелыхъ мученьяхъ. Да и кроме того, ты спрашиваешь о томъ, кто делалъ добрыя дела, ты спрашиваешь, чтó будетъ тому, кто делалъ эти добрыя дела? Разве это червивое тело Николая, вчера взявшееся изъ утробы матери и нынче уходящее въ могилу, разве оно делало эти добрыя дела, о пользе которыхъ ты спрашиваешь? Добрыя дела делало черезъ тебя то добро, которое вошло въ тебя и жило и живетъ и въ тебе и во всемъ мiре и управляетъ имъ. Это добро творило твои добрыя дела, и ты знаешь, что оно не умретъ. Полюбивъ это добро, ты слился съ нимъ и сказалъ себе: это добро я делаю. Но не ты делалъ добро. А оно черезъ тебя творило свое дело. Ты былъ орудiемъ его.

Тотъ Николай, о которомъ ты спрашиваешь, что ему будетъ, была только та свеча, на которой горелъ светъ добра.[205] Но какъ огонь уничтожаетъ свечу, такъ добро уничтожаетъ личную жизнь. Какъ таетъ воскъ отъ лица огня, такъ сознанiе личной жизни уничтожается отъ участiя въ добре. Добро ты делалъ только тогда, когда отрекался отъ себя. Пугало смерти стоитъ только передъ темъ, кто и не знаетъ добра. Смерть разрушаетъ тело, какъ разрушаютъ леса, когда зданiе построено. И тотъ, чье зданiе построено, радуется разрушенiю лесовъ и тела. Жизнь для Бога есть постройка Его зданiя, для человека — радость спасенiя.

Для Бога производится работа освященiя мiра разумомъ черезъ человека, для человека радость все выше и выше. «Живи такъ же, живи такъ, чтобы еще меньше были промежутки между добрыми делами, и тогда я приду опять и отвечу на твой вопросъ: чтó тебе будетъ отъ добра. Если ты захочешь знать». И онъ пришелъ, и вопроса о себе ужъ не было.

Зерно признало собой, я

и топливо, и продолженiе своего рода. Что же — делать Богу все эти дела своей силой? Или природе распасться на безчисленное количество силъ для достиженiя всехъ целей? Нетъ, въ дерево вложена или въ дереве есть сила, жизнь, и она творитъ все, творя себя, достигаетъ всехъ целей.

Отдельная личная сила жизни дана ему для достиженiя целей вне его. Только, какъ бы сказать, обманъ личной своей жизни побуждаетъ дерево служить мiру. Думая жить для себя, оно работаетъ, растетъ, плодится, оно служитъ мiру и не знаетъ (какъ намъ кажется), не знаетъ этаго.

То же со всемъ живущимъ, съ животными, съ человекомъ. Не знаю, какъ те, но я, человекъ, и некоторые люди, со мной живущiе и жившiе до меня, познаютъ этотъ обманъ. Человекъ какъ будто одаренъ способностью, которая открываетъ ему обманъ. Какъ будто Богъ или природа делаетъ его участникомъ своей тайны, позволяетъ ему заглянуть въ механизмъ своей работы. Человекъ заглянулъ туда, что жъ ему делать? Какъ ему примириться съ своимъ положенiемъ? Вся его жизнь и его стремленiе къ жизни есть обманъ. Онъ со всеми своими стремленiями есть только чье-то орудiе для достиженiя какихъ то чуждыхъ ему целей. Военноначальникъ посылаетъ полкъ солдатъ туда, где все наверно будутъ убиты. Но онъ не говорить имъ. Если бы они знали, они [не] пошли бы. Онъ говоритъ, что есть рискъ, но и большая награда, радость предстоятъ имъ. Они верятъ. И идутъ. Но въ жизни людей положенiе гораздо хуже. Имъ всемъ (мыслящимъ) ясно сказано, что они неизбежно умрутъ въ великихъ страданiяхъ, что они только орудiя для чуждыхъ имъ целей, и въ награды, обещанныя имъ и выдуманныя только слабоумными людьми, вследствiе безнадежности ихъ положенiя, они верить не могутъ. Неужели такъ ужасно положенiе людей? И такъ ужасно именно потому, что имъ данъ разумъ, указывающiй имъ на значенiе ихъ личной жизни для мiра, ужасно именно вследствiе того, что они допущены въ тайны Бога или природы?[206] Мой разумъ, то, чтò допущено въ тайны Бога — я, и я — моя личная жизнь. И оба эти я связаны въ одно. Я знаю, что я живу не для себя и я хочу есть. Разумъ говоритъ, не можетъ не говорить, потому что несомненно видитъ это на всемъ живущемъ: я живу не для себя. Личная жизнь говоритъ: а я для себя хочу есть.[207] Но разумъ не можетъ не видеть. что личная жизнь дерева, животнаго, а потомъ и моя, хотящая есть, — есть только орудiе, средство достиженiя наибольшихъ целей при наименьшемъ усилiи (какъ всегда действуетъ природа), средство для общей жизни, той самой, къ которой стремится разумъ, и потому разумъ даетъ жизнь высшаго порядка, и въ немъ только жизнь.[208]