ВАРИАНТЫ СТАТЬИ «СМЕРТНАЯ КАЗНЬ И ХРИСТИАНСТВО».
№ 1.
Не могу молчать, и не могу и не могу. Никто не слушаетъ того, что я кричу, о чемъ умоляю людей, но я всетаки не перестаю и не перестану обличать, кричать, умолять все объ одномъ и томъ же до последней минуты моей жизни, которой такъ немного осталось. Умирая буду умолять о томъ же. О томъ же пишу въ другой форме только, чтобы хоть какъ нибудь дать выходъ тому смешанному, мучительному чувству: состраданiя, стыда, недоуменiя, ужаса, и, страшно сказать, негодованiя, доходящаго иногда до ненависти, которое я не могу не признавать законнымъ, потому что знаю, что оно вызывается во мне высшей духовной силой, знаю, что я долженъ, какъ могу, какъ умею выражать его.
Я поставленъ въ ужасное положенiе. Самое простое, естественное для меня было бы высказать злодеямъ, называющимъ себя правителями, всю ихъ преступность, всю мерзость ихъ, все то отвращенiе, которое они вызываютъ теперь во всехъ лучшихъ людяхъ и которое будетъ въ будущемъ общимъ сужденiемъ о нихъ, какъ о Пугачевыхъ, Стенькахъ Разиныхъ, Маратахъ и т. п. Самое естественное было бы то, чтобы я высказалъ имъ это, и они также, какъ они поступаютъ со всеми обличающими ихъ, послали бы ко мне своихъ одуренныхъ, подкупленныхъ служителей, которые схватили бы меня, посадили бы въ тюрьму, потомъ сыграли бы надо мной ту мерзкую комедiю, которая у нихъ называется судомъ, потомъ сослали на каторгу, избавивъ меня отъ того свободнаго положенiя, которое среди техъ ужасовъ, которые совершаются кругомъ меня, такъ невыносимо тяжело мне.
ò50 делаю противъ нихъ, называю ихъ царя самымъ отвратительнымъ существомъ, безсовестнымъ убiйцей, все ихъ законы божьи и государственные гнусными обманами, всехъ ихъ министровъ, генераловъ жалкими рабами и наемными убiйцами, все это мне проходитъ даромъ, и я остаюсь жить среди теперешнего общества, основаннаго на самыхъ гадкихъ преступленiяхъ, невольно чувствуя себя солидарнымъ съ ними. Ставитъ меня въ это положенiе отчасти мой возрастъ, главное же та пошлая известность, которая меня постигла, благодаря глупымъ пустымъ побасенкамъ, которыми я когда-то забавлялся и забавлялъ людей.
Въ этомъ трагизмъ моего положенiя: они не берутъ и не казнятъ меня, а если они не казнятъ меня, то я мучаюсь гораздо хуже всякой казни темъ положенiемъ участiя въ ихъ гадостяхъ, въ которомъ я нахожусь. Остается мне одно: всеми силами стараться заставить ихъ вывести меня изъ этого положенiя. Это я и делаю этимъ разсказомъ и буду делать. Буду делать темъ более, что то, что можетъ заставить ихъ взять меня, вместе съ темъ и достигаетъ другой цели: ихъ обличенiя.
№ 2.
Ведь лучше верить въ Перуна, въ кого хотите, но только точно верить, чемъ утверждать, что веришь въ какого то Христа, изъ ученiя котораго намъ важнее и памятнее всего того, что онъ сказалъ, то, что есть два меча, довольно, и что какъ добрый урядникъ взялъ кнутъ и сталъ стегать имъ кого попало и теперь еще новое драгоценное для разбойниковъ изреченiе то, что онъ нетолько не отрицалъ убiйства, но упрекалъ людей за то, что они не применяютъ его.
№ 3.
