Война и мир. Черновые редакции и варианты
Том III. Варианты из черновых автографов и копий.
К тому III, страница 4

№ 174 (рук. № 89. T. III, ч. 2, гл. VI—VII).

выказать великими самые пошлые подробности, не было бы и моих [?] описаний. В описании жизни Ньютона подробности о его пище и о том, как он спотыкнулся, не могут иметь никакого влияния на значение его как великого человека — они посторонни; но здесь наоборот. Бог знает, что бы осталось от великих людей, правителей и воинов, ежели бы перевести на обыденный язык всю их деятельность.[451]

№ 175 (рук. № 89. T. III, ч. 2, гл. XV—XVI).[452]

[453]Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день, как Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома попа, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на завалинку, ожидая его. Вдали ему слышны были страшные крики всей армии, приветствовавшие Кутузова. Крики, уже нескладные, послышались, приближаясь.[454] Это Кутузов отпустил войска, благодарил, обещал сраженье и победу и толпы офицеров бежали за ним и его свитой, крича ура. Князь Андрей и офицеры встали[455] и посторонились. Поповский домик был на дворе. У ворот показалась белая донская лошадь на уздечке. На ней сидело огромное, расплывшееся тело Кутузова в мундирном сертуке без эполет, в белой кира[сирской] фуражке без козырька, с красным околышем, и плетью через плечо по-казацки. Добрая лошадь тяжело шла под своей раскачивающейся ношей. Кутузов, с тех пор как не видал его князь Андрей, еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Знакомый ему белый глаз и рана первые бросились ему в глаза.[456]

У ворот дома он остановился, обернулся к провожавшим его генералам, поклонился, поговорил с Барклаем, сделал жест всем и, повернув лошадь, поехал к крыльцу. Князь Андрей пошел за ним.

— Фю-фю-фю! — засвистал он чуть слышно, подъезжая к дому и выражая на своем лице[457] радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть в простоте после представительства. Он вынул ноги из стремен и с трудом занес правую, 4 человека ссадили его. Он оправился, оглядываясь своим сощуренным глазом и шагая своей ныряющей походкой.

— Фю-фю-фю, — опять по-домашнему засвистал и, увидав князя Андрея, радостно обратился к нему.

— А, здравствуй,[458] князь, здравствуй, голубчик, пойдем, устал. — Он вошел на крыльцо, расстегнул сертук и сел на лавочку.

— Ну, что отец? — Но в это время попадья,[459] полная, белая и красивая женщина, которая, очевидно, знала, что она красива, вышла из дверей и стала просить его светлость пожаловать в комнату. Кутузов оглянулся на попадью, глаза его прищурились еще больше, он отвернулся от князя Андрея и подманил попадью.[460] Где же, где же комнаты? А вы перешли?[461] Зачем? не надо переходить! Поди сюда[462]. Он ввел ее за собой.

Окончив аудиенцию с попадьей, Кутузов позвал опять князя Андрея. — Ну, что? — сказал он ему. — Как это ты бросил службу? Поступай ко мне опять.

— Благодарю вас, ваша светлость, но я привык к полку и полюбил его.

— А, ну что же, ступай, помни, что я тебе отец другой. Прощай, голубчик, устал — и он, подставив щеку, лег на постель, взяв книжку романа М-me de Genlis.[463]

Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить, но после этого странного свидания с Кутузовым он вернулся в свой полк, успокоенный насчет общего хода дел и насчет того, кому оно вверено было.[464] Чем более он видел отсутствие всего человеческого в этом старике, в котором оставались одни привычки страстей, тем более он был спокоен, что этот-то и нужен.

У него не будет ничего своего, и он не испортит общего дела.[465] Он всё запомнит, выслушает, разочтет, будет бояться осрамиться и потерять командование, которое забавляет его, и сделает нечаянно всё, что нужно для общего дела. Он — та тяжелая лошадь, избитая, старая, которая не побежит на колесе, не соскочит, не будет дергать и ломать, а пойдет ровно настолько, насколько падает колесо, что и нужно. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало избранию Кутузова в главнокомандующие.[466]

Князь Андрей был очень мрачен и грустен в этот день. Накануне только он получил известие о смерти отца.[467] Последний раз, как он видел отца, он поссорился с ним. Он умер скоропостижно и мучительно. Сестра и его сын с гувернером, чувствительным, идеальным другом ребенка, но никуда не годным для помощи в России, оставались одни без покровительства. Как надо было поступить князю Андрею? Первое чувство сказало ему, что надо всё бросить и скакать к ним, но потом ему живо представился общий характер мрачного величия, в котором он находился, и он решил, подчиняясь этому характеру, остаться. Отечество в опасности, все надежды личного счастия уничтожены, жизнь никуда не нужна, один человек, понимавший его — отец, умер в несчастии. Еще, что есть близкого в опасности? Что остается ему делать? Малодушно бежать из армии, искать помочь своим близким, но самому выйти из опасности и долга, или в темных рядах войска искать смерти, исполняя долг и защищая отечество? Да, последнее надо было выбрать. Le devoir et la mort.[468]

Он послал дядьку в Лысые Горы и Богучарово, написал длинное наставление княжне Марье и швейцарцу, все практично обдумал и велел немедленно ехать в Москву. Сам же, побывавши у Кутузова, с еще большим мрачным наслаждением погрузился в темные ряды армии после приглашения Кутузова и своего отказа.[469]

№ 176 (рук. № 89. T. III, ч. 2, гл. XXVI, XXVII, XIX).[470]

24-го августа камергер императора французов le comte de Beaumont приехал из Парижа в штаб-квартиру императора Наполеона у Бородина. Переодевшись в камергерский мундир,[471] отшучиваясь от адъютантов императора, окружавших и спрашивающих о новостях Парижа, М-r de Beaumont с большим ящиком подмышкой вошел в дом помещика Можайского уезда Дурова, в котором император Наполеон ночевал в бывшем кабинете Дурова, в котором на окнах стояли еще тарелки с исполинской рожью, вазой и висел портрет отца Дурова в золотой рамке.[472]

Император Наполеон оканчивал свой туалет, когда в соседнюю залу вошел M-r de Beaumont. Н[аполеон] был голый в башмаках и коротких чулках, обтягивающих его толстые икры, и без рубашки, с выпущенным толстым животом, над которым висели, как женские, груди, между которыми обросло волосами.[473] Камердинер брызгал одеколоном на жирное маленькое тело, другой растирал щеткой спину его величества. Волоса, недлинные, были мокры и спутаны на лоб. Наполеон фыркал и приговаривал: «Allez ferme!»

