[ПО ПОВОДУ ДЕЛА СКУБЛИНСКОЙ.]
18 Февр. 1890. Я. П.
Въ Варшаве женщина Скуплинская убивала детей — убила ихъ около сотни. Ее судятъ, осудятъ, приговорятъ къ каторжнымъ работамъ или что нибудь въ этомъ роде. У насъ въ Туле прошлаго года судился крестьянинъ, изнасиловавшiй свою дочь. Следователь разсказывалъ мне, что крестьянинъ этотъ, 44 летъ, былъ похожъ на зверя: дома у него не было, онъ несколько летъ ходилъ по мiру съ дочерью. Его никогда не пускали ночевать въ избы, а онъ лето и зиму ночевалъ съ дочерью на дворе. Другое дело въТуле же — такое же точно, почти въ одно и то же время было еще где то — мальчикъ завелъ въ лесъ 5 летнюю девочку, зарезалъ ее и вырезалъ жиръ, но не успелъ сделать нужной ему изъ этого жира свечки. Ему помешали и посадили его въ острогъ, где онъ и теперь сидитъ. Злодейка Скуплинская и еще другая какая то и ихъ помощники и помощницы, злодей отецъ, изнасиловавшiй дочь, злодей мальчикъ. Это звери. Ихъ повесить мало. Повесить ихъ не поъесятъ — неизвестно почему, хотя почтенныхъ мужиковъ въ Пензе, въ порыве гнева убившихъ прикащика за убiйство одного изъ ихъ товарищей — повесили. Но этихъ не повесятъ, а будутъ судить: судьи и прокуроры, адвокаты наговорятся въ сласть. Газеты наполнятъ свои столбцы негодованiемъ — людей этихъ: женщинъ, отца и отцевъ, насилующихъ дочерей, и мальчиковъ, убивающихъ детей для приготовленiя свечей, удалятъ, чтобы они, эти[247] звери, не мешали намъ, хорошимъ людямъ, жить какъ следуетъ, и жизнь наша хорошая пойдетъ ненарушимо. —
Жизнь наша очень хорошая: Есть у насъ правительство, заботящееся о благе народномъ, есть у насъ церковь, заботящаяся о духовномъ христiанскомъ просвещенiи народномъ, есть у насъ общественная жизнь и отраженiе ея — общественное мненiе, устанавливающее общественную нравственность, воспитывающую наши молодыя поколенiя и нашъ народъ, не достигшiй еще до той нравственной и духовной высоты, на которой стоимъ мы. —
очень хорошо, чего не можетъ теперь не видетъ слепой и не слышать глухой, что алкоголь есть самый вредоносный ядъ, губящiй и тело и душу человека, что 0,9 бедствiй и страданiй, и Скублинскiя, и нищiе, и дети, делающiя свечки, и тысячи другихъ преступленiй, происходящихъ отъ вошедшаго (введеннаго правительствами или высшими. классами) въ обычай и страсть употребленiя этого яда въ разныхъ формахъ — водки, винъ, пивъ, правительства поощряютъ производства этихъ ядовъ (притворяясь при этомъ, что они очень скорбятъ объ этомъ), выдаютъ награды за изготовленiе наилучшихъ ядовъ на выставкахъ и, главное, собираютъ деньги за продажу этихъ ядовъ (и потому не могутъ не поощрять ихъ). Это разъ. Другой признакъ той нравственной высоты, на которой мы стоимъ и съ которой не можетъ не негодовать на Скублинскую, нищихъ и мальчиковъ, делающихъ свечи, это отношенiе нашего правительства къ женщинамъ въ ихъ половомъ отношенiи и къ детямъ, къ младенцамъ. Правительства наши тоже все учреждаютъ, организуютъ проституцiю. Милiоны да милiоны женщинъ, лишенныя не только свободы, но человеческаго образа, приговоренныя вернее приговора къ казни преступника, приговоренныя къ ранней погибели въ своей отверженности, милiоны такихъ женщинъ организуются правительствомъ. Но правительству мало этого попеченiя о нравственности своихъ народовъ — оно учреждаетъ еще воспитательные