Дневник 1910 г. Примечания.
Страница 9

6 октября, стр. 113—114.

1453. 113⁷ — Отмечается, чтобы A. Л. Толстая переписала в Дневник мысли из Записной книжки. См. сноска 1, стр. 113.

1454. 113²⁷—114⁵— Мысли о боге см. прим. 140, о любви — 47, о благе общем — запись от 26 марта под № 2.

114^6—9 — О сознании своего «я» см. прим. 46.

7 октября, стр. 114—115.

114²²—115¹¹. 1) Религия есть..... бога и за панибрата обращаемся с ним..... ясн[ее], обязательнее. — См. записи, перечисленные в прим. 706.

115¹⁶. Письма мало интересные. — 6 октября Толстой написал одно письмо: студенту медику Василию Ефимовичу Крашенинникову по поводу его статьи «Что такое культура?» См. т. 82. Кроме того, 6 октября Толстой получил еще два письма: от рабочего из Петербурга, И. Григорьева и конторщика лесопильного завода, Г. Иванова. См. Письма по поручению 1910 г., т. 82.

1458. 115¹⁷ — См. Дневник Булгакова, стр. 342.

1459. 115¹⁷. Страхов с дочерью. — Ф. А. Страхов (см. прим. 452) с дочерью Натальей Федоровной Страховой (р. 1892 г.), замужем за Елизаром Ивановичем Пыриковым (р. 1893 г.), живут в Москве.

1460. 115¹⁷ — Мих. Вас. Булыгин. См. прим. 50.

115¹⁸. Буланже — Павел Александрович Буланже. См. прим. 4. Кроме перечисленных лиц, был еще П. А. Сергеенко (см. прим. 150).

115¹⁸ — Разговор с гостями шел: о вегетарианстве, о литературе — Пушкине, Тютчеве и Мопассане, об авиации, о книге «Antoine le Guérisseur», о самоубийствах, о католицизме, о грамотности в Китае (Д. П. Маковицкий, «Яснополянские записки» от 6—7 октября). Говоря об авиации, Толстой сказал: «Галкам-птицам свойственно летать, а людям свойственно жить разумно. А они хотят плохо жить и летать. Летать, как галки, они не будут, а разум совсем потеряют». (Маковицкий, «Яснополянские записки».) См. мысль 2 в Дневнике от 15 августа, стр. 93.

1463. 115²⁰. о панибратстве с богом. Саша списала. — См. запись от 7 октября под № 1, переписанную А. Л. Толстой из Записной книжки.

1464. 115^20—21. кроме писем. — Писем Толстого, написанных 7 октября, в распоряжении редакции не имеется. Вероятно, данная запись Толстого относится не к ответам на письма, а к чтению писем, полученных 7 октября.

115²¹. Таня ездила к Ч[ертковым]. — Т. Л. Сухотина ездила в Телятинки приглашать В. Г. Черткова приехать в Ясную поляну ко Льву Николаевичу, на что выразила свое согласие Софья Андреевна. См. «Дневник для одного себя» от 7 октября.

1466. 115²⁴ — Артур Шопенгауэр (1788—I860) — немецкий философ-идеалист. Исходя из кантовских принципов, определял «предмет сам по себе», как волю, а внешний мир лишь, как представление. Толстой относился к философии Шопенгауэра положительно. В яснополянской библиотеке имеется полное собрание его сочинений под редакцией Айхенвальда, изд. Ефимова, М. 1903 и кроме того ряд отдельных произведений Шопенгауэра. Из них с отметками Толстого: «О религии». «Диалог». Перевод П. Пороховщикова, склад изд. «Право», Спб., 1908 (см. Н. Н. Гусев «Два года с Л. Н. Толстым», изд. «Посредник», М. 1911, стр. 216) «1. О четверном корне закона достаточного основания и 2) О воле в природе». Перевод А. Фета М. 1866. На обложке этой книги надпись Фета выцветшими от времени чернилами: «Графу Льву Николаевичу Толстому от старинного его почитателя. Как бы далеко ни расходились оконечности змеи истины, если она живая, то непременно укусит свой хвост. Переводчик».

115²⁵. сказать Ч[ерткову]. — О разговоре Толстого с Чертковым о Шопенгауэре записей не имеется.

115^26—28 . Был Ч[ертков]..... в 10-м часу. — Свидание Толстого с Чертковым 7 октября было последним в Ясной поляне. Следующее их свидание было уже в Астапове 2 ноября 1910 г. См. «Дневник для одного себя» от 7 октября.

1469. 115^28—29. Соня опять впала в истерич[еский] — Приводим запись С. А. Толстой в «Ежедневнике» от 7 октября: «Разрешила через Таню приезд Черткова и потом убийственно измучилась. Хоть бы скорей мне конец! Страдала ужасно!» См. «Дневник для одного себя» от 7 октября.

8 октября, стр. 115—116.

1470. 115³¹— Т. Л. Сухотина уехала в Кочеты рано утром 8 октября.

115^32—33. — См. прим. 1377.

1472. 115^—35. — Петр Петрович Николаев (1873—1928) — философ, по происхождению донской казак, землевладелец. В 1905 г. переселился за границу, в Ниццу, где занимался своим философским трудом, начатым еще в 1896—1897 г.: «Понятие о боге, как совершенной основе жизни (Духовно-монистическое мировоззрение». Книга вышла в Женеве в двух частях: 1 ч. в 1907—1915 гг., 2 ч. — в 1910. П. П. Николаев прислал Толстому осенью 1910 г. обе части в незаконченном виде, в листах. (См. письмо Толстого к нему от 19 сентября 1910 г., т. 82.) По духовно-монистической теории Николаева то, что считается материальностью мира, есть лишь наше представление — «иллюзорная картина», а единственная реальность — духовное начало. О книге Николаева см. дальнейшие записи Дневника. Подробнее о П. П. Николаеве см. Дневник 1907 г., т. 56.

1473. 115^35—36. — Волнения С. А. Толстой были вследствие посещения Толстого накануне вечером В. Г. Чертковым. См. прим. 1468 и 1469. Приводим выдержку из «Ежедневника» С. А. Толстой от 8 октября 1910 г.: «Когда я встала, Лев Николаевич долго с волнением и отчасти злобой отчитывал меня за Черткова, говорил, что я напустила на себя дурь. Ему хочется с ним общаться, а мне это дается слишком дорогою ценою, и Льву Николаевичу, конечно, это удобно».

9 октября, стр. 116.

116^—12. кроме пустого письма. — 9 октября 1910 г. Толстой написал два письма — ответа: 1) совместное письмо к П. Олейнику и Я. И. Витвицкому из Житомира, по поводу статьи «Три фазиса жизни» (см. Письмо к неизвестной от 8 февраля 1910 г., т. 81) и 2) Владимиру Ивановичу Шпигановичу из Воронежа по поводу испытания в жизни. Оба письма см. т. 82.

116¹³. Николаева. — См. прим. 1472.

1476. 116¹³[аном]. — Д. П. Маковицкий в своих Записках от 9—10 октября пишет: Лев Николаевич «ездил со мною верхом к Бабурину, потом через Засеку, между шоссе и просекой к станции и оттуда по железно-дорожному пути. Поднимались на ужасную кручу. Лев Николаевич на Дэлире взобрался легко, я же хватался за деревья и помогал лошади».

1477. 116¹⁴ — См. письмо к А. К. Чертковой от 9 октября 1910 г., т. 89. Толстой благодарил А. К. Черткову за ее письмо от 6 октября, сообщал, что посылает на отзыв В. Г. Черткова свою статью «О социализме» и о том, что читает книгу П. П. Николаева.

1478. 116¹⁷. о Социализме и тюрьмах в Р[усском] Б[]. — По всем вероятиям, Толстой читал статью В. А. Мякотина, «О современной тюрьме и ссылке» — «Русское богатство» 1910, 9. Книга хранится в яснополянской библиотеке Толстого; на полях этой статьи — ряд отчеркиваний рукой Толстого, черным карандашом.

10 октября, стр. 116—117.

1479. 116²². «». — Толстой подразумевал выпуски «Пути жизни»: третий — «Душа», четвертый — «Одна душа во всех» и пятый — «Любовь».

116^22—23. [ина] с дочерью. — Софья Николаевна Толстая, рожд. Философова (р. 1867 г.) — невестка Толстого, жена Ильи Львовича Толстого была в Ясной поляне с младшей дочерью Верой Ильиничной Толстой (р. 12 июня 1901 г.)

1481. 116^23—24 — Иван Федорович Наживин, см. прим. 71. Беседа шла о французском журнале «L’érе nouvelle» и о Генри Джордже. Д. П. Маковицкий в своих Записках от 11 октября [правильную дату следует считать, очевидно, на день раньше] приводит следующие слова Толстого о Генри Джордже в беседе с Наживиным: «Никакое участие в политической деятельности совершенно не нужно. Единый налог — это только уступка нашей слабости. Когда вам предлагают виселицы во всех городах, тогда гораздо лучше социализм, а когда предлагают вам социализм, тогда гораздо лучше единый налог. Это степени. Если мы знаем, что царствие божие внутри нас, то чем полнее моя жизнь будет основана на этом, тем сильнее будет мое воздействие на людей. Я не знаю, как, но тем оно благотворнее будет. Ведь тут-то самое простое рассуждение, что изменить внешние условия жизни не в моей власти, а себя изменить в моей власти, и тут работы без конца, потому что моим мерзостям конца нет: мне 80 лет, а я только теперь начинаю чуть-чуть исправлять себя». С. А. Толстая в «Ежедневнике» от 10 октября отмечает, что с Наживиным «были интересные разговоры, и Лев Николаевич немного оживился». Подробнее см. «Воспоминания» И. Ф. Наживина «Из жизни Л. Н. Толстого», изд. «Сфинкс». М. 1911 — гл. IX, стр. 95-III.

1482. 116^25—30. 1) Дело наше здесь..... да и не нужно. — Ср. записи о смысле жизни, перечисленные в прим. 477.

1483. 116^31—36. 2) Понятие бога..... ошибки, грехи. — См. прим. 140.

117⁵. Jose Ingergnieros. — Сведений не найдено.

1485. 117^—8. Гулял..... жаль ее, она больна. — См. «Дневник для одного себя» от 11 октября. Сама С. А. Толстая в своем «Ежедневнике» 10 октября пишет: «Мучаюсь любопытством и желанием прочесть дневники Льва Николаевича, но увы! Это недоступно. Он сегодня много ходил один пешком. Уж не на свиданье ли с Чертковым?»

1486. 117⁹. кроме писем — 11 октября Толстой написал два письма: тульскому священнику Д. Е. Троицкому, увещавшему Толстого вернуться в лоно православной церкви (см. прим. 1556) и скульптору П. П, Трубецкому (приписка к письму С. М. Белинького) — просьба помочь найти работу в Париже брату Белинького, Якову Моисеевичу Белинькому. См. Письма 1910 г., т. 82.

117¹⁰. Ездил с Душ[аном] оч[ень] хорошо. — Д. П. Маковицкий в своих Записках от 11 октября пишет: «Днем ездил верхом с Львом Николаевичем по незнакомой просеке к Лихвинской ж. д. Дэлир перестоял день, играл, и поэтому 4 версты ехали рысью».

117^10—11. беседовал с Наживиным..... быть ко всем. — Судя по содержанию беседы между Толстым и Наживиным, записанной последним в его воспоминаниях см. прим. 1481, мысль о любви, вписанная в Дневник под № 1, навеяна беседой с И. Ф. Наживиным о смерти и похоронах дочери Толстого М. Л. Оболенской и дочери Наживина. Ср. записи Толстого о любви, перечисленные в прим. 47.

117^20—21. с С[офьей] А[ндреевной]. Я — См. «Дневник для одного себя» от 12 октября. С. А. Толстая нашла потерянный им «Дневник для одного себя» и прочла его. (Дневник С. А. Толстой от 12 октября.) В своем «Ежедневнике» 12 октября она пишет: «Решилась сегодня сказать Льву Николаевичу, что я знаю о его с Чертковым завещании после смерти Льва Николаевича — отдать авторские права на общую пользу, и что это злой поступок. Он всё время молчал. И это опять влияние злого Черткова. Отнял у меня сердце и любовь мужа; теперь помог, повлиял отнять кусок хлеба у внуков и детей». См. прим. 1359 и 1746.