— Faites dire à M-r de Beaumont de m’attendre.[474]

Два камердинера быстро одели его величество, и он вышел веселый, оживленный, твердыми, быстрыми шагами.

о сыне Наполеона и которое так присвоилось ему, вероятно, именно оттого, что оно не имеет никакого смысла), сделанный Legrand. Надо было приготовить его на стульях (на тех стульях, на которых в лошадки играли дети Дурова) прямо перед выходом императора.

Но император так неожиданно скоро оделся, что придворные боялись, что не успеют этого сделать. Наполеон был в самом хорошем духе. Он, выйдя, заметил, что они делали, не хотел их лишить удовольствия сделать ему сюрприз. Он сделал, как будто не видал, и обратился к М-r de Beaumont, который, низко кланяясь тем французским придворным поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, подошел, подавая конверт.

Наполеон был в хорошем духе, потому что русские, очевидно, принимали сражение, и он был весел, как человек, который долго ждет случая поставить на карту, и не спрашивая, выиграет ли карта или нет, уже рад тому, думает, что выиграл, что пришло время поставить карту. Кроме того, самое поле сражения было на берегу реки Moscou, Moscou aux innobrables églises,[476] в которой Наполеон знал, что он будет, так, как знают, что будет дурная погода завтра.

[Далее от слов: Наполеон весело обратился к Beaumont, кончая: Посидев несколько времени и дотронувшись... до шероховатости блика, он встал, позвонил и вышел завтракать — близко к печатному тексту. Т. III, ч. 2, гл. XXVI.][477]

За завтраком, как всегда, принимал и отдавал приказания. Войска его еще не все пришли на Бородинское поле, делать ему было нечего. Наполеон поехал верхом и выехал на Бородинское поле.

Русские войска видны были за рекой и в редуте у деревни Шевардино. Никаких не нужно было Наполеону делать распоряжений, но он выехал, надо же было приказать что-нибудь. Все ждали приказаний. Многие предлагали свои мнения, на которые вызывал их Наполеон. Погода была прекрасная, и расположение духа Наполеона хорошее. Он посмотрел на Шевардинский редут и[478] сказал:

— Elle ne sera pas difficile enlever.

— Vous-avez quà ordonner, sir,[479] — сказал маршал Даву, и Наполеон приказал тотчас же атаковать и слез с лошади, чтобы спокойнее любоваться зрелищем.

Шевардинский редут был атакован 24-го вечером и убито и ранено около 10 тысяч человек с обеих сторон. Когда стало смеркаться, паж подал лошадь, другой подержал стремя Н[аполеону], и он шагом поехал ужинать в дом Дурова.[480]

<Дожд[ливый?] день 25-го прошел без одного выстрела с той и другой стороны. После сражения при Бородине Кутузов писал следующим образом, писал[481] государю, что бог помог ему наголову разбить французов. И Наполеон, глава этих французов, писал, что бог помог ему наголову разбить русских. Да как же было не писать этого Кутузову, когда он, еще приехав к войску, обещал, что разобьет, Растопчину писал, что не пустит в Москву, и Вольцогену, который в конце сражения приехал объявить ему, что мы везде разбиты (что было правда), отвечал при всех (он думал, что надо так отвечать именно от того, что это было при всех), что я сам знаю подробности сражения, французы везде разбиты и завтра мы их погоним дальше. Как же не было писать этого Наполеону, когда он обещал победу, давал rendezvous[482] в Москве и бил в ладоши, кричал на своих кавал[еристов]: ils у vont, ils у vont[483] и, когда р[усские] стояли под огнем его 400 орудий, говорил:

— Ah, ils en veulent, donner leurs-en.[484]

