VII.
ВАРИАНТЫ ИЗ ВТОРОЙ РЕДАКЦИИ «ЮНОСТИ».
№ 1.
ЮНОСТЬ
Глава 1-я. <Новый взглядъ>. Что я считаю началомъ
юности.
<Такой взглядъ открыли мне несколько педантическiе беседы съ Дмитрiемъ. Дидактической тонъ моего друга чрезвычайно нравился и сильно на меня действовалъ;> но жизнь моя шла все темъ же мелочнымъ порядкомъ, все добродетельные планы тотчасъ же забывались; какъ скоро я приходилъ въ столкновенiе съ людьми, я не думалъ о возможности постояннаго приложенiя этихъ плановъ къ жизни, да и вообще они больше нравились моему уму, чемъ чувству.
Но пришло время, когда это чувство само собой, безъ посторонняго влiянiя со всей силой молодаго самостоятельнаго открытiя пришло мне въ душу, пробудило новое еще для меня чувство раскаянiя и положило начало совершенно новому моральному движенью. —
Въ душу каждаго человека вложено одинаковое прекрасное представленiе идеала нравственного совершенства, и каждому дана способность, по мере движенiя жизни, обсуживанья ея явленiя и сравненiя ихъ съ этимъ идеаломъ. Но для этаго обсуживанья и сравненья нужна известная степень силы мышленья или моральнаго уединенiя, которыхъ не допускаетъ молодая жизнь съ ея шумнымъ, ласкающимъ страсти, разнообразнымъ ходомъ. — Но иногда вдругъ совершенно случайно приходить эта минута морального уединенья и способность обсуживанья со всей силой сдержаннаго моральнаго стремленiя, и съ темъ большей силой, чемъ дольше она спала, проникаетъ въ душу человека и обновляетъ ее какъ будто вдругъ пришла человеку минута сводить счеты въ моральной книге, за долго пропущенное время. Такихъ минутъ я не зналъ въ моемъ детскомъ и отроческомъ возрасте. Я зналъ чувство досады, но раскаянiя, этаго болезненнаго упрека въ невозвратимой моральной потере я еще никогда не испытывалъ. Такого рода минуту моральнаго счета съ самимъ собою, (потому что я уже года 2 жилъ самостоятельно, и уже набралось достаточно пропущенныхъ счетовъ), породившую въ первый разъ чувство раскаянiя, я полагаю началомъ юности. Какъ ни мало времени продолжались эти моральные порывы, и какъ ни долго (года иногда) проходило времени отъ однаго до другаго, я все таки считаю ихъ главными замечательными событiями жизни. Ежели нельзя назвать естественнымъ состоянiемъ то восторженное состоянiе души, въ которомъ она находится во время этихъ минутъ моральнаго уединенiя, то еще менее можно смотреть какъ на естественное состоянiе то, въ которомъ находится душа въ то время, когда она совершенно теряетъ способность обсуживанья и сравненья. Даже я нахожу, что все событiя этой необдуманной туманной жизни только потому интересны, что они подготавливали те порывы, которые были настоящей жизнью. — Чемъ более шуму, разнообразiя, ошибокъ бывало въ необдуманной перiодъ, чемъ бывалъ онъ продолжительнее, темъ съ большей силой и яркостью вдругъ пробуждался голосъ совести, темъ глубже и строже разбиралъ прошедшую жизнь разсудокъ, темъ съ большей горечью, вспоминалъ я о прошедшемъ и съ большимъ наслажденiемъ мечталъ о будущемъ.
Въ то время, которое я кладу началомъ юности, вотъ въ какомъ положенiи находился и я и все наше семейство.
№ 2.
<Глава 2-я. Постный обедъ.>
<Когда меня позвали обедать, и я, проходя черезъ сени, увидалъ экипажъ, который стоялъ на дворе, мне сейчасъ же пришла мысль, что нынче, сейчасъ же начнется и что она здесь. Но ничуть не бывало: это былъ экипажъ старой барышни Роговой, въ очкахъ и съ фальшивыми огромными буклями, которая очень часто ездила къ намъ после кончины бабушки. Эта Рогова приходилась намъ какъ-то родственница. — При бабушке я ее никогда не видалъ, но въ то время, какъ покойница была уже при смерти, барышня Рогова вдругъ появилась и прожила целую неделю въ нашемъ доме, ухаживала за бабушкой, плакала, бледнела, вся тряслась отъ волненья, когда бабушка была при смерти, но, главное, все закупила, что нужно было для похоронъ, пригласила священниковъ, делала обедъ, нашла место и съ техъ поръ прiезжала къ намъ очень часто, делала для насъ покупки въ гостинномъ дворе, въ чемъ, все говорили, она была удивительная мастерица, и всегда появлялась, когда у насъ въ доме были какiя-нибудь отношенiя съ духовенствомъ. Своими сведенiями и ловкостью въ этомъ последнемъ отношенiи она гордилась еще более, чемъ искуствомъ торговаться. Барышня Рогова, занимаясь этими делами, нисколько не имела корыстныхъ видовъ и ни въ какомъ случае не принадлежала къ разряду приживалокъ, которыми еще больше, чемъ богатыя старушки, злоупотребляютъ съ некотораго времени наши литераторы, она была богата и самостоятельна, но чувствовала призванiе къ духовенству и гостинному двору и совершенно безпристрастно предавалась этимъ наклонностямъ. Она даже оказала нашему дому очень много услугъ. Одно лишь, въ чемъ я могу упрекнуть ее, это то, что она купила мне разъ отвратительнаго