СОНЪ.
[ВТОРАЯ РЕДАКЦИЯ]
Я во сне стоялъ на беломъ, колеблющемся возвышенiи. Я говорилъ людямъ все то, что было въ моей душе, и чего я не зналъ прежде. Мысли мои были странны какъ во сне, но невольно облекались вдохновеннымъ, размереннымъ словомъ. Я удивлялся тому, что говорилъ, но радовался, слушая звуки своего голоса. Я ничего не видалъ, но чувствовалъ, что вокругъ меня толпились незнакомые мне люди и все мои братья. Вблизи они дышали. Вдали бурлило море, темное, какъ толпа.
Когда я говорилъ, отъ моего говора по всему лесу пробегалъ ветеръ. И этотъ ветеръ возбуждалъ восторгъ въ толпе и во мне. Когда я замолкалъ, море дышало. И море, и лесъ была толпа. Глаза мои не видели, но все глаза смотрели на меня, – я чувствовалъ ихъ взгляды. Я бы не могъ устоять, ежели бы они не держали меня своими взглядами. Мне было тяжело и радостно. Они двигали мною, также какъ я двигалъ ими. Я чувствовалъ въ себе власть, и власть моя надъ ними не имела пределовъ. —
колеблясь, поднимало меня все выше и выше. Еще немного, и все бы кончилось. Но сзади меня шёлъ кто-то. Я почуялъ чужой, свободный взглядъ. Я не хо– телъ; но этаго нельзя было – я долженъ былъ оглянуться. Я увидалъ женщину, мне стало стыдно, и я остановился. Толпа не успела изчезнуть, и ветеръ все еще шумелъ по ней.
Толпа не разступалась, но женщина спокойно пошла по середине толпы и не соединялась съ нею. Мне стало очень стыдно, я хотелъ опять колебаться и говорить, но словъ не было. Я не могъ обманывать себя. Я не зналъ, кто она была, но въ ней было все, что любятъ, и къ ней сладко и больно тянула непреодолимая сила. Она посмотрела и на меня, но только на одно мгновенье. Она равнодушно отвернулась. Я смутно виделъ очертанья ея лица; но спокойный взглядъ ея остался во мне. Въ ея взгляде была кроткая насмешка и чуть заметное сожаленье. Она ничего не понимала изъ того, что я говорилъ, и не жалела о томъ, что не понимаетъ, a жалела обо мне. Я не могъ вынуть изъ себя ея взгляда. Она не презирала меня. Она видела нашъ восторгъ и жалела. Она была полна счастья. Ей никого не нужно было, и по этому я чувствовалъ, что безъ нея нельзя жить. Дрожащiй мракъ закрылъ отъ меня ее всю. Я заплакалъ. Я сбросилъ съ себя стыдъ и плакалъ о прошедшемъ, невозвратимомъ счастiи, о невозможности будущаго счастiя, о чужомъ счастiи… Но въ слезахъ этихъ было и счастiе настоящаго…
Н. О.
[ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ]
Я стоялъ высоко, выше всехъ людей. Я стоялъ одинъ. Вокругъ меня наравне съ моими коленами жались <разгоряченныя внимательныя головы> лица и, какъ зыблющееся черное море, безъ конца виднелись головы <во все стороны>… – На мне была одежда древнихъ, и одежда эта развевалась отъ страстныхъ и прекрасныхъ движенiй <которыя я делалъ>. Я говорилъ людямъ все, что было въ моей душе, и чего я не зналъ прежде. Толпа радостно понимала меня. <Я самъ удивлялся и восхищался темъ, что я говорилъ; мысли> Неистощимымъ потокомъ выше и выше поднимались смелыя мысли и выливались вдохновеннымъ размереннымъ словомъ, и я удивлялся тому, что я говорилъ. Звукъ голоса моего былъ силенъ, твердъ и <необычайно> прекрасенъ. Я наслаждался этимъ звукомъ.[1] <Когда я невольно, но сознательно возвышалъ голосъ, вся толпа вздрагивала, какъ одинъ человекъ.> Когда я замолкалъ, толпа <робко> отдыхая переводила дыханье. Когда я хотелъ, одно чувство, какъ ветеръ по листьямъ, пробегало по всей толпе и производило въ ней болезненный и могущiй ропотъ. Около себя я различалъ разгоряченныя лица старцевъ, мужей и юношей, на всехъ было одно выраженье жаднаго вниманья, покорности [?] и восторга <но я не замечалъ ихъ самихъ. Они были для меня частями однаго лица, покореннаго мною>. Все глаза смотрели на меня и двигали мной также, какъ я ими двигалъ. Я мгновенно угадывалъ все, что думала и желала толпа, и сразу словомъ отвечалъ на все желанiя, а толпа неистовыми рукоплесканiями и рабской покорностью отвечала на мое слово. Я былъ Царь, и власть моя не имела пределовъ. Безумный восторгъ, горевшiй во мне, давалъ мне власть, и я плавалъ въ упоенiи своей власти. Я