Из этого только следует, что слова ничего не значат и не служат выражением дела. Слова эти говорились так же неизбежно и непроизвольно, как они дышали или ели и спали. Вся кажущаяся странность состоит только в том, что мы хотим разумно объяснить то, что делается неразумно. Охотник всегда лжет, и военный человек всегда лжет — это так же неизбежно, как то, что у старого кавалериста кривые ноги. И для того к воле одного человека относили то, что зависело от воли бога. Волю бога, нам надо признаться, что мы не понимаем, а Кутузова и Наполеона мы называем гением и не только понимаем, но и обсуждаем.[485] Разве Кутузов и Наполеон выбрали место сражения и приказали убить 100 тысяч человек? (во-первых, ежели бы один человек мог убить 100 тысяч по своей воле, то надо бы признать человека неразумным существом). Ни того, ни другого. И это прямо говорят историки, сами не замечая того, что, говоря это, они уничтожают весь смысл своей истории, объясняющей мировые события волей одного человека, которого для того, чтобы он играл эту роль, называют гением.— цвет историков, собравши всё со всех источников, говорят, что Наполеон пошел дальше от Гжатска оттого, что было ясное утро, что он не знал, где давать сраженье, и не послушался несомненно разумного совета, оттого, что не хотел так, что он во время сраженья портил его ход, потому что медлил, и то посылал дивизию Клапареда, то Фриана и не дал гвардию, и, пока ему доносили, на Шевардинском редуте дело уже изменялось. То же самое делал Кутузов. Отчего он выбрал худшую из прежних, Бородинскую позицию, отчего не усилил центр, что ему советовали, отчего поставил 3 линии под огонь неприятеля, отчего, сидя в Горках, получал известия о ходе сражения тогда, когда оно уже изменялось, и посылал войска за одним, а они делали другое? Ежели бы на месте Кутузова и Наполеона были бы вы и я — было бы совершенно то же самое. Убито и ранено 50 тысяч человек русских и 30 тысяч французов, и всё это произошло оттого, что Наполеон и Кутузов так и так распорядились. Это бессмысленно. Убито 90 тысяч человек и при этом г-н Бонапарт и г-н Кутузов говорили такие-то и такие-то слова, это верно. Понятно, что тот, кто сражается, думает, что вот я завоюю этого, получу чин, удивлю всех, покажу свое геройство и за тем сражаюсь. Это понятно. Но когда дело кончено и мы его спокойно судим, непонятно, чтобы мы судили, как это всегда делают историки, стараясь натянуть истину с целью доказать, что мы больше побили людей, мы — русские. Нет, хоть тысяч на 5, но мы побили больше людей, говорят французы. Вот единственные книги, написанные в этом тоне, все истории, которые я бы жег и казнил авторов. Драться, я понимаю, и кулаками, и на дуэли, и на войне, а никто не может сказать про себя — я не буду драться, но в тиши кабинета целью умственной работы сделать оправдание драки и с завистью думать о том, и лгать, что мы, нет — мы больше убили людей, это было бы необъяснимо, ежели бы не знать, что на 10 тысяч людей бывает один [?] думающий, а 9999 только повторяют то, что думают другие. Мало того, такие писания называются патриотическими и п[исатель] самым благородным. На Бородинском поле совершилось страшное убийство, причины которого лежат в свойствах роевого устройства человека.>

[Далее от слов: Результатом ближайшим этого убийства... кончая: а после 50 к 100 близко к печатному тексту. Т. III, ч. 2, гл. XIX.]

И Москва была отдана, <и историки под совершившиеся факты подводят хитросплетенные доказательства великодушия и гениальности людей, которые были <самыми> из непроизвольных орудий мировых событий самыми рабскими и непроизвольными деятелями>.

№ 178 (рук. № 89. T. III, ч. 2, гл. XVII—XXI).

<24 августа 1812 года[491] вечером узналось в Москве, что французы в 60 верстах[492] по Смоленской дороге и сражаются с русскими.[493] В Москве уже всё волновалось, каждый день выходили растопчинские афишки,[494] иностранцы все были высланы, скоро должен был быть готов шар, который полетит в лагерь французов, и многие уезжали по направлению к Нижнему и Тамбову. Из Москвы вывозили и присутственные места и пушки.[495] Каждый день разносили растопчинские афишки; в одной писалось: «Здесь мне от Государя поручено сделать большой шар, на котором 50 человек полетят, куда захотят, и по ветру и п[ротив] ветру, и что от него будет, узнаете и порадуетесь...» и т. д.[496] В другой писалось: «... а я теперь здоров, у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».

Pierre, прочтя это, болезненно улыбнулся, как он улыбался, когда добрый человек от всей души рассказывал глупый, несмешной анекдот. Это действие производили на него все афишки графа. Он ничего не говорил и не думал даже ясно, но чувствовал, что это что-то не то.[497]

Pierre испытывал неопределенное и радостное беспокойство; был в Москве, с утра и до вечера проводя вне дома, и прислушиваясь ко всем слухам.

Собирание и обмундирование Без[уховского] полка было поручено главному управляющему, и дело подвигалось. Pierre уж и не мешался в него — он знал, что во всяком практическом деле он только напутает. Он говорил только управляющему: «Ничего не жалейте. — <Ну, что за дело, что заложить, что продать — делайте>».

Pierre знал только одно, что пришло время, когда хорошо стало таким людям, как он,[498] которые рады тому, что так или иначе, но расстроивается скучный порядок жизни. Pierre смотрел на ужас, отчаяние акуратных, почтенных людей, — всегда тайных врагов его и радовался. — «А мне-то и хорошо, что пришло время показать, что — вздор». От этого приятного чувства он был[499] беспокоен, ему всё хотелось еще что-нибудь[500] отдать и как-нибудь сделать себе похуже и совсем, совсем изменить свою жизнь.

Он не засиживался дома и, как вставал, ходил по городу и знакомым. Все говорили по-русски.

— Вы слышали: мы не колебнулись, — говорила ему Жюли Друбецкая, щипля корпию.

— Это подобной древней Риму геройства, — сказал ему А. Б. Голицын.

Ростовы были такие же, как все, старались говорить по-русски, любовались афишами, щипали корпию. Худая Наташа с блестящими глазами присаживалась, слушала и ничего не говорила. Старая графиня заботилась о богатстве дома, составлявшем одну надежду поправления дел, и бранила Разумовского за то, что он теперь отделывался от покупки. Они ждали подвод из деревни для вывоза всего из дома, и экипажей, чтоб ехать в Тамбов. 24 числа Pierre был у них и сказал, что он едет в армию. Когда он сказал это, Наташа изменилась и не спускала с него глаз и проводила его до передней.>[501]

Несмотря на то, что всем своим знакомым Pierre,[502] краснея, одно и то же говорил, что он не только никогда не будет командовать своим батальоном, но что он ни за что в мире не пойдет на войну, что он и по корпуленции своей представляет слишком большую мишень и слишком неловок и тяжел, Рiеrre давно уже волновался мыслью о том, чтобы поехать к армии и самому своими глазами увидать, что такое война.[503]

25 августа, получив от адъютанта Раевского известие о приближении французов и вероятном сражении,[504] Pierr’у еще более захотелось ехать в армию посмотреть, что там делалось, и с этой целью, чтобы сдать свою должность по комитету пожертвований и быть свободным, поехал к Растопчину.

Проезжая по Болотной[505] площади, он увидал толпу у Лобного места и, остановившись,[506] слез с дрожек.

Это была экзекуция французского повара за обвинение в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека в синих чулках и зеленом камзоле,[507] с рыжими бакенбардами.

Другой[508] преступник, худенький и бледный, стоял тут же[509] с испуганно болезненным видом, подобным тому же, который имел худой француз.

Pierre проталкивался сквозь толпу, спрашивая: — Что это, кто, за что, — и не получал ответа; толпа чиновников, народа, женщин жадно смотрела и ждала. Когда толстого человека отвязали и он, видимо, не в силах удержаться, хотя и хотел этого, заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди, толпа заговорила, как показалось Pierr’у для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости, и послышались слова:

— То-то теперь запел: патушка, переяславные, ни пуду, ни пуду,[510] — говорил один,[511] вероятно кучер господский, подле Pierr’а.[512]

— Что, мусью, видно, русский соус кисел, француз набил оскомину,[513] — подхватил шутку кучера приказный. Pierre посмотрел, покачал головой, сморщился[514] и, повернувшись, пошел назад к дрожкам,[515] и решил, что он не может больше оставаться в Москве и едет к армии.

Растопчин был занят и через адъютанта выслал сказать, что очень хорошо. Pierre поехал домой и оставил приказание своему всезнающему, всемогущему, умнейшему и известному всей Москве дворецкому Евстратовичу о том, что он в ночь поедет в Татаринову к войску.[516] <И дворецкий всё вспомнил и обо всем распорядился. Он старого Безухого берейтора послал с подводой и лошадьми верховыми вперед, а графу была готова коляска и выслана подстава.>

К утру 25, никому не сказавшись, Pierre выехал и приехал к вечеру к войскам[517] в дрожках на подставных. Лошади его ждали в Князькове. Князьково было полно войсками и до половины разрушено.[518] По дороге у офицеров Pierre узнал, что он выехал в самое время и что нынче или завтра[519] должно было быть генеральное сражение. «Ну что ж делать? Ведь я этого хотел, — сказал сам себе Pierre, — теперь — кончено».

У разломанных ворот стояла его подвода с кучером, берейтором и верховыми лошадьми. Pierre было проехал своих, но берейтор,[520] узнав, окликнул его, и Pierre обрадовался, увидав свои знакомые лица после бесчисленного количества чужих солдатских лиц, которые он[521] видел дорогой.[522]

Берейтор с лошадьми и повозкой[523] стоял в середине пехотного полка.[524]

Для того, чтобы иметь менее обращающий на себя общее внимание вид, Pierre намерен был в Князькове переодеться в[525] ополченский мундир своего полка, но, когда он подъехал к своим (переодеваться надо было тут, на воздухе), на глазах солдат и офицеров, удивленно смотревших на[526] его пуховую белую шляпу и толстое тело во фраке, он раздумал.[527] Он отказался также от чая, который приготовил ему берейтор и на который с завистью смотрели офицеры.[528] Pierre торопился скорее ехать. Чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевало беспокойство. Он боялся и сражения, которое должно было быть, и еще более боялся того, что опоздает к этому сражению.

Берейтор привел двух лошадей. Одну рыжую, энглизированную, другого вороного жеребца.[529] Pierre давно не ездил верхом, и ему жутко было влезать на лошадь. Он[530] спросил, какая посмирнее. Берейтор задумался.

— Эта мягче, ваше сиятельство.[531]

Pierre выбрал ту, которая была помягче, и, когда ему ее подвели, он, робко оглядываясь — не смеется ли кто над ним — он схватился за гриву с такой энергией и усилием, как будто он ни за что в мире не выпустит эту гриву, и влез, желая поправить очки и не в силах отнять руки от седла и поводьев.

Берейтор неодобрительно посмотрел на[532] согнутые ноги[533] и пригнутое к луке огромное тело своего графа[534] и, сев на свою лошадь, приготовился сопутствовать.

— Нет, не надо,[535] оставайся, я один, — прошамкал Pierre. Во-первых, ему не хотелось иметь сзади себя этот укоризненный взгляд на свою посадку, а во-вторых, не подвергать берейтора тем опасностям, которым он[536] намерен был подвергать себя.[537]

Закусив губу и пригнувшись наперед, Pierre ударил обоими каблуками по пахам лошади, этими же каблуками уцепился за лошадь, натянул и дернул неровно на сторону взятыми поводьями и, не отпуская гриву, пустился по дороге неровным галопом, предавая свою душу богу.

Проскакав версты две и едва держась от напряжения на седле, Pierre остановил свою лошадь и поехал шагом, стараясь обдумать свое положение.[538] 

№ 179 (рук. № 89. T. III, ч. 2, гл. XXI—XXIII).

<У Бенигсена был в саду обед в палатке, приготовленный отличным поваром, с отличными винами. Хотя Pierre и не был знаком с ним, Кутайсов повел его к нему.

— Он очень рад будет. Все у него обедают.[539]

Pierre хотел ехать сейчас осматривать позицию, но Кутайсов отговорил:

— Лучше поезжайте после обеда с Бенигсеном. Он едет. По всей позиции проедет.

— Ах да. Это — очень интересно.

Действительно, после обеда он сел на дрожки с адъютантом Тучковым и поехал.>[540]

Они проехали по фронту линии назад[541] через окапываемое бруствером[542] Бородино,[543] в котором уже был Pierre, потом[544] на редут,[545] еще не имевший и потом получивший название редута Раевского, на котором устанавливали пушки. Pierre не обратил никакого внимания[546] на этот редут. (Везде одинаково копали.) Он не знал, что это место сделается памятнейшим из всех мест[547] Бородинского поля, потом[548] они поехали к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревны изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали через поломанную, выбитую, как градом, рожь по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши, тоже тогда еще копаемые и[549] памятные Pierr’у только потому, что здесь он, слезши с лошади, во рву позавтракал с Кутайсовым у[550] полковника, предложившего им битков.

