Земельный вопрос в публицистике Льва Толстого 80-90-х годов
В. И. Ленин, называя творчество Л. Толстого зеркалом русской революции, писал, что Толстой хотя и не понял революции и отстранился от нее, но, будучи великим художником, должен был отразить, и действительно отразил, некоторые существенные стороны русской крестьянской буржуазно-демократической революции 1905 г. Один из важнейших вопросов революции — земельный вопрос — занимает чрезвычайно большое место в художественных произведениях писателя, особенно в его публицистике.
Необычайную чуткость Толстого к нуждам народа, к самым важным вопросам современности отметил А. М. Горький в одном из писем 1902 года: „Лев Николаевич… пишет статью по земельному вопросу, а! Экая силища, экое изумительное понимание запросов дня!”
Превосходное знание деревенской России позволило Толстому сразу же после опубликования царского манифеста об „освобождении” крестьян в 1861 г. увидеть, что они ничего не получили из рук землевладельцев. 9 апреля 1861 г. Толстой писал Герцену: „Читали ли вы подробные положения об освобождении? Я нахожу, что это совершенно напрасная болтовня… мужики положительно недовольны”.
и мужика в рамках существовавших тогда форм землепользования. В последующие годы он начинает все более отчетливо понимать, что рабство, ничуть не меньшее, чем то, которое было при крепостном праве, продолжает сковывать своими цепями крестьянство. Толстой находит точное определение этому рабству: земельное рабство. В начале 80-х годов в публицистическом произведении „Так что же нам делать?” он писал: „…когда освободили крепостных и помещикам оставляли права на большую часть земли, помещики боялись, что власть их над их рабами ускользнет от них; но опыт показал, что им нужно было только выпустить из рук старую цепь личного рабства и перехватить другую-—поземельную.
У мужика не хватало хлеба, чтобы кормиться, а у помещика была земля и запасы хлеба, и потому мужик остался тем же рабом”.
В публицистических статьях 80-х — 900-х годов Толстой обличал грабительский, эксплуататорский характер частной собственности на орудия и средства производства и прежде всего — собственности на землю. Он пишет о частной собственности как о корне всего существующего в обществе зла, как о средстве, с помощью которого одни пользуются трудами других, и называет деятельность всякого правительства, защищающего частную собственность, преступной. С возмущением пишет он о том, что правительство, ограждая интересы помещиков, лишает людей, работающих на земле, естественного права человека пользоваться плодами своего труда. „Право на землю,— пишет Толстой,—подобно праву на дорогу, которую захватили разбойники и по которой не пропускают людей без выкупа”2.
Устами гениального писателя говорила многомиллионная масса крестьянства, и потому этот голос звучал на весь мир. Толстой явился выразителем идей и настроений русского крестьянства эпохи назревания буржуазной революции в России и тем самым передал мысли и настроения, свойственные всем народам мира, стонущим лод властью собственников.
В своей публицистике Толстой поставил со свойственной ему остротой и искренностью вопрос о причинах такого страшного явления, как массовый голод. И если в 70-х годах он еще объяснял возникновение его последствиями неурожая, стихийного бедствия (см. статью „О самарском голоде”, 1873 г.), то в последующие годы приходит к ясному •осознанию настоящих причин этого явления, обусловленных социально экономическим положением пароли: голод- результат систематического ограблении мужика помещиками, купцами, чиновниками Народ… не может продолжать существовать, когда ему оставлена только малая часть земли, которой он должен кормить себя и всех паразитов, присосавшихся к нему и распложающихся на нем”,— так объясняет Толстой этот вопрос в статье „Великий грех”.
„Хищник —государство,—писал В. И. Ленин,—пробовало парадировать перед населением в светлой роли заботливого кормильца им же обобранного народа. С 1891 года голодовки стали гигантскими по количеству жертв, а с 1897 г. почти непрерывно следующими одна за другой. В 1892 г. Толстой с ядовитой насмешкой говорил о том, что „паразит собирается накормить то растение, соками которого он питается”. Это была, действительно, нелепая идея”2. В. И. Ленин приводит в данном случае слова Толстого из его „Писем о голоде”, считая их значительным документом эпохи.