дома, распространяющiе развратъ на огромный районъ вокругъ себя, дома, где тысячи служащихъ получаютъ квартиры и жалованье за то, что въ этихъ домахъ съ паркетными полами убиваютъ детей въ такомъ количестве, до котораго не достигнетъ деятельность тысячъ Скублинскихъ въ этомъ направленiи. Но деятельность нашихъ правительствъ не ограничивается этимъ. Благодетельныя правительства, озабоченныя благомъ своихъ гражданъ, учреждаютъ суды для распространенiя между гражданами правильныхъ нравственныхъ понятiй. Суды эти разнообразны, смотря по той фарисейской роли, которую избираетъ правительство, и по тому обычаю, который существуетъ въ стране. У насъ въ Россiи хотя и притворяются, что держатся гласнаго суда съ присяжными, въ сущности этотъ гласный судъ съ присяжными прилагаютъ только настолько, насколько онъ нуженъ для нравственнаго растленiя населенiя (о чемъ далее). Въ сущности же судъ въ Россiи коканскiй, т. е. подвергаютъ страданiямъ, мукамъ, смерти людей въ той мере, въ которой это нужно или нравится темъ, въ рукахъ кого находится власть. Какже намъ не возмущаться убiйствомъ полсотни младенцовъ, намъ, прiученнымъ къ такому[248] человеколюбiю нашимъ правительствомъ. Мы знаемъ, правда, что изъ среды нашей изчезаютъ люди, что люди эти оказываются въ крепостяхъ Шлюсельбургской и Петропавловской, где они сидятъ живыми мертвецами десятками летъ, умирая безъ человеческаго слова сочувствiя, живыми вне мiра, где они сходятъ съ ума, убиваются, где ихъ вешаютъ и секутъ безразлично мущинъ и женщинъ. Мы знаемъ, что это все и хуже этаго существуетъ, но мы не знаемъ подробностей; правительство тщательно скрываетъ ихъ отъ насъ. И потому какже намъ не возмущаться тому, что Скуплинская убила полсотни младенцовъ? Но кроме этаго суда, въ заботе о насъ правительство учредило еще и другiе, но съ такой оговоркой, что какъ только есть вероятiе того, что судъ осудитъ не такъ, какъ того хочетъ правительство — какъ только есть возможн[ость] свободно двигаться чаше весовъ — такъ тотчасъ же правительство говоритъ какое нибудь слово — охрана, полевой, военный судъ, и тогда мучаетъ, убиваетъ того, кого хочетъ и какъ хочетъ. (Такъ это сделалось въ нынешнемъ царствованiи. Помню à tort ou à raison,[249] но я юношей, бывало, гордился темъ, что у насъ, русскихъ, нетъ смертной казни. Теперь ужъ нетъ повода къ этой гордости — есть самая скверная — произвольная.) Есть и тотъ гласный судъ съ присяжными, но, какъ я сказалъ, только затемъ, чтобы развращать народъ, т. е. прiучать народъ къ тому, что публично можно говорить также похоже на правду, что белое — белое, какъ и то, что оно черное; чтобы прiучать народъ клеветать, клятвопреступничать и, главное, участвовать въ безсмысленныхъ и подлыхъ глупостяхъ, потому что ничемъ инымъ нельзя назвать того, что делается во всехъ нашихъ уголовныхъ судахъ, а именно того, чтобы человека невежеетвеннаго и развращеннаго и большей частью работающаго для пропитанiя своего и своего семейства, посадить въ тюрьму въ сообщество самыхъ невежественныхъ и развращенныхъ людей, лишить его возможности добывать пропитанiе семье, но для самого его обеспечить пропитанiе и праздность или легкую и не нужную работу, или, что еще глупее, содействовать къ тому, чтобы человека, вреднаго въ Тульской губернiи, переслать въ Иркутскую.
