Разговор о науке
(старая орфография)

Разговор о науке
Старая орфография

[РАЗГОВОР О НАУКЕ.]

(1875—1876 гг.)

4 Іюня. ч[то] хотелъ свести его съ прiезжимъ професс[оромъ] Исторiи изъ Москвы. Онъ умолялъ не отказать. Какъ люди <глупые,> ничтожные, И. П. находилъ наслажденiе слушать, плохо понимая беседу умныхъ людей. Мы поехали. Профессоръ съ бородой за обедомъ б[ылъ] посаженъ съ Николаемъ Николаевичемъ рядомъ и хозяева, очевидно, ихъ сводили. Николай Николаевичъ по своему добродушiю, хотя и лучше всякаго другаго виделъ смешную сторону этаго турнира передъ галлерее[й], какъ онъ это называетъ, чтобы не[52] обмануть ожиданiя хозяевъ, готовъ былъ вступить въ споръ и задиралъ[53] Профессора, темъ более, что около обеда онъ всегда споритъ, но Професс[оръ] отмалчивался, какъ мне казалось, съ презренiемъ. Профессоръ былъ одинъ изъ техъ молодыхъ ученыхъ, которые говорятъ охотно: ничего не поделаешь, развитой баринъ, мне живется, честно и т. д. Но лицо умное, твердое и спокойное. Видно, чувствуетъ себя ferré à glace,[54] особенно — по своему предмету. После обеда начался споръ объ Исторiи, о законе прогресса.

Николай Николаевичъ говорилъ, что законъ прогресса, к[отор]ый есть единственная руководительная нить исторiи, никемъ не доказанъ и более чемъ сомнителенъ.

— Какже, — повторилъ онъ несколько разъ, — законъ прогресса для всемiрной исторiи, a 9/10

Профессоръ отвечалъ, что законъ прогресса видится во всехъ народахъ историческихъ, и что наука до неисторическихъ народовъ не имеетъ дела.

Николай Николаевичъ замялся и сконфузился. —

— Такъ вы и знать не хотите про нихъ?

Пр[офессоръ]: — Они не входятъ въ область науки. —

Мы ехали домой и тутъ, дорогой, esprit de l’escalier Николая Николаевича, (какъ онъ называетъ свои сужденiя о впечатленiяхъ дня), особенно разыгрался. И я запомнилъ и за[пи]сывалъ этотъ «умъ лестницы», потому чт[о] выраженiя его мне кажутся замечательны[ми]).[55]

— Не принадлежитъ науке, не въ области на[уки],[56] — повторилъ онъ мне слова Профессора. — В[ы][57] слышали нашъ споръ?

— Да, отчасти. —

— Заметьте,[58] что забавно, — сказалъ онъ мне, съ с[воей][59]кроткой умной улыбкой. — Забавно то, что въ исторiи только и интересна философская мысль исторiи. Т. е. законъ, по которому [она] живетъ, который они нашли въ исторiи. Чтò мне за дело, кого завоевалъ Аннибалъ[60] или какiя у Людовика XIV были любовницы. Мне интересенъ законъ, т. е., что изъ этаго выходитъ. А онъ говорить: законъ прогресса. И когда я хочу проверять этотъ законъ, онъ говорить: проверяй его только по нашей науке, к[отор]ая и основана на этомъ законе. Т. е., я спорю, что въ этой десятине нетъ 40 саж[енъ], онъ говоритъ: смеряй не своимъ, а моимъ саженемъ — ровно 40 саж[енъ]. Я самъ мерялъ. Они говорятъ, прежде чемъ спрашивать, годна ли наука, они говорятъ: поверь науке, изучай ея; точно также какъ религiозные миссiонеры. Изучи, работай надъ ней, посвяти ей годиковъ 10, пусть у тебя волоса за ней повылезутъ, тогда не усумнишься. И правда, не усумнишься, потому что жалко тебе будетъ потраченныхъ на нее трудовъ и годовъ. Онъ ужъ не можетъ со мной согласиться. Ему надо отречься отъ 10 летъ трудовъ. Избави его Богъ. —

— не возраженiя, а устраненiя спора, недавно выдуманъ во всехъ наукахъ и очень ловокъ. Главный интересъ состоитъ именно въ ея философскомъ значенiи, т. е., мне хочется знать, какiя истины доказываетъ исторiя, что же выходитъ изъ того, что были Пуническiя и такiя то войны, и такiе то законы. Мне хочется знать, чтòжъ выходитъ изъ того, — что нервъ возвратно действуетъ, и сахаръ вырабатывается въ печени, и теорiи уголовнаго права такiя и такiя то.