„Письма о голоде.” были созданы писателем на основании самого близкого знакомства с народной нуждой во время оказания помощи голодающим. В этом цикле статей он с особенной ясностью обнажил социальные причины разразившегося бедствия.
Засухи и неурожай лишь ускорили и усилили то массовое разорение крестьянского хозяйства, которое началось еще в предыдущие пореформенные годы. „…Нового, неожиданного ничего не случилось. И нам, кажется, можно знать, отчего народ голоден”3,—писал Толстой.
В „Письмах о голоде” перед нами проходят потрясающие картины нищеты, до которой был доведен народ хищническим хозяйничаньем помещиков. Толстой пишет о Богородицком, Ефремовском и других уездах Тульской губернии. В 1891 г. здесь даже на лучших землях почти ничего не уродилось. Об одной деревне Ефремовского уезда Толстой сообщает, что там из 70 дворов только 10, которые могут „дыхать”, остальные же ушли побираться. Крестьянские семьи ютятся в четырехаршинных избушках, печи топят конским навозом и разобранными плетнями, потому что нет возможности купить дрова. „Вот женщина с пятью детьми. Муж ушел на заработки и не вернулся. Семья кормится нищенством. Но вблизи подают мало, надо ходить за 20—30 верст. И в таком положении не одни они,—пишет Толстой, – а миллионы”. „Да учтите всякого среднего мужика не в не урожайный, а в обычный год, когда, как в наших местах, в тех самых местах, где голод сплошь да рядом, хлеба с надельной земли хватает только до Рождества, и вы увидите, что ему в обыкновенные годы, но спискам урожая, кормиться нечем и дефицит такой, что ему непременно надо перевести скотину и самому раз в день есть. Таков бюджет среднего мужика,— про бедного и говорить нечего…”
„Так что же нам делать?” (1886) Толстой резко указал на нетерпимость такого положения, при котором одни живут в роскоши, а другие умирают в нищете. В 90-х годах, когда в связи с массовым голодом это противоречие обнаружилось с предельной остротой, подобное разделение общества на эксплуататоров и эксплуатируемых вызывает в писателе особенно сильное возмущение. „Разве может не быть голоден народ,— писал Л. Н. Толстой,— который в тех условиях, в которых он живет, то есть при тех податях, при том малоземельи, при той заброшенности и одичании, в котором его держат, должен производить всю ту страшную работу, результаты которой поглощают столицы, города и деревенские центры жизни богатых людей?”5
Вместе с тем Толстой прямо заявляет, что народу ждать земли из рук царского правительства бесполезно. В статье. Где выход?” он пишет, что правительство никогда не отдаст народу землю, потому что большинство лиц, составляющих правительство, владеет землями, и на этом владении основано все их существование.
Толстой решительно протестовал против всяких „политических заплат” в виде реформ. Для доказательства бесплодности буржуазных реформ он справедливо ссылается на капиталистические страны Европы и Америки, где, несмотря на существование конституций и парламентов, земля также находится в руках богачей. В противовес этому Толстой стоял за „коренное исправление дела”, за такое устройство, „…при котором не могли бы одни люди, не работая, а лежа, как собаки на сене, мешать работающим пользоваться землею…”3 Он гневно обличает тех, кто советует хозяевам быть заботливее о благе своих рабочих, но не допускает и мысли о таком изменении строя экономической жизни, при котором рабочие были бы вполне свободны.
Толстой своей беспощадной критикой, смелой постановкой самых больных вопросов жизни. бил по буржуазным либералам, которые в страхе перед движением масс стремились все уладить путем реформ, побудить правительство к частичным уступкам, не разрушая при этом ни монархии, ни помещичьего землевладения.
Не случайно министр внутренних дел Дурново в специальном докладе Александру III доносил, что статья Толстого о голоде „но своему содержанию должна быть приравнена к наиболее возмутительным революционным воззваниям”.