117^21—22— См. прим. 1377.

1491. 117²²[аше] — Лев Николаевич отправился верхом с Булгаковым навстречу А. Л. Толстой, ездившей в Тулу к врачу, но разъехался с нею. («Ежедневник» С. А. Толстой).

1492. 117^23—25. читал Достоевского..... неестественны. — В начале октября Толстой читал первый том романа Достоевского «Братья Карамазовы». Запись в Дневнике относится к этому роману. По возвращении из Москвы В. Ф. Булгакова, 22 октября, Толстой рассказывал ему: «Я читал «Братьев Карамазовых», вот что ставят в Художественном театре. Как это нехудожественно! Прямо нехудожественно. Действующие лица делают как раз не то, что должны делать. Так что становится даже пошлым: читаешь и наперед знаешь, что они будут делать как раз не то, что должны, чего ждешь. Удивительно нехудожественно! И все говорят одним и тем же языком... И это наименее драматично, наименее пригодно к сценической постановке. Есть отдельные места, хорошие. Как поучение этого старца, Зосимы... Очень глубокие. Но неестественно, что кто-то об этом рассказывает. Ну, конечно, великий инквизитор... Я читал только первый том, второго не читал». (Дневник Булгакова, стр. 347.) См. далее запись от 18 октября, прим. 1524. Второй том «Братьев Карамазовых» был одною из книг, которые Толстой желал получить из Ясной поляны после своего ухода. См. письмо к А. Л. Толстой от 28 октября из Козельска, т. 82.

1493. 117²⁶. Я молчал. — Приводим запись из Дневника С. А. Толстой от 13 октября 1910 г.: ,,Когда я вчера заговорила с Львом Николаевичем, что, сделав распоряжение об отдаче после смерти всему миру своих авторских прав, помимо семьи, он делает дурное не доброе дело, он всё время упорно и злобно молчал. И вообще, он теперь взял такой тон: «ты больна, я это должен выносить, но я буду молчать, а в душе тебя ненавидеть»“.

—118.

117^28—31. о социализмеи напишешь еще что-нибудь пригодное. — «Вечером я спросил Льва Николаевича о его статье о социализме, которую он пишет для чешских народных социалистов. — ,,«Всё пишу, разростается. Саша ее второй раз переписала. Записал в Дневник, вас осудил, что напрасно пишу ее. Не нужно отдаваться таким пустым занятиям; есть гораздо серьезнее», — сказал Лев Николаевич“. (См. прим. 1377.)

1495. 117³²—118². С[офья] А[ндреевна] очень взволнована..... болезнь и нельзя не жалеть. — Приводим запись С. А. Толстой из ее Дневника от 13 октября: «Более чем когда-либо несчастна и мучаюсь. Лев Николаевич держит всё время надо мной нож (в переносном смысле, конечно): «хочу, сейчас зарежу». А я держу всё время яд и более, чем когда-либо, думаю: «хочу убьюсь». И вот наша жизнь, т. е. моя. Известие, подтверждение прежнего, что Лев Николаевич написал бумагу об отказе после смерти прав авторских, и тихонько от семьи, и передал тайно Черткову, — окончательно меня убило. Весь день думаю о самоубийстве... Лев Николаевич отрицал правительство, теперь с дневниками, которые теперь в Государственном банке и с Завещанием вместе с Чертковым прячется за правительство! Сколько теорий, и как мало на деле! Не корысть меня мучает, а тайна от меня и зло, которое породит это завещание!» См. прим. 1493.

1496. 118⁴. письмо от С[офьи] А[ндреевны— Приводим это письмо полностью: «Ты каждый день меня, как будто участливо, спрашиваешь о здоровье, о том, как я спала, а с каждым днем новые удары, которыми сжигается мое сердце, которые сокращают мою жизнь, и невыносимо мучают меня, и не могут прекратить моих страданий. Этот новый удар, злой поступок относительно лишения авторских прав твоего многочисленного потомства; судьбе угодно было мне открыть, хотя сообщник в этом деле не велел сообщать его семье. Он грозил мне, напакостить семье и блестяще это выполнил, выманив от тебя бумагу с этим отказом. Правительство, которое вы вместе с ним во всех брошюрах бранили и отрицали, будет по закону отнимать у наследников последний кусок хлеба и передавать его Сытиным и разным богатым типографиям и аферистам, в то время, как внуки Толстого, по его злой и тщеславной воле, будут умирать с голода. Правительство же, Государственный банк хранит от жены Толстого его дневники. Христианская любовь последовательно убивает разными поступками самого близкого (не в твоем, а в моем смысле) человека — жену, со стороны которой во всё время поступков злых не было никогда и теперь, кроме самых острых страданий, тоже нет. Надо мною же висят и теперь разные угрозы. И вот, ты, Лёвочка, ходишь молиться на прогулке, помолясь, подумай хорошенько о том, что ты делаешь под давлением этого злодея, потуши зло, открой свое сердце, пробуди любовь и добро, а не злобу и дурные поступки и тщеславную гордость (по поводу авторских прав) и ненависть ко мне, к человеку, который, любя, отдал тебе всю свою жизнь и любовь, и помогал тебе во всем. Если тебе внушено, что мною руководит корысть, то я лично официально готова, как дочь Таня, отказаться от прав наследства моего мужа. На что мне? Я очевидно скоро так или иначе уйду из этой жизни. Меня берет ужас, если я переживу тебя, какое может возникнуть зло на твоей могиле и в памяти детей и внуков. Потуши его, Лёвочка, при жизни. Разбуди и размягчи свое сердце, разбуди в нем и любовь бога, о которой так громко гласишь людям. С. Т.» См. «Дневник для одного себя», запись от 14 октября.

1497. 118⁸. Пустое занятие. — Д. П. Маковицкий 14 октября отмечает: „Лев Николаевич сегодня опять переделывал статью о социализме и сказал о ней Александре Львовне: «Пустяковая статья; раз начал ее — кончу, и Душану надо сделать удовольствие»“.

118¹⁰ — Д. П. Маковицкий в «Яснополянских записках» от 14 октября пишет: «Сегодня поехали верхом в 2 часа. Лев Николаевич был плох, очень бледен, губы не слушались его (шепелявил). Я боялся обморока и ехал за ним вплотную. Но через полверсты Лев Николаевич стал бодрее, проехали на будку железной дороги в Засеке, а оттуда отводом просекой на Медвежьи казармы. Через ручеёк переводили лошадей в поводу».

1499. 118¹¹ — Жена М. В. Лодыженского. См. прим. 1120.

118^12—13[ан] Ив[анович]. Хорошо говорил с ним и Беленьким. — Д. П. Маковицкий в своих Записках от 14 октября сообщает: ,,За обедом И. И. Горбунов-Посадов говорил о подавлении стачки французских железнодорожников министром-президентом, бывшим социалистом Брианом. Прекратили стачку тем, что железнодорожные рабочие были призваны к отбыванию военной службы. — «Тут солдаты оказались солдатами и изнутри, — сказал Лев Николаевич. — Власть может поддерживаться только насилием, с чем борется революция. Власть по существу насилие. Теперь есть один понимающий на миллион, а через тысячу лет будет два. Это лишний раз доказывает, что для этого существа, называемого разумным, разумные слова и мысли не обязательны»“.

—1932) — бывший адвокат, до конца 1890 гг. деятель социалистической партии, член парламента. В 1906 г. вступил в состав правительства, отошел от социалистических идей и целиком перешел в лагерь буржуазии. Почти беспрерывно с 1906 по 1932 г. состоял во французском правительстве, то возглавляя его, то занимая министерские посты различных ведомств. Смерть застала его (в марте 1932 г.) на посту министра иностранных дел.

1501. 118¹³. свои старинные письма. — Какие именно свои письма читал Толстой, не установлено.

1502. 118¹⁷. запишу после. — См. запись от 19 октября № 1.

128¹⁷ — 15 октября Толстой отвечал бывшему учителю Михаилу Григорьевичу Визгину, по поводу смерти его приемного сына, советуя читать, кроме «Евангелия», составленные им сборники «Круг чтения», и «На каждый день». См. т. 82.

1504. 118¹⁷ — Глава восьмая «Пути жизни», под заглавием «Половая похоть», корректуры которой Толстой очевидно получил и читал 15 октября.

118¹⁸. Стах[ович— Михаил Александрович Стахович. См. прим. 343.

1506. 118¹⁸. Долгоруков с господином. — П. Д. Долгоруков приезжал по делам «Яснополянской народной библиотеки Общества грамотности» вместе с Степаном Онисимовичем Серополко — литератор, педагог, член Московского общества грамотности. (См. прим. 171 и 175.) О пребывании Долгорукова в Ясной поляне см. его воспоминания: «Речь кн. П. Д. Долгорукова 14 января. Лев Толстой и общество мира». — «Общество мира в Москве», выпуск I, 1909—1910 гг., М. 1911, стр. 51—54.

118¹⁹. Горбунов, — И. И. Горбунов-Посадов.

1508. 118¹⁹. — Сергей Львович Толстой.

1509. 118²¹. разговоры, не оч[ень] — На стр. 52 и 53 своих воспоминаний (прим. 1506) П. Д. Долгоруков о своем пребывании 5 октября в Ясной поляне сообщает: «В общей беседе, длившейся до нашего отъезда, до 11 час. вечера, он [Толстой] касался своих любимых тем; как и в предыдущие мои посещения, он говорил о наилучшем, по его мнению, разрешении земельного вопроса согласно теории Генри Джорджа, о сближении народов, о религиозно нравственных вопросах, о тождестве основных принципов великих мыслителей и основателей религий: Христа, Будды, Конфуция, Лао-Тзы, о позднейшем искажении их учений последователями их, читал нам выдержки из этих творений. Как всегда, поражали в нем ясность и широта мысли, точность выражения, спокойствие и терпимость. В общем я получил отличное впечатление и от физического состояния Льва Николаевича, совершенно оправившегося от недавнего приступа болезни с обмороками и судорогами».

16 октября, стр. 118.

1510. 118²³— Имеется два письма, написанные 16 октября: на французском языке 1) Леону де-Рони (Léon de Rosny) — профессору в Сорбонне, французскому востоковеду и энтомологу, по поводу его намерения сделать Толстому сообщение об Alliance Scientifique Universelle — Association internationale des hommes de Science — Littérature — Beaux-arts. [Всемирно научный союз — общество науки, литературы, искусства], и 2) Ивану Герасимовичу Савельеву — о писательстве и его стихах. См. т. 82.

118^25—32 См. «Дневник для самого себя», запись от того же числа. Подробно рассказывая в своем Дневнике события этого дня, С. А. Толстая пишет: «Встала спокойная, хотя нездоровая. Утро не спалось и всё думала, как бы выручить из Государственного банка в Туле Дневники Льва Николаевича. Вышла к завтраку, и вдруг Лев Николаевич объявил, что едет к Черткову». В «Ежедневнике» от 16 октября С. А. Толстая о дальнейшем записала: «Расстроилась намерением Льва Николаевича ехать к Черткову. Бегала по полям и лесам четыре часа сряду. Страдала невыносимо. Он не поехал, но я этого не знала. Была в Телятинках, не обедала. К вечеру с Львом Николаевичем душевно радостно».