Бенигсен остановился[551] на флешах и стал смотреть на неприятелей напротив, в бывшем нашим еще вчера Шевардинском редуте, он был версты за 1½, и офицеры уверяли, что там группа это Наполеон или Мюрат.[552] Когда Pierre подошел опять к Бенигсену, он говорил что-то, критикуя расположение этого места и говоря: — Необходимо надо было подвинуться вперед.

Pierre внимательно слушал,[553] дожевывая битки.

— Вам, я думаю, не интересно[554], — вдруг обратился к нему Бенигсен.

— Ах, напротив, очень интересно, — повторил Pierre фразу, повторенную им раз 20 в этот день и всякий раз не совсем правдиво.[555]

Он не мог понять, почему флешам надо было быть впереди, чтобы их обстреливала Раевского батарея, а не Раевского батарее быть впереди, чтобы ее обстреливали флеши.[556]

— Да, это очень интересно, — всё говорил он.[557]

’а своим недовольством помещения корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг. Вся позиция Бородина представлялась Pierr’y следующим образом.[558]

Передовая линия, несколько выгнутая вперед, простиралась на 3 версты от Горок до позиции Тучкова. Почти по середине линии, ближе к левому флангу, была[559] река Колоча с крутыми берегами,[560] разрезавшая всю нашу позицию надвое.

Выступающим пунктом справа налево были: 1) Бородино,2) редут Раевского, 3) флеши, 4) оконечность левого фланга — леса березника в оглоблю,[561] у которого стоял Тучков.

Правый фланг был сильно защищен рекою Колочею, левый фланг был слабо защищен лесом, за которым была старая Калужская дорога. Корпус Тучкова стоял почти под горой.[562] Бенигсен нашел, что корпус этот стоит не хорошо и приказал подвинуться ему вперед на версту расстояния.[563]

Почему лучше было стоять впереди без подкреплений, почему не подвинуты были другие войска, ежели левый фланг слаб, почему Бенигсен сказал полковнику, который с ним был, что об этом распоряжении его не нужно было докладывать Кутузову, и почему сам не сказал Кутузову. Потом Pierre слышал, как он, встретив Кутузова,[564] прямо сказал, что он всё нашел в исправности и не нашел нужным ничего изменять — это не смог понять Pierre, и всё это было ему еще более интересно.[565]

В 6-м часу Pierre за Бенигсеном приехал в Татаринову, где стоял Кутузов.

Одна большая изба в три окна была занята Кутузовым. Рядом на плетне была прибита доска: «Канцелярия главного штаба». Напротив с фургонами у подъезда была изба, в которой жил Бенигсен.[566]

Перед самой деревней Pierr’а обогнал знакомый ему Кутайсов. Он верхом возвращался откуда-то с двумя офицерами. Кутайсов[567] дружески обратился к Pierr’у, не в силах удержать насмешливые взгляды, которые обегали всю фигуру Pierr’а, и улыбнулся на вопрос Pierr’а о том, как ему просить главнокомандующего о разрешении участвовать в сражении.

— Поедемте со мной, граф.[568] Князь (Кутузов), верно, в саду под яблоней. Я вас проведу к нему. Ну, что Москва? волнуется? И, не дожидаясь ответа, Кутайсов подъехал к навстречу ехавшим генералам на дрожках и по-французски что-то горячо поговорил с ними. La position est intenable... Il faut être fou,[569] — слышал Pierre.

— Кто это? — спросил Pierre.

— Это[570] принц Евгений, едет на левый фланг осматривать позицию, которая невозможна. Хотят, артиллерия чтоб действовала из-под горы... Ну, да вам неинтересно...

— Ах, напротив... мне[571] очень интересно... Я видел всё.

— А, — сказал Кутайсов и подъехал к плетню, на котором была вывеска. Кутайсов слез и приказал казаку взять лошадь Pierr’а и Pierr’у сказал, куда итти и где найти свою лошадь.[572]

В сарае на соломе спал один офицер, накрывшись рубашкой от мух, другой у дверей[573] обедал подовыми пирогами и арбузом.

— Светлейший в саду? — спросил Кутайсов.

— В саду, ваше сиятельство.

И Кутайсов через сараи прошел в Яблоновый мужицкий сад с теми переливами тени и света, которые бывают только в густых яблочных садах. В саду было прохладно, и вдалеке виднелись раскинутые палатки, ковер и воротники мундиров и эполеты. Яблоки еще оставались на деревьях, и у плетня мальчишка босиком влез на дерево и тряс. Девчонка подбирала внизу. Они испуганно замерли, увидав Pierr’а. (Им казалось, что цель всех людей, а потому и этих, состояла в том, чтобы помешать им рвать яблоки.) Кутайсов прошел вперед, мелькая между деревьями, к блестящему ковру и эполетам. Pierre, не желая развлекать главнокомандующего, остался сзади.[574]

— Ну, хорошо, поезжай сам, да пошли его ко мне.[575]

офицером, знакомым Pierr’а. Это был Долохов. Долохов говорил что-то горячо Кутузову, который через голову его кивнул Pierr’у. Pierre подошел. Долохов говорил:

— Все сражения наши были проиграны от слабости левых флангов. Я осмотрел нашу позицию, и наш левый фланг слаб. Я решил,[578] что, ежели я доложу вам, ваша светлость может прогнать меня или сказать, что вам известно то,[579] что я докладываю, и тогда у меня не убудет...

— Так, так.

— А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.

— Так, так...

— И ежели вашей светлости нужно человека, который бы пошел в неприятельскую армию убить Бонапарта, то я готов быть таким.

— Так, так... — сказал Кутузов, смеющимися, сузившимися глазами глядя на Pierr’а, и тут же обратился к Толю, шедшему за ним:

— Сейчас иду, не разорваться мне. Хорошо, голубчик, благодарю тебя, — обратился он к Долохову, отпуская его, и к Pierr’у:

— Хотите пороху понюхать? Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем вашей супруги. Здорова она? Мой привал к вашим услугам, — и Кутузов прошел в избу.[580]

Пообедав у Кутайсова и взяв[581] у него лошадь и казака,[582] Pierre поехал к Андрею, у которого и намерен был отдохнуть и провести ночь до сражения.