Я спрашиваю: чтòже, совершенствуется или нетъ человечество, безсмертна ли душа, справедлива ли смертная казнь и т. п. Мне говорятъ: vous êtes hors la question, cela n’est pas du domaine de la science.[61] Точно какъ на публичномъ заседанiи общества, на к[отор]омъ разговариваютъ о томъ, когда дать обедъ, и неосторожный членъ неловко спрашиваетъ о томъ, что сделало общество. «Вы вне вопроса, вы вне науки». — Прежде каждая наука не отстраняла отъ себя философскихъ вопросовъ, связанныхъ съ нею; теперь Исторiя прямо говоритъ, что вопросы о назначенiи человечества, о законахъ его развитiя — вне науки. Физiологiя говоритъ, что она знаетъ ходъ деятельности нервовъ, но вопросы о свободе или несвободе человека — вне ея области. Законоведенiе[62] говоритъ, что оно знаетъ исторiю происхожденiя такихъ и такихъ то постановленiй, но что вопросъ о томъ, въ какой мере эти постановленiя отвечаютъ нашему идеалу справедливости, находится вне ея области, и т. д. Еще хуже — медицина говоритъ: эта ваша болезнь вне науки. Такъ на чорта ли мне ваши науки? Я лучше буду въ шахматы играть. Единственная законность ихъ только въ томъ и состоитъ, что оне должны отвечать мне на мои вопросы. А вы все учитесь для того, что весело учиться; хотя знае[шь], что ничему не выучишься. —

— Такъ какже быть? — спросилъ я.

— Да такъ-же. Въ этомъ никто не виноватъ. Это безсилiе знанiя, — это запрещенiе человеку вкушенiя плода отъ древа познанiя добра и зла есть неизменное свойство человечества. Только такъ и говорить надо. Гордиться не надо. Чемъ мне гордиться, что я буду знать до малейшей подробности значенiе каждаго гiероглифа,[63] а все таки не въ силахъ буду понять значенiе гiероглифической надписи. —

— Они надеются понять ее, — сказалъ я.

— Надеются. Пора понять, что эта надежда живетъ 3000 историческихъ летъ, и мы на одинъ волосъ не подвинулись въ знанiи [того,] чтò справедливость, чтò свобода, что за смыслъ человеческой жизни? А въ шахматы играть прiятное занятiе; но гордиться незачемъ, и еще меньше — презирать техъ людей, которые не умеютъ играть въ шахматы.

Примечания

Рукопись, автограф Толстого, занимает полный лист (in-folio) писчей бумаги, довольно плотной, без фабричного клейма и водяных знаков. Бумага сильно помята. На первом полулисте оторван сбоку клочек бумаги, отчего текст несколько пострадал; у второго листа текст надорван сверху. Исписано всего 21/2 — какие-то арифметические выкладки. Полей не имеется.

Текст написан рыжими чернилами. Почерк крупный и размашистый и довольно разборчивый. Судя по общему впечатлению, рукопись написана автором сразу, за один присест, почти без помарок и переделок. Заглавия нет. «4 Іюня. Ник[олай] Николаевичъ былъ позванъ...» Рукопись вложена в обложку из полулиста писчей бумаги такого же качества. На первом листе этой обложки рукою Толстого очень крупным почерком написаны слова: «Началы философс... прогресс. Письма [?], а на обороте обложки: «Азбука 2-я».

Время написания рукописи можно отнести к первой половине 70-х годов, ко времени работы Толстого над «Азбукой» и «Анной Карениной». С одной стороны, некоторое указание для датировки рукописи дает упоминание «Азбуки» в обложке самой рукописи; с другой же стороны, идейное содержание этого отрывка имеет некоторое сходство с рассуждениями Константина Левина (в «Анне Карениной») и напоминает его манеру мыслить и выражаться, а вместе с тем отражает и взгляды самого Толстого на современную науку и его отрицательное отношение к идее прогресса; в частности, слова московского историка в «Разговоре о науке» напоминают рассуждения Кознышева об «исторических» народах, которые одни только имеют будущность («Анна Каренина», часть 3-я, глава III).

«Разговор о науке» впервые был напечатан в издании: «Лев Толстой. Неизданные художественные произведения», со вступительными статьями А. Е. Грузинского и В. Ф. Саводника, изд. «Федерация». М. 1928, стр. 255—259.

Рукопись хранится в АТБ. (Папка XXX.) 

Сноски

52. Зачеркнуто:

53. Зач.: хозяевъ

54. [хорошо подкованным,]

55. Край листа оборван.

56.

57. Край листа оборван.

58. В подлиннике: Заметьти

59. Край листа оборван

60. Аннигалъ

61. [вы выходите за пределы вопроса, это не принадлежит к области науки.]

62. Первоначально было: Правоведенiе

63.

Комментарии В. Ф. Саводника

Разговор о науке
Старая орфография

Раздел сайта: