Жил в селе человек праведный...

ЖИЛЪ ВЪ СЕЛЕ ЧЕЛОВЕКЪ ПРАВЕДНЫЙ...

Жилъ въ селе человекъ праведный, звать его Николай. Жилъ Николай побожьи,[12] 30 летъ прожилъ, ни с кемъ не ругался, не ссорился,[13] и мирился, — просилъ прощенiя. Съ роду не зналъ женщинъ, кроме жены. Въ должности ни въ какiя не ходилъ, ни съ кемъ никакихъ торговъ, уговоровъ не делалъ, a все дела велъ на слово и по совести.[14] На брань молчалъ и на зло зла не держалъ и ни съ кемъ не судился ни за добро, ни за обиду. A всехъ жалелъ и всехъ любилъ, и не было у него разницы между туркомъ и русскимъ, жидомъ и христiаниномъ. Всехъ любилъ, всемъ помогалъ и советомъ делился. И такъ жилъ Николай 30 летъ. И подумалъ разъ Николай: «Вотъ я живу[15] хорошо — лучше людей». И только подумалъ это Николай, и дьяволъ присталъ къ нему. И вотъ что сделалъ дьяволъ Николаю.[16] И случилось: въ селе былъ бедный мужикъ. И заболелъ, и далъ бедному мужику денегъ богатый и подписалъ подъ себя домъ мужиковъ. И померъ бедный, и за 10 р. взялъ богатый мужикъ домъ за себя и выгналъ вдову. Пошла вдова съ груднымъ по мiру. А мальчишку взялъ себе въ пастухи богатый мужикъ. Шелъ разъ Николай осенью съ поля и увидалъ — мальчишка сидитъ, плачетъ. Спросилъ его Николай: «О чемъ плачешь?» Все разсказалъ мальчишка, свою участь горькую.

— Мать съ сумой ходитъ. А я у Петра богача въ пастухахъ живу; одежи не даютъ, плечи наружи, лапти избились. Домой пригоню, все поужинали, да [2 не разобр.] ломоть хлеба. Поешь — и на печку не пускаютъ обсушиться.

Плачетъ мальчишка. Отслушалъ Николай слова и заболело у него сердце, пошелъ къ богатому мужику.[17]

А богатый мужикъ въ тотъ день образа поднималъ. Пришелъ Николай къ богатому мужику, а у него полна изба народу. Въ переднемъ углу попы спдятъ, старшина, писарь, староста и со всей деревни народъ и богатый и бедный, и все хозяина хвалятъ. Посадили Николая ни въ переднiй, ни въ заднiй уголъ, принесли снохи ему стюдню, каши; вино подносить стали. И говоритъ Николай хозяину:

— Мне къ тебе дело есть.

— Я, — говоритъ хозяинъ, — радъ дорогому гостю, откушай, не обидь хозяина, а потомъ речи скажи.

И сказалъ Николай хозяину:

— Не могу я твоей хлеба-соли есть, прежде слово скажу.

— Ну скажи, Николай.

И сказалъ Николай:

— Пришелъ я, хозяинушка, къ тебе не на пиръ и не по своему делу, а шелъ я съ поля, вижу — сидитъ подъ кустомъ мальченокъ, вдовiй сынъ, живетъ онъ у тебя въ пастухахъ. Сидитъ мальченокъ, нетъ на немъ ни одежи, ни обуви, измокъ и иззябъ на отделку. Разспросилъ я мальченка и разсказалъ онъ мне свое житье сиротское. Померъ его отецъ, дворъ ихъ съ избой за тобой остался за долгъ, мать его съ сумой подъ окошками ходитъ, а самъ онъ у тебя въ работникахъ живетъ, лошадей гоняетъ и нетъ у него ни одежи, ни обуви, и пригонитъ онъ домой — нетъ ему ужина и не пускаютъ его на печь онучи обсушить. Пришелъ я сказать тебе, что грехъ ты на свою душу большой взялъ, домъ съ дворомъ у сиротъ отнялъ. Мать по мiру пустилъ и мальченку не жалеешь, не побожьи ты сделалъ.

