Романы из эпохи конца XVII — начала XIX в.
В. Кожуховский поход

В.
[КОЖУХОВСКИЙ ПОХОД.]

№ 10.

Подъ Каширой городомъ жилъ опальный Ерлоковъ бояринъ. Былъ онъ въ славе, когда царствомъ правила Софья царевна. А когда сослали Князь Голицына, Василья Васильевича, когда отрубили голову Шакловитому и всю ихъ шайку разогнали и <Ерлокова сослали въ свои вотчины>. И сталъ править Царствомъ Петръ Царь съ братомъ Иванъ Алексеичемъ (Иванъ Алексеичъ только что славился Царемъ. Онъ былъ слепой и убогiй), съ техъ поръ и Ерлокова сослали съ Москвы и отняли домъ въ Москве, и стали они жить въ своихъ вотчииахъ. —

Вотчины были не большiя, а Ерлоковы ужъ набаловались въ Москве, къ богатой жизни привыкли и житье ихъ было скучное. —

У старика Ерлокова было два сына. Старшiй

№ 11.

1.

Въ 203 году (1694) посланы отъ Царей грамоты въ 22 города, чтобъ собирались ратные люди въ Москву къ 18 Сентября, для ратнаго ученья. Въ Каширской разборной книге записано было: Князь Иванъ, Княжь Луки сынъ Щетининъ служитъ съ 176 года 27 летъ, былъ на службахъ и раненъ, — крестьянъ за нимъ 28 дворовъ. На Государевой службе будетъ на Аргамаке съ саблей, пара пистолей, да 2 лошади простыхъ. Съ огневымъ боемъ, съ пищалями 7 человекъ, да въ кошу 7 человекъ. Да рядомъ былъ записанъ Стольникъ Князь Иванъ княжь Ивановъ сынъ Хованскiй, служитъ съ 181 года 22 года и былъ на 4-хъ службахъ, крестьянъ за нимъ 257 дворовъ, на государевой службе будетъ на коне съ саблей въ саадаке, 2 лошади простыхъ, люди съ боемъ 9 человекъ, 2 конюхъ, въ кошу 10 человекъ съ винтованными пищалями.

Оба Князя были соседи и жили въ деревняхъ и хотели ехать вместе, да не дождался Хованскаго [Щетининъ], и ушелъ прежде. Щетининъ Князь противъ росписи привелъ съ собой еще лишняго сына Илью на Бахмате съ саблей и пистолями и прiехалъ въ Москву въ срокъ. A Хованскiй Князь прiехалъ уже после къ Покрову, когда все войска вышли на потешную войну за Симоновъ монастырь на Москву-реку, противъ деревни Кожуховой. —

Хованскiй Князь записался въ Москве въ разряде у боярина Стрешнева, отговорился, что не могъ поспеть раньше; прошелъ къ сборному месту и сталъ рядомъ съ соседомъ Князь Иванъ Лукичемъ.

Все войско (его было тысячъ 15) разделено было на две части. Одна часть называлась поляки. Начальникомъ былъ Бутурлинъ Иванъ Иванычъ. А другая часть называлась Русскiе наши. Начальникомъ былъ Ромодановской Князь Федоръ Юрьевичъ. Поляки сидели въ крепости, a Русскiе выбивали ихъ. Щетининъ и Хованскiй попали въ Русскихъ. Палили изъ пушекъ, изъ ружей холостыми зарядами, бились тупыми копьями,[160] лошадьми топтались и подкапывались подъ крепость.

Воевали 2-ю неделю. Въ середу на 2-й недели дали отдыхъ. По нашей армiи только выслали рабочихъ людей: десятаго съ каждаго полка, a стрельцамъ и солдатамъ отъ Лефорта[161] <по Царскому приказу привезена была водка и все гуляли. — Въ одномъ нашемъ войске было 7000 человекъ, и место войско занимало не малое. Отъ самыхъ подкоповъ нашихъ противъ крепости до деревни Кожуховой на версту места, стояли войска, где въ балаганчикахъ, a где и просто. Время стояло теплое — бабье лето. Въ Кожухове стоялъ Ромодановскiй Князь — начальникъ и Царь и все придворные. Бабы съ ребетенками ужъ кое-где по овинчикамъ жались. А въ деревне по избамъ, по клетямъ, по амбарамъ, везде стояли бояре, немцы генералы, офицеры и преображенскiе потешные. Впереди деревни стояли стрельцы. За деревней къ лесу по ручью, по сю сторону болота, стояла конница: Рейтары и драгуны, две роты изъ холопей боярскихъ. Полки звались: одинъ — Налеты, а другой — Нахалы. —

У самаго края леса стояли стольники и дворяне.

День былъ красный, веселый. Накануне шелъ дождь, съ утра былъ туманъ, а какъ разошелся туманъ, откуда ни взялась паутина разлетелась по всему полю и тепло стало, какъ летомъ, a светло такъ, что глаза резало. —

По всему стану слышно были песни, а изъ Кожухова[162] самаго то и дело палили изъ пушекъ. Выпалятъ разъ-разъ толсто изъ пушки, изъ другой, и разсыпятъ дробью изъ ружей. Какой солдатъ опоздаетъ или не выйдетъ у него ружье, слышно после стукнетъ и закричатъ что-то далеко въ много голосовъ. Сизый дымъ отъ пороху такъ и стоялъ надъ деревней. Въ Кожухове въ этотъ день Лефортъ, Немецъ Генералъ, праздновалъ по своему имянины свои и угощивалъ и Ромодановскаго и вельможъ всехъ и Царя.

Хрущевъ, Аникита Пафнутьичъ, сиделъ на краю леса передъ своимъ шатромъ и обедалъ съ Хованскимъ, Князь Иванъ Иванычемъ, съ сыномъ Прохоромъ и знакомцами. Хоть онъ былъ и не изъ самыхъ богачей и никогда въ случае не былъ. А знали его за его ласковый обычай, за то, что никого отъ себя не отпуститъ, не угостивши и не напоивши до <пьяна>. После Царя Алексея Михаиловича Хрущевъ попалъ по наговорамъ въ немилость и уехалъ въ Каширскiя вотчины. Потомъ и немилость прошла и недруговъ его не стало, да ужъ полюбилось ему вольное деревенское житье и не захотелъ ужъ онъ самъ въ Москву. Въ нынешнiй годъ, какъ только объявили ему грамоту Царскую, онъ первый прiехалъ въ Преображенское съ сыномъ женатымъ, среднимъ. Всехъ сыновей у него было 4. Ромодановскiй, Князь Федоръ Юрьевичъ, ему былъ знакомъ по охоте по соколиной и Аникита Пафнутьичъ привезъ ему однаго въ гостинецъ. Ромодановскiй зачислилъ его въ конницу съ сыномъ и велелъ быть урядникомъ Налетовъ и Нахаловъ. —

Теперь на роздыхъ собралось къ Аниките Пафнутьичу много народа, знакомцевъ, и они, сидя на коврахъ передъ шатромъ, гуляли. —

Столъ былъ доска, привезенная изъ дома и лежа[щая] на стульяхъ, сиделъ Аникита Пафнутьичъ <съ> Хованскимъ на боченкахъ, а сынъ и знакомцы на толстой березовой плахе.

— Ты поди жъ ты, — говорилъ Хрущевъ, Тараруй по прозвищу, — разве порохомъ берутъ города. Не порохомъ, поди жъ ты, а народомъ. — Да народомъ то еще не всякимъ. Народъ надо чтобъ былъ — вотъ что. — Онъ махнулъ рукой, зацепилъ за ковшъ и пролилъ медъ. — Лизутка, эй, что спишь. Подлизывай. — Такъ поди жъ ты. Мы съ Немцемъ тогда подъ Чигириномъ, что делали. Мы не кормили народъ, чтобъ онъ злей былъ. —>

[Конспект и перечень действующих лиц.]

Мужикъ Микула въ Черни. У Микулы сынъ монахъ, вотчинникъ Головина. Алексей Алексеичъ учился съ внукомъ и друженъ. — А. А. влюбленъ въ Щетинину, ему не позволяютъ брать, выдаютъ Щетинину за Левашова. Левашовы отдали сестру за Щепотева въ Переславле.

Щепотевой-Левашовой спаситель мужикъ Щепотевской Тарасъ. Его дети раскольничали. — Бывшiй другъ Щепотева. — Разбойникъ.

А. А. въ связи съ Меншиковымъ и женится на его сестре.

1)

М[ужикъ] Микула.

1) Щетинина девка.

2)

с[ынъ] его монахъ.

2) Левашова за Щепотевымъ.

3)

А. Головинъ.

3) Стрельчиха раскольница.

4)

Ф. Головинъ.

4) Головина мать.

5)

Левашовъ.

5) внукова жена.

6)

Левашовъ.

6) Меншикова.

7)

Тарасъ.

7) <Мона>.

8)

Стра[с]тн. раскол. его сынъ.

 

9)

Разбойникъ дьячiй сынъ, другъ Щепотева.

 
 

10)

Стрелецъ раскольникъ.

 

11)

Стр. бунтовщ.

 

12)

Посошковъ.

 

13)

Менш[иковъ] [?]

 

14)

 

№ 12.

Въ Сентябре 1694 года подъ Москву было собрано <потешное> войско. Войско состояло изъ стрельцовъ Московскихъ, солдатскихъ, рейтарскихъ, драгунскихъ полковъ, изъ новаго Царскаго потешнаго войска, собраннаго въ Преображенскомъ селе и въ Семеновскомъ и обученнаго[163] немецкому строю, и еще изъ [164] служилыхъ помещиковъ, собранныхъ по 22-мъ городамъ. — Помещикамъ были посланы строгiе приказы, и большая половина явилась къ сроку. —

Подъ Москвой, за Симоновымъ монастыремъ, была на Москве реке, противъ деревни Кожуховой, построена земляная крепость, и, когда Царь Петръ вернулся изъ Архангельска, войска одна половина вышла изъ Семеновскаго села, заняла крепость и назвалась Поляки, а другая половина вышла изъ Преображенскаго и назвалась Русскiе, и началась потешная война. Русскiе — съ ними былъ Царь, а воеводой былъ Федоръ Юрьевичъ Ромодановскiй, нападали, а Поляки, — у нихъ воевода былъ Бутурлинъ бояринъ Иванъ Ивановичъ — отбивались. Конный полкъ служилыхъ людей помещиковъ былъ съ Русскими.