434. Первый зачеркнутый слой рукописи, вместо которого написано окончание варианта № 171, см. стр. 78, прим. 3.

435. Зач.: Тушина

436. Зач.: красный от волнения,

437. [Я свихнул себе ногу, это ничего,]

438. Зачеркнуто: Нет, не надо сердиться, надо быть спокойным».

439. и от князя Андрея.

440. Зач. вписанное позднее: Князь Андрей писал то же самое, умоляя отца ехать в Москву и прося ответа.

441. Зач.: Внучек хорош.

442. Зач.: Ну, выходи!

443. Зач.: а еще постою.

444. Зач. вписанное позднее: но вдруг почувствовал, что правая рука и нога его не двигаются. Он хотел говорить, и язык издавал какие-то неясные звуки. Он быстро успокоился и замолк.

445. На полях конспект: Князь не умер, а болен, паралич.

Княжна Марья получила письмо от Жюли: мы не колебнулись.

(Княжна Марья пишет успокоительное письмо.) Voila m-r Telianine [Вот г-н Телянин].

446. [соотечественнице,]

447. [Батюшка был прав,]

448. На полях конспект:

Брат Алпатыча <Дрон> — Анисим, мужик суровый, верный. Пешком прошел 50 верст.

449. На полях: Истор[ик] Наполеона. Пленный <казак> Алпатыч. Казак [?] Портрет le roi de Rome [?], приказ [2 неразобр.] Pierre ездит к главнокомандующему, ездит по бивакам, танцы. Hélène [?]

Попадья, и Pierre спокоен.

Начало дела, линия огней и дурман, наступающий на него, и тоска, что нечего делать. Андрей узнал его, он улетел с атакой, и Андрей усмехнулся.

Андрея ведут на Шевардино, он наслаждается, что он в рядах. Ну теперь конец. А теперь-то и жалко.

— Бросьте, ребята, — говорит, хотя знает, что не бросят.

Перевязочный пункт в лесу. Ils veulent encore, donnez leur en [Они еще захотели, так задайте же им].

Сморкается.

Назначение Кутузова.

450. Зачеркнуто: комических

451. На полях конспект: H[élène] и А[нна] П[авловна], два салона.

По-французски также.

Труп[п]а, дорого стоящая.

Укладываются.

— кривой].

На другой день рассказ князя Василия: Il у voit assez [Он достаточно видит] — дипломату.

Кутузов делает свои условия [?] и едет. Комитет.

452. Первый слой рукописи, без дальнейшей правки.

453. Па полях конспект: Nicolas с княжной Марьей и потом казак с Наполеоном. — Стр. 363. Историк Наполеона — Тьер.

Князь Андрей писал, чтобы сестра уехала в Москву, и ничего не знал.

Зач.: Приехав в армию, Кутузов отправил в Петербург всех ф[лигель]-а[дъютантов] и г[енерал]-а[дъютантов] без дела и объявил, что будет дано генеральное сражение.

454. Зачеркнуто: Офицер

455. Зач.: чтоб

456. На полях:

457. Зач.: успокое[ние]

458. Зач.: брат

459. Зач.:

460. Зач.: Ты попадья. Ай да попадья.

461. На полях: К[утузов] презирает ум. Не умом, а чем-то другим.

<К[утузов] доволен и говорит о Каменском. Пустить надо время и терпенье и о том, что не даст никому мешаться.>

462. Зач. вписанное на полях: и он спросил ее о чем-то и опять обернулся к Андрею, который говорил, что он разлюбил служить при штабах и желает одной службы во фронте. Князь Андрей говорил очень умно. Но Кутузов, видимо, презирал этот его ум. Так же точно презирал, очевидно,

Кутузов и ум немца, который пришел к нему с замечательным проектом. Но чем же он презирал его? Попадьей, вероятно, потому что не дослушал немца.

На полях: После, — сказал он Т[олю], вошедшему с бумагами.

464. Зачеркнуто: Это было

465. Ежели бы он слепо сознавал, то

466. На полях: Б. сам себя оправдывает всегда.

Князь Андрей узнал о смерти отца, холодно распорядился о сестре и продолжает служить в линии — он всё рисуется. Н[аташа] спасается в дружбе.

467. и принял его как

468. [Исполнение долга и смерть.]

469. На полях вписано позднее: Характеристика Кутузова. <Ужасы войны. Hélène бессмысленн[о]? Дрон — Nicolas. Мальчик.>

470. Первый слой, без последующих поправок.

471. Зачеркнуто: осыпая

472. 4 сентября 13 <14>-го он хотел зимовать в Смоленске, но уговаривал маршалов.

Он сжег две повозки штабных. В Витебске снял дом.

473. На полях: Dédié à ma mère. [Посвящается моей матери.] Pierre читает и думает: я с ума сошел. А, видно, можно еще на это смотреть с личной точки зрения.

«Ну еще!»

— Скажите господину де Бомон, чтобы подождал.]

475. Римского короля

476. [Москвы, Москвы с бесчисленными церквами,]

477. Позднее написано на полях:

М-r de Beausset. Gerard. Colonel Fabvier — bataille de Salamanque. [Г-н Боссе. Жерар. Полковник Фабвье — битва при Саламанке.]

478. Зачеркнуто: спросил

479. [— Это нетрудно будет взять. — Государь, вам стоит только приказать,]

480.

481. Слово: писал повторено в рукописи.

482. [свидания]

484. [А, им хочется, ну и задайте им.]