Д. П. Маковицкий в Записках, подробно останавливаясь на событиях 16 октября, пишет, что Толстой, в то время, когда они ехали верхом по направлению к купальне, с полдороги послал его сказать Софье Андреевне, что решил не ехать к Чертковым, но Софья Андреевна уже ушла, и он не мог исполнить поручение. Верхом проехали большой круг на шосее и на Лихвинскую дорогу, всего 16 верст. По пути Толстой говорил ему: «Это —испытание. Она жалка; другим осуждать ее легко. Когда связан с ней... [многоточие Маковицкого]. Я не могу». Маковицкий возразил, что, по его мнению, Софья Андреевна лишь «доигрывает взятую ею на себя роль сумасшедшей, которая трудна для нее, и для нее самой было бы облегчением, если бы Лев Николаевич перестал считаться с ее притворством». Толстой на это ответил, что он знает это, но: «я не могу». Далее Толстой говорил, что думает завтра утром в 7 часов уехать с Ильей Васильевичем в Кочеты, что он уже —4 месяца не работает. По возвращении домой Толстой и Маковицкий узнали, что Софья Андреевна еще не вернулась. Как выяснилось, она, думая, что Лев Николаевич отправился на свиданье с Чертковым, решила сама проверить это и пешком ушла в Телятинки, где караулила их. Вблизи телятинской усадьбы она встретила П. Н. Лепехина и А. П. Сергеенко, которых расспрашивала, не приезжал ли Толстой в Телятинки. Подробнее об этом см.: П. Н. Лепехин, «Что меня привело к Толстому» — «Юбилейный сборник — Лев Николаевич Толстой», стр. 295 и записки А. П. Сергеенко, опубликованные в Записях А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 319—320. По возвращении домой, вечером С. А. Толстая стала упрекать мужа за то, что он «измучил» ее. Лев Николаевич, по записи Софьи Андреевны в ее Дневнике за то же число, говорил, что берет все свои обещания назад, ничего не обещает и будет делать так, как захочет. Свое отношение к пережитым событиям Толстой, кроме дневниковых записей, выразил на следующий день в письме к Черткову. См. прим. 1513.

—119.

1512. 118³³. по Чепыжу. — Чепыж — лес-дубняк, непосредственно примыкающий к яснополянскому парку.

118³⁴. написал об этом Ч[ерткову]. — Приводим бòльшую часть письма Толстого к Черткову от 17 октября 1910 г.: «Хочется, милый друг, по душе поговорить с вами. Никому так, как вам, не могу так легко высказать, — знаю, что никто так не поймет, как бы неясно, недосказанно ни было то, чтò хочу сказать. Вчера был очень серьезный день. Подробности фактические вам расскажут, но мне хочется рассказать свое — внутреннее. — Жалею и жалею ее и радуюсь, что временами без усилия люблю ее. Так было вчера ночью, когда она пришла покаянная и начала заботиться о том, чтобы согреть мою комнату, и, несмотря на измученность и слабость, толкала ставеньки, заставляла окна, возилась, хлопотала о моем... [многоточие Толстого] телесном покое. Чтож делать, если есть люди, для которых (и то я думаю, до времени) недоступна реальность духовной жизни. Я вчера с вечера почти собирался уехать в Кочеты, но теперь рад, что не уехал. Я нынче телесно чувствую себя слабым, но на душе очень хорошо. И от этого-то мне и хочется высказать вам, чтò я думаю, а главное, чувствую. — Я мало думал до вчерашнего дня о своих припадках, даже совсем не думал, но вчера я ясно живо представил себе, как я умру в один из таких припадков. И понял то, что, несмотря на то, что такая смерть в телесном смысле, совершенно без страданий телесных, очень хороша, она в духовном смысле лишает меня тех дорогих минут умирания, которые могут быть так прекрасны. И это привело меня к мысли, о том, что если я лишен по времени этих, последних сознательных минут, то ведь в моей власти распространить их на все часы, дни, может быть месяцы, годы (едва ли), которые предшествуют моей смерти, могу относиться к этим дням, месяцам так же серьезно, торжественно (не по внешности, а по внутреннему сознанию), как бы я относился к последним минутам сознательно наступившей смерти. И вот эта то мысль, даже чувство, которое я испытал вчера и испытываю нынче, и буду стараться удержать до смерти, меня особенно радует, и вам то мне и хочется передать ее. В сущности это всё очень старо, но мне открылось с новой стороны. Это же чувство и освещает мне мой путь в моем положении и из того, чтò было и могло бы быть тяжело, делает радость. Не хочу писать о делах — после. Вы также открывайте мне свою душу. Не хочу говорить вам: прощайте, потому что знаю, что вы не хотите даже видеть того, за что бы надо было меня прощать, а говорю всегда одно, чтò чувствую: благодарю за вашу любовь».

118^—36. С[офья] А[ндреевна]..... и много говорит. — См. запись от того же числа в «Дневнике для одного себя».

1515. 119² — Повидимому, 17 октября Толстой написал два письма: учителю из Рязанской губ. Михаилу Ивановичу Зайцеву о религии и Киселевой из Оренбурга о цели жизни. См. т. 82.

119^2—3. Читал Шри Шанкара. Не то. — Шри Шанкар Ачариа (788—820?) — индусский религиозный философ, проповедник и писатель. На русском языке вышли его книги в издательство Шейермана, М. 1910: «Вивека Чудомани», «Атама Бодха», «Таттва Бодха», в изд. «Посредника»: «Шри Шанкар Ачариа мудрец индийский». Какую из книг Шанкара читал Толстой, в точности не установлено. В его яснополянской библиотеке книг этих не сохранилось. См. «Дневник для одного себя» от 17 октября.

119³. Сашен дневник. — А. Л. Толстая с июня 1910 г. вела Дневник, изо дня в день описывая все события, всё совершавшееся вокруг Льва Николаевича. Дневник А. Л. Толстой в своей последней части опубликован ею в сборнике: Толстой «Памятники творчества и жизни», изд. «Кооперативное товарищество изучения и распространения творений Л. Н. Толстого», М. 1923, стр. 131—184 и переиздан к 100-летнему юбилею Толстого отдельной брошюрой под заглавием: А. Л. Толстая, «Об уходе и смерти Л. Н. Толстого», изд. „Труды музея-усадьбы «Ясная поляна»“, Тула, 1928.

1518. 119⁴ — Иосиф Иосиевич (Овшиевич) Перпер (р. 1886 г.) — вегетарианец, редактор журнала «Вегетарианское обозрение» (см. прим. 359 и 1139), автор ряда статей по вегетарианству и воспоминаний о Толстом. В настоящее время живет под Москвой, занимаясь преподаванием немецкого языка.

1519. 119⁴. Без... из Ташкента. — Кого подразумевал Толстой под обозначением «Без», в точности установить трудно. Вероятнее всего он ошибся, желая написать фамилию общинника ташкентской колонии П. Ф. Безверхого, с которым он переписывался в апреле 1910 г. Но 17 октября был у Толстого из Ташкента не Безверхий, а Юрий Осипович Якубовский (1857—1929), один из старых единомышленников Толстого, автор воспоминаний «Л. Н. Толстой и его друзья». — ТЕ 1913, стр. 8—50, в последней части которых Якубовский описывает свое последнее посещение Ясной поляны, 17 октября 1910 г. См. Дневник 1890 г., т. 51.

119⁵. напрасно горячился. — Разговор с Перпером (см. прим. 1518) шел «об успехах вегетарианского дела, о вегетарианской пропаганде за границей». (Ю. О. Якубовский, «Л. Н. Толстой и его друзья», — ТЕ 1913, стр. 49).

1521. 119⁹. — Кто именно из просителей был у Толстого 18 октября неизвестно. Д. П. Маковицкий в Записках от 18 октября пишет: «Утром проситель из Киева, молодой, семейный. Просил денег на какое-нибудь торговое предприятие. Был настойчив. Лев Николаевич просил меня поговорить с ним. Я был с ним нетерпелив».

119^12—13.Читал Дос[ — 18 октября Толстой продолжал читать «Братьев Карамазовых» Достоевского (см. прим. 1492). Приводим в связи с этим запись Д. П. Маковицкого: «Я спросил у Льва Николаевича, читает ли он Достоевского и как его находит. — «Плохо. Нехудожественно, выдуманно, не выдержано, хотя прекрасные мысли и религиозное содержание... Странно, как он пользуется такой славой» — ответил Лев Николаевич. — Слава богу, — сказал я. — «Да, слава богу», — сказал Лев Николаевич и добавил, что, видно, религиозное содержание [его произведений] привлекает людей»... Далее Маковицкий продолжает: «Когда я зашел к нему в 11 часов, Лев Николаевич читал «Братьев Карамазовых». «Ох, какая чепуха, ужас. Как мальчик укусил за палец... помните? Как Катерина Ивановна послала 200 рублей капитану, которого Митя потянул за бороду», — сказал Лев Николаевич». С. А. Толстая по поводу чтения Толстым Достоевского приводит следующие его слова: «Сегодня я понял то, за что любят Достоевского: у него есть прекрасные мысли». «Потом — продолжает С. А. свою запись — Лев Николаевич стал его критиковать, говоря опять, что все лица говорят языком Достоевского, и рассуждения длинны». (Дневник С. А. Толстой от 19 октября 1910 г.) См. запись в Дневнике от 19 октября и прим. 1533.

1523. 119¹⁴. читал Никол[аева] «Понят[ие] ». — «Понятие о боге как совершенной основе жизни» — см. запись от 8 октября и прим. 1472. Д. П. Маковицкий в своих Записках от 18 октября приводит следующий отзыв Толстого о книге Николаева: «Без скромности говорю, если он заимствовал многое у меня, то я нахожу у него и такое, что я должен бы сказать. Три главы второго тома, которые я прочел, превосходны...» Лев Николаевич еще говорил, что читает эту книгу медленно и только на свежую голову... «Я не видал, — продолжает Маковицкий, — чтобы он так нянчился с другой какой-нибудь книгой. Читал он ее с благоговением; она трогала и радовала его».

19 октября, стр. 119—121.

119^—21. Ночью пришла С[офья] А[]..... Болит печень. — С. А. Толстая в «Ежедневнике» 19 октября пишет: «Вчера вечером очень встревожилась исчезновением Дневника Льва Николаевича со стола. Ночью, когда он проснулся, я спросила: «Где дневник?» — У Саши.— Ну, немного отлегло, хотя обидно, что не у меня. Она выписывала очевидно мысли для Черткова». А. Б. Гольденвейзер в своей записи от 19 октября пишет: „... Александра Львовна еще рассказывала, что вчера вечером Софья Андреевна пришла в комнату Льва Николаевича и стала нащупывать портфель, в котором сохраняется Дневник Льва Николаевича. Портфель был заперт, и Дневника в нем не было. Софья Андреевна поздно вечером пришла ко Льву Николаевичу тогда, когда, кажется, он уже спал и потому, вероятно, разбудила его и спросила, где Дневник. Лев Николаевич сказал: «Не беспокойся, он у Саши»“. («Вблизи Толстого», 2, стр. 322—323.)

1525. 119²¹ — Елизавета Владимировна Молоствова. См. прим. 273. Е. В. Молоствова много рассказывала о жизни сектантов разных толков. Д. П. Маковицкий подробно записал эти рассказы Е. В. Молоствовой. См. запись от того же дня, далее.

1526. 119²³—120⁶— Ср. с записями о времени и пространстве, перечисленными в прим. 81.

1527. 120^10—12. — Ср. записи о патриотизме, прим. 518.

1528. 120^13—16 — Ср. записи, перечисленные в прим. 140.

1529. 120¹⁷. кроме писем. — Имеются лишь собственноручные пометки Толстого на конвертах трех писем, полученных 19 октября: Б. Векслера, С. Гринберга и С. И. Манягина. Два первых помещены в письма 1910 г., т. 82, а автограф на конверте письма Манягина в том же томе: «Письма по поручению».

1530. 120¹⁷ — Д. П. Маковицкий 19 октября отмечает: «У Льва Николаевича болит печень, правый бок, инстинктивно приложил себе сухой компресс».

120¹⁸. Близка перемена. — Под «переменой» подразумевается смерть.

120¹⁹ — Очевидно, жалеет о своем ночном разговоре по поводу Дневников. См. начало записи от 19 октября.