Дворянскiй полкъ служилыхъ людей былъ собранъ по старому. Какъ и въ старину по записке въ разрядной книге выехали, кто съ какой сбруей, съ какими людьми и на сколькихъ коняхъ былъ назначенъ. —

<Походовъ не было съ Крымскихъ походовъ 3 года.> Дворяне знали, что вызываютъ не на настоящую службу, а на потешную войну, и не въ Крымъ, а въ Москву, и потому съехалось много и съехались въ щегольской сбруе. —

Любовался народъ и на новые царскiе полки и на затеи новыя, на разубранныхъ рыцарей и коней и на Шута съ полкомъ и на Карловъ и на золотую карету, когда войска проходили Москву, но больше всехъ любовался народъ на помещичiй полкъ, когда на серыхъ Аргамакахъ, залитыхъ серебромъ съ позвонками на поводьяхъ и залитыхъ чеканнымъ серебромъ уздахъ, проходили старики и молодые стольники дворяне съ саблями, пистолетами, а кто и съ саадакомъ и колчанами, въ собольихъ и лисьихъ шапкахъ и цветныхъ атласныхъ кафтанахъ и зипунахъ. —

Дворянскiй полкъ стоялъ на краю леса, верстахъ въ двухъ отъ Кожухова. Въ Кожухове стоялъ Царь, придворные бояре и потешные Преображенцы, кругомъ стояли рейтары, драгуны, стрельцы. Дворянскiй полкъ стоялъ на краю. Кошевой обозъ стоялъ въ лесу, а передъ лесомъ на лугу рядкомъ стояли таборомъ палатки дворянскiе. У каждой палатки были плетеныя и вырытыя кухни. У кухонь хлопотали холопи. Въ палаткахъ гуляли дворяне. Потешная война уже шла 3-ю неделю, бились тупыми копьями, палили холостыми зарядами изъ ружей и пушекъ, палили и бомбами, только нечинеными, подкапывались подъ крепость и закатывали бочки съ порохомъ, выезжали въ чистое поле и топтались лошадьми. Было и побито и ранено человекъ съ десятокъ; a потешная война все не кончалась, и говорили, что до зимы Царь продержитъ войска и будутъ биться.

5 Октября данъ былъ роздыхъ всему войску. Любимецъ Царскiй Лефортъ Немецъ счелся именинникомъ и въ Кожухове угощалъ Царя и приближенныхъ. Съ утра началась пальба изъ пушекъ и ружей въ Кожухове у двора того дома, где гулялъ Царь. —

Погода была ясная, тихая, паутина нитками и клубками летала по полю и въ полдни тепло стало, какъ летомъ. —

У дворянъ по полку шло свое гулянье. Собирались другъ къ дружке въ таборы.[165] 3-ья палатка съ края у самаго лесочка была палатка Кн. Щетинина, Ивана Лукича. Въ Серпуховской разрядной книге было записано про Ивана Лукича: «Кн. Иванъ, Князь Луки сынъ Щетининъ служитъ съ 176 года 27 летъ, былъ на службахъ и раненъ. Крестьянъ за нимъ 127 дворовъ. На Государевой службе будетъ на Аргамаке съ саблей, да пара пистолей, 10 лошадей простыхъ, съ огневымъ боемъ, съ пищалями 20 человекъ, да въ кошу 7 человекъ». A выехалъ Кн. Щетининъ не одинъ, а самъ другъ съ сыномъ Аникитой на Аргамаке, да не съ 10 челядинцами, а съ 20. — Кн. Лука Ивановичъ былъ старый воинъ и охотникъ. И когда другiе дарили воеводъ, да отлынивали отъ службы, онъ первый прiезжалъ и привозилъ лишнее противъ списка. — Кн. Лука Ивановичъ любилъ и повоевать, и погулять, и похвастать, а пуще всего любилъ угостить. — <Холопи его забегались въ это утро, угощая гостей. Въ таборе Луки Ивановича перебывало человекъ 20 и все уходили пьяные и теперь (ужъ время шло къ обеду) еще сидели гости, пили медъ старый. Лука Ивановичъ хвалился своими медами.> Гости сидели на коврахъ, передъ ними стояла на двухъ чуркахъ лавка. А на лавке лежали сиги копченые, сельди и стояли чашки деревянныя. А въ чашки, то и дело, ковшомъ подливали медъ изъ ведра самъ хозяинъ, его сынъ и Федотка холопъ, любимецъ [?] Княжеской.

Гостей было 5. Почетнымъ гостемъ старикъ стольникъ Кн. Хованскiй Иванъ Ивановичъ, тяжелой, рябой старикъ <съ большущей волосатой русой головой и съ рыжеватой бородищей до пояса.> Онъ сиделъ на подушке, поджавъ одну ногу и поддерживалъ рукой коленку другой. Кафтанъ синей былъ растегнутъ въ вороте и рубашка тоже, и то его толстую красную шею точно давило <что-то>, онъ все поднималъ бороду и отворачивалъ воротъ. Выпуклые глаза его, налитые кровью, перебегали съ того, который кончилъ говорить, на того, который начиналъ говорить, и онъ хмурился, если тотъ, кто говорилъ, хмурился, и улыбался, если тотъ, кто говорилъ, смеялся. Когда же два вместе или больше начинали говорить, онъ смеялся, моталъ головой и махалъ рукой. Послушать было чего. Гости выпили и заспорили. Главными спорщиками былъ хозяинъ и молодой солдатъ изъ новыхъ потешныхъ. Онъ былъ[166] дьячiй сынъ — Щепотевъ и былъ сватъ молодому хозяйскому сыну. Женаты были на родныхъ сестрахъ. Щепотева руку держалъ Ерлоковъ, старикъ подъячiй. А съ хозяиномъ за одно были Левашовы два брата, одинъ — дворянинъ, а другой — стольникъ. —

Молодой Щетининъ только слушалъ, а не говорилъ. Ему нельзя было говорить при отце, а видно было, что хотелось. Споръ зашелъ о лошадяхъ.