В. И. Ленин отмечал черты народничества в идеологии Толстого. Будучи выразителем взглядов и настроений крестьянства, он не мог не иметь общих черт с народниками, которые до своего либерального перерождения являлись идеологами крестьянского социализма. Подобно народникам, Толстой не хотел видеть, что в России „укладывается” буржуазный строй. Он видел только ужасы разорения и жестокой эксплуатации, которую нес с собой для народа капитализм, но не понимал значения нарождающегося нового класса, могильщика буржуазии — пролетариата. Толстой полагал, что Россия может избежать капиталистического этапа развития. Он мечтал о таком общественном устройстве, при котором не будет ни помещиков, ни капиталистов, ни помещичьего правительства, ни помещичьей земельной собственности и вместо полицейско-классового государства будет общежитие равноправных мелких крестьян.
В статье „Великий грех” (1905 г.) Толстой писал, что русский народ не должен подражать народам Европы и Америки, не должен „опролетариться”, что он имеет свое великое историческое призвание — показать другим народам путь разумной, свободной и счастливой жизни вне промышленного, фабричного, капиталистического насилия и рабства. Он говорил, что народу необходимо, якобы, только получить землю, и тогда рабочие вернутся с фабрик к земледельческому труду и этот труд на свободной земле составит именно то „самое нравственное, здоровое, радостное и нужное занятие”, которое является, по мнению Толстого, идеалом человеческой жизни.
„Толстой смешон, как пророк, открывший новые рецепты спасения человечества,— писал В. И. Ленин,— и поэтому совсем мизерны заграничные и русские „толстовцы”, пожелавшие превратить в догму как раз самую слабую сторону его учения. Толстой велик, как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России. Толстой оригинален, ибо совокупность его взглядов, взятых как целое, выражает как paз особенности нашей революции, как крестьянской буржуазной революции”.
Единственно правильный путь указывали русские марксисты. В 90-х годах прошлого века научный социализм уже получил и России широкое распространение. В период назревания буржуазно-демократической революции в России В. И. Ленин, отстаивая идею гегемонии пролетариата в этой революции, всегда подчеркивал важную роль крестьянства, как союзника пролетариата. В. И. Ленин учил, что единственно последовательным борцом за демократизм может быть только пролетариат, однако победит он лишь при условии, если к его революционной борьбе присоединится масса крестьянства.
борьбы, марксисты стояли за более быстрое и более полное развитие капитализма, за развертывание его противоречий, за уничтожение всех остатков крепостничества, за более быстрое расслоение крестьянства, за рост пролетариата и усиление классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией. В. И. Ленин указывал на бесполезность попытки снасти крестьянство защитой мелкого хозяйства, мелкой собственности от натиска капитализма, ибо мелкое крестьянство может освободиться от гнета капитала только в результате совместной с пролетариатом борьбы за социалистический строй, за превращение земли, как и других средств производства (фабрик, заводов, машин и пр.), в общественную собственность.
Не понимая неизбежности капиталистического развития и необходимости пролетарской революции для освобождения крестьян от земельного рабства, Толстой становится сторонником теории „единого налога* на землю, выдвинутой американским мелкобуржуазным экономистом Генри Джорджем, которого В. И. Ленин называл „буржуазным национализатором земли”. Толстого привлекало в этой теории прежде всего признание естественного права каждого человека на землю. Он говорил, что в каждом русском крестьянине всегда жила мысль о том, что земля не может быть частной собственностью, как не могут быть частной собственностью воздух или солнце. Толстой, так же, как Генри Джордж, полагал, что национализация земли посредством введения на нее „единого налога” приведет к тому, что IP мл я постепенно, мирным путем перейдет в руки тех, кто ни ней работает.
Нужно сказать, что Толстой, настаивая на возможность и необходимости „мирного” решения земельного вопроса коронным образом отличался от всякого рода либеральных „реформаторов”. Если последние не только не стремились к уничтожению общественного строя, основанного на эксплуатации, а, наоборот, стояли за его упрочение, то Толстой во всех своих статьях проводит мысль о необходимости уничтожения насильственной власти, эксплуатации человека человеком.
В статье „Рабство нашего времени” Толстой пишет, что улучшение положения народа возможно только при уничтожении организованного насилия, а „организованное насилие есть правительство”. И пока существует власть эксплуатирующего меньшинства над эксплуатируемым большинством трудящиеся не смогут свободно пользоваться плодами своего труда. Богатство, добываемое народом, „будет все уходить к насильникам”.