казалось бы торжественное выраженiе негодованiя передъ такимъ сквернымъ надругательствомъ надъ всемъ, что всегда было и есть святого для человека, казалось бы также странно и даже смешно какъ торжественное заявленiе негодованiя передъ всенародно совершаемымъ мужеложствомъ или изнасилованiемъ детей. На такiе поступки и на совершителей ихъ можно смотреть только съ отвращенiемъ, ужасомъ и состраданiемъ, а никакъ не заявлять имъ, что они дурно поступаютъ, и доказывать имъ неприличiе такихъ поступковъ.
№ 4.
Жизнь можетъ итти более или менее порядочно въ Китае, въ Японiи, въ магометанскихъ странахъ, тамъ есть <хоть какая нибудь> религiя, ученiе жизни, въ которое верятъ люди. У насъ нетъ никакого, если не считать того грубаго полуидолопоклонническаго верованiя, которое доживаетъ свои последнiя времена въ безграмотномъ народе.
№ 5.
№ 6.
Въ Сицилiи землетрясенiе совершилось, у насъ оно готовится. — Тамъ люди ничего не могли сделать. Здесь же все въ насъ самихъ.
Неужели мы не опомнимся?
№ 7.
Новое кощунство, совершенное Г-номъ С-номъ, дастъ имъ новый козырь въ руки и еще делаетъ казалось бы самое невозможное, делаетъ изъ ученiя Христа ученi[е] ненависти, злобы, всяческаго разврата.
№ 8.
Не могу молчать я главное потому что меня не ссылаютъ, не сажаютъ въ тюрьму, <не высылаютъ,> вообще не делаютъ надо мной техъ насилiй, которыя делаютъ надъ моими друзьями и часто именно за мои книги. Меня это ставитъ въ такое исключительное положенiе, при которомъ я чувствую себя обязаннымъ не переставая говорить, обличать техъ51 людей, которые все смелее совершаютъ свои злодеянiя, чувствую себя обязаннымъ обличать ихъ до техъ поръ пока они не поставятъ меня темъ или инымъ способомъ въ невозможность обличать ихъ.
№ 9.
— какъ это свойственно ихъ деятельности, подошлютъ тайныхъ убiйцъ, чтобы прекратить всетаки хоть немножко непрiятные имъ мои вопли. До техъ поръ, пока это не случилось,52 я не перестану кричать, писать, печатать где могу, въ тайныхъ типографiяхъ и за границей все о томъ же и о томъ же. Съ этой целью я и началъ письменную работу, которая должна была обличить всю преступность деятельности вешателей, но не успелъ кончить, когда это письмо студента съ вырезкой статьи С-на заставило меня, отложивъ ту работу, высказать сейчасъ же <то, что считаю нужнымъ> по случаю этой поразительной статьи, съ особенной яркостью выставляющей сущность того ужаснаго положенiя, въ которомъ находятся въ наше время люди такъ называемаго христiанскаго мiра.
№ 10.
Оно и не могло быть иначе. Какъ ни старались и древнiе и новые богословы, (въ томъ числе и Г-нъ С-нъ превосходя въ дерзости, наглости и безсовестности всехъ своихъ предшественниковъ), несовместимое остается несовместимымъ.
№ 11.
После напечатанiя <этого кощунства> статьи Г-на С-на въ Новомъ Времени прошло 5 дней и ни въ одной газете не было даже упоминанiя объ этомъ ужасномъ кощунстве. Нетъ более явнаго доказательства полнаго отсутствiя какого бы то ни было религiознаго чувства въ нашемъ обществе.
Еще яснее это выражается въ печати.
Мало этого ученая профессорская Московская газета, возражая на мою статью о присоединенiи къ Австрiи Боснiи и Герцеговины, где я говорю о непротивленiи, не находитъ ничего лучшаго въ защите насилiя какъ то самое <ложное> толкованiе места объ изгнанiи изъ храма, которое употребляется для своихъ целей всеми насильниками другъ противъ друга.
№ 12.
— притворстве или самообмане однихъ, что она есть у нихъ такая, которую разъясняютъ имъ разные Антонiи и Столыпины, и другихъ, что они знаютъ такую науку, при которой не нужно никакой религiи, а стоитъ только справляться по последнимъ европейскимъ книжкамъ и событiямъ и тоже самое думать и делать у насъ.