Князь Лука Ивановичъ хвасталъ Аргамакомъ, а Щепотевъ не верилъ и Ерлоковъ поддакивалъ, говорилъ, что отъ конницы въ бою проку мало. —

Князь Луке Ивановичу было летъ 60, но какъ и смолоду, такъ и теперь, онъ былъ огневый; и всегда то онъ говорилъ такъ скоро, что безъ привычки трудно понять его, и всегда онъ и руками махалъ, и вскакивалъ и въ лицахъ показывалъ, что разсказываетъ, а, когда выпьетъ, да еще раздразнятъ его, такъ онъ пыхалъ, какъ порохъ.

— Что въ коннице, — закричалъ онъ, схвативъ своей жилистой съ синими узловатыми жилками маленькой вогнутой рукой за длинный [?] рукавъ дьякова кафтана. Онъ нахмурилъ свои черныя тонкiя брови, и соколиный загнутый носъ еще круче загнулся надъ выставленной нижней челюстью. — Въ прахъ те расшибу; вотъ какой толкъ. Выводи на меня четырехъ съ ружьями, и всехъ собью и на аркане любаго увезу. Эхъ вы, горюны. —

Щепотевъ помоталъ своей широкой головой и посмеялся. —

— Съ однимъ попробуй, Князь. —

— Съ однимъ? Выходи.

— Ладно. —

— Никитка, — крикнулъ Князь Иванъ Лукичъ сыну, — вели весть Аргамака, — нетъ, самъ веди. Сейчасъ стопчу.

и бороды, которая росла у него черная, не сплошная, а оставляя просветъ подъ концами губъ, нельзя было не улыбаться и весело стало смотреть. Онъ былъ и выше ростомъ и статнее отца.

Онъ взглянулъ на Щепотева, похмурился — видно не нравилось ему, что Щепотевъ дразнилъ отца, взглянулъ на отца и вышелъ изъ палатки. —

Левашовы два брата сидели молча. Они были крупные, крупные, толстокостные ребята. Старшему было летъ 40, и онъ былъ по толше; и руки, и носы, и зубы у нихъ длинные, угловатые и крепкiе.

Старшiй обтеръ рукавомъ редкiе усы и сказалъ, опустивъ зрачки:

— Попытать надо.

————

Когда привели лошадь, Кн. Иванъ Лукичъ ужъ забылъ про нее, онъ разсказывалъ, какъ подъ Чигириномъ онъ сбилъ двухъ лошадей. —

Дело стало за споромъ. Кн. Лука Иванычъ былъ выпивши.[167]—

№ 13.

<Осенью 1694 года кроме потешныхъ воиновъ, собранныхъ въ Семеновскомъ и Преображенскомъ, собраны были и стрельцы и пушкари Московскiе и рейтары и драгуны и еще собраны съ 22 городовъ дворяне помещики съ ратными людьми. Все войско, тысячъ 8 — разделили на две части, построили крепость у Москвы реки, и была примерная война: бились тупыми копьями, топтались лошадьми, палили изъ ружей холостыми зарядами и изъ пушекъ холостыми бомбами. Потешная война шла ужъ 3-ю неделю, и все городокъ держался и Русскiе не могли взять его. —

Въ первое воскресенье[168] после Покрова всему войску данъ былъ роздыхъ. —

Въ это воскресенье у Щетинина князь Луки Ивановича случилось несчастье. —

Лука Ивановичъ былъ стольникомъ въ молодыхъ годахъ при Царе Алексеи Михаиловиче; но ужъ летъ 30 жилъ въ своей Ефремовской вотчине и выезжалъ только въ походы, когда высылали ратныхъ людей.

A выехалъ теперь въ Москву Кн. Лука Ивановичъ не одинъ, а самъ другъ съ сыномъ среднимъ, Никитой (у него было 3 сына: Петръ, Никита и Левъ) и не съ 10-ю, а 20-ю человеками. —>

Въ это утро къ Князь Луке Ивановичу пришелъ обозъ изъ вотчины, четыре подводы привезли овса, крупъ и три боченка меду стоялаго и поклонъ отъ Княгини старухи и отъ сыновей. Дворяне разставились въ 2-хъ верстахъ отъ Кожуховой деревни на поле у леса [?], <кто въ ша>лашахъ плетеныхъ, кто въ шатрахъ полотняныхъ, кто промежду повозокъ <подъ подвязанными оглоблями>. Князь Иванъ Лукичъ ночевалъ съ сыномъ на кошмахъ промежъ двухъ повозокъ. Оглобли были подвязаны кверху и накрыты кожами, а сзади завешены по шестамъ рогожами для затишья. —

Ивану Лукичу было далеко за 60 летъ, въ курчавой русой бородке его белела сединка на скулахъ, русые волоса его были редки на вискахъ, но вились все еще мелкими кудряшками. Маковка у него была выстрижена, да ужъ и мало заростала, но онъ былъ румянъ, голубоглазъ и быстръ въ движенiяхъ.

Но старый Князь не бросалъ своей ухватки, какъ онъ самъ про себя говаривалъ. Огневый былъ человекъ. Маленькой, сухой, поворотливой, смелый, за что онъ ни брался, всякое дело кипело у него въ рукахъ. А ужъ разсказать, похвастать, обласкать, повеселить гостей, не было противъ него человека. Поглядеть на него, подумалъ бы, что только у него[169] и было заботы, что повеселиться да погулять, a вместо того, хотя не видать было, когда онъ успевалъ дела делать, и на воеводстве (летъ 30 назадъ онъ былъ воеводой въ Кашире), и у себя въ вотчинахъ, и на службе на походахъ у Князя Ивана Лукича всякое дело спорилось, и подвластные и любили, и боялись его.

На зорьке Иванъ Лукичъ вскочилъ съ войлоку, наделъ старые стоптанные желтые сапоги на босу ногу, накинулъ шубу лисью на рубашку, на красную шитую золотомъ тафью наделъ шапочку лисью, кликнулъ Федотку, старика[170] холопа, и пошелъ мыться къ кухне. Тамъ онъ скинулъ шубу, засучилъ рукава на сухихъ съ буграми черныхъ мясовъ рукахъ и зачалъ полоскаться, мыться, фыркать. Всю голову себе облилъ и раскурчавилъ волоса и бороду; накинулъ шубу, перекрестился и пошелъ къ обозу. Тамъ онъ селъ на телегу, одной ногой упершись въ ступицу, другой заплетя за грядку и сталъ выспрашивать крестьянъ, привезшихъ обозъ. Спрашивалъ онъ и про последнюю рожь — копны, свезли ли, и про прудокъ въ огороде, — начали ли копать, и про Княгиню, — ездила ли къ обедни, и про корма для скотины и про Семку Дранаго беглаго, есть ли слухи. Мужики <безъ шапокъ> стояли передъ нимъ, разсказывали, что знали.

Поговоривъ съ мужиками, Лука Ивановичъ обошелъ лошадей, стоявшихъ у хрептуговъ, ощупалъ овесъ, пожалъ въ горсти, сыръ ли, понюхалъ, на зубъ пощелкалъ зернушки и <пошелъ опять покалякать съ мужиками>. Потомъ осмотрелъ, куда постав[или] медъ въ яму, отведалъ ковшемъ, отпустилъ на водопой лошадей, погладилъ Аргамака. Встретилъ[171] чужаго холопа. Это былъ холопъ соседа по табору Кн. Хованскаго, онъ подозвалъ къ себе.

— Скажи куму Князю Ивану Ивановичу, чтобъ[172] шелъ пить ко мне, медъ привезли. —

Когда онъ вернулся къ повозкамъ, сынъ Аникита Ивановичъ тоже всталъ и шелъ къ повозкамъ, узнавъ, что прiехали люди изъ двора. —

— Что Никишъ! —такъ звалъ отецъ сокращенно Никишка. — Княгиня твоя, сказываютъ <съ попомъ ушла>, велела не прiезжать, — безъ тебя, молъ, веселей, — пошутилъ отецъ.

— Чтожъ пущай. Я и здесь поживу. — Сынъ былъ похожъ на отца и лицомъ, и сложеньемъ, — только онъ былъ черный и больше отца. На сколько онъ былъ больше, на столько онъ былъ тише. Какъ будто огня было ровно столько же на большое тело и на малое. Теже были глаза, мягкiе, сладкiе, только у отца голубые, у сына кари, тажъ улыбка веселая, теже движенья складныя, достойныя. Тежъ волоса, только черные и покрупнее кудри у сына. Только отецъ не могъ быть и съ молоду такъ хорошъ, какъ сынъ. Сынъ былъ красавецъ и по росту и по лицу.

№ 14.

ложились, заплетались на жневье, на кусты, на полынь, на шапки, кафтаны, носы людей, на спины лошадей, на козлы ружей. Золотыя маковки на Симоновомъ монастыре, на соборахъ въ Кремле горели огнемъ, река на загибе у Кожухова точно серебромъ политая стояла, не шелохнулась. Голоса песни слышны были издалека со всехъ сторонъ, а въ Кожухове самомъ гремели пушки. Палили разъ за разомъ изъ толстыхъ пушекъ и раскатами пускали дробь, изъ ружей. Разсыпятъ дробь и, разъ, разъ, хлопнетъ какой отсталый солдатъ. И закричатъ много голосовъ и дымъ синiй клубится, стелется надъ дерев[ней] и перевертывается, не зная, куда убраться и собраться.

Въ Кожухове слышно было, гулялъ любимецъ Царскiй Лeфортъ Францъ Ивановичъ и угощалъ на имянинахъ Царя и всехъ придворныхъ; — и по всему войску на этотъ день не было службы.

II.

У края леса на чистомъ [месте] рядкомъ стояли шатры боярскiе, у кого изъ хвороста плетеные, натрушенные сеномъ, у кого полотняные, у кого войлочныя кибитки. Побочь шатра у каждаго была кухня въ земле и шалашики для дворни, спереди на лужку <стояли варки съ конями или ходили спутанныя лошади>. Позади въ лесочке стояли телеги, воза съ повозками крытами и крытые коврами, кожами, циновками; другiя телеги — съ креслами и хребтугами. У этихъ телегъ стояли кони. Другiя лошади спутанныя или по воле ходили по лесу. Тутъ же были вырыты[173] ямы, и въ ямахъ стояли бочки, боченки съ квасомъ, пивомъ, медами. —

Князь Иванъ Лукичъ Щетининъ стоялъ на лучшемъ месте, противъ колодца. Шатеръ у него былъ войлочный, онъ самъ привезъ его себе изъ похода. Кухня была плетеная и повозокъ за нимъ стояло шестеро.

Дворовъ было немного за Княземъ Иваномъ Лукичемъ, а и въ деревне у него и на Москве онъ живалъ, какъ отъ 300 дворовъ. Всего было много и гостямъ онъ всегда радъ былъ, и голодныхъ и трезвыхъ не отпускалъ отъ себя.[174] —

Въ походахъ встречались знакомые друзья, те, которые въ векъ не увидались бы.