грогро съ цветочками на жилетъ, когда мне хотелось чернаго атласу, и уверяла, что для детей это самое лучшее, и еще, что она смотрела на меня съ техъ поръ, какъ я сталъ носить галстукъ, и въ особенности на Володю съ техъ поръ, какъ онъ за обедомъ сталъ пить вино въ стакане, какъ на такихъ развратныхъ людей, съ которыми чемъ дальше, темъ лучше, особенно молодымъ девушкамъ. Она была одна изъ техъ старыхъ барышень, которыя верятъ только детямъ, девушкамъ, старухамъ и монахамъ, для которыхъ ребенокъ, становящiйся мущиной, делается чемъ-то вроде дикаго, опаснаго зверя, а замужняя женщина — насмешкой и укоромъ, и была одной изъ главныхъ причинъ очень вреднаго для насъ удаленiя отъ женскаго кружка нашего семейства. — >
Папа редко обедалъ дома — 2 раза въ неделю въ англiйскомъ клубе, у Кнезь Иванъ Иваныча по воскресеньямъ, или еще где-нибудь, такъ что большей частью разливала супъ и первое место занимала Мими. Когда гостей не было и насъ безъ Володи оставалось пятеро, мы обедали за круглымъ столомъ въ гостиной, передъ диваномъ. Съ техъ поръ, какъ за обедомъ стала председательствовать одна Мими, мы, я и Володя, позволяли себе приходить въ середине или вставать изъ за обеда, сидеть развалившись, спрашивать по 2 раза кушанье, пить вино стаканами и т. п., все вещи очень обыкновенныя, и, можетъ быть, удобныя, но которыя делали то, что семейный обедъ и кружокъ вместе съ своимъ decorum сталъ мало-по-малу терять для насъ всю свою прежнюю прелесть. Обедъ уже пересталъ быть, чемъ онъ былъ прежде — патрiархальнымъ и вместе торжественнымъ, какъ молитва, обычаемъ, соединяющимъ все семейство и разделяющимъ день на 2 половины. Мы сбирались есть, но не обедать. Когда папа такъ, какъ въ эту страстную середу, обедалъ дома, было только веселее, но все-таки не было той торжественной прелести, которая была при покойнице maman и въ особенности при бабушке. Когда она бывало въ чепце съ лиловыми лентами бочкомъ выплывала въ столовую, и въ комнате воцарялось мертвое молчанiе, и все ожидали ея перваго слова. —
Мы уже сели за столъ, когда Володя съ Дубковымъ и Нехлюдовымъ вошли въ залу.
Папа, какъ мне показалось, былъ очень радъ имъ, онъ видимо боялся скуки предстоящаго обеда съ старой Анастасьей Дмитревной и детьми; я замечалъ это по тому, какъ онъ подергивалъ плечомъ и все переставлялъ вокругъ себя графинчикъ, стаканъ и солонку. —
— «Садитесь, садитесь, сказалъ онъ имъ, отодвигая стулъ и передвигая приборъ. Настасья Дмитревна уверяетъ, что нынче, по ея заказу, будетъ постная еда удивительная — какой-то кисель съ грыбами, съ клюквой, и коноплянымъ масломъ, — говоритъ, что прекрасно. Вы Дмитрий, подите сюда, а вы, Дубковъ, идите къ дамамъ. Настасья Дмитревна безъ васъ жить не можетъ».
Настасья Дмитревна улыбнулась, но, подвигаясь, сердито встряхнула лентами.
Несмотря на то, что Дубковъ былъ старше, гораздо почтительнее къ папа, гораздо прiятнее собеседникъ и более схожiй съ нимъ характеромъ, чемъ Дмитрiй, папа заметно предпочиталъ последняго за то только, какъ я после убедился, что Дмитрiй былъ лучшей фамилiи и богаче Дубкова, хотя наверно папа не могъ иметь никакихъ видовъ ни на знатность, ни на богатство Дмитрiя, но такъ ужъ это была его привычка.
№ 3.
<Не говоря про насъ, уже и девочки были такихъ летъ, что Мими становилась для нихъ не начальница, а старый, чопорный, смешной, но добрый другъ. — > Я еще не простилъ Мими ея притесненiя въ детстве и, не считая необходимымъ впоследствiи подумать, что она въ самомъ деле за женщина, продолжалъ не любить ее. — Къ чести Любочки долженъ сказать, что она первая изъ насъ, переставъ быть дитей, сделала открытiе, что Мими очень жалкая, и такая добрая, чудесная, что целый векъ такой не найдешь. Я сначала очень удивился этому открытiю, но вскоре согласился совершенно съ Любочкой. Мими обожала свою дочь и всехъ насъ любила, кажется, немного меньше ее. Но она ни въ комъ не находила и сотой доли той любви, которую она имела къ дочери и къ намъ. Катенька была очень мила, добродушна, чувствительна, но она не любила свою мать, вопервыхъ потому, что она любила романы и вечно воображала, что она влюблена, вздыхала, прищуривала и выкатывала глазки; а, вовторыхъ, потому, что она всегда видела свою мать въ нашемъ доме въ зависимомъ и второстепенномъ положенiи. — Володя и я имели привычку видеть Мими, но не только не любили ее, но, наслаждаясь въ сознанiи своей независимости, очень часто съ жестокостью первой молодости больно задевали ея нежныя струны съ целью доказать ей только, что мы не дети и отъ нея не зависимъ. Папа былъ къ ней добръ и милостивъ и сухъ чрезвычайно, что, какъ я после узналъ, было для нея главной причиной моральныхъ страданiй. Одна Любочка въ то время, о которомъ я говорю, кажется, понимала горе Мими и старалась утешать ее.
Володя въ эту зиму ездилъ раза 3 на балы большихъ и, кажется, съ техъ поръ окончательно презиралъ меня и не сообщалъ мне своихъ чувствъ и мыслей. Несмотря на то, я зналъ, что онъ въ середине зимы былъ влюбленъ въ одну белокурую девицу, и что девица эта тоже была расположена къ нему. Это я узналъ по кошельку, который ему связала эта девица, который при мне онъ покрывалъ поцелуями и, по разсказамъ Дубкова, который имелъ страсть разбалтывать все, что другiе желали держать втайне. Я помню, какъ меня поразило необыкновенно самостоятельное выраженiе лица, уверенность въ движеньяхъ и счастливые глаза Володи въ тотъ день, какъ съ нимъ случилось это. Помню, какъ меня удивила такая перемена, и какъ я самъ желалъ, глядя на него, поскорее испытать такое же чувство. Мне былъ въ то время 16-й годъ въ исходе, я готовился къ Университету, занимался неохотно, больше шлялся безъ всякой видимой цели по коридорамъ, упражнялся гимнастикой, мечтая сделаться первымъ силачемъ въ мире, изредка сходилъ внизъ, съ отвращенiемъ слушалъ въ тысячный разъ ту же сонату или вальсъ, которые стучали на фортепьяно Любочка или Катенька, или ходилъ въ комнату Володи, когда у него были гости, и смотрелъ на нихъ. Нехлюдовъ, который готовился къ экзамену, какъ онъ все делалъ, съ страстью, теперь редко видался со мной, такъ что я жилъ безъ мысли, цели, желанья, наклонностей, только изредка занимаясь метафизическими размышленiями о назначенiи человека, будущей жизни и т. п., но воображаемыя открытiя, которыя я де- лалъ въ области мысли, уже мало занимали меня. Мне хотелось скорее жить и прикладывать къ жизни свои открытiя и быть свободну такъ, какъ Володя. Больше всего въ томъ, что делалъ Володя, прельщали меня однако светскiя удовольствiя. Мысли о томъ, чтобы танцовать на бале визави съ адъютантомъ, пожать руку Генералу, поехать обедать къ Князю, а вечеромъ чай пить къ Графине и вообще быть въ высшемъ обществе и «un jeune homme très comme il faut» — эти мысли приводили меня въ восторгъ. Это такъ меня занимало въ то время, что все люди подразделялись у меня на два: comme il faut и не comme il faut, и въ камлотовой шинели, какъ учителя мои и Грапъ съ сыномъ, были для меня почти не люди, которыхъ я презиралъ отъ души, не смотря на то, что мысли о нравственномъ достоинстве и равенстве давно приходили мне. Я даже мечталъ, что, ежели мне вдругъ наступитъ на ногу какой-нибудь manant[138] этакой, какъ я ему скажу, что, ежели бы онъ былъ мне равной, то я бы разделался съ нимъ, но ему я могу отвечать только презренiемъ. Образцомъ, разумеется, моихъ светскихъ отношенiй былъ мой другъ Дмитрiй, который былъ аристократомъ съ головы до пятокъ, былъ comme il faut безъ всякаго труда, хотя любилъ выбирать друзей изъ людей не своего общества и былъ либералъ по убежденiямъ, но у него былъ тотъ истинно аристократической взглядъ на низшее сословiе, который позволялъ ему не действовать въ разладъ съ своими убежденiями. Все сословiя, исключая общества, къ которому онъ принадлежалъ, и избранныхъ имъ друзей, не существовали для него. —
или выразительная, или мужественная, или благородная наружность. Ничего этаго я не могъ сказать про себя, глядясь въ зеркало, что я часто, делалъ,и всегда отходилъ съ тяжелымъ чувствомъ унынiя и даже отвращенiя. — Выразительнаго ничего не было — самыя обыкновенныя, грубыя, но очень дурныя черты, даже глаза маленькiе, круглые серые, скорее глупые, чемъ умные. — Мужественнаго было еще меньше — несмотря на то, что я былъ не малъ ростомъ и очень силенъ по летамъ, все черты лица были мягкiя, вялыя, неопределенныя. — Даже и благороднаго не было — напротивъ, лицо было, какъ у простаго, да еще очень некрасиваго мужика, даже такихъ уродливыхъ мужиковъ я и не видалъ никогда. —
№ 4.
— «Знаешь, Николинька, что она написала?» сказала разобиженная Катенька. «Она написала грехъ, что влюблена въ твоего друга», проговорила она такъ скоро, что Любочка не успела зажать ей ротъ, что она намеревалась сделать. —
— «Не ожидала я, чтобъ ты была такая злая, сказала Любочка, совершенно разнюнившись, уходя отъ насъ; въ такую минуту и нарочно все вводить въ грехъ. Я къ тебе не пристаю съ твоими чувствами и страданiями, и сиди съ своимъ Дубковымъ и делай ему глазки, сколько хочешь».
«Э-ге! подумалъ я, да девочки-то вотъ какiя, обе влюблены въ нашихъ прiятелей. — Какже это оне влюблены? A ведь оне еще слишкомъ молоды», спрашивалъ я самъ у себя. Особенно странно и смело казалось мне со стороны Любочки влюбиться въ Дмитрiя. «Куда ей, глупенькой девочке, любить его? думалъ я — она его ногтя не стоитъ».
№ 5.
[Глава] 26. Настоящiя отношенiя.
сначала думалъ, по одушевленiю ея и его лица, что споръ шелъ объ очень важномъ деле, но услыхаль, что дело шло объ комнате, которую,[139] переехавъ на дачу, долженъ былъ занять Дмитрiй на все лето. Онъ говорилъ, что ему было все равно, одно только онъ желалъ, чтобъ можно было рано выходить, никому не мешая, поэтому онъ хотелъ ту комнату, где стоялъ рояль, а Варинька говорила, что, ежели онъ будетъ въ этой комнате, то ей негде будетъ играть, потому что Любовь Сергевна (ея не было въ комнате) будетъ мешать ей.
— «Изволь, я перенесу рояль, сказала она покрасневъ, увидавъ меня, но нисколько не переменяя тона: только ужъ я не буду играть совсемъ».
— «Отчего же?» началъ было Дмитрiй. —
— «Вотъ видишь, mon enfant,[140] — прервала его Княгиня М[арья] И[вановна]: она всегда тебе уступитъ, потому что я въ ваши дела не хочу вмешиваться, а она права». —
— «Она всегда у васъ права», сказалъ Дмитрiй.
Мне несколько совестно было быть свидетелемъ маленькаго семейнаго раздора, но потомъ я нашелъ, что это было особенно счастливо: я сразу понялъ все отношенiя этаго кружка. —
№ 6.
[Глава] 33. «Comme il faut».
Притомъ весь родъ человеческiй разделялся для меня на людей comme il faut и не comme il faut, или comme il ne faut pas,[141] по игривому выраженiю Дубкова. — Последнiе не существовали для меня совершенно. Я уже не говорю о простомъ народе. Простой народъ очень добрый, насъ любятъ очень, и весьма красиво сенокосъ и жатва, и папа очень любитъ. Мне и въ голову не приходило, что, ежели даже эти три качества: быть страстнымъ, noble [142] и comme il faut, действительно прекрасныя качества, надо чемъ-нибудь еще быть, кроме этаго, на свете. — Мне казалось — comme il faut и кончено, я счастливъ, и все должны быть очень довольны. Те же мысли, которыя пришли мне весной о разныхъ какихъ-то совершенствахъ моральныхъ и еще о чемъ-то, ко мне не возвращались во все лето. Я жилъ, не сводя счеты, до техъ поръ, пока жизнь не показалась слишкомъ тяжелою и не обманула меня и не возбудила къ добру потерями и страданьями. —
№ 7.
<Глава 8. Женитьба отца.>
<Отцу было 48 летъ, когда онъ женился въ другой разъ на Авдотье Владимiровне Макариной, той самой девушке, про которую въ письме писала ему maman, и которую онъ называлъ прекрасной Фламандкой. — Это случилось въ то самое лето моихъ первыхъ вакацiй, которое я описываю, и я имелъ случай следить за ходомъ этаго дела, потому что папа, действительно, возилъ насъ несколько разъ къ Макаринымъ, и они прiеэжали къ намъ. Но я постараюсь разсказать про это обстоятельство не по однимъ моимъ тогдашнимъ наблюденiямъ, но такъ, какъ, узнавъ и обсудивъ многое, мне после представлялось это дело. Макарины были небогатые люди и всегда жили въ деревне въ трехъ верстахъ отъ Петровскаго. Встарину еще при матушке, я думалъ, что тамъ жилъ какой-то страшный злодей и врагъ всего нашего семейства, потому что такъ не разъ описывалъ его Яковъ. Этотъ старикъ былъ отецъ моей будущей мачихи, очень добрый и глупый помещикъ, придерживавшiйся сильно рюмочки и имевшiй съ нами тяжбу за какiе-то 13 десятинъ луга, которая очень сердила папа. —
Семейство Макариныхъ после смерти отца состояло изъ его вдовы, весьма толстой, еще нестарой, бывшей весьма красивой женщины, бывшаго непременнаго Члена Николая Харлампыча, жившаго уже несколько летъ въ доме на ноге друга семейства и управлявшаго всеми делами и изъ 2-хъ дочерей: Авдотьи Владимировны, которой въ это время было 24 года, и которая была совершенная красавица, меньшой 13-летней дочери Ненилочки и 8-летней воспитанницы, которая была любимица матери.
Не говоря ужъ о томъ, что мы въ детстве считали все это семейство врагами, которые при виде насъ способны решиться на все, чтобъ сделать намъ вредъ, мы считали ихъ и теперь такими презренными существами, не имеющими никакихъ человеческихъ чувствъ, что между нами и ими не могло быть ничего общаго. Я помню, maman несколько разъ говаривала, когда кто-нибудь упоминалъ о нихъ: «пожалуйста, оставьте ихъ въ покое и при мне и моихъ детяхъ не говорите про это семейство».
Въ годъ своей смерти maman встретила въ Церкви соседку. Вдова почему-то сочла своей обязанностью отрекомендовать дочь, которая очень понравилась матушке. Несмотря на это, известiе въ первый день, что папа ездитъ къ нимъ часто и навываетъ ихъ добрыми соседями, сильно поразило меня и привело въ недоуменiе.
Прiехавъ одинъ въ деревню, папа, верно, соскучился, темъ более, что находился въ томъ особенно благополучномъ и общительномъ состоянiи духа, въ которомъ бываютъ игроки, забастовавъ после большаго выигрыша. — Ему хотелось жить веселой, богатой, шумной жизнью. — Подъ предлогомъ окончанiя тяжбы, а въ сущности потому, что онъ зналъ, что увидитъ очень хорошенькую женщину, вещь, которая для него не только въ эти годы, но и до глубокой старости была очень привлекательна, онъ велелъ заложить колясочку и поехалъ къ Макаринымъ, въ самомъ счастливомъ самодовольномъ расположенiи духа, въ которомъ онъ, действительно, бывалъ обворожителенъ. Пришепетывая, потопывая мягкимъ каблучкомъ, отпуская комплименты, делая сладкiе глазки, онъ совсемъ сбилъ съ толку толстую Агафью Николаевну, которая не могла понять сразу всей этой любезности и великодушiя, потому что папа съ барскимъ пренебреженiемъ и съ таковою же любезностью предложилъ уступить спорную землю. —
прикидывала и на себя и на дочь и на покупку именья, и все ей не верилось. Авдотья Владимiровна въ первый же день съ радостью поняла по своему, къ чему отнести это особенное вниманiе богатаго уже не молодого, но ужасно милаго соседа. Притомъ папа умелъ съ своей страстностью говорить и делать самые смелые вещи, ужасая, пугая, но не оскорбляя женщинъ. И онъ въ первый же день пустилъ въ ходъ и глазки и пожатiе ручьки и ножки и т. п.
