О браке и призвании женщины

[О БРАКЕ И ПРИЗВАНИИ ЖЕНЩИНЫ.]

Вся неразрешимая сложность таинственнаго вопроса о браке, которую, по уверенiю Г. Тургенева, разрабатываетъ Г. Ауербахъ вместе съ другими Европейскими и нашими мыслителями, заключается въ томъ же, въ чемъ заключается сложность вопроса питанiя человека, который хочетъ за одинъ разъ съесть два или 10 обедовъ. Тотъ, [кто] захочетъ съесть сразу два обеда, не получитъ питанiя ни отъ одного. Онъ разстроитъ желудокъ, и цель – результатъ питанiя – не будетъ достигнута. Тотъ, кто захочетъ жениться на двухъ и трехъ, не будетъ иметь ни одной семьи. Результатъ брака – дети. Детямъ въ нравственномъ мiре, какъ воздухъ и тепло въ физическомъ, необходимо влiянiя[1] отца и[2] матери, живущихъ въ единстве согласiя семьи. Единства и согласiя семьи не можетъ быть при двухъ или трехъ матеряхъ и отцахъ. Все нечетныя самцы и самки дерутся и истребляютъ другъ друга. Для человека же это немыслимо иначе какъ при деспотизме (какъ мучаютъ жеребцовъ, старательно запирая ихъ другъ отъ друга, и какъ держатъ женъ на востоке). Тотъ, кто будетъ иметь въ виду бракъ съ его неизбежными последствiями – детьми, съ его целью, тотъ не можетъ видеть[3] брака вне единства. Тотъ же, кто смотритъ только на действiе совокупленiя, не думая о последствiяхъ, долженъ находить полное удовлетворенiе въ развратныхъ учрежденiяхъ нашего общества.

«Почему-же, – скажутъ мне те милыя дамы, которыя, какъ бы награждая меня, удостаиваютъ чтенiемъ мою книгу, скажутъ мне эти милыя дамы съ сдержанно насмешливой хотя и ласковой улыбкой, показывая, что они могли, но не хотятъ жестоко поразить меня, – почему же, милый Графъ, хорошая мать не должна чесаться и умываться? – Une femme doit être toujours soigneuse d’elle même,[4] почему же мы видимъ матерей выезжающихъ въ светъ, занимающихся благотворительностью и даже братчиками и голодающими и вместе отлично воспитывающихъ своихъ детей?» – «Авторъ по своей особенной логике (такъ какъ художникъ всегда говоритъ глупости, когда онъ вторгается въ нашу область мыслей), кажется, предполагаетъ, что все назначенiе женщины состоитъ въ рожанiи [и] воспитыванiи детей, и по невежеству своему не слыхалъ того, что выработала новейшая соцiальная наука о назначенiи женщины, игнорируетъ о той разработке неразрешимаго вопроса о браке[5] и т. д. и т. д.» – скажетъ фельетонный критикъ. – Я могу вместе ответить обоимъ, и несмотря на мое отвращенiе къ доказательнымъ выступленiямъ, я не могу воздержаться отъ того, чтобы высказать те причины, по которымъ я не разделяю общаго противнаго моему мненiя въ деле назначенiя женщины.[6]

Достоинство человека не заключается въ томъ, чтобы онъ имелъ какiя бы то ни было качества и знанiя, а только въ томъ, чтобы онъ исполнялъ свое призванiе. Призванiе мущины – это рабочiя пчелы улья человеческаго общества – безконечно разнообразно, но призванiе матки, безъ которой невозможно воспроизведенiе рода, – одно несомненное. И несмотря на то женщина часто не видитъ этаго призванiя и избираетъ мнимыя – другiя. Достоинство женщины состоитъ въ томъ, чтобы понять свое призванiе. Женщина же, понявшая свое призванiе, не можетъ ограничиться кладенiемъ яичекъ. Чемъ более она будетъ вникать въ него, темъ более это призванiе будетъ захватывать ее всю и представляться ей безконечнымъ. Значительность и безконечность этаго призванiя и то, что оно исполняемо не можетъ быть вне формы единаго мужа и единой жены (семьи, какъ ее разумели все живущiя и жившiе люди), не пойметъ только тотъ, у кого нетъ глазъ для того, чтобы видеть. И потому женщина темъ лучше, чемъ больше она отбросила личныхъ стремленiй для положенiя себя въ мат[еринскомъ] призванiи.