— дьякъ съ сыномъ, Преображенскимъ солдатомъ. —

Пообедали и стали пить. Иванъ Лукичъ спорилъ съ Курбатовымъ Василiемъ Ефимовичемъ. Василiй Ефимычъ говорилъ, что немецкiй строй лучше Русскаго, Иванъ Лукичъ спорилъ.

— Ты, братецъ, ты [?] съ перомъ знаешь какъ управл[яться], я тебе указывать не буду, а въ ратное дело ты не суйся, дружокъ.

Василiй Ефимовичъ говорилъ:

— Почему жъ имянно дело это управ[лять] я не могу. Имянно. Дело ума. Немецъ ученее тебя, онъ и придумалъ. Ктоже зелье выдумалъ, нашъ что ли. Кто пищаль приладилъ, нашъ что-ли? нетъ. —

— Того дня, именно, видалъ, анамесь, разлетелись, разбеглись наши конные, какъ исделали залпу изъ ружья немецкаго, все и осели. — Такъ что ли, Князь, — обратился Курбатовъ къ Хованскому Князю.

Хованскiй Князь сиделъ прямо, смотрелъ на Курбатова. Изъ себя былъ человекъ особистый, грузный.

— Твое здоровье, — сказалъ онъ.

— Такъ что ли? — повторилъ Курбатовъ. —

— Я тебе вотъ что скажу. Какъ проявились Немцы, стали имъ пропускъ давать, не стало строенья на земле, и все къ матери. — И Князь Хованскiй сморщился, махнулъ рукой. — Потому въ книгахъ писано, тебе я чай известно. Отъ чуждаго чуждое поядите.

— Безъ ума жить нельзя. Теперь все по планту разнесутъ и видна.

— Да чего по планту, — сказалъ Щетининъ.

— А того, что не твого ума дело.

— Моего, не моего. (Межъ нихъ была враждебность, обыкновенная между сватами.) Ты пузо то отростилъ небось не на Немца, а на Русскаго.

— Нетъ слова, а когда Царь умнее насъ съ тобой. —

— Царь! — сказалъ онъ. — Быть ему здорову, — и выпилъ.

— Царь младъ! — Хованскiй махнулъ отчаянно рукой. —

— А и младъ, не младъ, намъ его не судить, намъ за него Богу молить, что онъ насъ кормитъ, насъ учитъ, дураковъ. Ты сына отдалъ и думаешь бяда. Да скажи мне Царь батю[шка]: отдай сына. Возьми. Сейчасъ двоихъ отдамъ. Любаго, а то всехъ бери. Я ни живота, ни детей[175] не пожалею, да не къ тому речь. Ты говоришь, — тебе немцы наболтали, а ты и брешешь, что въ Московскомъ полку силы нетъ. Ну выходи, кто, — ей Демка, давай Аргамака.

Демка побежалъ къ повозке. Аргамакъ елъ овесъ, куснулъ Демку и, когда понялъ, повернулся, взмылъ хвостомъ и заигралъ съ визгомъ.

— Накладывай седло.

— Да съ кемъ же ты биться будешь? — сказалъ Курбатовъ, подсмеиваясь.

— Выходи, кто хочетъ. Да пей же. Кушай, Князь, Гришка, подноси. (сыну.) Сынъ поднесъ.

№ 15.

Старое и новое.

1.

Въ конце 1693 года, (3) Ефремовскiй помещикъ Князь Иванъ Лукичъ Щетининъ получилъ приказъ государевъ, явиться на службу подъ Москву къ новому году, 1-му Сентября съ теми людьми, лошадьми и съ темъ оружiемъ, съ какимъ онъ записанъ былъ въ разрядномъ Ефремовскомъ списке.

«Князь Иванъ, Княжъ Луки сынъ Щетининъ, служитъ съ 176 года, 27 летъ, былъ на службахъ и раненъ, крестьянъ за нимъ 132 двора. На Государевой службе будетъ на Аргамаке въ саадаке, (2) съ саблей да пара пистолей. Съ нимъ будетъ 8 лошадей простыхъ; да съ огневымъ боемъ, съ пищалями 10 человекъ, да въ кошу (1) 7 человекъ».

Былъ слухъ, что собираютъ войско опять въ Крымъ на Татаръ, и много помещиковъ отписывались больными и отплачивались деньгами, чтобъ не идти въ походъ. Но Князь Иванъ Лукичъ, хоть и много было дела въ деревне, хоть и копны не все еще свезены были, какъ получилъ приказъ, такъ сталъ собираться, приказалъ свое именье старшему сыну съ Княгиней и день въ день, въ срокъ пришелъ къ Москве со своими лошадьми, людьми и обозомъ. И привелъ съ собой Кн. Иванъ Лукичъ, мало того, вполне всехъ людей и лошадей по списку, но лишнимъ привелъ своего середняго любимаго сына Никиту на Аргамаке съ саблей, ружьемъ и пистолетами. Молодой Князь Никишка, какъ его звалъ отецъ, за то и былъ любимцомъ отца, что такой же былъ удалый, какъ и отецъ, и, хоть только весною женатъ, упросилъ отца взять его въ походъ съ собою. Въ Москве старый и молодой Князь явились на смотръ въ Преображенское село къ Ромодановскому Князю.

И Ромодановскiй хотелъ записать Щетининыхъ въ роту къ Немцу Либерту, но Кн. Иванъ Лукичъ черезъ холопа Князя Федоръ Юрьича Ромодановскаго упросилъ не записывать къ Немцу, а записать къ боярину Кн. Борисъ Алексеевичу Голицыну и послалъ черезъ холопа въ гостинецъ Кн. Федору Юрьевичу выношеннаго белаго сокола.

Въ Москве Князь Иванъ Лукичъ простоялъ 3 недели у свата Кн. Ивана Ивановича Хованскаго и съ сыномъ ходилъ къ роднымъ и знакомымъ на площадь и на Красное Крыльцо и виделъ патрiарха и Царя Ивана Алексеевича и потомъ виделъ, какъ Царь Петръ Алексеичъ возвращался изъ Архангельска. 23 Сентября въ воскресенье они ходили смотреть, какъ солдатскiе полки, подъячiе и стольники конные прошли черезъ Москву въ полномъ уборе съ знаменами и пушками, съ своимъ воеводой боярин[омъ] И. И. Бутурлинымъ Черезъ три <дни>, слышно было, что Иванъ Ивановичъ Бутурлинъ будетъ называться Польской Король, и все его войско — Поляки и что съ нимъ то будетъ война; воевать будетъ Ромодановскiй Федоръ Юрьевичъ съ потешными войсками и съ дворянскими ротами, съ теми, въ которыя записаны были Щетинины, отецъ съ сыномъ. 26-го въ праздникъ Іоанна Богослова велено было собраться всемъ въ Преображенское село подъ Москвою.

<по Мясницкой улице>. Щетининымъ съ людьми пришлось ехать за ротой Тихона Никитича Стрешнева, а позади ихъ ехала рота Князя Лыкова. Ратныхъ людей было такъ много, что, когда шли по середине Мясницкой улицы,[176] то впередъ поглядишь, до самаго Китая города все конные во всю улицу, и назадъ поглядишь, — конца не видно. Старый Князь, хоть и 23 года не былъ въ Москве — съ техъ поръ какъ его сослали въ вотчины при Царе Алексее Михайловиче, все, что онъ виделъ въ Москве и теперь въ войске, было ему не въ диковину. Хоть и было новаго много теперь, чего онъ не видывалъ прежде, онъ уже прожилъ 6 десятковъ и видалъ всячину. Старому умному человеку ничто не удивительно. Старый умный человекъ видалъ на своемъ веку много разъ, какъ изъ стараго переделываютъ новое, и какъ то, что было новое, опять сделается старое, потому въ новомъ видитъ не столько то, почему оно лучше стараго, не ждетъ, какъ молодые, что это будетъ лучше, а видитъ то, что перемена нужна человеку. Но для Никишки Щетинина[177] все, что онъ виделъ въ Москве, было удивительно, и Клекотокъ, село отцовское, где онъ родился и выросъ и былъ первымъ человекомъ, казалось, все серее и меньше и хуже, чемъ дольше онъ былъ въ Москве. Теперь у него глаза разбегались. Ихъ было въ роте 120 дворянъ, а ротъ такихъ дворянскихъ въ ихъ войске было 20 и, куда онъ ни смотрелъ, — впередъ ли, назадъ ли, вокругъ себя, — редкiе были хуже убраны, чемъ онъ съ отцомъ, половина была имъ ровня, а большая половина были много лучше ихъ. Они съ отцомъ ехали въ середине перваго ряда. Подъ отцомъ былъ приземистый, толстоногiй, короткошеей чубарый Бахматъ. Бахматъ этотъ былъ первая лошадь по Ефремову. Никишка по первозимью прошлаго года забилъ съ него двухъ волковъ, не было ему устали, и скакалъ онъ хоть и не такъ прытко съ места, какъ тотъ Аргамакъ, который былъ подъ нимъ, но скакалъ ровно, не сдавая на 40 верстъ. Но Бахматъ хорошъ былъ въ Клекотке, а тутъ подъ отцомъ не было въ немъ виду. Даже самъ отецъ — хоть молодцоватее его и не было старика, мелокъ казался наравне съ Хованскимъ Княземъ, который ехалъ рядомъ на тяжеломъ серомъ, въ яблокахъ, польскомъ коне, въ тяжелой узде съ серебреной наузой, съ махрами и гремячими чепями въ поводьяхъ.

Аргамакъ белесо буланый, на которомъ ехалъ самъ Никишка, казался мельче, глядя кругомъ. Особенно впередъ себя на Бориса Алексеевича Голицына, который ехалъ впереди лошади на две на беломъ фаре въ тигровомъ чепраке и съ золотыми махрами. Самъ Борисъ Алексеевичъ былъ въ собольей шубе, крытой си[нимъ] бархатомъ, и золотая сабля гремела у ногъ. Но не столько Кн. Борисъ Алексеевичъ, сколько одинъ изъ его держальниковъ. Ихъ было 12-ть, сколько на этаго держаль[ника], было завидно Никишке. На короткихъ стременахъ, на буромъ ногайскомъ коне, съ карабиномъ золоченымъ, удалъ былъ. —

Когда вышли за Симоновъ монастырь, увидали поле и мостъ на реке. У моста стояли пушки и палили на ту сторону; съ той стороны палили тоже. Закричали что-то, потомъ въ дыму велели скакать и Борисъ Алексеевичъ отвернулъ въ сторону, и все поскакали, смяли стрельцовъ и перескочили за мостъ.

Тогда закричали назадъ, и видно было, какъ стрельцы пошли въ крепость. После поля стали таборомъ у Кожухова.[178] Подъехалъ обозъ, и Щетинины стали въ повозкахъ у леска рядомъ съ пов[озками] Хованскаго Князя. На другой день опять была война. И такъ шла эта война 3 недели. 6 Октября воскресенье дали войскамъ роздыхъ. 