Такъ вотъ каковы наши правительства! Но мало того, что они заботятся о правильномъ отравленiи народа самымъ вреднымъ ядомъ, объ учрежденiи правильной проституцiи, о погибели младенцовъ въ спецiально для того учрежденныхъ домахъ, о наполненiи крепостей, тюрьмъ и каторгъ безвестно умирающими, въ страшныхъ страданiяхъ людьми, о вешанiи всехъ техъ людей, которые кажутся безпокойными и непрiятными, о развращенiи и развращенныхъ уже преступниковъ[250] и неразвращенныхъ еще присяжныхъ, правительство озабочено еще и темъ, чтобы все, въ особенности те, которые еле еле могутъ сами существовать, чтобы все эти люди отдавали бы большую долю своей работы деньгами правительству, съ темъ, чтобы правительство посредствомъ своихъ чиновниковъ могло бы управлять этими людьми такъ, чтобы люди эти, воображая себя свободными, были бы въ полной власти и подчиненiи правительства. И для этой то цели, для полнаго подчиненiя правительство[251] изливаетъ свои высшiя благодеянiя (невысшiя, одно, последнее еще есть выше), свои благодеянiя на гражданъ темъ, что каждаго изъ нихъ (за исключенiемъ, разумеется, техъ, которые нужны правительству для другихъ целей) подъ предлогомъ защиты этихъ самыхъ гражданъ забираетъ на временное полное рабство, называемое военной службой. Въ этомъ состоянiи каждый человекъ долженъ на время отречься отъ всего своего человеческаго достоинства, долженъ признать себя безмозглымъ, безсловеснымъ рабомъ раба, готовымъ безпрекословно на всякое преступленiе противъ Бога и человековъ.[252] Какже намъ не ужасаться на Скублинскихъ, на нищихъ съ дочерьми, на мальчиковъ съ свечками, мы такъ деликатно, нежно, человеколюбиво воспитаны. Каждый изъ насъ побывалъ въ томъ состоянiи, въ которомъ онъ или убивалъ или по крайней мере готовъ былъ убивать людей и жечь дома, топтать поля и убивать женъ и детей. Правительства готовятъ къ этому состоянiю молодыхъ людей. Есть школы военныя, въ которыхъ учатъ этому. — Страшны, говорятъ, новыя орудiя истребленiя, мелениты, торпеды, электрическiя ружья и т. п. Нетъ, это не страшно. Сами мелениты и торпеды и электрическiя ружья ничего никому не сделаютъ. Страшны люди, воспитанные правительствами. Прошлаго года ко мне пришелъ 20 летнiй воспитанникъ военной школы. Онъ пришелъ посоветоваться о своихъ религiозныхъ сомненiяхъ. Не затрогивая его военнаго положенiя, несообразность котораго я предоставлялъ открыть ему самому, мы поговорили съ нимъ объ ученiи Христа. Прощаясь съ нимъ, я сказалъ ему еще о вине — большой опасности для юноши военнаго сословiя. Я сказалъ ему, что хорошо бы совсемъ не пить, потому что вино всегда вредно. — А какже, сказалъ онъ, въ военномъ деле? — Я думалъ, что онъ скажетъ о томъ, что вино поддерживаетъ силы въ походахъ, и ждалъ этаго, чтобы сообщить ему статистическiя данныя, доказывающiя противное. Но онъ сказалъ не это. Онъ сказалъ: — А какже Скобелевъ при Геокъ-Тепе. — Добрые, серые глаза въ румяномъ пухломъ, еще не обросшемъ невинномъ лице смотрели на меня смело и прямо... — А какже при Геокъ-Тепе, когда Скобелевъ велелъ солдатамъ перерезать населенiе. Они не хотели идти. Имъ надо было дать вина. Дали вина, и они сделали. — Не меленитъ страшенъ, а вотъ что страшно. Извращенная человеческая душа. Тоже я другой разъ виделъ на другомъ кадете съ усами. На разговоръ о незаконности для христiанина войны, онъ сказалъ, что онъ присягалъ и что потому онъ нетолько самъ будетъ убивать, но убьетъ того, кто не захочетъ убивать. Вотъ что ужасно. Въ юноше еще это видно. Но когда старый генералъ съ смелостыо, бойкостью и уверенностью давнишняго, одобряемаго всеми безумiя, съ 50 летнимъ мастерствомъ жеста и языка, скажетъ это же, онъ импонируетъ многимъ. — Да, вотъ такихъ людей для своихъ целей — заботы о насъ воспитываютъ правительства. Такъ какже намъ не негодовать на Скуплинскую, на нищаго съ дочерью и мальчика съ свечкой, когда у насъ такое просветительное нравственное[253] правительство.