счастливъ былъ своимъ безумiемъ и безумiемъ толпы. Но временность и восторженность моего положенiя внутренно смущали меня. Но сила движенья увлекала меня дальше и дальше, и потокъ мыслей и словъ[2] сзади себя неясную, но спокойную силу, настоятель[но] разрушающую мое очарованiе и требующую къ себе вниманья. Договаривая последнiя слова проникавшей меня мысли, я невольно оглянулся. Въ толпе, но не соединяясь съ толпою, стояла простая женщина въ простомъ уборе. – Не помню ея одежды, не помню цвета ея глазъ и волосъ, не знаю, была ли она молода и прекрасна; но я обрадовался, увидавъ ее. Въ ней была та неясная спокойная сила, которая требовала вниманiя и разрушала очарованье. Она равнодушно отвернулась, и я только на мгновенье засталъ на себе ея ясные глаза, на которыхъ готовились [?] слезы. Во взгляде ея была <насмешка> жалость и любовь, на устахъ была легкая улыбка. Въ этомъ мгновенномъ взгляде я все прочелъ, и все мне стало ясно. Она не понимала того, что я говорилъ, не могла и не хотела понимать. Она не жалела о томъ, что не понимаетъ, a жалела меня. Но съ любовнымъ сожаленьемъ слушала мои слова. Она не презирала ни меня, ни толпу, ни моего восторга; она была проста, спокойна…
Все изчезло: и толпа, и мысли, слова, и восторгъ, – все уничтожило[сь] въ этомъ взгляде. Осталась одна сила, одно желанiе… Однаго желало все существо мое – еще разъ проникнуться этимъ взглядомъ, понять его и жить его жизнью, но она незаметно неподвижно [?] удалялась отъ меня <и ни разу не оглянулась>. Я звалъ ее, умолялъ хоть еще разъ насмешливо оглянуться на меня и сказать мне… Она удалялась… Она изчезла. Я заплака[лъ][3] о невозможномъ счастьи, но слезы эти были мне слаще прежни[хъ][4] восторговъ. –
Комментарий
«Сном» находятся в Дневнике 1857 г. под 24 ноября и 19—30—31 декабря.
Первая запись говорит: «Дописал сон не дурно». Во второй читаем: «Писал Николинькин сон. Никто не согласен, а я знаю, что хорошо!» По мнению В. И. Срезневского,[5] в обеих записях идет речь об одном и том же произведении, но в разных его редакциях, причем толчком к художественному замыслу Толстого, по всей вероятности, был сон, рассказанный ему братом Николаем Николаевичем.
4 января 1858 г. Толстой пишет В. П. Боткину в Рим большое письмо, где говорит, что в обществе «происходит небывалый кавардак, поднятый вопросом эманципации», что он сам «устал от толков, споров, речей и т. д.». «В доказательство того, – продолжает Толстой, – при сем препровождаю следующую штуку, о которой желаю знать ваше мнение. Я имел дерзость считать это отдельным и конченным произведением, хотя и не имею дерзости печатать». Непосредственно за этим идет текст «Сна». «Ежели Тургенев еще с вами, то прочтите это ему и решите, что это такое, дерзкая ерунда или нет», – добавляет Толстой.[6]
Мнения Боткина и Тургенева нам неизвестны. Вероятно, они были неблагоприятны: в противном случае едва ли бы «Сон» был забыт и оставлен Толстым на пять лет.
[7] «Сон» вновь привлекает внимание Толстого лишь в 1863 г. Он несколько переделывает его и решается напечатать, но анонимно. «Сон» был переписан рукой С. А. Толстой, подписан буквами Н. О. и отправлен в редакцию газеты «День», издававшейся И. С. Аксаковым, от имени Нат. Петр. Охотницкой (дворянка-приживалка, жившая в Ясной поляне при Т. А. Ергольской). Вот что значилось в препроводительном письме: «Милостивый Государь Иванъ Сергеичъ, посылаю для напечатания в вашей газете мой первый литературный опыт, разумеется, если вы найдете это удобным. Прошу вас покорно дать ответ по следующему адресу: В Тулу. Наталье Петровне Охотницкой. До востребования».
Аксаков ответил отказом: «Статейка ваша «Сон» не может быть помещена в моей газете. Этот «Сон» слишком загадочен для публики, его содержание слишком неопределенно, и может быть вполне понятен только самому автору. Для первого литературного опыта слог по моему мнению недурен, но сила вся не в слоге, а в содержании».
«Сон» для романа «1805 год»; отрывок должен был послужить материалом для рассказа о падении Николая Ростова. Но этот эпизод не вошел в печатный текст.