1533. 121³. Великий инквизит[ор] — Приводим выдержки из «Яснополянских записок» Д. П. Маковицкого от 19 октября, касающиеся разговора Толстого с Софьей Андреевной и Е. В. Молоствовой о Достоевском: „Лев Николаевич заговорил о поучениях старца Зосимы Достоевского и Великом инквизиторе. «Здесь очень много хорошего, но всё это преувеличено, нет чувства меры, — сказал Лев Николаевич... Великий инквизитор — это так себе. Но поучения Зосима, особенно последние, записанные Алешей, мысли очень хороши... У Достоевского отталкивает его странные манеры, странный язык; его лица поступают всё время оригинально, и в конце концов к этому привыкаешь, и оригинальность становится пошлостью... Он расшвыривает как попало самые серьезные вопросы, перемешивая их с романическими. По-моему, время романов прошло...»“ О Достоевском см. записи от 12 и 18 октября, прим. 1492 и 1522.

20 октября, стр. 121.

1534. 121⁶[изме— См. прим. 1377.

1535. 121⁷. от просителей. — Какие просители были у Толстого 20 октября не установлено.

1536. 121⁷. [аном]. — Приводим описание этой верховой поездки по Запискам Д. П. Маковицкого от 20 октября: «Температура утром — 13. Снежок. Скользко. С Львом Николаевичем проехали верхом просекой, где круча. Лев Николаевич послушался совета и слез с лошади и, придерживаясь кустов, в свитке, с трудом медленно спустился в овраг. Через замерзший ручеек он перебрался, спустившись к нему, сидя, и выползая от него на четвереньках. Я сводил лошадей и переводил через ручей по одной; очень трудно было им спускаться. Проехали 15—16 верст».

121^8—9. Мих[аил] Новиков. Много говорил с ним. Серьезный, умный мужик. — Михаил Петрович Новиков (р. 1871 г.) — крестьянин дер. Боровково в 60 верстах от Ясной поляны. Автор рассказов и статей из крестьянской жизни. Неоднократно сидел в тюрьме. Был близко знаком с Толстым с 1896 г. Подробнее о нем см. Дневник 1895 г., т. 53. Новиков принес с собою ряд своих рукописей, которые читал Толстому. Поздно вечером и ночью с 20 на 21 октября Толстой, рассказывая Новикову о мучительной для него яснополянской обстановке и о тягостных отношениях с женой, сообщил о своем намерении в скором времени уйти. Новиков подробно записал этот разговор и опубликовал его в статье («Мое последнее свидание с Львом Николаевичем». — См. соединенный выпуск журналов «Голос Толстого и Единение», 1920, 3—15 и «Истинная свобода» 1920, 7, стр. 5—13). В этом разговоре Толстой (по записи Новикова) говорил ему: «Я 30 лет нес этот крест и всё терпел. Конечно, если-бы я еще в молодости хоть раз покричал, затопал бы на жену, она наверное бы тоже покорилась, как покоряются ваши жены, но я по своей cлабости не выносил ее слез и истерик. Когда они начинались, я думал, что я виноват тут один, что я не в праве заставлять собою страдать человека, который меня любит, и всегда уступал. Мы прожили любовно 50 лет, свыклись, жена мне никогда не изменяла. Я не мог для своего личного удовольствия причинить ей боль. А когда у нас выросли дети и перестали в нас нуждаться, я звал ее в простую жизнь, но она больше всякого греха боялась опрощения и, заметьте, боялась не душою, а инстинктом». Остановившись на минуту передохнуть, Лев Николаевич, подумавши, снова продолжал: — «Я для себя одного не ушел, и нес крест. Меня здесь расценивают на рубли: говорили, что я разоряю семью. Правда, — произнес он, чуть не плача, — обо мне, как о человеке, любовно заботились, чтобы не простыл мой обед, чтобы была чистà блуза, вот эти штаны (показал он на колени), но для моей духовной жизни, кроме Саши, никому не было дела. Только Саша, — произнес он нежно, — меня понимает и не бросит одного. Я не мог видеться со своими друзьями, которых здесь не любят, в особенности Чертковым. Вы знаете Владимира Григорьевича? — спросил он меня. — Он всё свое состояние и жизнь тратит на распространение моих писаний. Его Софья Андреевна видеть не может, считает, что он причиной тому, что я не продаю своих писаний. Чтобы с ним видеться, я должен или выносить скандалы и упреки или обманывать, чего я не могу. И мне хочется спокойно умереть, хочется побыть одному с самим собою и с богом, а они меня расценивают... Уйду, непременно уйду, — произнес он как-то глухо, почти не обращаясь ко мне... — Для себя одного я этого не мог бы сделать, а теперь я увидел, что и для семейных без меня будет лучше, меньше у них из-за меня спору, греха будет». Дополнение этого разговора см. «Дневник для одного себя» от 21 октября, прим. 1759 и прим. к письму М. П. Новикову от 24 октября, т. 82. Приводим письмо Толстого к Новикову об уходе полностью:

«Михаил Петрович. В связи с тем, что я говорил вам перед вашим уходом, обращаюсь к вам еще с следующей просьбой: если бы действительно случилось то, чтобы я приехал к вам, то не могли ли бы вы найти мне у вас в деревне хотя бы самую маленькую, но отдельную и теплую хату, так что вас с семьей я бы стеснял самое короткое время. Еще сообщаю вам то, что если бы мне пришлось телеграфировать вам, то я телеграфировал бы вам не от своего имени, а от Т. Николаева. Буду ждать вашего ответа, дружески жму руку. Лев Толстой.

Имейте в виду, что всё это должно быть известно только вам одним. Л. Т.»

Ответ на это письмо от Новикова Толстой получил уже в Астапове.

1538. 121⁹[ников]. — Ф. С. Перевозников — из Телятинок, см. прим. 393.

1539. 121¹⁰. Титов сын, революционер. — Яснополянский крестьянин, живущий рабочим в городе, Михаил Титович Полин (р. 1890 г. — убит на русско-германской войне в 1915 г.). Д. П. Маковицкий в своих Записках от 20 октября 1910 г. о посещении Полиным Толстого сообщает, что: вечером был «яснополянский Полин, двадцатилетний крестьянин, живущий в Москве. Полин социалист-революционер, только что вышедший из тюрьмы и приехавший на ставку. Ему хотелось бы отказаться, и об этом он хотел бы поговорить с Львом Николаевичем. Но он, судя по его разговорам, не религиозный человек. Он говорил, что не следует служить теперешнему государству, но социалистическому, которое уравняет всех людей — служить можно. Лев Николаевич говорил ему, как же он может быть против убийства, если он готов итти в солдаты в социалистическом государстве». М. П. Новиков в вышеприведенных своих воспоминаниях (см. прим. 1537), на стр. 7 пишет, что Полин был социал-демократ и приводит беседу его с Толстым.

121^10—11. с Молоств[овой]. — Е. В. Молоствова 20 октября уехала к Чертковым.

21 октября, стр. 121.

121¹² — 21 октября Толстой ответил на семь писем (см. т. 82): 1) оренбургскому крестьянину Павлу Брызгалову — о ненужности устройства особых общин для христианской жизни, так как «Царство божие внутри вас есть»; 2) неизвестной гимназистке из Саранска, по поводу ее критики окружающей среды; 3) Петру Подмарькову — о целомудрии; 4) крестьянину из Костромы Алексею Яковлевичу Смирнову, по поводу его разочарования в «социалистических теориях» и его согласия с жизнепониманием Толстого; 5) Виктору Дмитриевичу Строганову (р. 1848 г.) из Одессы — о смысле жизни; 6) своему старому единомышленнику Ивану Михайловичу Трегубову по поводу устроенной им в Петербурге «общины свободных христиан» (см. прим. 1423); 7) С. А. Трейгеру — о сионизме. Кроме того он написал еще два письма: 1) знакомому Толстому редактору газеты «Русские ведомости», московскому профессору-антропологу Дмитрию Николаевичу Анучину (1843—1923) — просьба, помочь устроить сына М. П. Новикова в типографию и рекомендация М. П. Новикова, как «даровитого, самобытно мыслящего писателя» и 2) своему давнишнему знакомому, участнику книгоиздательства «Посредник», фабриканту Александру Николаевичу Коншину (1867—1919) — просьба о месте для сына М. П. Новикова.

1542. 121¹³. О Соц[ — См. прим. 1377. К работе над статьей «О социализме» Толстой возвратился вновь 23 сентября. См. запись от 23 октября.

121¹⁵ «лобовые». — Д. П. Маковицкий в записи от 21 октября 1910 г. отмечает, что «приходили четыре парня из Ясной поляны, которые идут на ставку. Один из них, вчерашний Полин, говорил, что среди социалистов есть отказавшиеся от военной службы». (См. прим. 1541.) «Лобовыми» назывались принятые на военную службу новобранцы.

«Идут на ставку» — идут призываться.

121¹⁷ — Александр Никифорович Дунаев. (См. прим. 436.)

1545. 121²³[] — Упоминается об ответе В. Г. Черткова 20 октября 1910 г., на письмо Толстого от 17 октября по вопросу об отношении к смерти (см. прим. 1513). Кроме того, Чертков писал о своем письме к Досеву, копию которого отправила Толстому А. К. Черткова, причем сам В. Г. Чертков выражал сомнение относительно того, следовало ли посылать Толстому его письмо к Досеву (см. ниже прим. 1548). В этом же письме Чертков горячо поддерживал намерение Толстого, в связи с толками о продаже Софьей Андреевной через Н. А. Альмединген авторских прав на сочинения Толстого, написать письмо в газеты, в котором бы Толстой еще раз публично заявил о том, что никакие права на издание его сочинений продаже не подлежат. См. прим. 1563 и неотправленное письмо в газеты от 22 октября 1910 г., т. 82.

121²⁴. не ездил, а ходил. — Д. П. Маковицкий отмечает, что Толстой в этот день верхом не ездил, а ходил гулять в виду того, что скользко и подлипает снег к копытам лошадей. См. прим. 1553.

121²⁴ — Других записей о разговоре Толстого с отходниками не имеется. Отходниками в деревнях называли чистильщиков «отхожих мест» (уборных).

121^25—26. — X. Ф. Досев (см. прим. 333) прислал письмо А. К. Чертковой, в котором писал о том, что Толстой находится в рабстве у своей жены и возмущался тем, что он до сих пор не может порвать с нею и с жизнью «богача-помещика». В. Г. Чертков ответил Досеву длинным письмом от 19 октября 1910 г. Текст этого письма опубликован В. Г. Чертковым в его книге «Уход Толстого», изд. «Кооперативное издательство» и «Голос Толстого» М. 1922, стр. 16—24. Первая редакция письма к Досеву опубликована также А. Б. Гольденвейзером в его Записях, 2, стр. 324—333. В. Г. Чертков, цитируя отдельные места из письма Досева, доказывает ему, что там, где он видит рабство Толстого у жены и его непоследовательность, там, наоборот, Толстой «проявляет самую большую свободу — свободу от заботы о человеческом мнении и наивысшую последовательность — решимость исполнять по мере своего понимания и своих сил волю не свою, а божью. И ради исполнения этой воли божьей он не останавливается ни перед какими своими личными страданиями, ни перед каким человеческим осуждением и позором». Посылая Толстому это письмо 20 октября 1910 г., А. К. Черткова писала: «Дорогой Лев Николаевич. Посылаю вам на прочтение письмо Д-б [Димы большого] к Досеву, в которое он вложил всю свою душу... Он любит Досева, и потому ему особенно хотелось «переубедить» его (не подберу другого выражения). Он сомневался, показывать ли вам это письмо, — но думаю, что дурного в этом нет ничего... Простите, если что-либо будет вам неприятно, но любовь, с которой было оно написано, искупает, мне кажется, все лишнее...» Толстой о письме к Досеву 22 октября писал Черткову: «Прочел ваше письмо и другие бумаги. Чтò я могу сказать другого, милый друг, кроме все того же, что всегда чувствую к вам. Не хочется говорить. Наши отношения такие, что слов, лишних слов, не нужно, и боишься сказать их... Про письмо Досеву, как вы верно угадали, мне было тяжело, неловко. Так уж, я видно, умру под тем и дразнящим и стыдящим меня недоразумением некоторых людей о значении моей деятельности. Но дорого мне то духовное общение ваше с той лучшей маленькой частью меня, которую вы одну видите и которая получает несвойственное ей значение без знания всей остальной, большой гадкой части меня. Спасибо и за то, что вы признаете существование ее. Такое знание и прощение дороже всего для твердого дружеского общения. Всё-таки не могу, хоть из одной учтивости, не благодарить вас за то время и труд, которые вы положили на составление письма Досеву,... зная, как вы обдумываете каждое слово. Письмо ваше Досеву, кроме всего другого, мне было и есть очень полезно, уясняя и прошедшее и настоящее». (См. т. 89.) См. запись Толстого о письме Черткова к Досеву, «Дневник для одного себя» от того же числа и первая запись на следующий день 23 октября.