Не показались слова Николая и гостямъ и хозяину. Ни слова не сказалъ хозяинъ. Заступился за него попъ съ старшиной. И сказалъ старшина. Ужъ онъ выпивши былъ. И говоритъ:

— Напрасно ты, Николай, пришелъ нашу беседу печалить. Хозяинъ нашъ худа не сделалъ. Покойникъ и живъ былъ, податей не платилъ, а вдова и сама свою голову не кормила; коли мужикъ на корню не сиделъ, такъ ужъ бабе не усидеть, а Архипъ и отца вызволялъ, за него деньги два раза платилъ. Я самъ получалъ. Кабы не Архипъ, мы бы давно ихъ дворъ продали и самаго бы сослали. А его Архипъ и похоронилъ; такъ отчего же ему дворомъ не владать? А мальчишка и во всю жизнь того житья не видалъ, что теперь. Архипъ мальчишку въ люди произведетъ, а ты его за это порочишь. Одни пустяки ты заводишь. Нашу беседу тревожишь.

Заступился и попъ и сказалъ:

— Пустыя слова! и не слушалъ бы. Тоже про грехи говоритъ и по божьи, говоритъ, жить, а знаешь ли, грехъ-то чтó и чтó значитъ побожески жить. Учу я, учу васъ дураковъ мужиковъ, а все вы такiе же неучи — черти, — что ты Архипа коришь, видно глазъ-то твой завидущiй, что не тебе дворъ достался. А судишь то, чего не съ твоимъ умомъ разобрать. — Ты слушай: отъ Бога все намъ дается, все посылается Богомъ, худое и доброе. Отъ Бога наслата на техъ нищета за то, что они Бога забыли. Ни попу, ни на свечи покойникъ не подавалъ. Онъ забылъ Бога и Богъ его оставилъ. А Архипъ, нашъ ховяинъ, и старостой въ храме Божiемъ предстоящiй, трудящiйся, и во всякое дело. Служителямъ у алтаря травки ли покосить, дровецъ ли привезть, все Архипъ.

Подтвердили слова попа дьяконъ, дьячекъ и просвирня.

— А въ храме Божьемъ отъ кого свеча, отъ кого молебенъ, кто образа поднимаетъ? — все Архипъ. За то и посылаетъ ему Богъ за добродетель. Такъ-то, дружокъ. Не взносись. Возносящiйся унизится. Много званыхъ, да мало избранныхъ.

Осмелился и Архипъ и сказалъ:

— Что жъ, батюшка, я что по силамъ, то и делаю. А что Николай обиду нашелъ, и то правда, пусть насъ обижаютъ, да не ты. Мы вотъ вчерась купили муки два воза. Клялся, божился мужикъ, а въ возу отруби, только залицованы мукой. Для нынешняго дни я и его послухаю. Онъ говоритъ — мальченка раздетъ, шубы нетъ. Такъ вотъ жена, Анисья, отдай свою шубу Петруньке, не ту, чтó на тебе, а чтó на клети — старую. Да поди, одень его въ шубу въ эту и веди его сюда, пирога ему дай и вина стаканъ. Пусть радуется всякая плоть. Такъ что ли, батюшка, отецъ духовный?

— Верно. Обноси.

Привели мальченка въ шубе въ старой. Напоили, накормили. Самъ мальчикъ смеется. Стали обносить, просить Николая и студнемъ, и кашей, и виномъ. Поелъ Николай и выпилъ.

Разошлись поздно гости, и пошелъ Николай домой пьяный.

Пришелъ домой и говоритъ: — «Жилъ я 30 летъ хорошо, а Петра 30 летъ живетъ худо. Приду я домой, у меня ничего нетъ, а у него всего много. Меня осудили, его пожалели, у меня недостатки, у него всего много. А помремъ и мы все также. Все то же, что праведному, что неправедному. Помремъ, похоронятъ, зачернеетъ могилка, провалится, окрепнетъ, задернеетъ могилка, ничего не останется ни отъ злыхъ, ни отъ добрыхъ делъ. Все пройдетъ, ничего не останется».[18]

Сказалъ это Николай и подумалъ, и тошно ему стало на сердце. И думаетъ: [19] «Неужели обманулъ меня Богъ?» И пошелъ Николай спать и не можетъ заснуть, болитъ его сердце. И застоналъ Николай голосомъ: «Богъ, не обманщикъ ты, покажи жъ мне свою правду. Покажи мне, какая польза отъ добра, чтó я делалъ на свете».

И средь ночи разинулся потолокъ надъ печью и засветилось какъ солнце, и увидалъ Николай — стоитъ надъ нимъ старецъ виденъ въ белыхъ ризахъ и говоритъ ему:

— Видишь[20] ты, Николай, спрашивалъ Бога, какая польза отъ добра, чтó ты делалъ на свете.