[254] Но этаго мало. Для достиженiя образованiя людей, олицетворяемыхъ моимъ кадетомъ, людей, необходимыхъ для собиранiя податей, нужныхъ для содержанiя чиновниковъ и судейскихъ, нужныхъ для развращенiя народа и властвованiя надъ нимъ,[255] нужна еще сила, которая бы мешала людямъ понимать смыслъ своей жизни, понимать то, что открыто объ этомъ смысле жизни благодетелями человечества, нужно лжетолкователей смысла жизни, которые бы или, какъ у насъ въ Россiи, одни имели власть толковать смыслъ жизни, всякое же другое толкованiе преследовалось и казнилось, или, какъ въ большинстве народовъ, нужно поддерживать этихъ лжетолкователей и поощрять ихъ деньгами, собираемыми съ того народа, который должны обманывать эти лжетолкователи. И вотъ для этого еще существуетъ церковь, съ высоты которой мы признаемъ за собой право такъ негодовать на Скуплинскую, на отца съ дочерью и мальчика со свечкой. Какже намъ не негодовать, ведь мы, все народы европейскiе, кто немного меньше, кто немного больше 1000 летъ христiане, у насъ есть Іереи, Церковь — правильнее церкви, потому что церквей, каждая изъ которыхъ называетъ себя единою истинною, очень много, более ста — то церкви наши хорошiя, нравственныя, святыя и не могутъ не негодовать на то, что делаютъ Скуплинская и др.
самое лучшее для людей дело то, что послалъ своего сына, и т. п., что есть дьяволъ и ангелы и чудотворныя статуи и мощи и еще многое и многое, но не проповедуютъ ни одна изъ нихъ того, что христiанское ученiе исключаетъ
Примечания
младенцев и затем замаривала их голодом. Газеты сообщали, что преступление было раскрыто случайно — вследствие происшедшего б февраля пожара того дома, в котором жила Скублинская. При прекращении огня пожарные на чердаке наткнулись на труп ребенка; вызванное этим исследование чердака обнаружило еще шесть детских трупиков. Затем трупы были найдены зарытыми на дворе дома, замурованными в стене, брошенными в отхожее место. В самой квартире Скублинской оказались также трупы и, кроме того, еще живые младенцы в таком состоянии, что из пяти четверо неизбежно должны были умереть. Всех трупов найдено было 76; но полагали, что это была только небольшая часть жертв шайки. Один из ее членов, «работавший» на нее всего три месяца, показал, что за этот срок он вынес из дома и зарыл на кладбище до пятидесяти детских трупов. Промысел Скублинской состоял в том, что она помогала родителям отделываться от новорожденных детей. Она брала на себя комиссионерство по пристройке детей в воспитательный дом, а на ряду с этим принимала детей и к себе и жестоким обращением и голодом доводила их до смерти. Трупы хранились некоторое время в квартире, затем переносились кучею к соучастнику столяру, резались на части и кусками набивались в гроба. Таким образом, имея свидетельство о смерти одного ребенка, преступники хоронили на кладбище столько трупов, сколько их разрезанных могло поместиться в гробу. Если нельзя было достать свидетельство о смерти, трупы выбрасывались на улицы того квартала, где жила шайка, или прятались в разных частях дома. В шайке состояло десять человек, из которых трое малолетних.
Таковы были сенсационное известия из Варшавы, в короткое время облетевшие всю Россию. Некоторое время во всех кругах, читавших raзеты, только и разговору было, что о Скублинской. В течение нескольких лет изображение Скублинской показывали в музеях-паноптикумах.
—26 октября того же 1890 г. без участия присяжных заседателей. На суде многое из тех сенсаций, которыми были наполнены газеты об этом деле, не подтвердилось. Свидетели противоречили друг другу; разошлись между собою и эксперты. Никакого разрезания трупов установлено не было. Совокупность всего прошедшего на суде производила впечатление, что Скублинская действительно промышляла приемом детей и пристройкой их в воспитательные дома, обходилась с ними преступно небрежно, очень мало кормила, вследствие чего, разумеется, многие умирали, но прямого намерения убивать детей на суде обнаружено не было, хотя образ действий Скублинской нельзя было не признать косвенным детоубийством. Суд приговорил Скублинскую и ее главную соучастницу к трем годам тюремного заключения, одного из обвиняемых — к заключению в арестантские роты на два с половиной года, восемь — к тюремному заключению от трех до шести месяцев, четверо были оправданы.
Статья Толстого была начата в разгар всеобщих толков и рассуждений по поводу Скублинской. В противовес общим осуждениям и ужасам относительно поступков Скублинской Толстой указывает ту почву, на которой вырастают такие преступления, как дело Скублинской. Он указывает, что вся жизнь господствующих классов покоится на системе преступлений, перед которыми бледнеют дела Скублинской и ей подобных.
Статья была написана, повидимому, в один присест, но не закончена и брошена на половине фразы. Повидимому, Толстой не отдавал ее в переписку. Статья была написана в той тетради типа записной книжки, в которой незадолго до этого была начата и другая также не доконченная статья, которую Толстой в Дневнике называл «Воззвание». Тетрадь эта описана нами на стр. 736; статья о Скублинской занимает здесь лл. 24—32, исписанные с обеих сторон, причем оборот л. 32 заполнен не весь. Заглавия статья не имеет и вся целиком написана рукою автора, с небольшим сравнительно количеством исправлений преимущественно стилистического характера.
«Нынче прочелъ ужасы детоубiйства въ Варшаве и по этому случаю писалъ утромъ — не знаю, что выйдетъ». 18 февраля: «Прочелъ о Скублинской въ Варшаве. Я писалъ обвинительный актъ: правительству, церкви и общественному мненiю — нехорошо... (Все это было 17-го)».
«Неизданные тексты». Редакция Н. К. Гудзия и H. Н. Гусева, изд. «Academia» — ГИХЛ, 1933, стр. 333—339.
---------
Стр. 536, строка 19—21. — произошли в 1887 г. 14 апреля 1887 г. крестьянами был убит управляющий имением Долгоруково Инсарского у. Пензенской губ. Алексей Васильевич Станиславский. Имение принадлежало Наталье Алексеевне Огаревой, рожд. Тучковой (1829—1913), жене Н. П. Огарева, а затем подруге А. И. Герцена. Поводом к столкновению крестьян с управляющим послужило то, что Станиславский приказал загнать крестьянский скот за потраву барских полей, после чего пятнадцать человек крестьян с палками и кольями явились на барский двор. Станиславский вышел к ним с двуствольным ружьем, и начались крупные объяснения. После сочтенного им за дерзость ответа одного крестьянина Станиславский схватил его за бороду, повалил и начал бить ружейным прикладом. Крестьянин стал кричать, чтобы ударили в набат, а другой побежал в деревню, крича, что управляющий убил мужика. По набату собралась на двор толпа человек в триста. Увидав толпу, Станиславский стал удаляться к дому, но ему заградили путь; он шел с поднятым ружьем, а у противников его были палки, цепы и т. п. орудия. Дошло до рукопашной, Станиславского ударили палкой, а он выстрелом убил крестьянина. Тут озлобление дошло до высшей степени, Станиславского загнали в овраг и зверски убили. Дело разбиралось временным отделением Казанского военно-окружного суда в Пензе 22—26 сентября 1887 г. Обвиняемых было тридцать человек, из них четырнадцать были признаны виновными в умышленном убийстве и приговорены к смертной казни; старшина и староста — за бездействие власти — к заключению в исправительные арестантские отделения на три и три с половиною года, остальные четырнадцать человек были оправданы. Обвиненные подали «на высочайшее имя», после чего двенадцати осужденным смертная казнь была заменена каторгой: трем — без срока и девяти — на 20 лет. Два же были казнены 10 ноября 1887 г. на дворе Пензенской губернской тюрьмы палачом, выписанным из Варшавы (который уже совершал смертную казнь в одной из южных губерний).