485. Зачеркнуто: Ну что могли

486. Н Наполеон посылает Жюно, а потом Фриана, делает две диспозиции и все ошибочны, стрелять нельзя. Кутузов посылает то Евгения Вюртембергского, то Дохтурова, то Толя

487. [Великая битва под Москвою,]

488. Зачеркнуто: богу

489. Зач.:

490. Зач.: и необходимости

491. Зачеркнуто: <было дело> в 3 часа было слышно

492. от Москвы и надписаны след. три слова.

493. Н Общая характеристика Москвы.

Казнь повара [?].

494. Зач.: фр[анцузы]

495. 22 августа Pierr’у принесли афишку. Вместо зачеркнутого написаны позднее след. восемь слов.

496. След. фраза вписана на полях позднее. Там же ссылка: В[антыш?] К[аменский?], ч. 3, стр. 138.

497. 24 утром Pierre прочел следующую афишу: «А..... а я теперь здоров; у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба». Pierr’у было ужасно стыдно, когда он прочел это, он не узнавал приятного, живого Растопчина в этих афишках. Безуховский п[олк]. Вместо зачеркнутого вписан на полях текст след. абзаца.

498. Зач.: которым было всё нипочем. Он испытывал постоянно счастливое чувство чел[овека]

499. даже

500. Зач. позднее: ухнуть и вписано на полях до конца абзаца.

501. Далее вписан на полях текст след. абзаца.

ач.: упорно

503. Зач.: В этот же день

504. Зач.:

505. Слово: Болотной вписано позднее.

506. Зач. позднее: <сводили> отвязывали от кобылы человека. Вместо зачеркнутого надписан дальнейший текст, кончая: жалостно стонавшего

507. Зач. позднее: и написаны три след. слова.

508. Зачеркнуто: стоял

509. послышались слова вписан на полях позднее.

510. Зач.: шутил

511. фабричный и надписаны след. три слова.

512. Зач.: Pierre, когда он сошел с дрожек и сам не зная зачем пошел толкаясь в толпу

513.

514. Зач. позднее: треснул изо всех сил фабричного по затылку Вместо зачеркнутого надписаны след. шесть слов.

515. Зач. позднее: Вместо зачеркнутого вписан дальнейший текст, кончая: Pierre поехал домой

516. Зач.:

517. След. четыре слова вписаны позднее.

518. Позднее на полях вписан текст до конца абзаца.

519. Зач.: назначено

520. с криком бежал сзади и надписаны след. три слова

521. Зач.: только и

522.

523. Зач.: подле

524. Зач.: в лесу у разваленной караулки.

525.

526. Зач. позднее: него и надписаны след. девять слов.

527. Зач. позднее: — «Нет, нечего делать, так поеду».

528. Зач. позднее: <Надо> Им, верно, хотелось, но как предложить им? Делать нечего. Нельзя. Затем вписано на полях и снова зачеркнуто: которым желал и не смел Pierre предложить этот чай.

529. След. фраза переправлена из: Pierre ездил давно верхом, еще когда он был женихом. Он ехал с намерением подвергаться всем опасностям генерального сражения

530. Зач. позднее: улыбнулся и

531. Pierre <взялся> схватил зa гриву Дальнейший текст, кончая: он схватился за гриву

532. Зачеркнуто: наивно вывернутые

533. След. шесть слов вписаны позднее.

534. Зач. позднее: ’ом. и вписано окончание фразы.

535. След. три слова вписаны позднее.

536. Зач.: твердо

537. Pierre пустил свою лошадь — что будет, то будет — и, удержавшись на седле, остановился и успокоился. Pierre <с той же методичностью> верный попыткам методичности, которые были в нем, вероятно, потому, что в характере его всё было враждебно всякой методичности, сделал себе план и маршрут, куда и куда он должен ехать. <Во-первых, в главный штаб,> в главный штаб, по войскам и позициям, ночевать в Перновский полк к князю Андрею.

Pierr’у многое было интересно в этом предстоящем сражении, как всегда и вечно было одним из самых интересных явлений жизни для мыслящего человека явлениевойны. Люди чужие убивают друг друга. Во-первых, как управляются все эти массы и подчиняются одной воле? Рiеrre был когда-то охотник до стратегических соображений, и тактическая сторона дела интересовала его. 2) Каким духом руководятся все эти массы? 3) И самое главное, вопрос для невоенного: что, был бы я трус или нет?

Прежде всего Pierre направился в деревню Татаринову, где стоял Кутузов с главной квартирой. Как только Pierre выехал один верхом между войск с мыслью о том, что теперь ему уже нельзя отказаться от опасности, и о том, что каждую минуту может ожидать его, ему стало страшно за свое толстое, белое, нежное тело и, чтобы поддержать в себе мужество, он живо вспомнил то чувство патриотического воодушевления, в котором он находился в дворянском собрании, и под влиянием этого чувства почувствовал удовольствие в мысли показать, что всё — не только богатство, но и самая жизнь — вздор, в сравнении с чем-то. С чем? он не знал. Ни в войсках, которые проезжал Pierre, ни еще менее в Татариновой, где сосредоточивалось всё высшее и блестящее сословие армии, он не нашел этого настроения.

По дороге он был, не доезжая Татариновой, в Бородине, которое было все <обвалено> загромождено вонявшими и работавшими ополченцами, он был остановлен толпой народа, впереди которой шли с пением попы.

«О ду-ша-ах на-ших», пели священники и сзади солдаты несли икону. Pierre, сняв шляпу, остановился. Бывшие подле него рабочие весело бросили лопаты и побежали, крестясь, к шествию. Им, видно, весело было прервать тяжелую работу. Солдаты также подходили навстречу толпами и, сняв кивера, набожно крестились. Но Pierr’y очевидно было, что набожность солдат, <не имела ничего общего с иконой> с которой они встречали икону Смоленской божьей матери, которую носили перед сражением по полкам, не имела ничего общего с предстоящим сражением и патриотическим духом.

Солдаты отходили, и ополченцы брались опять за лопату совершенно в том же расположении духа, в котором они оставляли их. Вместо зачеркнутого вписан на полях и между строками новый текст до конца варианта.

