О царствовании императора Александра II-го
(старая орфография)

О царствовании императора Александра II
Старая орфография

[О ЦАРСТВОВАНІИ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II-ГО.]

(1877 г.)

<Съ началомъ новаго нынешняго царствованiя началось и новое царство, такъ называемаго, общественнаго мненiя въ Россiи.>

полезными, нужными, своевременными, и строго преследовалъ всякое вмешательство частныхъ лицъ, неизбранныхъ имъ въ дела правительства, и не допускалъ и наказывалъ выраженiя частныхъ мненiй и въ разговорахъ, и темъ более въ литературе, всякихъ мненiй о правительственныхъ мерахъ.

Имп. Николай умеръ во время Севастопольской войны.[555] На престолъ вступилъ Александръ II и, какъ всегда бываетъ, новое царствованiе[556] начало действовать въ духе противуположномъ предшествующему. Данное [?] свойство такъ естественно и обыкновенно, что никого нельзя упрекать въ этомъ. Всякое управленiе чемъ бы то ни было, вступая на место предшествующаго, ярче видитъ ошибки этаго предшествующаго и невольно поправляетъ ихъ, клонится въ противную сторону. Возьмите новаго управляющаго, новаго доктора, новаго учителя, его всегда будетъ тянуть делать прямо противное тому, что делали передъ нимъ. Особенность царствованiя Николая была совершенная независимость и цельность власти и презренiе къ мненiямъ неправительственныхъ лицъ. Новый Императоръ далъ свободу мненiямъ. Можетъ быть и не Имп[ераторъ] далъ свободу мненiямъ, [а] сами люди, желавшiе выражать свои мненiя, столь долго лишенные этаго права, съ жаромъ принялись выражать свои мненiя, и правительство не мешало имъ, или только весьма слабо мешало имъ. —

Первое, на что накинулось мненiе людей грамотныхъ, пишущих, мненiе образованной толпы, (я не называю мненiе этихъ людей обществен[нымъ] мненiемъ по причинамъ, которыя я объясню после) была та самая война, во время которой произошла перемена царствованiя. Насколько только возможно было въ приличныхъ формахъ, не оскорбляя сына Николая, осуждать его действiя въ этой войне, оне осуждались образованной толпой въ разговорахъ, речахъ, въ печати. Не доставало словъ, чтобы выразить всю глупую гордость и вместе тупость, нераспорядительность прежняго правительства въ этой войне. Стоитъ вспомнить только, какъ бывшiй сиделецъ кабаковъ Кокоревъ, отъ имени Первопрестольн[ой] Белок[аменной] Москвы приветствовалъ севастопольск[ихъ] воиновъ и осуждалъ прежнее правительство. Войну прекратили, все признали и все говорили, что эта война была грубая и жалкая ошибка деспотическаго, одуревшаго правительства, что мы начали войну безъ дорогъ, безъ устройства для ранены[хъ], для продовольствiя, и что мы опозорились этой войной, и что намъ надо учиться. — Задлеръ укралъ провiантъ, до Севастополя не было дороги, Меньшиковъ проигралъ Альминское сраженiе. Теперь <только>, когда прошло 20[557] летъ и много Европейскихъ событiй, и когда идетъ теперешняя война 1877 года, странно вспомнить тогдашнiя толки. Задлеръ укралъ, дороги не было до Севастопо[ля], раненнымъ было дурно — это правда, но вся эта война, считавшаяся тогда несчастною и позорною, возстаетъ теперь передъ нами совсемъ въ другомъ свете, и теперь, после осады и взятiя Парижа и въ особенности после того, какъ при 4-месячной войне съ одной Турцiей, теперь, въ 77 году, после 21 года мира и пригатовленiй, мы чувствуемъ себя несравненно слабее, чемъ мы были тогда. Тогда мы боролись почти со всей Европой и отдали уголокъ Крыма и часть Севастополя и взяли Карсъ, а теперь мы отдали часть Кавказа однимъ Туркамъ и ничего прочно не взяли. У насъ, можетъ, не было тогда дорогъ и докторовъ, но у насъ былъ флотъ, бившiйся со всей Европой, были береговыя укрепленiя, везде отбившiя нападенiя союзныхъ флотовъ, была армiя, совершившая защиту 11 месячную южной стороны Севастополя, которая не была крепостью. Но тогда этаго ничего не видно было. Осуждали все, что было сделано прошлымъ царствованiемъ. Мы приняли постыдный миръ и начали внутреннее преобразованiе. Одно изъ[558] первыхъ на очереди, предстоящихъ внутрен[нихъ] преоб[разованiй], о которыхъ громче всехъ говорила образованная толпа, которое, какъ говорятъ, было и всегдашней мыслью Имп. А[лександра], которое занимало и предшественниковъ его и его отца А[лександра] П[авловича],[559] б[ыло] уничтоженiе крепостнаго права. —

и потому при желанiи Государя уничтожить его, естественно, что все самыя разнообразныя мненiя образованной толпы слились въ одно: въ желанiе уничтожить его. По преданiямъ правительства мера эта считалась опасною. Почему она опасна, правительство понимало такъ мало, что оно боялось бунта того народа, который освобождался, но чутье правительства б[ыло] верно; мера эта, очевидно, была опасна, лишая целый классъ народа — дворянъ — ихъ собственности, вчера еще преобретавшейся куплею въ Гражд[анскихъ] Пал[атахъ] и уезд[ныхъ] судахъ. Но на помощь правительству пришло мненiе образованной толпы, состоящ[ей] преимущественно изъ дворянъ, съ самоотверженiе[мъ], вследствiе однихъ доводовъ нравственной справедливости, желавшихъ[560] этой меры. Былъ ли это глубокiй политическiй расчетъ или случайность и совпаденiе, но правительство какъ разъ въ это самое время дало просторъ этому мненiю толпы и преобрело сильнейшаго союзника, безъ котоpàгo оно не могло бы спокойно привести въ исполненiе эту меру, въ особенности въ той революцiонной, крайне либеральной форме, въ которой она была приведена въ исполненiе.[561]

Примечания

—70 годах политические вопросы мало занимали Толстого и он относился к ним даже с некоторым пренебрежением. 4 февраля 1870 г. он писал Фету: «Я нынешний год не получаю ни одного журнала и ни одной газеты и нахожу, что это очень полезно». В эпоху увлечения славянским вопросом и борьбы турецких славян за независимость (1875—1876 гг.), чрезвычайно сочувственно встреченной значительной частью русского общества, Толстой совершенно отрицательно относился к этому увлечению и неоднократно выражал свой взгляд, иногда даже в иронической форме, в письмах к друзьям (Страхову, Фету, гр. А. А. Толстой и др.), а также в последней части «Анны Карениной». Но когда на почве сочувствия к борьбе турецких славян за свое освобождение возник вопрос о войне с Турцией, вопрос этот вызвал в Толстом совершенно иное отношение. Еще до объявления войны он писал Фету (13 ноября 1876 г.): «Ездил я в Москву узнавать про войну. Всё это волнует меня очень. Хорошо тем, которым всё это ясно; но мне страшно становится, когда я начинаю вдумываться во всю сложность тех условий, при которых совершается история».[1307] После объявления войны гр. С. А. Толстая писала своей сестре Т. А. Кузминской: «У нас теперь везде только и мыслей, только и интересов у всех, что война и война... Левочка странно относился к Сербской бойне; он почему-то смотрел не так, как все, а с своей, личной, отчасти религиозной точки зрения; теперь он говорит, что война настоящая и трогает его».[1308] В самом начале военных действий, Толстой писал (в начале мая 1877 г.) гр. А. А. Толстой: «Как мало занимало меня сербское сумашествие и как я был равнодушен к нему, так много занимает меня теперь настоящая война и сильно трогает меня».[1309] В августе же, в момент наших военных неудач под Плевной и в Малой Азии, он писал H. H. Страхову: «И в дурном, и в хорошем расположении духа мысль о войне застилает для меня всё. Не война сама, но вопрос о нашей несостоятельности, который вот-вот должен решиться, и о причинах этой несостоятельности, которые мне становятся всё яснее и яснее... Мне кажется, что мы находимся на краю большого переворота».[1310] В дневнике Софьи Андреевны, в записи от 25 августа, есть определенное указание на работу Толстого над какой-то статьей, вызванной современными военными событиями и политическими обстоятельствами: «Его очень волнуют неудачи в Турецкой войне и положение дел в России, и вчера он писал всё утро об этом. Вечером он мне говорил, что знает, какую форму придать своим мыслям, именно написать письмо к государю».[1311]

В связи с задуманной им статьей о текущей войне и о причинах наших неудач, Толстой просил H. H. Страхова поискать в Публичной библиотеке и прислать ему книги, касающиеся общего положения дел в России за последнее десятилетие. По этому поводу Страхов писал ему 16 августа: «Буду вам искать книги и пособия для изучения нынешнего царствования... прошу Вас только дать мне время — поговорить и навести справки».[1312] 2 сентября Толстой писал своему корреспонденту: «Чувство мое по отношению к войне перешло уже много фазисов, и теперь для меня очевидно и несомненно, что эта война, кроме обличения и самого жестокого и гораздо более яркого, чем в 54-м году, не может не иметь последствий».[1313] H. Н. Страхов в письме от 8 сентября сообщал Толстому о новых вышедших книгах, относящихся к интересующему его вопросу, между прочим, о книге проф. Янсона по исследованию крестьянских наделов и платежах. Отвечая на это письмо, Толстой писал Страхову 23 сентября: «Книгу Янсона пожалуйста пришлите», предполагая, вероятно, использовать ее для своей статьи. Однако задуманная им работа, повидимому, у него не спорилась: по крайней мере, сам он писал в письме от 12 сентября: «Пока война, ничего не могу писать, так же, как если пожар в городе, то нельзя ни за что взяться, и всё туда тянет». Возможно также, что Толстой сам усумнился в возможности опубликования его политических рассуждений. Кроме того в это время его стали особенно привлекать вопросы религиозно-философского порядка и он уже тогда написал несколько отрывков, относящихся к этим вопросам. Увлечение этими интересами, повидимому, совершенно отвлекло Толстого от задуманной им работы о Русско-турецкой войне и о царствовании имп. Александра II, от которой сохранился лишь небольшой отрывок, не имевший дальнейшего продолжения.