№ 16.

[179]‹Было дело въ самый разгаръ страднаго времени.

Уборка запоздала отъ дождей, и все подошло разомъ. Не успели убраться съ рожью, ужъ подошелъ овесъ, подсохъ въ 3 дня и бежалъ такъ, что только по зарямъ надо было убирать его. А тутъ ржаные снопы надо было довозить, разставлять, молотить, убирать землю подъ посевъ и сеять. А тутъ и луга подкошенные дожидались уборки. Все подошло разомъ и народъ работалъ дни и ночи.

Примечания

160. Не зачеркнуто:

161. Не зач.: дана

162. В подлиннике: Кожухово 

163. В подлиннике:

164. Зачеркнуто: дворянъ, стряпчихъ и стольниковъ

165. Ошибочно не зачеркнуто: Въ

166. Зачеркнуто:

167. На полях вариант конца: Въ это утро у Князя Ивана Лукича случилось несчастье съ темъ самымъ сыномъ любимымъ, котораго онъ привезъ съ собой.

Рано утромъ къ Князю Ивану Лукичу зашелъ въ гости соседъ Екимъ Антонычъ Ерлоковъ, соседъ и привелъ съ собой зятя, Щепотева молодаго. Щепотевъ ужъ два года былъ записанъ въ Потешные и былъ Преображенскимъ солдатомъ. Иванъ Лукичъ велелъ разстелить ковры, достать изъ ямы боченокъ меду и поилъ гостей. Случилось такъ, что, о чемъ бы ни заговорили, Щепотевъ спорилъ съ хозяиномъ. Стали говорить о коняхъ. Кн. Иванъ Лукичъ всегда огневый, когда бывалъ подъ хмелькомъ, пыхалъ, какъ порохъ. Онъ велелъ привесть аргамака и хотелъ показать его удаль. Когда Кн. Иванъ Лукичъ сталъ садиться, онъ былъ пьянъ, старъ, осклизнулся по стремени, оборвался и упалъ. Щепотевъ засмеялся. Молодой Князь, не говоря слова, замахнулся копьемъ <и> ратовищемъ, расшибъ въ кровь голову Щепотьеву. Щепотьевъ выхватилъ тесакъ, хотелъ драться. Его удержали. Тогда Щепотевъ ушелъ въ Кожухова и черезъ часъ времени за молодымъ Щетининымъ* пришли по Государеву приказу преображенскiе потешные двое и 10 стрельцовъ, связали молодому Князю руки и отвели его въ Кожухово.

————

да съ 5 за Хованскимъ поехалъ просить милости за сына.

* В подлиннике ошибочно: Щепотевымъ. 

168. Против слов: был роздых на полях: собак

169. Со cлов: у него Федотку, старика на полях написано: ноги, гусемъ у старика. Молодой новая служба

170. Со cлов: кончая: Федотку, старика на полях написано: ноги, гусемъ у старика. Молодой новая служба

171. Встретивъ

172. В подлиннике: чтожъ 

173. В подлиннике:

174. Сынъ Григорiй въ этотъ день отпросился въ Кожухово посмотреть на Царя. Изъ гостей никто не заходилъ. Иванъ Лукичъ пообедалъ одинъ и легъ спать въ шатре на двухъ коврахъ, укрывшись песцовой шубой.

Долго ему спать не давала пальба въ Кожухове, все прислушивался, потомъ повернулся на правое ухо, то, что слышало. Левое у него не слышало, и только сталъ задремывать, услыхалъ у самой двери шаги и голоса. Демка съ кемъ-то говорилъ. Онъ поднялъ правое ухо и услыхалъ, [какъ] Демка говорилъ: Какъ не узнать, батюшка, призналъ сейчасъ. Онъ небось выспался. Я разбужу. —

— Ну буди, — сказалъ другой голосъ.

— Ну да любимой, не любимой — гость, — подумалъ Иванъ Лукичъ, вскочилъ на коленки, скинулъ шубу, поморши[лся], потеръ глаза, расправилъ бороду и всталъ. Въ дверяхъ стоялъ сватъ Василiй Ефимычъ Курбатовъ, дьякъ. За его сыномъ, за Петромъ, была дочь Ивана Лукича. Такъ тогда старуха пристала: «Отдай, да отдай, девка засиделась, a человекъ хорошiй». И отдалъ Марью, а никогда у него ни къ свату, ни къ зятю не лежало сердце. — Но Князь Иванъ Лукичъ вскочилъ, вышелъ навстречу. И <низко> поклонился, потомъ обнялъ свата и поцеловалъ три раза.

— Ну не взыщи, свате, не чаялъ тебя видеть. Прошу милости. — Курбатовъ, Василiй Ефимовичъ также

175. В подлиннике: дети

Три следующие сноски принадлежат Толстому.

(2) Лукъ и стрелы.

(3) начало года было въ сентябре. 

176. В подлиннике: улице.

177. не видавшаго ничего кроме Ефреморскаго воеводы и полагавшаго своихъ аргамаковъ и свои седлы лучше всехъ лошадей и седелъ на свете

178. В подлиннике: Кожихова 

179. Зачеркнуто: запоздалымъ полосамъ и проснулся деревенской народъ: кто въ деревне по избамъ, по клетямъ, по подънавесамъ, и въ поле у лошадей, и на дальнихъ поляхъ на жниве, и на посевахъ. —

180. Зач.: Иванъ Лукичъ старый Щетининъ Князь ужъ давно не спалъ