1549. 121^26—27—«Понятие о боге, как совершенной основе жизни». — См. прим. 1472.

23 октября, стр. 121—122.

121^28-30— См. прим. 1548 и 1537.

121^30—31. — это печень. — Эту запись следует понимать в том смысле, что, находясь в тяжелом и тревожном состоянии духа, Толстой объяснял его отчасти своей болезнью печени.

121³³—122¹⁵. 1) Я потерял память..... Как хорошо— В дополнение к этой записи приводим выдержку из письма Толстого к А. К. Чертковой от 23 октября 1910 г. (см. т. 89): «Вы не можете себе представить, как хорошо для души всё забыть, как я забыл. Дай вам бог узнать это благо забвения. Как радостно, пользуясь тем, что сделано в прошедшем, но не помня его, всю силу жизни перенести в настоящее». Ср. записи о памяти, перечисленные в прим. 237.

122³. Семену. — Семен Николаевич Румянцев, — (повар Толстых). См. его воспоминания. «Последнее утро Льва Николаевича Толстого в Ясной поляне» — ТЕ 1912, стр. 122—124. В воспоминаниях этих ошибочна дата: 27 октября 1910 г. Судя по записи Толстого в Дневнике, разговор его с Румянцевым происходил не 27 октября, а 22 октября 1910 года. См. запись от 22 октября.

1554. 122⁵ — Алексей Петрович Борисов (Борискин) — яснополянский дворник.

1555. 122¹⁶. Булгаков. Читал рефер[ат], — В. Ф. Булгаков ездил в Москву подавать заявление о выходе из московского университета. 20 октября он прочел реферат в Московском университете «О высшей школе и науке», изданный в 1912 г. под заглавием «Университет и университетская наука (Почему я вышел из университета?)», второе издание «Новый мир», М. 1919. О своем реферате он рассказывал в Ясной поляне, вечером 23 октября. Д. П. Маковицкий в своих Записках пишет: «Булгаков рассказывал про свою лекцию перед 250 слушателями о вреде университетского образования и о своем выходе из университета. Лекция удалась, была выслушана со вниманием и сочувствием и вызвала оживленные дебаты».

1556. 122^—18 — Тульский протоиерей Дмитрий Егорович Троицкий, начиная с 1897 г., по распоряжению Синода, время от времени пытался устно и письменно увещевать Толстого. 22 октября Толстой получил его письмо (см. прим. 1486) и в тот же день ответил. См. т. 82.

1557. 122^—19. — См. запись от 21 октября, прим. 1542.

122¹⁹. Ездил верхом. — Приводим об этой поездке запись Д. П. Маковицкого: ,,Ездили на Лихвинскую ж. д. В Засеке услыхали шум, крик, свист. Направились туда. Нашли цепь — около пятидесяти солдат, которые делали облаву на лисиц. Лев Николаевич расспросил их и сказал мне: «Неумело делают; ничего у них не выйдет»“.

122^19—20. копеечные книжечки, разбирая их по сортам. — 23 октября А. Л. Толстая получила от И. И. Горбунова-Посадова 79 дешевых книжек изд. «Посредника» для Яснополянской народной библиотеки и для рассылки корреспондентам Толстого. Лев Николаевич вечером 23 октября стал перечитывать и просматривать их и разбил на четыре сорта: 1. «Очень хорошие книги», 2 — «Хорошие книги», 3 — «Недурные» и 4 — «Низший сорт». 24 октября он написал о своей работе по разбору книжек письмо И. И. Горбунову-Посадову. Список этих книг с подразделением на сорта помещен в приложении к этому письму Толстого, см. т. 82.

122^—22 — См. письмо к А. К. Чертковой от 23 октября 1910 г., т. 89. В этом письме Толстой благодарил А. К. Черткову за присланное письмо Н. Н. Гусева, в котором он писал о «Дневнике писателя» Достоевского. В своем письме к А. К. Чертковой Толстой писал: «Случилось странное совпадение. Я, все забывши, хотел вспомнить забытого Достоевского и взял читать «Братьев Карамазовых» (мне сказали, что это очень хорошо). Начал читать и не могу побороть отвращение к антихудожественности, легкомыслию, кривлянию и неподобающему отношению к важным предметам. И вот Николай Николаевич пишет то, что мне всё объясняет». О письме Гусева, по словам Д. П. Маковицкого в «Яснополянских записках» от 23 октября, Толстой сказал: «H. Н. Гусев пишет о Достоевском, возмущен им, выписывает места, где он оправдывает войну, наказания, суды.... Какое несерьезное отношение к самым важным вопросам. У меня было смутное сознание нехорошего у Достоевского...»

литературе, где Достоевский выставлялся величайшим и совершеннейшим учителем веры, мне, после романов, было очень интересно познакомиться с теми писаниями Достоевского, где он говорит от себя лично. Я много ждал от этой книги [«Дневник писателя»] и увы! — понес жестокое разочарование. Везде Достоевский выставляет себя приверженцем народной веры; и во имя этой-то народной веры, которую он, смею думать, не знал в том виде, в каком она выразилась у лучших представителей народа, как духоборы и Сютаев, он проповедывал самые жестокие вещи, как войну и каторгу. То, что он писал о русско-турецкой войне, просто страшно читать; тут есть и не только восхваления этой войны, как «святого дела», но и советы русским начальникам об издании приказов об угрозе расстрелянием турецким офицерам и пр. Из статьи Достоевского об «Анне Карениной», в последней части которой Лев Николаевич тогда еще выразил свое отрицание войны и насилия вообще, я узнал, что Достоевский был горячим поборником противления злу насилием, утверждал, что пролитая кровь не всегда зло, а бывает и благом, что иногда бывают такие осложнения взаимных отношений между народами, которые легче всего разрешаются войной, и пр. Вот самое ужасное место из этой ужасной статьи: «Представим себе такую сцену: стоит Левин уже на месте, там, с ружьем и со штыком (зачем он этакую пакость возьмет? Н. Г.), а в двух шагах от него турок сладострастно приготовляется выколоть иголкой глаза ребенку, который уже у него в руках... Что бы он сделал? — Нет, как можно убить! Нет, нельзя убить турку! — Нет, уж пусть он лучше выколет глазки ребенку и замучает его, а я уйду к Кити... Если не вырвать у турок оружие — и чтобы не убивать их — уйти, то они ведь тотчас же опять станут вырезывать груди у женщин и прокалывать младенцам глаза. Как же быть? Дать лучше прокалывать глаза, чтобы только не убить как-нибудь турку? Но ведь это извращение понятий, это тупейшее и грубейшее сентиментальничанье, это самое полное извращение природы...» Я пришел в ужас, прочтя у того, кого считают теперь многие русские интеллигенты своим духовным вождем, это «тупейшее и грубейшее» извращение нравственного чувства и понимания христианства... Еще по другому вопросу — о суде и наказании — находим такие же жестокие, нехристианские мысли у Достоевского... Достоевский в 1873 г. высказывал недовольство несколькими оправдательными приговорами, вынесенными присяжными, и обращался к ним с такими словами: «Прямо скажу: строгим наказанием, острогом и каторгой, вы, может быть, половину спасли бы их»“.

„Лев Николаевич сегодня получил твое письмо, прочел и послал Анне Константиновне о Достоевском. Лев Николаевич сам как-раз читает «Братьев Карамазовых», и было ему кстати. Просил достать «Дневник писателя»“.

—123.

1562. 122^—35. Нынче, получил два письма: одно о статье Мережк[овского] обличающем меня, другое от Немца за границей..... от заботы о людском — 24 октября, в числе других писем, Толстой получил письмо от петербургского студента Александра Бархударова, в котором Бархударов обличал Толстого, указывая, что в теории он одно, а на практике другое; в доказательство непоследовательности Толстого приводил цитаты из книги Мережковского: «Л. Толстой и Достоевский. Жизнь и творчество», изд. «Общественная польза». Спб. 1909. Письмо Бархударова и ответ ему Толстого напечатаны в сборнике TT I, стр. 36.

Дмитрий Сергеевич Мережковский (р. 1866 г.) — писатель, поэт, литературный критик и публицист. См. т. 54. В 1919 г. уехал зa границу. После ухода и смерти Толстого резко переменил бывшее ранее у него отрицательное отношение к Толстому, как религиозному мыслителю и в ряде статей стал указывать на величайшую значимость его, как религиозного мыслителя. См. прим. к письму Бархударову, т. 82.

«Немца», о котором записал Толстой в Дневнике — тоже обличительное от Иогана Альбрехта (Iohannes Albrecht) из Бреславля от 31 октября, которое, как «ругательное», Толстой оставил без ответа.

О мыслях Толстого о людском мнении, которые в этот день были вызваны двумя упомянутыми письмами — см. записи в Дневнике, перечисленные в прим. 462.

123¹ — Петр Николаевич Гастев (р. 1866 г.), один из последователей Толстого, работал в земледельческих общинах, был знаком с Толстым с 1891 г., занимался с ним помощью голодающим. Автор воспоминаний «На голоде с Л. Н. Толстым в Рязанской губернии» — Сборник: «Л. Н. Толстой и голод», Нижний Новгород, 1912, стр. 194—200. До последнего времени жил под Пятигорском на хуторе «Водопад», занимаясь земледелием. Подробнее о П. Н. Гастеве см. Дневник 1891 г., т. 52. Пребывание в Ясной поляне 24 октября Гастев описал в предисловии к своим воспоминаниям о В. К. Сютаеве — «Вегетарианское обозрение» 1912, I, стр. 24. См. прим. 1567.

1563. 123¹ — Наталия Алексеевна Альмединген, дочь Алексея Николаевича Альмединген (1855—1908), журналиста, редактора-издателя педагогических детских журналов, издававшихся в Петербурге. Н. А. Альмединген после его смерти продолжала дело своего отца и принимала участие в издательстве «Просвещение». Первый раз была в Ясной поляне, куда была направлена Л. Л. Толстым, 14 сентября 1910 г. См. далее прим. 1758.

1564. 123^—3 — 24 октября Толстой написал пять писем (см. т. 82): А. Бархударову (см. прим. 1561), Неизвестному (студенту Я. Г-ну) о теории профессора Л. И. Петражицкого, И. И. Горбунову-Посадову (см. прим. 1559), А. И. Редрову — приписка к письму В. Ф. Булгакова и М. П. Новикову (см. прим. 1538).

123^3—4 — Что подразумевал Толстой под словом: обыскался в точности сказать не можем. О гимнастике Толстого и падении на него шкапа утром 23 октября A. Л. Толстая в своем Дневнике пишет: ,,Перед уходом спать отец позвал меня, Варю и Душана, повел нас к себе в спальню и сказал: «Вот какой я дурень, я вам расскажу про себя большой секрет. Я по утрам делаю гимнастику. Вздумал и привевешиваться к шкапу и притягиваться, и вдруг весь этот громадный шкап с бельем упал на меня. Я думаю, что я испытал чувство, которое испытал Мациевич, когда летел с аэроплана. Но, к счастию, ящики выдвинулись и я выбрался из под шкапа»“. См. «Дневник для одного себя» от 23 октября.