№ 13.
Да, одно и одно хотелось бы сказать всемъ какъ разрешающимъ, поощряющимъ и предписывающимъ убiйства разнымъ — Гершельманамъ, Столыпинымъ, Романовымъ, а также и всемъ и разрешающимъ и совершающимъ убiйства революцiонерамъ, въ особенности темъ жалкимъ, губящимъ свои души людямъ, которые, не понимая того, что они делаютъ, страшно выговорить, торжественно, не скрывая этого, но какъ будто гордясь этимъ, въ Думе или въ своихъ революцiонныхъ фракцiяхъ, бюро, комитетахъ оправдываютъ, предписываютъ, восхваляютъ убiйства, и что хуже всего какъ Г-нъ С-нъ оправдываетъ его Евангелiемъ. Хотелось бы сказать одно короткое относящееся къ каждому, кто бы онъ ни. былъ, человеку разсужденiе, опроверженiе котораго я никогда не слыхалъ и никогда не услышу, потому что оно невозможно, а между темъ разсужденiе это таково, что разрешаетъ все кажущiеся столь неразрешимыми и все мучающiе насъ, производящiе такiе ужасы, страданiя, вопросы. Разсужденiе это следующее:
№ 14.
И ответъ ясенъ. Онъ не всегда приходитъ въ голову только потому, что онъ слишкомъ простъ и очевиденъ и уличаетъ почти каждаго изъ насъ. Ответъ въ томъ, что есть люди, которые уверены въ томъ, что они знаютъ, въ чемъ состоитъ наилучшее общественное устройство человеческой жизни и, зная въ чемъ это наилучшее устройство, считаютъ себя въ праве насиловать людей — a насилiе не бываетъ безъ угрозы смерти и исполненiя ея — для достиженiя или поддержанiя этого наилучшаго устройства.
Наилучшаго устройства? Какого? Такихъ наилучшихъ устройствъ противуположныхъ одно другому всегда одновременно десятки. И, удивительное дело, сторонники такихъ устройствъ монархическихъ, республиканскихъ, конституцiонныхъ, соцiалистическихъ, комунистическихъ, анархическихъ и другихъ считаютъ себя одинаково въ праве употреблять другъ противъ друга теже прiемы насилiя, неизбежно ведущiе къ убiйству, которые употребляютъ противъ этихъ сторонники другихъ устройствъ.
№ 15.
Можешь понять и изъ того, что люди столь же ученые и умные, какъ и ты, съ такой же уверенностью, какъ и ты, утверждаютъ, что ты заблуждаешься, а они правы, можешь понять и изъ того, что исторiя показываетъ тебе, что не только никогда не осуществлялось то устройство, которое стремились установить люди, но почти всегда установлялось противное. Яснее же всего можешь понять это изъ своего внутренняго сознанiя, которое говоритъ тебе, что ты не имеешь права устраивать ничью жизнь кроме своей и что то насилiе, которое ты не можешь не употреблять или хотя допускать, противно твоей душе и вызываетъ только такое же насилiе. Что же тебе делать, если ты точно руководимъ желанiемъ служенiя не одному себе, а и людямъ? Одно: не предполагая впередъ то устройство, которое тебе кажется наилучшимъ, предоставить этому устройству сложиться самому изъ техъ качествъ, которыя свойственны людямъ даннаго времени, зная, что чемъ лучше будутъ эти качества, темъ лучше будетъ устройство. Содействовать же этому наилучшему устройству ты можешь только темъ, чтобы въ себе воспитать наилучшiя качества, а также насколько возможно и въ другихъ людяхъ. Воспитанiе же въ себе добрыхъ качествъ очевидно достигается никакъ не борьбой и убiйствами, а обратной, наиболее свойственной всемъ людямъ деятельностью — любовью.
№ 16.