В последний раз Толстой вернулся к «Сну», работая над той главой «Войны и мира», где рассказывается, как Пьер ночует в доме своего умершего «благодетеля» Баздеева. И на этот раз «Сон» не вошел в роман.
Упомянув о попытках Толстого использовать «Сон» для «Войны и мира», необходимо отметить предположения о связи «Сна» с «Альбертом», точнее – «Сон» в редакции, посланной Боткину, с заключительными страницами повести.
«Искусство» (1928 г., кн. 1-2) – «Из творческой истории рассказа «Альберт» Л. Толстого».
«Сон», возникший как отдельное, самостоятельное и законченное произведение, о чем писал Толстой Боткину, был, по мнению И. Р. Эйгеса, слит с концом «Альберта». Следы этого слияния, говорит И. Р. Эйгес, очевидны. «Внутренний смысл рассказа до его заключительного эпизода остается совершенно иным, чем смысл этого эпизода, который возникает неожиданно и немотивированно. Сращения двух самостоятельных художественных организмов не произошло, и по той именно причине, что основные устремления обоих снов несовместимы и противоречивы одно другому. В «Сне», как отдельном произведении, центр составляет чувство морального стыда, а во сне Альберта центр как раз в прямо противоположном – в оправдании и возвеличении художника, как такового».[8]
«Сон» «стилистически… восходит к «Альберту», и высказывает предположение, что финал последнего «представляет собой один из вариантов «Сна» и явился позже, чем редакция, посланная Боткину».[9]
Близость настроений, сказавшаяся в финале «Альберта» и в «Сне», несомненна и объясняется, конечно, тем, что, совпадая по времени создания, они оба отражают глубоко-интимные переживания Толстого-художника.
Тем не менее не следует упускать из виду, что и первоначально, в 1858 г., в эпоху «Альберта», и позднее, в 1863 г., когда настроения 1858 г. были давно пройденной ступенью, Толстой смотрел на «Сон», как на самостоятельное произведение.
К рассказу «Сон» относятся следующие рукописи.
1. Автограф , I), хранящийся в архиве Толстого в Всесоюзной библиотеке им. В. И. Ленина. 1 л. очень тонкой заграничной почтовой бумаги большого формата, без водяных знаков и клейма. Текст написан вдоль. Чернила черные. Небольшие поля слева. Много поправок.
Считаем этот автограф первой редакцией «Сна», о которой говорит Дневник под 24 ноября 1857 г. Текст ее дан выше (см. стр. 118—119).
2. Письмо Толстого к Боткину от 4 ноября 1858 г., упомянутое выше.
Полагаем, что текст «Сна», данный в письме, представляет собой вторую редакцию, о которой идет речь в Дневнике под 29—30—31 декабря 1857 г.
(Папка VI, 8, 2), хранящаяся в архиве Толстого в Всесоюзной библиотеке им. В. И. Ленина. Копия «Сна», сделанная рукой С. А. Толстой. 2 лл. заграничной писчей бумаги. Клейма нет. Водяные знаки – Lacroix Frères. Поля в треть страницы справа. Чернила черные. Беловой экземпляр с двумя незначительными поправками рукой
С. А. Толстой. Непосредственно за текстом «Сна» идет приведенное выше письмо к И. С. Аксакову от имени Н. П. Охотницкой.
Текст этой копии, предназначавшийся Толстым для печати, даем, как основной, дефинитивный (см. стр. 117—118).
«Сон» был напечатан в «Полном собрании художественных произведений Толстого» под редакцией К. Халабаева и Б. Эйхенбаума, (Государственное издательство, т. III, М. – Л. 1928, стр. 501—502).
Что касается попыток включить «Сон» в «1805 год» и «Войну и мир», то следами их остался, во-первых, листок, писанный почерком более ранним, чем черновики «1805 года», но с поправками, сделанными более поздним почерком. Здесь рассказ ведется не в первом, а в третьем лице. Второй след – запись нескольких слов, напоминающих «Сон», в связи с главой, где идет речь о ночевке Пьера в квартире покойного Баздеева.
Сноски
1. Зачеркнуто вписанное между строк: устремленные на меня горячiе лучи тысячи глазъ толпы все сильней и сильней блестели на меня.
2. Переделано из: слова и дальше зачеркнуто: выражавши[хъ] ихъ
4. Оборван лист.
5. «Сон» – набросок Л. Н. Толстого – «Толстой. 1850—1860, изд. Академии наук. Л. 1927.
6. «Толстой. Памятники творчества и жизни», 4. М. 1923, стр. 53—56.
7. «Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой, изд. О-ва Толстовского музея. Спб. 1911, стр. 95—98.
«Лев Толстой». Книга первая. 50-ые годы. Л. 1928, стр. 327—328.