Упоминаемый Толстым летчик-капитан Л. М. Мациевич, разбившийся с аэропланом в Петербурге в 1910 г.

123⁵ — Статьей «О социализме». См. прим. 1377.

1567. 123^—8. [ень] хорошо рассказывал о Сютаеве и казаке..... начальник в мирской.— П. Н. Гастев (см. прим. 1562) за обедом, 24 октября 1910 г. рассказывал Толстому о казаках М. С. Астахове и А. Я. Елисееве, бывших у Толстого 27 февраля (см. прим. 298) и передавал свои воспоминания о В. К. Сютаеве, с которым встречался в Новоселовской тверской общине в 1890 г. По словам Д. П. Маковицкого, «Лев Николаевич очень интересовался его воспоминаниями о Сютаеве, расспрашивал его, и лицо его при этом сияло тихим восторгом и радостью... Гастев старался выставить на первый план миролюбие и веселость Сютаева». («Яснополянские записки» от 24 октября).

Василий Кириллович Сютаев (1820? — 1892) — крестьянин Тверской губ., самородок-философ, отпавший от православия и исповедывавший свою свободно-христианскую религию. Толстой высоко ценил Сютаева, называя своим учителем, и был лично знаком с ним. Подробнее см. Дневник 1881 г., т. 49. По совету Толстого, П. Н. Гастев написал свои воспоминания о Сютаеве уже после смерти Толстого, помещенные в «Вегетарианском обозрении» 1912, I, стр. 24—28; 2, стр. 66—72.

«Думал — вы, Лев Николаевич... А вы ему, Астахову, сказали, что вы грешный, что нет человека совершенного, даже Христос не был совершенен». («Яснополянские записки» от 24 октября 1910 г.) — «Это им показалось очень жестоким ответом. Пошли они убитые, не чувствуя почвы под ногами. Но вдруг, как они говорили, на третий день, на постоялом дворе, когда они читали какую-то книжку, им так ясны стали слова Льва Николаевича, что они заплакали от радости и, чтобы скрыть свое волнение от хозяйки постоялого двора, вышли на двор. — Лев Николаевич говорил на это, что если русский крестьянин начнет искать бога, то он ищет всей душой, ни перед чем не останавливаясь». (Петр Гастев, «Воспоминания о В К. Сютаеве», Предисловие, — «Вегетарианское обозрение», 1912, I, стр. 24.)

123^9—11. рассказ о Священнике..... хороший сюжет. — Этой записью Толстой отмечает неосуществленный художественный замысел. См. стр. 235.

1569. 123^—12. []. — С. А. Толстая в своем «Ежедневнике» от 24 октября 1910 г. отмечает, что Лев Николаевич «ездил долго с Булгаковым верхом, вернулся в 5 часов усталый».

123¹⁴. — Утром 25 октября Толстой носил в яснополянскую школу для раздачи ребятам экземпляры детского журнала «Солнышко», привезенные Н. А. Альмединген (см. прим. 1563).

1571. 123^12—14. [ию], поговорил с его сыном отданным в солдат[ы]. Хороший малый, обещал не пить. — Прокофий Власович Власов, яснополянский крестьянин, бывший ученик Толстого. См. прим. 409 и 789. Сын его, Петр Прокофьевич Власов (р. 1888 г.), призывался в солдаты в 1909 г. Об этом см. рассказ Толстого «Песни на деревне» 1909, т. 38 и «Воспоминания яснополянской крестьянки Аксиньи Шураевой о Л. Н. Толстом». — ТЕ 1912, стр. 125—126. Вероятно, П. И. Власов осенью 1910 г. приходил домой на побывку.

123¹⁵ — Толстой упоминает о работе над статьей «О социализме». См. прим. 1377.

1573. 123¹⁶. [ген]. — В 2 часа дня Толстой верхом поехал в школу, чтобы спросить у ребят, что они поняли из тех книжек журнала «Солнышко», которые он утром снес им. Выяснилось, что учитель утром их не раздал, и Лев Николаевич сам раздал их. Вслед за ним в школу пришли пешком: А. Л. Толстая с В. М. Феокритовой и С. А. Толстая с Н. А. Альмединген. (Дневник А. Л. Толстой.)

123¹⁶. потом с Душаном далеко. — Об этой поездке Д. П. Маковицкий записал: «Ездили верхами с Львом Николаевичем к усадьбе за Угрюмами (Грумонтом). Лев Николаевич спрашивал, не отдадут ли ее под квартиру Страховым [Ф. А. Страхову с семьей]. Лев Николаевич в этой усадьбе, по крайней мере с тех пор, как там существует сад и постройка, ни разу не был. Мы догнали детей, идущих домой из Яснополянской школы. Один из них — из Угрюмовской казармы; Лев Николаевич посадил его сзади себя на Дэлира, чтобы подвезти, но лошадь стала биться, и мальчика пришлось снять».

1575. 123^17—18. ʼa. — Книгу Мишеля Монтэня «Essais». См. прим. 643.

1576. 123¹⁸. — Приводим выдержку из неизданных воспоминаний С. Л. Толстого «Последний год жизни Л. Н. Толстого», начало гл. VI — «Отъезд отца из Ясной поляны»: «25 октября вечером я приехал в Ясную из Тулы. Никого посторонних не было; были только моя мать, сестра Саша, Душан Петрович и Варвара Михайловна. Я пошел в кабинет к отцу, думая, что он захочет со мною поговорить о матери, а может быть и о моих делах. Но мать всё время была тут же и всё время говорила без умолку. Он начнет говорить, а она его перебивает, говоря совсем о другом. Он умолкал, ждал, когда она даст ему возможность вставить слово, и тогда продолжал говорить о том, о чем начал. Точно его перебивал посторонний шум». Далее С. Л. Толстой в этот вечер разговаривал с отцом о литературе, играл в шахматы и по его просьбе играл на фортепьяно. «Когда я сыграл «Ich liebe dich» Грига (в аранжировке Грига же), — пишет С. Л. Толстой, — он всхлипнул. Уходя спать, я пошел в кабинет прощаться с ним. Кроме нас, никого в комнате не было. Он спросил меня: «Почему ты скоро уезжаешь?» Я собирался уезжать рано утром на следующий день. Я сказал, что мне надо устроить свои дела. Я очень хотел пожить в Ясной некоторое время, несколько разобраться в том, что там происходило, и может быть помочь, но мне сперва хотелось уладить свои личные дела... Как мне теперь кажутся ничтожными эти дела. Отец на это сказал: «А ты бы не уезжал». Я ответил, что скоро опять приеду. Впоследствии я вспомнил, что он сказал эти слова с особенным выражением; он, очевидно, думал о своем отъезде и хотел, чтобы я после его отъезда оставался при матери: он всегда думал, что я могу несколько влиять на нее. Прощаясь, он торопливо и необычно нежно притянул меня к себе с тем, чтобы со мной поцеловаться. В другое время он просто подал бы мне руку».

123^—19. С[офъя] А[ндреевна] все также тревожна. — См. запись в «Дневнике для одного себя» от 25 октября.

1578. 123^—21. — Грушенька из «Братьев Карамазовых» Достоевского. В последние дни Толстой читал этот роман (см. прим. 1492, 1522, 1533, 1560).

—1896) — один из ближайших друзей Толстого, философ, писатель, литературный критик. Переписка Толстого с ним (1870—1894) издана отдельным томом «Обществом Толстовского музея», Спб. 1914. Подробнее о H. Н. Страхове см. Дневник 1884 г., т. 49. В списке тем художественных замыслов Толстого (автограф Толстого, датированный: Оптина пустынь, 29 октября 1910 г.) значится: «Роман Страхова Грушенька-экономка». См. лист Записной книжки, стр. 235 и следующее примечание — письмо к В. Г. Черткову от 25 октября.

1579. 123²¹. []. — Приводим это письмо полностью, как документ, бросающий свет на душевное состояние Толстого накануне его ухода и как непосредственно относящийся ко всей дневниковой записи от 26 октября.

«Нынче в первый раз почувствовал с особенной ясностью — до грусти — как мне недостает вас.. Есть целая область мыслей, чувств, которыми я ни с кем иным не могу так естественно делиться, — зная, что я вполне понят, — как с вами. Нынче было таких несколько мыслей-чувств. Одна из них о том (я нынче во сне испытал толчок сердца, который разбудил меня и, проснувшись, вспомнил длинный сон, как я шел под гору, держался за ветки и всё-таки поскользнулся и упал, — т. е. проснулся. Всё сновидение, казавшееся прошедшим, возникло мгновенно), так одна мысль о том, что в минуту смерти будет этот, подобный толчку сердца в сонном состоянии, момент вневременный, и вся жизнь будет этим ретроспективным сновидением. Теперь же ты в самом разгаре этого ретроспективного сновидения. — Иногда мне это кажется верным, а иногда кажется чепухой. Вторая мысль-чувство это, опять-таки нынче виденное мною, уже третье в эти последние два месяца художественное, прелестное, нынешнее, художественное сновидение. Постараюсь записать его и предшествующие хотя бы в виде конспектов. Третье, это уже не столько мысль, сколько чувство, и дурное чувство-желание перемены своего положения. Я чувствую что-то не должное, постыдное в своем положении, и иногда смотрю на него — как и должно — как на благо, а иногда противлюсь, возмущаюсь.

всего не расскажешь. Ну хоть что-нибудь. Я пишу вам о себе. Пишите и вы о себе и как попало. Как вы поймете меня с намека, так и я вас. Ну, до свиданья. Если что-нибудь предприму, то, разумеется, извещу вас. Даже может быть потребую от вас помощи. Л. Т.».

План Толстого, о котором передавала Черткову А. Л. Толстая и о котором он пишет в конце письма — это созревшее его намерение уйти из Ясной поляны. Об этом см. Дневник Булгакова, стр. 349; это же подтверждает в своих Записках от 26 октября Д. П. Маковицкий.

1580. 123²². [я] [иализме]. — См. прим. 1377.

1581. 123^—23. [му] О смертн[ой] казни. — Корней Иванович Чуковский (р. 1882 г.) — писатель, публицист, автор ряда исследований по истории русской литературы, детский писатель. Живет в Ленинграде. Чуковский обратился к Толстому со следующим письмом, отправленным из Куоккалы (Финляндия) 24 октября 1910 г.:

«Лев Николаевич. Не кажется ли вам, что все протесты против смертной казни — и ваше «Не могу молчать», и Леонида Андреева «Рассказ о семи повешенных» и Короленко «Бытовое явление» — имеют один очень большой недостаток? Они слишком академичны, недоступны уличной толпе, слишком для нее длинны и сложны, похожи на диссертации и, увлекая наиболее чуткую часть нашего общества, равнодушных так и оставляют равнодушными. Это всё тяжелая артиллерия, а в борьбе с палачеством нужны и летучие отряды — для партизанских набегов, и мне кажется, было бы хорошо, если бы в одно прекрасное утро в какой-нибудь распространенной газете сразу, внезапно появились краткие (по сорок, по пятьдесят строк!) протесты против казни, подписанные именами наиболее авторитетных в России и за границей людей. Представьте себе, что в газете «Речь», на самом видном месте, появляются — ваши, И. Е. Репина, Л. Н. Андреева, Вл. Короленко, Мережковского, Горького, — внезапно, неожиданно, — это всех поразит, как скандал, — и что же делать, если современное общество только к скандалам теперь и чутко, если его уснувшую совесть только скандалом и можно пронять. В «Вестнике Европы» недавно появились превосходные очерки о «» [см. прим. 1062]. И что же! Этих очерков «скандале» корреспонденты тотчас же по телеграфу известят всю Европу, в то время как «Бытовое явление» «планом» я обратился к Влад Галакт. Короленко, и он, одобрив мою мысль, прислал мне из Полтавы превосходный набросок «Один случай», где рассказывает о суде над Васильевым, которого спасло вмешательство Швейцарского правительства. Горький участвовать в этом коллективном протесте отказался по каким-то партийным разногласиям с газетой «Речь». Илья же Ефимович Репин вчера мне прислал свое красноречивое и пылкое осуждение виселице, — и это дает мне смелость обратиться и к вам, Лев Николаевич, с такой же мольбой: пришлите мне хоть десять, хоть пять строчек о палачах и о смертных казнях, и редакция «Речи» с благоговением напечатает этот единовременный протест лучших людей России против неслыханного братоубийства, к которому мы все привыкли и которое мы все своим равнодушием и своим молчанием поощряем. Любящий вас К. Чуковский. Ст. Куоккала Финл. ж. д. Корнею Ив. Чуковскому. Если захотите предварительно познакомиться со статьями Короленко и Репина, которые есть у меня, я их немедленно вам доставлю».

На конверте этого письма Толстой карандашом пометил: «Отвечать». Свой ответ Чуковскому Толстой написал в виде статьи, озаглавленной «Действительное средство». Над статьей этой он работал в последний день своего пребывания в Ясной поляне (см. запись от 27 октября) и закончил ее уже в Оптиной пустыни 29 октября 1910 г. Статья о смертной казни — «Действительное средство» является последним произведением Толстого. Текст ее и комментарии см. т. 38.

1582. 123²³[ушаном] к М[арье] А[]. — Д. П. Маковицкий в своих Записках от 26 октября о поездке Толстого в Овсянниково к М. А. Шмидт пишет: «Лев Николаевич слаб. Ездили с ним верхом к Марии Александровне. Лев Николаевич жаловался, что его беспокоит Софья Андреевна, постоянно вбегает к нему, смотрит, что он пишет, всегда следит за ним, предполагая, что они от нее что-то скрывают. Лев Николаевич говорил Марии Александровне о том, что сегодня писал Ивану Ивановичу об его изданиях. [Ошибка: письмо к И. И. Горбунову-Посадову было написано не 26, а 24 октября, см. прим. 1559 и 1564 ] Лев Николаевич говорил о массе книг, которые печатаются, и для сравнения рассказал, что кто-то вычислил, что если дети будут продолжать родиться так, как родились до сих пор, и будут меньше умирать, то в продолжение некоторого времени людей будет столько, что они будут стоять на земле плечом к плечу. Так и книг, если их будут продолжать печатать в том же количестве, — будет куча от земли до неба. — Необходимо отобрать лучшие». После этой поездки Толстой очень устал и проспал до 7 часов («Ежедневник» С. А. Толстой).

123²⁴. — Андрей Львович Толстой.

123²⁴ — Д. П. Маковицкий в записи от 26 октября пишет: „В 11 часов была срочная телеграмма от Марии Николаевны, жены Сергея Львовича: она спрашивает, где он и беспокоится по поводу каких-то слухов. Андрей Львович объяснил Льву Николаевичу, что Сумароков [Константин Владимирович Сумароков, в то время помещик, Чернский уездный предводитель дворянства] вызвал Сергея Львовича на дуэль... обидевшись из-за охоты на волчий выводок в его лесу. Причастный же к этому делу Михаил Львович вызвал Сумарокова... Льва Николаевича очень расстроил этот случай. Хотя он этого не высказывал, но это видно было по его озабоченному лицу, и он скоро ушел к себе. Когда я в двенадцатом часу зашел к нему в кабинет, он сказал мне: «Как же не желать умереть»“. (Дуэль С. Л. Толстого с Сумароковым не состоялась. Об этом С. Л. Толстой подробно пишет в своих воспоминаниях «Последний год жизни Л. Н. Толстого». Кроме того см. Дневник Булгакова, стр. 333—334.)

27 октября, стр. 123.

123²⁶. Всю ночь видел дурные сны. — См. запись в «Дневнике для одного себя» 27 октября.

123^—28. над письмом к N. — Повидимому, Толстой упоминает о своем прощальном письме к С. А. Толстой от 28 октября, черновик которого он написал 27 октября в Записной книжке. См. последнюю Записную книжку, стр. 230—231.

1587. 123²⁸. О С[— Статья «О социализме». См. прим. 1377.

1588. 123^28—29 — Приводим описание этой, последней в жизни Толстого, верховой поездки по Запискам Д. П. Маковицкого от 28 октября 1910 г.: «Тревожна и утомительна была вчерашняя поездка наша верхом с Львом Николаевичем... Попали на просеку в молодом лесу, почти параллельно с Лихвинской дорогой, по эту сторону ее. Приехали к глубокому оврагу с очень крутыми краями. На замерзнувшей земле лежал тонкий слой снега, было скользко. Я посоветовал Льву Николаевичу слезть с лошади, он послушал, что так редко бывало. Овраг был очень крутой, и я хотел провести каждую лошадь отдельно, но боялся, чтобы пока я буду проводить первую, Лев Николаевич не взялся за другую. (Лев Николаевич не любил, когда ему служили.) Я взял повода обеих лошадей сразу: один в правую, другой в левую руку, растянув руки, чтобы лошади были дальше от меня, если которая поскользнется, не сбила бы меня с ног. Так я спустился и так перепрыгнул ручей. Тут Лев Николаевич тревожно вскрикнул, боясь, что какая-нибудь лошадь наскочит мне на ноги, [а я] взмахом поднялся на другую сторону оврага. Тут долго ждал. Потом [Лев Николаевич], засучив за пояс полы свитки, придерживаясь осторожно за стволы деревьев и за ветки кустов, стал спускаться; сошел к ручейку, сидя спустился, переполз по льду и на четвереньках выполз на берег, потом подойдя к крутому подъему, хватаясь за ветки, стал подниматься, отдыхая по-долгу, он очень задыхался. Я отвернулся, чтобы Лев Николаевич не торопился, желал ему помочь, но боялся его беспокоить, наверно отказал бы. Когда он вышел и, тяжело дыша, подошел к лошади, я попросил его отдышаться и не садиться сейчас же на лошадь, но он сейчас же сел, перевалившись сильно вперед (чего он никогда не делал, он удивительно стройно садился) и поехал. В этот день мы проехали около 16 верст, как и всегда по 16—18 верст с тех пор, как вернулись из Кочетов — 24 сентября. Раньше Лев Николаевич делал концы в 11—14 верст, а в последнее время больше. Мне казалось, что, с одной стороны, он наслаждался красивой осенью, с другой — желал быть дольше на свободе вне дома».

1589. 223²⁹— Может быть, Толстой читал в рукописи воспоминания П. Н. Гастева о В. К. Сютаеве. См. прим. 1567. Д. П. Маковицкий в своих Записках от 26 октября упоминает, что «Лев Николаевич говорил с похвалой о Гастеве и его хорошем рассказе про Сютаева (лучше, чем описание Пругавина)». Воспоминания о Сютаеве А. С. Пругавина, о которых упоминал Толстой, — его брошюра «Сютаевцы», изд. Яковенко. Спб., 1910, имеется в яснополянской библиотеке Толстого.

1590. 123^—30. Прекрасное письмо хохла к Ч[]. — Упоминается о письме к В. Г. Черткову Ивана Диомидовича Овдиюка (р. 1871? г.), крестьянина из Луганска, Екатеринославской губ. Овдиюк в письме от 24 октября 1910 г. описывал тяжелую жизнь многосемейного крестьянина-бедняка — своего отца, которому он стал помогать после возвращения с военной службы на Дальнем востоке. Далее писал о том духовном перевороте, который с ним произошел за последнее время и особенно после посещения Черткова, 19 августа 1910 г., и чтения книг Толстого. В конце письма Овдиюк писал: «Добрейший Владимир Григорьевич! Если это будет тактично, то не откажите передать мой сердечный привет и самые лучшие пожелания Льву Николаевичу». Очевидно, В. Г. Чертков посылал Толстому копию этого письма.

1591. 123³⁰. — «Действительное средство». См. прим. 1581.

1592. І23^31—32. — Приводим запись Д. П. Маковицкого от 27 октября 1910 г.: «Лев Николаевич говорил Александре Львовне, какая тяжелая атмосфера в доме и, что не будь ее (Александры Львовны), он уехал бы. Итак он на чеку. Вчера он спрашивал меня, когда утром идут поезда на юг. Марье же Александровне, а перед этим и нам, говорил, как ему не работается уже четыре месяца, и как Софья Андреевна то и дело вбегает к нему, всё подозревает, что от нее скрывают какие-то тайны, писанные и сказанные».

28 октября, стр. 123—125.

124¹⁵. Пишу ей письмо. — «Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение мое в доме становится — стало невыносимо. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста — уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни. Пожалуйста пойми это и не езди за мной, если и узнаешь, где я. Такой твой приезд только ухудшит твое и мое положение, но не изменит моего решения. Благодарю тебя за твою честную, 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всем, чем я был виноват перед тобою, так же, как и я от всей души прощаю тебя во всем том, чем ты могла быть виновата передо мной. Советую тебе помириться с тем новым положением, в которое ставит тебя мой отъезд, и не иметь против меня недоброго чувства. Если захочешь чтò сообщить мне, передай Саше, она будет знать, где я, и перешлет мне, что нужно. Сказать же о том, где я, она не может, потому что я взял с нее обещание не говорить этого никому. Лев Толстой. 28 октябрь 1910 г. Собрать вещи и рукописи мои и переслать мне я поручил Саше. Л. Т.».

—234 и запись в Дневнике от 27 октября.

1594. 124⁶—125². — Толстой уехал из Ясной поляны на станцию Щекино Московско-Курской ж. д. (в 5 верстах от Ясной поляны), в сопровождении Д. П. Маковицкого, между 4 и 5 часами утра. Отвозил его в дышловой пролетке кучер Адриан Павлович Елисеев, сопровождал верхом, освещая путь факелом, конюх Филипп Петрович Борисов. На ст. Щекино Толстой сел в товаро-пассажирский поезд № 9, отходивший по направлению к Орлу в 7 ч. 55 м. утра. Доехал до узловой станции Московско-Курской и Рязано-Уральской ж. д. Горбачево (77 верст от Тулы и 105 верст от Козельска) и в 10 ч. 04 мин. утра пересел в смешанный поезд № 37, отправлявшийся по направлению к Сухиничам. В 4 ч. 50 мин. дня доехал до ст. Козельск. Об отъезде Толстого из Ясной поляны см.: воспоминания А. Л. Толстой «Об уходе и смерти Л. Н. Толстого». — ТПТ 4, стр. 131—134; В. И. Россинский, «Последние дни Л. Н. Толстого» (Альбом, текст к рисункам), изд. «Толстовского общества в Москве». М. 1911.

«Подвиг жизни Толстого»:

«28 Октября утром в 3 часа Лев Николаевич разбудил меня, в халате, в туфлях на босỳ ногу, со свечей, лицо страдающее, взволнованное и решительное. Он сказал мне: «Я решил уехать. Вы поедете со мной. Я пойду наверх, и вы приходите, только не разбудите Софью Андреевну. Вещей много не будем брать, самое нужное. Саша дня через три за нами приедет и привезет, что нужно». — Я, во-первых, уложил свои вещи, а потом пошел наверх ко Льву Николаевичу, но встретился с ним за дверями моей комнаты. — «Я вас ожидал», — сказал мне Лев Николаевич. Слышно было в голосе, что я ему был нужен и опоздал. Лев Николаевич пошел будить Александру Львовну, а я укладывал его вещи. Вещи он сам себе приготовил. Лев Николаевич и ночью не имеет покоя. Нервен. Не выспался. Пульс 100. Может что случиться».