Но главное лицо въ доме, бывшiй Непременный Членъ, сразу понялъ дело въ настоящемъ свете. Даже онъ понималъ и предвиделъ исходъ его гораздо яснее, чемъ папа. Папа въ первый же день влюбился такъ, какъ въ жизни никогда не влюблялся, и самъ не зная и не думая зачемъ, для чего, что изъ этаго выйдетъ, но и не думалъ о возможности когда-нибудь жениться на девушке, написалъ ей страстное письмо на 2-хъ страницахъ, прося свиданья, и, поехавъ будто на другой день съ собаками, заехалъ въ садъ и бросилъ письмо. — На 3-й день онъ придрался къ слову, чтобъ послать подарокъ, на четвертый выдумалъ какой-то праздникъ съ охотой и иллюминацiей. — Но ему, должно быть, неловко было съ Авдотьей Николаевной при нашихъ дамахъ и поэтому онъ всего два раза приглашалъ къ намъ все семейство, исключая, впрочемъ, Непременнаго Члена. Но въ эти дни жалко было смотреть на папа, какъ онъ, какъ мальчикъ, подергивался, краснелъ, подбегалъ и отбегалъ отъ нея. Я даже знаю, что онъ въ это время написалъ ей очень хорошiе стихи и ночью, чтобъ никто не зналъ дома, ходилъ зa три версты въ ихъ садъ подъ ея окна. —
волосами, ресницами и бровями. Въ лице ея все было правильно и красиво, но во всехъ чертахъ была какая-то грубость, особенно въ нижней губе, далеко отстававшей отъ верхней, но я уверенъ, что эта грубость очертанiй, соединенная cъ прелестнымъ сложенiемъ, показывавшая преобладанiе тела надъ неразвитымъ духомъ, было еще большею прелестью въ глазахъ папа и такихъ людей, какъ онъ. Пылкая страсть папа такъ сообщилась ей, что ее жалко было видеть, она краснела, какъ только онъ входилъ въ комнату, не спускала съ него глазъ и вдругъ делалась печальна, угрюма, какъ скоро онъ не только подходилъ къ другой женщине, но говорилъ про какую-нибудь женщину. —
Папа совершенно презиралъ Непременнаго Члена, а между темъ Н[епременный] Ч[ленъ] былъ человекъ, котораго нельзя было презирать, онъ все зналъ, все виделъ и ждалъ. Н[епременный] Ч[ленъ] был замечательный господинъ. —>
№ 8.
<Глава 8-я. Женитьба отца.> [Глава] 35. Соседки враги.
«прекрасной Фламандкой». —
Я очень удивился узнавъ, что папа едетъ къ Шольцъ и называетъ ихъ славными людьми. Съ детства еще у меня объ этихъ людяхъ составилось на основанiи разговоровъ отца, матушки и Якова совсемъ другое понятiе. Я зналъ, что Шольцъ были очень небогатые люди и жили въ деревне Мытищахъ за нашимъ лесомъ. Я не имелъ яснаго понятiя о томъ, изъ кого состояло это семейство, но зная, что у насъ съ ними тяжба, что они черные люди и наши враги (такiе враги, что нетъ такого ужаснаго и низкаго средства, которое бы они не употребили, чтобъ повредить намъ, и что при встрече кого-нибудь изъ нашихъ съ ихними должно произойти что-нибудь ужасное) — имея такое объ нихъ мненiе, я предполагалъ почему-то, что семейство ихъ состоитъ изъ ужаснаго, злаго пьянаго старика, такой же старухи и безчисленнаго числа пьяныхъ детей, которыя все безпрестанно между собой дерутся. Поэтому еще въ годъ кончины матушки, увидавъ Авдотью Васильевну у насъ, потому что матушка какъ-то вынуждена была познакомиться съ ней въ Церкви, я былъ очень изумленъ найти въ ней кроткую, привязчивую и красивую девушку. — Хотя это детское понятiе враговъ уже не существовало, все-таки до того времени, которое я описываю, я имелъ самое низкое понятiе о всемъ этомъ семействе. — Старуха мать, 5 дочерей и сынъ, отставной толстый поручикъ, который ходилъ въ венгерке и управлялъ именьемъ, имели все вместе только 70 душъ. Они не только дурно говорили по-французски и носили короткiе ногти, но даже ездили въ Церковь въ какой-то ужасной карете съ перегородкой внизу, ели только одну размазню всякой день и ходили въ вязанныхъ перчаткахъ. Впрочемъ, я теперь только вспоминаю эти подробности, въ то же время я даже не зналъ, сколько ихъ, кто они и что, такъ глубоко я презиралъ ихъ. — Въ сущности же это было вотъ какое семейство. Старый Шольцъ былъ честный остзейскiй немецъ, выслужившiйся генераломъ русской службы, женившiйся на Русской и, на тепленькомъ месте прослуживъ 12 летъ, не нажившiй и не оставившiй своей вдове и 7 человекамъ детей никакого состоянiя. —
Генеральша после смерти мужа отдала сына въ корпусъ и уехала съ дочерьми жить безвыездно въ свою маленькую деревеньку. — Прошло 20 летъ, сынъ давно служилъ въ полку, утешая старуху письмами и не требуя отъ нея ни гроша денегъ, исключая техъ 1000 р., которые она дала ему на экопировку. Старушка говорила, что онъ служитъ хорошо, только не бережетъ здоровья, и тужила, что дорогой Петруша ни разу не навестилъ ее, потому что онъ говоритъ, по службе потеряетъ, коли въ отпускъ проситься. Дочери безприданницы росли, хорошели, потомъ старелись и дурнели, не выходя за мужъ. Маленькое именьице разстроивалось больше и больше, доходовъ становилось меньше, а все столько же требовалось башмачковъ козловыхъ, ситцу на обновки въ имянины, сахару, патоки на варенье. —
Уже летъ 8 тесовая крыша домика растрескалась, прогнила и текла во многихъ местахъ. Старушка откладывала въ баульчикъ деньги, и всякiй разъ деньги эти надобились на что-нибудь более необходимое: на ригу, которая развалилась, на Советъ, — и только подставлялись лоханки въ техъ местахъ, где текла крыша, чтобъ полъ не портила капающая красная, перепрелая вода. На беду еще была тяжба за какiя-то 50 десятинъ, которыя оттягивало наше семейство и кажется несправедливо. — Соседъ Никаноръ Михайлычъ присоветовалъ подать прошенье, и съ техъ поръ каждый годъ расходы, а земля все была въ чужомъ владеньи. Уже летъ 15 именье было на волоске отъ продажи съ аукцiона, и разъ 10 было подъ опекой Н[иканора] М[ихайлыча], но все какъ-то держалось. Наконецъ такъ увеличился долгъ и годъ пришелъ такой плохой, что приступили къ продаже. — Уже добрый Н[иканоръ] М[ихайлычъ] не могъ пособить горю, старушка написала къ Петруше, умоляя его прiехать спасти ихъ отъ раззоренья. Она такъ была убита горемъ, которое въ ея глазахъ увеличивалось темъ, что оне были одни женщины, которыя ничего не знаютъ, что она не подумала о томъ, что Петруше имъ помочь нечемъ. Ей казалось, что уже одно присутствiе мущины облегчитъ ея участь. — Петруша не тотчасъ прiехалъ, а писалъ, что служба его идетъ очень хорошо, даетъ ему кусокъ хлеба, и онъ надеится, со временемъ дастъ ему возможность улучшить не только свое, но положенiе всего семейства, такъ ему страшно бросить все, можетъ быть изъ пустяковъ и для такого дела, къ которому онъ и не способенъ, въ которомъ онъ не можетъ быть полезенъ. Но несмотря на то, пусть ему обстоятельно напишетъ добрый соседъ Никаноръ Михайлычъ, и матушка прикажетъ прiехать: ея воля для него святой законъ. —
Мать все-таки звала сына, умоляя его спасти ее, точно отъ разбойниковъ, и Петруша вышелъ въ отставку и прiехалъ въ деревню. —
доходовъ было тысяча рублей, а расходовъ полторы. —
«Ежели вы меня вызвали, и я для васъ бросилъ карьеру и все, сказалъ онъ матери и сестрамъ: и ежели вы хотите, чтобъ я сделалъ точно что-нибудь, то первое условiе, безъ котораго я не останусь здесь дня: вы должны слушаться меня, и все хозяйство должно зависеть отъ меня однаго, расходы должны уменьшиться въ четверо. Матушке, что угодно будетъ приказать для себя, все будетъ исполнено, ежели только возможно, а вамъ, сестрицы, я назначаю на туалетъ каждой по 25 р. ассигн., и больше отъ меня вы не получите ни копейки. Обедать мы будемъ щи и кашу — больше ничего, лошадей не будемъ держать и ездить никуда не будемъ, а коли кто прiедетъ къ намъ для насъ, то пусть естъ съ нами, что мы едимъ. Я и самъ, кроме этаго парусиннаго пальто и тулупа, себе ничего не сошью, пока долги все не будутъ заплочены, а буду ездить въ гости въ старой батюшкиной венгерке. Коли кто меня принимаетъ для меня, тому все равно, а коли кому стыдно за мое платье, и самъ его знать не хочу». —
П[етръ] В[асильевичъ] сдержалъ слово, вникъ въ хозяйство, увеличилъ запашку, завелъ картофельный заводъ. Съ мужиками былъ взыскателенъ и строгъ. «Мужичонки», какъ называлъ ихъ Н[иканоръ] М[ихайлычъ] стали жить похуже и [1 неразобр.], но дела пошли лучше, и действительно черезъ 5 летъ долги были заплочены, и П[етръ] В[асильевичъ] поехалъ въ Москву, сшилъ себе триковый пальто и сестрамъ всемъ купилъ по шелковому платью. Мать и сестры, испугавшiяся его сначала, теперь обожали его, хотя боялись больше всего на свете.
Съ этимъ-то помещикомъ Шольцомъ была у насъ тяжба, по которой я составилъ себе о немъ и его семействе такое странное мненiе.
Авдотья Васильевна, которая была меньшая сестра, ездила къ матушке, когда еще П[етръ] В[асильевичъ] былъ въ полку. Какъ скоро онъ прiехалъ, то запретилъ ей бывать у насъ, и мы до того лета, которое я описываю, ничего не слышали про нихъ.
№ 9.
— любила повеселиться и не любила стесняться ни въ своихъ поездкахъ въ столичные и губернскiе города, ни въ домашней деревенской жизни, <где именьемъ ея управлялъ то Непременный Членъ Земскаго суда, то Уездные Доктора, Учитель изъ Семинаристовъ, то крепостной, управляющiй Митюша.> Но летъ 10 тому назадъ съ Анной Ивановной случилось несчастiе, которое очень поразило ее и изменило характеръ. Ея управляющiй изъ крепостныхъ Митюша, который былъ всячески обласканъ и фаворитомъ своей барыни, хотелъ, какъ говорятъ, застрелить ее и былъ за то отданъ въ солдаты. Съ техъ поръ Анна Ивановна бросила пустяки, какъ она сама говорила, выписала изъ службы своего почтительнаго и серьезнаго сына Петрушу, передала ему хозяйство, а сама, удержавъ вполне свой веселый и прiятный характеръ, навсегда поселилась въ деревне и занялась устройствомъ домика и садика. — Действительно, лучше дома и сада и цветовъ Анны Ивановны редко можно было найти по помещикамъ. И домъ и садъ были небольшiе, и убранство ихъ было небогато, но все это было такъ акуратно, такъ опрятно, съ такимъ вкусомъ и носило все такой общiй характеръ той веселости, которую выражаетъ хорошенькой вальсъ или полька, что слово игрушечка, которое часто употребляли гости, хваля домикъ Анны Ивановны, чрезвычайно шло къ нему. — И сама Анна Ивановна была игрушечка, — маленькая, худенькая, всегда къ лицу одетая, въ новенькомъ чепчике, съ крошечными ручками, на которыхъ впрочемъ немного слишкомъ выпукло обозначаются лиловатыя жилки, и хорошенькими пальцами которыхъ она шевелитъ безпрестанно, сидя или съ книгой въ своей хмелевой беседочке, или за хорошенькими, подъ орехъ сделанными своимъ столяромъ [пяльцами] въ своемъ хорошенькомъ кабинете, где поютъ хорошенькiя кинареечки въ хорошенькихъ клеточкахъ, и где везде стоятъ хорошенькiя вещицы на хорошенькихъ столикахъ, и хорошенькая съ разноцветными стеклами дверь отворена на хорошинькiя краснымъ пескомъ усыпанныя дорожки, вьющiяся между единственными хорошенькими цветочками. Но что всего было лучше въ Анне Ивановне, это то, что она всегда была одинаково весела, одинаково радушна и одинаково умела занять каждаго и любила радоваться на удовольствiя молодежи. Но в сущности, исключая своихъ цветочковъ и комнатъ, Анна Ивановна никого не любила. —
Авдотья Васильевна мало имела сходства съ матерью и физически и морально. Она была велика, полна, чрезвычайно красива и не весела, какъ мать, а напротивъ скучлива. — Когда она хотела быть веселой, то выходило какъ-то странно, какъ будто она смеялась надъ собой и надъ всемъ светомъ, чего она верно не хотела. — Часто я удивлялся, когда она говорила такiя фразы: «Да, я ужасно какъ хороша собой. Какже все въ меня влюблены» и т. п., но зато во всехъ прiемахъ ея видно было великодушное желанiе пожертвовать собой для любви къ кому-нибудь. — Мать была акуратна, она неряха. —
Петръ Васильевичъ былъ мраченъ, и, какъ я после решилъ, мрачность эта происходила отъ убежденiя, что онъ пожертвовалъ своей карьерой матери. Онъ на всехъ сердился за то, что онъ былъ почтительный сынъ матери и пожертвовалъ ей собою. Онъ дралъ съ мужиковъ, но самъ Богъ не разуверилъ бы его, онъ, сердился бы и на Бога. — Онъ почтит[еленъ] [къ] матери.
№ 10.
Въ то короткое время, когда я виделъ вместе эти три лица: папа, Дуничку, какъ ее звала мать, и Петра Васильевича, вотъ что я успелъ заметить.
Папа былъ постоянно въ томъ же расположенiи духа, которое меня поразило въ немъ, когда мы прiехали. Онъ былъ такъ веселъ, молодъ, полонъ жизни, что лучи этаго счастiя распространялись на всехъ окружающихъ. — Онъ со всеми сталъ еще добрее, ласковее, особенно съ Любочкой, къ которой, я заметилъ, въ немъ въ это время, кроме всегдашней любви, присоединилось чувство какого-то уваженiя, почти боязни. Разъ онъ, разговаривая о чемъ-то очень веселомъ на балконе съ Дуничкой, вдругъ взглянулъ на Любочку, покраснелъ и тотчасъ, покряхтывая и подергивая плечомъ, отошелъ отъ Дунечки. —
Авдотья Васильевна, бывшая большей частью весела, необыкновенно мила и естественна, или вдругъ на нее находила такая застенчивость, что жалко было смотреть на нее: она боялась каждаго взгляда, каждаго движенья, видимо съ целью преодолеть свою застенчивость начинала безпрестанно говорить и говорила глупости, сама чувствуя и краснея еще больше. Кроме того, я заметилъ въ ея обращеньи две вещи, мне тогда показавшiяся странными — она въ разговоре употребляла безпрестанно все обыкновенные выраженiя папа, разумеется, большей частью некстати и часто продолжала съ другими разговоръ, начатый съ папа, и говорила про то, чего мы вовсе не знали, какъ про вещь, которая всемъ должна быть известна.
Другая странность была частыя мгновенные переходы отъ самаго веселаго расположенiя духа, бывшаго ей обыкновеннымъ, къ какому-то безпомощно-унылому состоянiю, которое однако продолжалось недолго. — Какъ я потомъ заметилъ, такiе переходы случались всякой разъ, какъ папа оказывалъ расположенiе другой женщине или мущине или даже вспоминалъ о любви своей къ кому нибудь. — Вообще же Дуничка мне очень нравилась. Описывать ея красоту трудно, потому что она была очень правильна. Одинъ ея недостатокъ, общiй всемъ красивымъ лицамъ, было однообразiе выраженiя. Ея постоянное выраженiе было добродушно-веселое и вместе съ темъ, какъ это ни покажется страннымъ, скучающее. —
— Онъ говорилъ мало, даже боялся и не любилъ, когда его впутывали въ разговоръ, елъ очень много и съ папа и со всеми нами держалъ себя такъ, какъ будто былъ уверенъ, что мы все только и ждемъ случая, чтобъ онъ забылся для того, чтобы пустить ему волчка въ волосы или гусара въ носъ, но что онъ не позволитъ никому манкировать. Онъ похожъ былъ на паяца, который, обедая въ трактире, хочетъ быть просто посетителемъ. Съ нашими дамами онъ былъ весьма почтителенъ, со мной учтивъ, съ папа и съ Володей особенно величественъ и строгъ, несмотря на что папа и даже Володя иногда, едва удерживаясь отъ смеха, все таки называли его Полковникомъ.
После Петрова дня, имянинъ папа, Шольцъ ни разу не были у насъ, и я не видалъ ихъ больше, но папа до Августа месяца, почти каждый день, ездилъ къ нимъ. — Въ Августе, должно быть, что нибудь случилось непрiятное, потому что онъ, получивъ какое-то письмо отъ Петра Васильевича пересталъ ездить къ нимъ, былъ долго очень разстроенъ и уезжалъ въ Тамбовскую деревню и къ Вахтину, своему прiятелю.
№ 11.
ихъ, но возьметъ назадъ и дастъ мне, и сдержалъ слово. — Но и тетрадки Оперова были мне не въ пользу: я не записывалъ и не слушалъ ничего впродолженiи всего курса, и голова у меня была такъ занята другимъ, что за неделю передъ экзаменами я зналъ изъ математики меньше того, что я зналъ на вступительномъ экзамене. — Чемъ же я былъ такъ занятъ эту зиму? <Не кутежной веселой жизнью, какъ это часто бываетъ съ молодежью на первомъ курсе; я только разъ былъ въ эту зиму на такомъ кутеже у однаго товарища и очень остался недоволенъ этой забавой, не светской жизнью, потому что я, кроме визитовъ, только бывалъ у Нехлюдовыхъ по вечерамъ и разъ былъ на одномъ концерте, который мне оставилъ самое непрiятное воспоминанiе.>
№ 12.
Глава 37. Сердечныя дела.[143]
Не уединенными размышленiями, потому что я во всю эту зиму, кажется, полчаса не пробылъ одинъ, ежели же это случалось, то я инстинктивно скорей брался за книгу какого-нибудь романа съ темъ, чтобы не думать. Даже разъ, приведя въ порядокъ свою комнату и найдя въ бумагахъ тетрадь съ надписью: Правила жизни, я только на секунду задумался, и какъ будто мне жалко стало чего-то, но я тотчасъ же опомнился и съ усмешкой спряталъ тетрадь въ ящикъ комода. «Интересно будетъ вспомнить объ этой глупости черезъ несколько летъ, когда я буду уже женатый, высокiй мущина въ чине Колежскаго Советника или что-нибудь такое», подумалъ я. Музыкой тоже упражнялся я мало, потому что по прiезде мачихи внизу всегда бывали гости, а у меня фортепьянъ не было. Но зато я вздумалъ было сочинить сонаты и купилъ себе для этой цели Генералъ-басъ Фукса. Довольно долго я читалъ Фукса, стараясь уверить себя, что я понимаю что-нибудь, также, какъ читаютъ книги на плохо известномъ языке, но какъ только я бралъ нотную бумагу и начиналъ писать, то выходило, уже не говоря о томъ, каково на слухъ, на видъ выходила такая дичь, что я скоро бросилъ это занятiе, решивъ, что книга Фукса никуда не годится. Изъ уединенныхъ занятiй главнымъ все-таки было чтенiе французскихъ романовъ, <которымъ я продолжалъ предаваться со страстью>. Не смотря на то, что уже начиналъ обсуживать то, что я читалъ, и делать критическiе открытiя, которыя очень радовали меня, и которыя я тотчасъ же сообщалъ всемъ своимъ знакомымъ. Я, напримеръ, открылъ вдругъ, что только тотъ романъ хорошъ, въ которомъ есть мысль, открылъ тоже, что Монте Кристо не натурально, не могло быть, и потому невероятно, вследствiи чего самая мысль романа не можетъ принести пользу, и всемъ несколько дней разсказывалъ это открытiе, <что мне не мешало однако проглатывать по 5 томовъ такихъ романовъ въ сутки>. —
№ 13.
<Дмитрiй признался мне, что ему приходитъ мысль, чтобы его брата убили на Кавказе для того, чтобы онъ былъ богаче, а я признался, что желалъ, чтобы умерла бабушка.> И эти при знанiя не только не стягивали больше чувство, соединявшее насъ, но сушили его и разъединяли насъ, а теперь вдругъ его самолюбiе не допустило его сделать самое пустое признанье, и мы въ жару спора воспользовались теми орудiями, которыя прежде сами дали другъ другу и которыя поражали ужасно больно. —
45. Дружба.
— Къ счастiю, привычка этаго влiянiя была сильнее самолюбiя, и этому я обязанъ темъ, что въ этотъ первый годъ свободы я еще не смелъ думать действовать противъ советовъ Дмитрiя; не употребилъ свои силы молодости на будто бы веселую жизнь съ виномъ и женщинами, на которыя обыкновенно въ эти года бросаются молодые люди. Именно въ эту пору любовь моя къ Дмитрiю держалась только потому, что мне стыдно было передъ нимъ и еще больше передъ самимъ собою изменить ему. Но это было переходное время отъ любви страстной къ любви разумной. Прежде онъ былъ для меня совершенствомъ во всехъ отношенiяхъ, достойнымъ подражанiя и недостижимымъ, теперь, открывъ въ немъ недостатки, я готовъ былъ бросить совсемъ его и искать другаго совершеннаго друга; по счастiю меня удержала его разумная и упорная привязанность. — Хотя мне это было больно, я сталъ верить, что можно любить и не совершенныхъ людей. Кроме того, я любилъ уже все его семейство и даже въ это время последнее, кажется, больше его. Воспоминанiе о вечерахъ, проведенныхъ въ гостиной Нехлюдовыхъ, было бы совершенно прiятное, ежели бы я не страдалъ очень часто отъ застенчивости и не портилъ самъ своихъ отношенiй своимъ стремленiемъ къ оригинальности. Казалось, С[офья] И[вановна], М[арья] И[вановна], В[аренька], любили меня и привыкли ко мне, но привыкли ко мне не къ такому, какой я былъ, а къ такому, какой я притворялся.
№ 14.
Главное же, что-то широкое, разгульное было въ этой жизни и этихъ кутежахъ въ «Лисабоне» и какихъ-то таинственныхъ домахъ съ рублемъ въ кармане и свинчаткой въ руке, которое прельщало меня. Это не было похоже на это притворство съ шампанскимъ у Радзивила. Ихъ было целое общество человекъ 15 разныхъ курсовъ, которые были въ компанiи съ М[ухинымъ]; человекъ 5 ужъ не было. Одинъ скрывался [?] въ Церкви и пугалъ народъ, другой, изъ дворянъ, продался въ солдаты. Этаго я помню, онъ редко приходилъ въ Университетъ, но приходъ его производилъ волненье; онъ кутилъ ужасно, билъ, ломалъ, сыпалъ деньги, задолжавъ кругомъ, онъ продался и, гуляя съ полотенцемъ, билъ стекла. Мы пришли къ нему въ казармы. Онъ былъ трезвъ и гордъ съ забритымъ лбомъ въ серой шинели. Тогда я смотрелъ на него, какъ на редкость, на великана, но теперь, глядя на Мухина, который часто поминалъ его, эта странная, разгульная поэзiя начинала сильно действовать на меня. —
Кажется, товарищи догадывались, что я не знаю, и притворялись, что верятъ, но часто я замечалъ, какъ они пропускали места и не спрашивали меня. —
Примечания
138. [нахал]
140. [дитя мое,]
141. [как не надо,]
142. [благородным.]
143. Глава имеет и другой вариант заглавия, написанный карандашом: [1 неразобр.] любви.