ЖИТІЕ И СТРАДАНІЕ МУЧЕНИКА ЮСТИНА
ФИЛОСОФА.
(1874—1875 гг.)
Эллинъ и самъ онъ, прежде чемъ ему просветиться верою, былъ идолопоклонникъ. — Онъ смолоду былъ отданъ въ книжное ученiе[48] и, будучи остръ разумомъ, скоро понялъ элинскую <пре>мудрость. Навыкнувъ красноречiю, возжелалъ онъ философiи и сперва отдался въ ученiе[49] философу изъ стоиковъ, чтобъ узнать ихъ мудрованiе. Но какъ было въ немъ большое желанiе познать Бога, то пожимши у стоическ[аго] фил[ософа] немного времени и о Боге ничего не узнавши (для того что стоикъ Бога не зналъ и[50] знанiе за ненужное почиталъ), перешелъ онъ къ другому учителю, тоже изъ философовъ, по прозванiю перипатетиковъ, къ человеку по своему премудрому.
Учитель на первыхъ же дняхъ сталъ съ Юстиномъ уговариваться объ цене, чтобъ не даромъ учить. Увидевши его жадность, Юстинъ презрелъ его, какъ лихоимца, не стоющаго и званiя философа, и отсталъ отъ стоиковъ и перип[атетиковъ]; но крепко желая прямаго любомудрiя, чтобъ черезъ него познать Бога, обратился онъ къ иному славному учителю изъ Пифагоровыхъ мудрецовъ. Тотъ велелъ Юстину учиться первымъ деломъ Звездочетству, Арифм[етике], Землем[ерiю], Музыке и инымъ ученiямъ, потому что де эти ученiя самыя надобныя въ жизни. Но Юстинъ увидалъ, что въ ученiяхъ техъ много летъ провести надо, a душе отъ нихъ пользы не будетъ, для того, что ничего онъ такого отъ учителя не слыхалъ, чтобы удоволило[?] его сердечное желанiе, a желанiе его любовью къ Богу со дня на день больше распалялось, и потомъ онъ оставилъ и того учителя и поступилъ къ одному изъ Платониковъ, объ коихъ тогда великая шла слава и большой имъ былъ почетъ, поступилъ для того, что Платоническiй философъ обещалъ показать ему безтелесныя вещи съ подобiя телесныхъ и небесныя по образу земныхъ и[51] научить его знанiе Бога по разуменiю идей. Платоническая философiя къ тому и вела, чтобы отъ идей восходить до познанiя Бога. Юстинъ избралъ этаго, надеючись постигнуть Божест[венную] мудрость, чтобъ знать Бога и исполниться его благодати. — И пробылъ онъ у этаго учителя довольное время и вскоре выучился платон[ическимъ] правиламъ и сделался въ Грекахъ фил[ософомъ] совершен[нымъ] и славнымъ.
Но не могъ достигнуть праваго Богопознанiя, потому что греч[еская] фил[ософiя] Бога не какъ Бога славила, a изменяла славу нетленнаго Бога въ подобiе тленнаго человека, и птицъ, и четвероногихъ, и гадовъ. Однако Ю[стинъ] утешался духомъ, упражняючись въ Богомыслiи, поучаясь въ Боговеденiи, на сколько могъ <того> достигать его непросвещенный умъ.
Однова прохаживаясь одинъ <одиношенекъ> въ отдаленномъ месте <за городомъ>, у моря, разсуждая философскiя мудрованiя, увидалъ онъ незнамаго, почтеннаго и сединами украшеннаго стараго человека. И это[тъ] старецъ, заметивъ, что онъ пристально глядитъ на н[его] сказалъ: «Или ты меня знаешь, что такъ пристально глядишь?» Юстинъ отвечалъ: «Знать не знаю, а дивлюсь, что вижу тебя на этомъ пустомъ месте, где никого не чаялъ видеть».
Старецъ сказалъ: «Родные мои отошли въ ту сторону, жду ихъ назадъ и вышелъ навстречу, чтобы издали увидать ихъ. А ты чего здесь делаешь?» Юстинъ отвечалъ: «Люблю прохаживаться въ уединенiи, чтобъ безъ помешки поучаться умомъ философiи». Старецъ спросилъ: «Какая тебе польза отъ философiи?» Юстинъ отвечалъ: «Что же больше философiи на пользу?»