Обрадовался Николай и говоритъ:

— Я, Николай, я спрашивалъ, какая польза делать добро на свете. И не вижу въ немъ пользы.

И сказалъ старецъ:

— Пойдемъ со мной.

ни жарко, и не весело и не скучно; везде онъ и нигде.[21] И старецъ подле него.[22] И говоритъ старецъ:

— Смотри и слушай, Николай. Покажу тебе по слову Бога все злые дела, покажу на трое. Злыя дела въ долинỳ, злыя дела въ ширину и злыя дела въ глубину. Тогда не будешь больше спрашивать Бога. Смотри. Вотъ въ длину. Смотри въ долинỳ. Кто обиделъ Петруньку и какая польза отъ добрыхъ делъ, чтó ты делалъ на свете.

И показалъ старецъ, и видитъ Николай. И видитъ и место и людей, и видитъ такъ, что чтó за стеной и то видитъ, и чтó въ мысли человека, и то видитъ.

— Смотри въ ширину. Кто кого обиделъ и кого наградилъ Архипъ, и злыя или добрыя дела — чтó сильнее на свете. Смотри въ глубину, — есть ли злыя дела на свете?[23]

И видитъ Николай — сидитъ въ лавке Архипъ.

Примечания

— Николай. В отрывке «Миташа» это уменьшительное имя встречается только два раза в начале, а затем заменено именем «Николай». В том и другом отрывке содержанием служит сомнение праведного человека в пользе и необходимости добра для того, кто его делает. В том и другом — Николай в видении (в первом — старца, во втором — светлого юноши) получает объяснение, зачем нужно человеку делать добро. К какому именно произведению относятся эти наброски, указывают приписки Толстого на рукописи первого из них, которые дают программу повести «Фальшивый купон».

О фальшивом купоне впервые упоминается в отрывке «Миташа». Может быть, следующей стадией этого замысла является третий набросок, тоже без заглавия, с небольшими изменениями составивший начало повести «Фальшивый купон». Этот третий набросок, в котором показывается, как произошел фальшивый купон и как от него началось зло, — также был оставлен Толстым, но не забыт, и в 1897 году, когда он начал писать «Хаджи-Мурата», у него является желание написать в параллель к этому Кавказскому разбойнику рассказ о русском разбойнике Николаеве. В Дневнике 14 ноября 1897 года он записывает: «Я думал в pendant[638] к Х[аджи]Мурату написать другого, русского разбойника Григория Николаева. Чтобы он видел всю незаконность жизни богатых. Жил бы яблочным сторожем в богатой усадьбе с lawn tennis’ом».[639]

Но увлеченный Хаджи-Муратом, Толстой долго не принимается за рассказ о русском разбойнике. Только 20 декабря 1899 года в Дневнике записано: «Думал нынче о «Купоне» хорошо. Может быть напишу». А 6 октября 1902 года отмечает: «Вчера начал поправлять и продолжать «Фальшивый купон». Но при поправке и продолжении он совсем не воспользовался набросками о Николае и Миташе, взяв из них только имя действующего лица — Николай, хотя программу, намеченную в одном из этих набросков, он осуществил полностью, только с некоторыми изменениями.

— мысль о праведном человеке, начинающем сомневаться в пользе добра для себя; в обоих — разъяснение путем видения светлого старца или юноши. Последнее встречается в рассказе «Крестник» и заимствовано из народной легенды.

Рукопись первого отрывка представляет автограф, хранящийся в ГТМ (AЧ) — в 6 лл. нелинованой писчей бумаги, 4°. Заглавия нет. Текст на л. 1, 2 обороте 4, 5,5 обороте и 6. Лл. 1 обороте и 2 в развернутом виде представляют ¹/₂ л. in folio; на нем — неоконченный черновик заявления Толстого Тульскому губернскому предводителю дворянства Ф. А. Свечину. Приводим его текст:

«Его Превосходительству Тульскому Губернскому Предводителю дворянства, Федору Александровичу Свечину. Графа Льва Николаевича Толстаго, заявленiе. <по ошибке моей.> Мною не было по незаявленiю <своевременно объ> мною отказе моемъ балотироваться по <Крапивенскому уезду и> дворянскимъ выборамъ я былъ избранъ предводителемъ уезда. Не будучи въ состоянiи исполнять эту должность покорно прошу ваше Пр[евосходительство] исходатайствовать у к[ого] следуетъ мое уволь[ненiе.]