— полстолетiе, ты всякiй часъ можешь изчезнуть навсегда изъ этой жизни. <Устройiство же жизни людей не только не можетъ зависеть отъ твоей воли, но ты не можешь знать, въ чемъ должно бы состоять это наше лучшее устройство — не можешь знать, потому что десятки людей, признаваемые тобою же умными и образованными, считаютъ наилучшими десятки различныхъ устройствъ не только не согласныхъ, но противуположныхъ и вотъ> Что же тебе делать, находясь въ этомъ положенiи? что тебе делать, на что положить все силы своей жизни и чего избегать, чтобы вместо того блага себе и другимъ, для котораго была дана тебе жизнь, не погубить ее напрасно? Что тебе делать?
№ 17.
Ответъ въ томъ, что все произошло отъ того, что началась революцiя. <Революцiя. Что такое революцiя?> Что же такое революцiя? Революцiя это то, что явились такiе люди, которые, полагая, что они наверное знаютъ, въ чемъ состоитъ наилучшее общественное устройство, желаютъ ввести это устройство въ жизнь людей и для этой цели считаютъ себя въ праве употреблять всякаго рода насилiя до убiйства включительно, тогда какъ другiе люди, полагая наилучшимъ устройствомъ то, какое существуетъ, желаютъ удержать это устройство и для удержанiя его считаютъ себя въ праве употреблять такое же насилiе и всякаго рода истязанiя и убiйства.
№ 18.
Глядишь теперь въ Россiи на все эти бомбы, тюрьмы, каторги, цепи, разстрелы, виселицы, экспропрiацiи, всякаго рода убiйства, главное на то ужасное развращенiе людей, при которомъ самый первобытный, грубый грехъ убiйства считается уже не грехомъ, а подвигомъ, и спрашиваешь себя: где причина этихъ ужасовъ, этого на нашихъ глазахъ происшедшаго въ последнiе 3—4 года озверенiя людей? И ответъ одинъ: причина революцiя, т. е. появленiе среди известнаго общественнаго устройства, поддерживаемаго насилiемъ, людей, не признающихъ законности этого насилiя и употребляющихъ противъ него такое же насилiе, включающее въ себя, какъ и всякое насилiе, неизбежное условiе убiйство.
Теоретическое основанiе всякой революцiи состоитъ въ томъ, что тогда какъ те люди, которые находятся у власти, уверены въ томъ, что знаютъ, въ чемъ наилучшее устройство жизни людей, другiе люди точно также уверены въ томъ, что это признаваемое одними людьми устройство не есть таковое, наилучшее же устройство жизни есть совершенно другое. И потому казалось бы ясно, что главная причина бедствiй, происходящихъ отъ революцiи, въ томъ, что во 1-хъ полагаютъ, что они могутъ наверное знать, въ чемъ наилучшее устройство жизни людей, тогда какъ они не могутъ знать этого, что очевидно по одному тому, что люди, считающiеся одинаково умными и образованными, съ одинаковой уверенностью признаютъ за наилучшiя устройства жизни устройства, прямо противуположныя одни другимъ (монархическiя, республиканскiя, конституцiонныя, соцiалистическiя, комунистическiя, анархическiя и др.), и во 2-хъ въ томъ, что для достиженiя своихъ противуположныхъ целей люди употребляютъ одно и тоже средство насилiя, вызывающее всегда насилiе съ противуположной стороны и потому никакъ не могущаго улучшить общественное устройство, а всегда только неизбежно ухудшающее его.
Казалось бы положенiя эти такъ очевидны, что мыслящему человеку, будь онъ консерваторъ или революцiонеръ, нельзя уже защищать и оправдывать свою насильническую деятельность соображенiями объ общемъ благе людей. Понятно, что человекъ можетъ для своихъ личныхъ целей, будь онъ революцiонеръ или консерваторъ, можетъ, какъ животное, ради интересовъ своей личности (интересы эти могутъ быть более или менее отвлеченные, интересы тщеславiя, задора, упорства, славолюбiя, но всетаки личные), можетъ защищать себя насилiемъ, но приводить въ оправданiе насилiя какiя либо высшая, духовныя, нравственный цели уже казалось бы невозможно.
Сноски
50. Ударение Толстого.
51. Зачеркнуто: заблудшихъ злодеевъ, которые злодеянiями