«Кучер, по случаю грязи, предложил конюху с фонарем ехать впереди прямо на шоссе, но Лев Николаевич предпочел через деревню. В некоторых избах уже светился огонь, топились печи. На верхнем конце деревни у Фили развязался повод. Остановились. Я сошел с пролётки, отыскал конец повода и подал ему, и тут посмотрел, накрыты ли у Льва Николаевича ноги. Лев Николаевич почти закричал на меня; тут вышли мужики из изб. Выехав из деревни на большак, Лев Николаевич, до сих пор молчавший, грустный, взволнованным, прерывающимся голосом сказал, как бы жалуясь и извиняясь, что не выдержал и уезжает тайком от Софьи Андреевны. Он рассказал о толчке, побудившем его уехать: Софья Андреевна опять входила в его комнату, он не мог заснуть и решил уехать, боясь нанести ей оскорбление, что было бы ему невыносимо. Потом Лев Николаевич предложил вопрос: куда ехать? — «Куда бы подальше уехать?» Я предложил в Бессарабию к московскому рабочему Гусарову, который там живет с семьей на земле, там же Александри. Только туда долго ехать, — прибавил я, — не из-за расстояния, а из-за медленного хода поезда и сообщения. Лев Николаевич ничего не ответил. Гусарова и его семью он хорошо знает и любит. По пути в Щекино у Льва Николаевича озябла голова, я надел ему вторую шапку поверх первой... Решили, что на станции Щекино я узнаю поезда и есть ли сообщение в Козельск. Лев Николаевич сказал, что поедет в Горбачево во втором, а дальше в третьем классе и предложил ехать на Тулу и оттуда вернуться. Приехав в Щекино, оказалось до отъезда в Тулу 20 минут, а в Горбачево полтора часа... После полуторачасового ожидания на ст. Щекино Лев Николаевич уселся в вагон, и поезд тронулся, он, почувствовав себя вполне обеспеченным от того, чтобы его не настигла Софья Андреевна, радостно сказал, как ему хорошо. Я ушел. Лев Николаевич остался сидеть. Когда я через полтора часа заглянул в купэ, Лев Николаевич сидел, он спросил «Круг чтения» почитать. Его не оказалось, не было и «На каждый день». Лев Николаевич был молчалив, говорил мало, о чем — не помню, и был очень утомлен... Я сварил кофе и выпили вместе. После Лев Николаевич сказал: «Чтò теперь Софья Андреевна? Жалко ее». Прошлые раза, когда Лев Николаевич ездил в Кочеты, он в вагоне диктовал или записывал. Этот раз сидел задумавшись... Доехали до Горбачева. Лев Николаевич еще в пролетке сказал, что от Горбачева поедем в третьем классе. Перенесли вещи на поезд Сухиничи-Козельск. Оказался поезд товарный, смешанный, с одним вагоном третьего класса, который был переполнен, и больше чем половина пассажиров курили. Некоторые, не находя места, с билетами третьего класса переходили в вагоны-теплушки.

«Как хорошо, свободно», — сказал Лев Николаевич, усаживаясь в вагоне... Скрыться надолго нельзя было, но мы хотели два-три дня выгадать, чтобы Софья Андреевна не настигла нас, пока не выедем за-границу, а там опять куда-нибудь в глухое место, куда Софья Андреевна не поедет. Вещи внесли в вагон, и Лев Николаевич сел по середине вагона. Я, не сказав ему ничего, боясь, что он не согласится, пошел хлопотать, чтобы в силу переполненности пассажиров прицепили бы еще один вагон третьего класса... Обер-кондуктор, вошедши контролировать билеты, объявил публике, что будут прицеплять другой вагон, все разместятся, а то многие стояли в вагоне и на площадках. Но раздался второй звонок и через полминуты третий, а вагон не прицепили; я побежал к дежурному. Ответил, что лишнего вагона нет. Поезд тронулся; от кондуктора я узнал, что тот вагон, который повезли было для прицепки, нужен для перевозки станционных школьников. Наш вагон был самый плохой и тесный, в каком мне впервые пришлось ехать по России. Вход не симметрично расположен к продольному ходу. Входящий в вагон, когда поезд трогался, рисковал расшибить лицо об угол приподнятой спинки, который как раз приходился против середины двери, его надо было обходить. Отделения в вагоне узки, между скамейками мало пространства, багаж тоже не умещается. Духота, воздух пропитан табаком. Я хотел подостлать Льву Николаевичу плед под сидение, но Лев Николаевич не позволил. Он в эту поездку особенно неохотно принимал услуги, которыми раньше пользовался, считая это за домашний обиход.

заднюю площадку, но тут стояло пять курильщиков, и Лев Николаевич опять вернулся на переднюю, где стояло только трое: баба с ребенком и мужик. Лев Николаевич приподнял воротник и опершись на свою палку с раскладным сидением, сел. Мороз был 1—2 градуса. Через десять минут я пришел к нему спросить, не войдет ли он в вагон, а то встречный ветер от движения поезда. Лев Николаевич ответил, что он ему не мешает, как на верховой езде. Лев Николаевич там просидел на палочке три четверти часа. Потом прилег на скамейку. Но едва лег, нахлынула толпа новых пассажиров и осталась стоять в продольном проходе; как раз против Льва Николаевича — женщины с детьми. Лев Николаевич спустил ноги, хотел им дать место и больше не ложился, и оставшиеся четыре часа просидел и простоял опять на передней площадке. Я ходил в теплушку, но в ней было грязно и сквозной ветер; окна, двери с обеих сторон теплушки открыты настеж. Как в них могут возить женщин и детей! Сколько их, особенно тех, которые сидят в задней половине, поплатятся здоровьем и жизнью».

«до своей межи». Ехавший в вагоне землемер возражал крестьянину. Толстой соглашался с крестьянином. Завязалась оживленная беседа, перешедшая на тему о едином налоге по системе Генри Джорджа, о насилии, о Дарвине, о науке и образовании. «Лев Николаевич был возбужден, привстал и так продолжал разговор, завладев вниманием всех в вагоне. Публика с обоих концов вагона подошла к среднему отделению, обступила и очень внимательно и тихо прислушивалась. Были крестьяне, мещане, рабочие, интеллигенты, два еврея, одна гимназистка, которая сначала прислушивалась и записывала, потом сама вступила в разговор, возражая Льву Николаевичу в защиту науки. Лев Николаевич горячился. Как ни тихи были слушатели, всё-таки надо было напрягать голос. Я несколько раз хотел его попросить перестать, но некогда было вставить слово, возражения ему так и сыпались. Говорили больше часа. Лев Николаевич просил открыть дверь вагона и потом, одевшись, вышел на площадку. Землемер и гимназистка пошли за ним с новыми возражениями: гимназистка — о полезности науки, указывая Льву Николаевичу на электрический фонарик, которым он себе посветил, ища рукавицу на полу вагона. Тут мы подъехали к Белеву, и они слезли. Лев Николаевич тоже слез, пошел в буфет второго класса, где пообедал. Буфетчик и сидевшая за столом компания, очевидно, из местных интеллигентов, узнали его. Буфетчик и «человек» (помощник буфетчика) внимательно и добродушно отнеслись к нему. Дверь с железным краем (с железной планкой) из буфета в кассу третьего класса страшно хлопала, за каждым, кто проходил в дверь, она должна была хлопнуть, Лев Николаевич страдальчески напрягал мышцы лица, готовясь точно принять удар и покряхтывал. Вернувшись в вагон, Лев Николаевич уселся на свое место, против крестьянина, стал расспрашивать про дорогу в Оптину пустынь и в Шамардино, и про расстояние. Крестьянин, узнав, что Лев Николаевич едет в Оптину пустынь, сказал: — «А ты, отец, в монастырь определись. Тебе мирские дела бросить, а душу спасать. Ты в монастыре и оставайся». — Лев Николаевич ответил ему доброй улыбкой. Рабочий сзади вагона стал бойко играть на гармошке и подпевать. Пропел несколько песен. Лев Николаевич с удовольствием слушал и похваливал».

«Пришлось от Горбачева ехать в 3-м классе, было неудобно, но очень душевно приятно и поучительно. Ели хорошо и на дороге, и в Белеве». (См. т. 82.)

125^2—3. Теперь 8 часов, мы в Оптиной. — «Оптина введенская пустынь» — старинный мужской монастырь, основанный в XIV веке, в пяти верстах от гор. Козельска Калужской губ., посещавшийся ранее рядом русских писателей: Гоголь, К. Н. Леонтьев, И. В. и П. В. Киреевские, Достоевский, Н. Н. Страхов. Толстой был в Оптиной пустыни в зрелом возрасте пять раз: в 1877, 1881, 1890, 1896 гг. и 28—29 октября 1910 г. См. С. А. Толстая, «Четыре посещения гр. Львом Николаевичем Толстым монастыря Оптина пустынь». — ТЕ, 1913, стр. 3—7 и Дневники: тт. 48, 49 и 53. 28 октября между 7 и 8 часами вечера Толстой, в сопровождении Маковицкого, прибыл в Оптину пустынь. Приводим описание путешествия Толстого от ст. Козельск до Оптиной пустыни и первого вечера, проведенного там, по записям Д. П. Маковицкого от 28 октября: ,,В 4 часа 50 минут доехали до Козельска. Лев Николаевич вышел первым. Когда я с носильщиком снес вещи на вокзал, Лев Николаевич пришел сказать, что уже подрядил извозчиков в Оптину Пустынь и повел нас, сам взяв одну корзинку, снес на бричку, нанятую под вещи. Поехали с ямщиком Федором Ильичем Новиковым на паре в пролетке, за нами другой ямщик с вещами. Дорога грязная. Проехав город, ямщики стали совещаться, ехать ли дорогой или лугами. Дорога была ужасная, неровная, и ямщики взяли с нее влево, через луга города Козельска. Несколько раз приходилось проезжать канавы. Было очень темно. Месяц светил из-за облаков. Лошади шли шагом. На одном месте ямщик стегнул лошадей, они рванули, страшно тряхнуло, Лев Николаевич застонал, — это мы проехали через глубочайшую канаву на дорогу и тут же на мост. Потом въехали на ограду, за которой расположены монастырские земли, дорога тоже тяжелая; да еще всё время приходилось нагибаться, сторониться от ветвей лозин очень низких... Лев Николаевич спрашивал еще в вагоне и теперь спросил ямщика, какие есть старцы и сказал мне, что пойдет к ним. Спрашивал ямщика, в какой гостинице остановиться, тот посоветовал у о. Михаила, там чисто.

Долго ждали, пока дозвались парома. Лев Николаевич сказал несколько слов с паромщиком-монахом и заметил мне, что он из крестьян. Гостиник о. Михаил с рыжими, почти красными волосами и бородой, приветливый, отвел просторную комнату с двумя кроватями и широким диваном. Внесли вещи. Лев Николаевич сказал: «Как здесь хорошо!» И сейчас же сел за писание. Написал довольно длинное письмо и телеграмму Александре Львовне. В телеграмме сообщил, что здоров, ночует в Оптиной Пустыне и адрес: Подборки, Шамардино; подписался Т. Николаев. Адресовал Черткову — Саше. Сам вынес ее ямщику Федору, прося отправить, и подрядил его одного, на завтра в Шамардино нас свезти. Потом пил чай с медом (ничего не ел), попросил яблоко на утро и стакан, куда на ночь поставить самопишущее перо. Потом стал писать Дневник, спросил, какое сегодня число? В 10 часов лег. Не желая нарушать привычку Льва Николаевича, спать одному в комнате, я сказал, что пойду спать в другую комнату, напротив в коридоре.

У Льва Николаевича вид не был особенно усталый. Теперь вечером, пиша, больше обыкновенного торопился. Но зато днем не дорожил временем, как обыкновенно. Это мне бросилось в глаза. Весь день не записывал мысли. И в следующие два дня не дорожил временем (т. е. не пользовался им для работы в той мере, как дома привык). Еще поразило меня, что не позволил себе помочь (он и дома неохотно принимал услуги, но сегодня и следующие дни — куда неохотнее и даже совсем нет). Говорил, что утром пойдет погулять и к старцу зайдет. Говорил, что здесь жила Пелагея Ильинишна и что он ездил к ней несколько раз. Искал подставку для сапог — не оказалось. Я попросил позволить снять ему сапоги.

— «Я хочу сам себе служить, а вы выскакиваете». — И сам с трудом снял сапоги. Еще сказал, чтобы ему как можно меньше служили и добавил: «Хочу до крайности ввести простоту. И бережливость в расходовании денег»“.

— П. И. Юшкова, рожд. Толстая (1801—1875) — родная тетка Толстого. О ней см. т. 46.