Это черновик письма, датированный в окончательном виде 16 декабря 1882 г. См. т. 63, стр. 107—108. Таким образом рукопись написана, очевидно, во второй половине декабря 1882 г.

— тоже. Рукопись с большими помарками, вставками на полях, переделками, зачеркнутыми горизонтально и вертикально строчками. На л. 5 обороте на полях и под текстом — приписки, представляющие наброски программы начатого рассказа. Программа по содержанию относится к рассказу «Фальшивый купон», одним из первоначальных набросков которого и является настоящий отрывок (слово: «купон» встречается несколько раз). Впервые опубликовано Н. Н. Гусевым в 1933 г. под заглавием «Жил в селе человек праведный...» в сборнике: Л. Н. Толстой «Неизданные тексты», изд. Academia — Гихл. М. 1933.

Приписки на полях после текста рассказа:

1. Облагодетельствовалъ м. обманулъ мукой.

2. У муж. украли 2-хъ лошадей

3. Мужика обманулъ купономъ лавочникъ.

5. Девку обманулъ прикащикъ

6. Прикащика обиделъ хозяинъ

7. Хозяина обманулъ кирпичникъ.

8. Кирпичника

<чужую> мерку овса прикащика обманули за <брата жены>

10. Хозяйка подушекъ разочла по наговорамъ.

11. По наговорамъ отняли сына въ солдаты

13. У мужика оттянули усадьбу.

————

1. Мукой? 2. Лошадей. 3. Купонъ за дрова. 4. Купонъ — чай. 5. Купономъ за постой. 6. Обидели солдатствомъ разделомъ [1 неразобр.] поделали [?] процентами за домъ. Этаго обидели острогомъ по напрасну въ острогъ за колеса. 7. Обиделъ хозяинъ усадьбу отбилъ. 8. Обидели рабочiе не выставили къ сроку. 9. Обиделъ соседъ въ острогъ за колеса. 10. Обиделъ уса сыномъ высудился (?). 8. Обиделъ подр бороду вырвалъ. 9. Обиделъ Николай. Изругалъ. Усадьбу загородилъ. 10. За жену заступился.

————

9. Солому стащилъ сено навилъ.

10. Поддевку у бабы <взялъ> холстъ унесла.

10. Соседка яйца подняла въ крапиве.

11. Какъ <мать> валекъ унесла баба

<Изругалъ> за внучка <сынишку> изругалъ за лодыжки.

Во втором списке повторяются цыфры: 7, 8 и 10. В третьем, который дает замену некоторых пунктов для второго, нумерация начинается с 8, причем 8 и 10 №№ повторяются.

Рассказ «Миташа» сохранился в черновой рукописи ГТМ (АЧ). На обложке неизвестною рукою написано: «Переписано. т. XIII, стр. 80—85. Из расшитой тетради. 5. Программа рассказа и продолжение дневника». Рукопись в 4°, автограф, на 6 листах нелинованой писчей бумаги; писано на обеих страницах (л. б об. чистый), без полей. Много помарок и поправок. Заглавия нет. Начало: «15 сент. 86 года. Программа». — начало рассказа: «Жилъ человекъ богатый Миташа»...

«И померъ человекъ телесной смертью и не видалъ ее» — приписано и обведено рамками: «Не выходитъ. А не брошу, очень важно». Дальше на том же листе, после слов: «Но жизни не было, была смерть, оставалось счастье» — приписка в рамке: «Вечеромъ Опять не могу». На л. 3, строка 5, написано и зачеркнуто: «17 сент. Тайна». На л. 4 об. сверху карандашом — слова, не имеющие связи с текстом: «Зерно признало собой Я свою оболочку, огорчается о томъ, что оно погибнетъ. А оно выросло изъ зерна, выпало изъ колоса и опять разрушаясь и бросая свою оболочку, производитъ колосъ, полный зернами».

«Жизнь высшего порядка и в ней только жизнь» — приписано и обведено рамкой: «спутаюсь». В нижней части л. 6-го, после приписки: «спутаюсь» — пометка: «18 октября 86», после чего следует краткая дневниковая запись.

Начало отрывка впервые опубликовано Н. Н. Гусевым в 1933 г., в комментарии к «Жил в селе человек праведный...» в Сборнике «Неизданные тексты», изд. Academia — Гихл. М. 1933, стр. 386.

Хотя происхождение этих двух отрывков независимо одно от другого, тем не менее общность содержания дает основание объединить их и рассматривать, как разновременные подступы Толстого к одному и тому же замыслу.

Сноски