В свою «Азбуку» Толстой включил несколько небольших статеек из житий святых («О Филагрии монахе», «О дровосеке Мурине», «Житие преподобного Сергия Радонежского» и др.). В связи с этим у него явилась мысль заняться изданием отдельных книжек для народного чтения житийного характера. В ноябре 1874 г. он писал П. Д. Голохвастову: «Вы говорили, что Леонид знаток житий и готов помочь составлению чтения для народа. Не будет ли он так милостив составить список наилучших, наинароднейших житий из Макарьевских, Дмитрия Ростовского и Патерика. Я хочу попытаться не переделать, а выбрать для народного чтения и издать». Несколько дней спустя он пишет уже самому Леониду: «П. Д. Голохвастов сообщил мне радостное известие, что дело составления для народа книги чтения, составленной из избранных житий, не только одобрено вами, но что вы не отказываетесь даже в своем личном содействии этому делу. Постараюсь при первом досуге воспользоваться вашим разрешением побывать у вас и переговорить подробно обо всем, теперь же мне хочется как сумею, изложить мой взгляд на это дело и вызвать ваше, так высоко ценимое мною мнение о нем. В предполагаемой мною книге (или ряде книг) я разделяю две стороны: форму — язык, размер (т. е. краткость или длину) и содержание — внутреннее, т. е. нравственно-религиозные основы, и внешнее, т. е. описываемые события... 1) По языку, я думаю, надо начать с Макарьевских житий в роде <Евлогия> тех, которые напечатаны в моей азбуке, и 2) по размеру самые краткие, переходя постепенно к более трудным по языку, до языка Дмитрия Ростовского, и по размеру до жития хоть Николая Чудотворца... Вообще по языку я предпочитаю простоту и удобопонятность, и сложный язык допускал бы только тогда, когда он живописен и красив, как он бывает часто у Дмитрия Ростовского». В свою очередь, архимандрит Леонид, бывший гвардейский офицер, впоследствии постригшийся в монахи в Оптиной пустыни, человек образованный, археолог, библиограф и писатель, отвечал Толстому письмом, в котором выражал свое сочувствие задуманному им делу издания народных книг, взятых из житий святых. Толстой отвечал ему (март — апрель 1875 г.): «Получив ваше письмо, я получил большое духовное наслаждение. Я читал выражения дорогих для меня взглядов на дорогое мне дело, и выражение гораздо более высокое тех самых мыслей, которые смутно представлялись мне. Издание для народа избранных мест из нашей древней литературы и именно в тех больших размерах, как вы предполагаете, представляется мне таким важным и хорошим делом, что я непременно намерен посвятить на это дело те силы, знания и средства, которые могу. Я сам дам свой пай денежный на это дело и начал и буду собирать по вашему указанию людей для общества с целью такого издания. Самая большая трудность есть выбор и издание, т. е. сокращения и объяснения, если они нужны».
Однако широко задуманная Толстым работа не пошла, и от нее сохранился только небольшой отрывок: «Житие и страдание мученика Юстина философа». В своем письме к Леониду Толстой между прочим говорит о необходимости обратить особое внимание на язык и форму изложения предполагаемых народных книг, в смысле простоты и удобопонятности. Поэтому в сохранившемся отрывке он сам пытался вести изложение в духе народной речи, сбиваясь, однако, местами к церковно-славянским оборотам, вследствие чего получилась некоторая двойственность стиля, как напр.: «будучи остр разумом», «узнал их мудрование», «пожимши немного времени», «потому что де эти учения самые надобные», «надеючись постигнуть», «упражняясь в Богомыслии», «однова прохаживаясь одиношенек» и др. Повидимому, сам Толстой быстро почувствовал искусственность стиля, совершенно несвойственную его языку, и поэтому после первой же попытки он оставил «Житие Юстина философа» и более к нему не обращался. Только гораздо позднее, в 1885 г., в связи с возникновением издательства «Посредник», организованного специально для издания книг и брошюр для народного чтения, Толстой написал два небольших «жития»: «Страдания св. мученика Феодора» и «Страдания св. Петра, Андрея, Павла и Христины», но эти «жития» по языку и изложению носят совершенно другой характер, чем «Житие Юстина философа».
Отрывок «Житие и страдание мученика Юстина философа», автограф Толстого, занимает два неразрезанных полулиста писчей бумаги, вложенных один в другой; бумага Каменской фабрики, плохого качества. Всего в автографе 21/2 страницы, из коих исписаны страницы 1-я, 2-я и часть 3-й, остальные — чистые. Первые две страницы — без полей, на 3-й странице поля в 1/3 мало разборчивым почерком. Заглавие: «Житiе и страданiе мученика Юстина философа».
Рукопись хранится в АТБ (Папка VII).
Печатается впервые.
Сноски