Толстой был очень взволнован и возмущен этим делом и долго не мог его забыть. 7 августа 1890 г. он писал о нем американцу Джону Кеннану, известному своей книгой «Сибирь и ссылка». Выразив ему свою благодарность, «как и все живые русские люди, зa оглашение совершающихся в теперешнее царствование ужасов», Толстой писал: «Вы, верно, слышали про страшную историю повешения в Пензе двух крестьян из семи, приговоренных к этому за то, что они убили управляющего, убившего одного из них. Это было в газетах и даже при том освещении, которое дано этому правительственными органами, возбуждает страшное негодование и отвращение особенно в нас, русских, воспитанных в сознании того, что смертная казнь не существует в нашем законодательстве». («Л. Н. Толстой и H. Н. Ге. Переписка», изд. Academia. М. — Л. МСМХХХ, стр. 27.)
В 1892 г., когда Н. А. Огарева вступила с ним в переписку, прося пожертвовать в Долгоруковскую школу его книги, Толстой просил ее указать, у кого он может узнать подробности об убийстве управляющего в ее имении. Н. А. Огарева в двух обширных письмах (от 1 и 13 июля 1892 г.) рассказала подробно об убийстве и о суде. (Письма эти напечатаны в сборнике: «Письма Толстого и к Толстому» — «Труды Публичной библиотеки СССР имени Ленина», ГИЗ. 1928, стр. 197—208.) Рассказ ее показался Толстому пристрастным в ее пользу. Дело это так врезалось Толстому в память, что он рассказывал его подробности еще 26 июня 1904 г., т. е. через 17 лет (см. А. Б. Гольденвейзер, «Вблизи Толстого», т. I, изд. Центрального товарищества Кооперативное издательство и издательство «Голос Толстого». М. 1922, стр. 135—136). По записи А. Б. Гольденвейзера, причина столкновения крестьян с управляющим, по словам Толстого, была в том, что в имения Огаревой-Тучковой были луга, которыми спокон века пользовались крестьяне, но которые юридически принадлежали помещице. С этих-то лугов и был загнан крестьянский скот.
Стр. 538, строки 4—5. «секут безразлично мужчин и женщин», вызвано было событиями на Каре. 7 ноября 1889 г. по постановлению приамурского генерал-губернатора барона Корфа была высечена ста ударами розг, за оскорбление действием коменданта каторжной тюрьмы Масюкова, отбывавшая на Каре свой срок заключения ссыльно-каторжанка Н. К. Сигида. Надежда Константиновна Сигида, рожд. Малоксиано, р. в Таганроге в 1863 г. Была учительницей в городской школе в Таганроге, Арестована была в 1886 г. по делу народовольческой типографии. В 1887 г. была присуждена в 8 годам каторжных работ. После экзекуции Н. К. Сигида отравилась мышьяком и 10 ноября умерла. Кроме нее, отравились еще каторжанки: Марья Павловна Ковалевская, рожд. Воронцова, сестра известного экономиста народника Владимира Павловича Воронцова, писавшего под инициалами В. В. (р. 1849 г.), Надежда Семеновна Смирницкая (р. в 1854 или 1852 г.) и Мария Васильевна Калюжная (р. 1864 г.). Все трое умерли: Ковалевская — 11 ноября, Калюжная и Смирницкая — 12 ноября. В мужской тюрьме на Каре приняли яд (морфин) семеро заключенных; из них умерли: Иван Васильевич Калюжный и Сергей Николаевич Бобохов. Подробнее см. в книге: «Карийская трагедия 1889. Воспоминания и материалы», ГИЗ. П. 1920.
Стр. 540, строка 34. —1772) — шведский теософ, основатель доныне существующей в Англии, Америке и Южной Германии секты сведенборгиан. По учению Сведенборга, бог имеет определенную форму, которая есть форма человеческого тела. Материя, как самостоятельное бытие, вовсе не существует. Есть три сферы бытия: небеса, ад и промежуточный мир духов. Записано много рассказов о ясновидении и духовидении Сведенборга.
Сноски