538. См. далее, вар. № 186.

На полях конспект:

Шуберт, разгоряченный спором, скачет в атаку. Он храбр против пехоты и храбр против французов.

Кутузов под Аустерлицем в горячности — каналь[ями] бранится.

Hélène читает много книг и Corinne.

Главная квартира — изба в три окна. Обед у Бенигсена.

— Ах, это очень интересно: ничего не видит. Прик[азание] о перевязочном пункте и лекаре. К князю Андрею. Он дре[млет] у костра. Поезжай к Б., у Кутузова ничего не увидишь. Офицеры. Тимохин. Солдаты продрогшие. Философия Андрея с Рiеrr’ом.

Зачеркнуто позднее: <Первое [1 неразобр.]> В улице, в дер. Татариновой

539. А после

540. На полях: <Б[енигсен] разговаривает о фланге и готовится к отсылке курьера к царю. Это вопрос жизни и смерти. Видно, что он напряжен и дрожит, как дрожит человек перед решением участи.>

541. Слово: вставлено позднее.

542. Слова: окапываемое бруствером вставлены позднее.

543. окапываемое ополченцами, в котором оставались еще избы, но никого уже не было жителей и надписаны след. пять слов.

544. Зач. позднее: и надписано: на

545. След. восемь слов вписаны позднее.

546. След. три слова вписаны позднее.

547. След. два слова вписаны позднее.

548.

549. Зачеркнуто: ничем не известные и вписано окончание фразы.

550. Зач.:

551. След. два слова вписаны позднее.

552. Зач. позднее: Бенигсен и вписаны след. семь слов.

553. ему в рот, терп[еливо], но всё не понимая значения слов Бенигсена.

554. Зач. позднее: сказал и вписаны след. пять слов.

555. Ему было очень интересно, но он ничего не мог понять и не мог понять так, как молодые люди не понимают Бетховена или Гете оттого, что они ищут найти это понимание в какой-то другой, высшей и ненормальной сфере.

Pierr’у казалось всё это очень премудро. Например

556. Зач.: потому что так после обеда пришло в голову Бенигсену, этого он не мог понять.

557. Но что ему было более всего интересно, это то, что он действительно почти понял, но потом опять спутался. Это — левый фланг и вопрос о том, как поместить и вписано кончая: недовольством помещения

558. Зач.: Лишь

559. Слово вписано позднее.

560. Зачеркнуто: которую трудно обойти правому флангу и вписано окончание фразы.

561. и за ним старая Калужская дорога.

25 числа началась речь об том, что французы могут обойти левый фланг, и про это все говорили и разные слышал суждения в этот день Pierre и затем ехал туда Бенигсен. Значительно отступив от линии, там стоял Тучков и казаки. Полковник 1-го полка подошел к Бенигсену (у него было сердитое лицо) и начал кричать, говоря, что здесь стоять нельзя, что людей перебьют под горой. Бенигсен, печально улыбаясь, молча слушал и поехал вперед смотреть, потом подъехал Тучков, и Бенигсен сказал, что корпус надо передвинуть вперед. Тучков не соглашался. Бенигсен приказал именем главнокомандующего и уехал, когда войска двинулись. Вместо зачеркнутого вписан текст след. абзаца.

562. Зач.:

563. На полях: <Тут Pierre видел мужиков с тачками. Они были очень веселы, «но на что они были нужны?» думал Pierre>

564. Зач. позднее: передал ему только, что всё хорошо, и ничего не сказал о сделанном распоряжении. , кончая: ничего не изменять

565. Зач. позднее: Уже <стало смеркаться> <солнце> <был> 5-й час. Pierre поехал по войскам изучать дух войска. Проезжая через Бородино, он увидал в реке солдат, моющих портянки. Двое с синими ногами стояли в воде и полоскали, двое дрались за доску, на которой хотели стоять. <Офицеры играли в свайку и> «Нет, поздно, надо застать Андрея», и, узнав, где стоит Перновский полк, он проехал к нему. сноски, приводящий к дальнейшему тексту. След. фраза вписана на полях позднее.

566. Зачеркнуто позднее: ’а было много знакомых, но он не подумал о том, к кому обратиться с тем, чтобы ему позволено было волонтером принять участие в предстоящем сражении. (Pierre думал, что это необходимо.)

567. Зач.: ласково

568. Зач.: Светлейший

Зачеркнуто: говорил

570. Зач.: Бенигсен

571. бы хотелось видеть позицию и расположение войск...

— Ну, так пойдемте, я вас сейчас проведу к светлейшему и поедемте опять на левый фланг к Тучкову. Только я пообедаю. Меня звал Бенигсен. Он Вместо зачеркнутого вписаны след. девять слов.

572. Зач. позднее:

573. Зач. позднее: на козлах писал с двумя писарями. Вместо зач. вписаны след. пять слов.

574. Зачеркнуто вписанное позднее на полях: <доктором> главным заведывателем по докторской части, потому что Pierre слышал слова, ужасом поразившие его, о количестве нужных перевязок и фур для перевоза будущих раненых и убитых, теперь здоровых и живых, но число которых уже приблизительно верно определялось главным доктором и Кутузовым. Pierre слышал слова Кутузова: «чем больше, тем лучше, — сказал Кутузов, — считай на 20 тысяч и не ошибешься».

Потом заговорил Кутайсов, и Pierre слышал слова Кутузова

575. Зач. позднее: послышался ему голос Кутузова и потом хохот его.

576. Слова: вписаны позднее.

577. Зач.: осто[рожной]

578. След. пять слов вписаны позднее.

579. до

580. Зач. позднее: В штабе у Pierr’а не только много было знакомых, но все были знакомые. Следующий абзац вписан позднее на полях.

581. Переправлено из:

582. Зачеркнуто: у Кутайсова и узнав, где стоит Перновский полк,