«О царствовании имп. Александра II», автограф Толстого, написана на полулисте писчей бумаги желтоватого цвета, сложенной в четвертку; бумага без фабричных клейм и водяных знаков; с внешней стороны листа — небольшие поля. Почерк довольно крупный и связный. Исписаны все четыре страницы; в последней странице исписаны 3/4. В тексте встречаются поправки и дополнения, впрочем незначительные. Время написания отрывка определяется упоминанием в тексте о «теперешней войне 1877 года» и указанной выше записью в дневнике Софьи Андреевны от 25 августа, в которой говорится о том, что «накануне» Толстой всё утро писал по поводу войны и современного положения дел в России; таким образом написание отрывка можно точно датировать 24 августа 1877 года. Заглавия нет; печатаем его по общему содержанию.

Отрывок остался незаконченным, но, судя по сохранившемуся началу, задуманная Толстым статья должна была заключать в себе критику царствования Александра II, причем сопоставление текущей Русско-Турецкой войны с Крымской кампанией и Севастопольской обороной заставляет думать, что мнение Толстого склонялось отнюдь не в пользу правительства Александра II, которое после 20-летнего мира и долгих приготовлений оказалось слабее в борьбе с одною Турцией, чем в 1854—1856 гг. в борьбе с целой коалицией европейских держав.

--------

... бывший сиделец кабаков Кокорев — заметка Толстого относится, очевидно, к известному в то время богачу и дельцу Василию Александровичу Кокореву (1817—1889), происходившему из мещан гор. Солигалича и в молодости состоявшему сидельцем в питейных лавках. В конце 1840-х годов Кокорев переехал в Петербург, где на него обратил внимание тогдашний министр финансов Вронченко, при помощи которого Кокорев занялся операциями по винным откупам, доставившими ему миллионное состояние. В начале царствования Александра II Кокорев неоднократно выступал с речами и статьями, имевшими в публике успех. Когда в феврале 1856 года русские моряки, участвовавшие в обороне Севастополя, прибыли в Москву, Кокорев принимал в их чествовании участие, о чем подробно рассказывает Барсуков в своей книге «Жизнь и труды М. П. Погодина» (Кн. 14-я. Спб. 1900, стр. 470—508).

... — правильнее, Затлер Федор Карлович (1805—1876) — ген. -майор и военный писатель. Во время Восточной войны 1853—1856 гг. Затлер был генерал-интендантом Крымской армии. В связи с обнаружившимися во время войны громадными недостатками во всех частях административного аппарата и в особенности в деле продовольствия и снаряжения войск, приведших Россию к проигрышу кампании, в июне 1856 г. была учреждена особая комиссия для расследования деятельности этого ведомства. В 1858 г. в «Военном вестнике» была напечатана, под заглавием: «Изнанка Крымской войны», анонимная статья, направленная главным образом против Затлера; такие же статьи появились и в других русских печатных органах, а также в Герценовском «Колоколе». По постановлению Генерального военного суда Затлер был приговорен «к разжалованию в рядовые, лишению чинов, орденов и дворянского достоинства, с наложением денежного взыскания, в размере исчисленного судом казенного ущерба». Однако, по ходатайству главнокомандующих действующей армии кн. Горчакова и гр. Лидерса, указывавших на крупные заслуги Затлера во время войны, приговор этот был смягчен царем и наказание Затлера было ограничено исключением его из службы, с оставлением, однако, денежного начета в полной силе. О деле Затлера см. «Русская старина», 1877, сентябрь, стр. 127—165.

Сноски

555. Зачеркнуто:

556. признало

557. Первоначально было: 22

558. главныхъ

559. Н[иколаевича]

560. желавшiе

561. На полях написано:

«Мои воспоминания», А. Фета. М. 1890, Часть II, стр. 322.

1308. Подлинник хранится в ГТМ.

1309. ПТ, стр. 283.

«Дневники С. А. Толстой» 1860—1891», I, стр. 39.

1312. ПС, стр. 127.

О царствовании императора Александра II
Старая орфография