[7]«Но почему же, милый Графъ, мы видимъ прекрасно воспитанныхъ детей у матерей, которыя составляютъ украшенiе общества? Почему мыслящiя и развитыя женщины воспитываютъ также хорошо, какъ и женщины, бросающiя науки и искуства для созерцанiя пеленокъ?» – Да, мы видимъ детей матерей, выставляющихъ свои голыя спины на народъ и пишущихъ статьи, столь же хорошо умытыми, причесанными, одетыми, физически [и] нравственно, какъ и матерей, не успевающихъ причесаться; но мы не видимъ техъ д[етей], к[оторыя] умерли и [которыя] остались живы, и мы не можемъ сравнить въ этихъ детяхъ техъ основныхъ силъ души, которыя не измеряются греческой грамматикой, знанiемъ языковъ и танцевъ.

И эти то душевныя силы всегда на стороне детей, воспитанныхъ матерями, не успевавшими заниматься братчиками, политической экономiей и пудренiемъ голой груди.

«Но почему-же наконецъ, милый Граф?»

при вникновенiи въ него представляться безконечно труднымъ, почти неисполнимымъ по слабости силъ человека (такими предст[авляются] мущинамъ искусство, наука), и ежели (признанное всеми) материнскiй инстинктъ имеетъ высшую, чемъ разумъ, силу влiянiя, то нельзя предположить, чтобы наибольшiя направленныя усилiя производили меньшiя или худшiя результаты, чемъ наименьшiя. – Ежели я вижу изъ окна двухъ пашущихъ мужиковъ, изъ которыхъ одинъ не переставая пашетъ, а другой куритъ трубку, поетъ прекрасныя песни, разговариваетъ съ проходящими и становится въ красивыя позы, я смело могу сказать, что тотъ, кто не переставая пахалъ, хотя онъ и запотелъ и усталъ, что онъ напахалъ лучше и больше.

Чемъ больше любила – деятельно любила мать, темъ дитя лучше. —

Я не знаю примера изъ бiографiи великихъ людей – великаго человека не любимца матери. 

Комментарий

Рукопись занимает пол-листа писчей бумаги, сложенной в четвертку, причем нижняя половина первой четвертушки оторвана. Бумага фабрики Никифорова-Новикова. Почерк, в начале довольно крупный, но сжатый, в конце становится всё более и более мелким. Последовательность текста необычная: начинаясь на первой странице рукописи, он затем переходит на четвертую и заканчивается на третьей, которая исписана только наполовину. На обороте первой страницы помещен отрывок философского содержания, начинающийся словами: «6 дек. 1868 г. Не cogito ergo sum…», и не имеющий никакого отношения к основному тексту рукописи. Рукопись достаточно точно датируется вышеприведенной пометкой автора, а также и встречающимся в начале текста упоминанием о предисловии Тургенева к роману Ауэрбаха: «Дача на Рейне», напечатанному в сентябрьской книжке «Вестника Европы» за 1868 г. По своему внутреннему характеру размышления Толстого о браке и призвании женщины, составляющие содержание рукописи, тесно примыкают к тому циклу идей о женщине и семейной жизни, который сложился у него в эту эпоху и который получил наиболее яркое выражение в эпилоге «Войны и мира», а несколько позднее в «Анне Карениной» и других произведениях.

(Папка 11, 29.)

Отрывок печатается впервые.

1. Зачеркнуто: однаго

2. Зачеркнуто: одной

4. [Женщина всегда должна заботиться о своей наружности,]

5. Зачеркнуто: (какъ заявилъ Тург[еневъ] въ своемъ предисловiи)

6. Зачеркнуто: Я не могу воздержаться отъ этаго, потому что назначенiе женщины матери есть