Пропагандируя теорию Генри Джорджа, Толстой считал непременным условием ее практического осуществления необходимость уничтожения власти богатых над бедными. Еще в работе „Так что же нам делать?” он писал: „Джордж предлагает признать всю землю государственной собственностью и поэтому все налоги, как прямые, так и косвенные. заменить земельной рентой. То есть, чтобы всякий, пользующийся землею, платил государству стоимость ее ренты. Что же было бы? Рабство земельное было бы все уничтожено в пределах государства, т. е. земля принадлежала бы государству: Англии —своя, Америке — своя и т. д., т. е. было бы рабство, определяемое количеством пользования землею.
заплатить ренту, которую взыскивают с него силою, чтобы не лишиться всего, должен будет для удержания за собой земли закабалиться к тому человеку, у которого будут деньги”
Итак, Толстой совершенно правильно понимал, что национализация земли в условиях эксплуататорского общества не освободит народ от рабства. И если в 1906 г., в статье „Единственно возможное решение земельного вопроса”, он все же выставляет проект Генри Джорджа как самый верный способ. упорядочения земельных отношений при любых формах общественного устройства, то высказывает здесь же мысль (которую не раз повторял и прежде), что за передачей земли в руки тех, кто на ней трудится, должно последовал, изменение всею общественного строя, ибо утопически считал земельное рабство основой всего социального зла и писал, что до тех пор, „пока не будет прекращено это постоянное, совершаемое земельными собственниками злодеяние, никакие политические реформы не дадут свободы и блага народу, а что, напротив, только освобождение большинства людей от того земельного рабства, в котором оно находится, может сделать политические реформы не игрушкой и орудием личных целей в руках политиканов, а действительным выражением воли народа”. Вопрос же об общественном устройстве решался Толстым по-прежнему в плане необходимости коренного преобразования современного ему строя.
Но мысли Толстого о будущем общественном устройстве были утопическими, так же как и указываемые им пути к достижению новых общественных отношений. Он возлагал надежды на осознание каждым помещиком-землевладельцем греха частной собственности на землю и на отказ от нее. В подкрепление своих надежд на нравственное воскресение помещиков Толстой ссылается на пример отмены крепостного права. По его мнению, подобно тому, как помещики осознали свой грех владения крепостными и отказались от этого греха, так же должны поступить они и в отношении земельной собственности.
Таким образом, Толстой в экономических вопросах был идеалистом. Он отвергал материалистическую точку зрения на общественное развитие и считал, что не экономические условия, а насилие злых людей над добрыми определяет положение их в обществе. Злые, безнравственные люди захватили власть и насилуют людей добрых, живущих нравственной, трудовой жизнью. Отсюда его стремление „остановить, обличить, усовестить” этих злых людей, отсюда его пера в возможность изменения общественных отношений путем нравственного возрождения каждого общественного индивидуума.
Что же касается идеи Генри Джорджа о национализации земли, то осуществление ее открыло бы путь к наиболее интенсивному развитию капитализма в России.
„национализации земли посредством некоего единого налога” в духе Генри Джорджа, В. И. Ленин в 1912 г. писал: „Сделать так, чтобы „приращение стоимости” земли было „собственностью народа”, значит передать ренту, т. е. собственность на землю, государству или иначе: национализировать землю.
Возможна ли такая реформа в рамках капитализма? Не только возможна, но она представляет из себя наиболее чистый, максимально-последовательный, идеально-совершен nun капитализм.
…Наибольшее устранение средневековых монополии и средневековых отношений из земледелия, наибольшая свобода торгового оборота с землей, наибольшая легкость приспособления земледелия к рынку —вот что такое национа лизация земли, по учению Маркса. Ирония истории состоит в том, что народничество во имя „борьбы с капитализмом” в земледелии проводит такую аграрную программу, полное осуществление которой означало бы наиболее быстрое развитие капитализма в земледелии”.
Таким образом, Толстой, подобно народникам, выступая за национализацию земли, не мог предвидеть, к каким результатам должно было привести осуществление данной программы.
Но объективно-революционный смысл публицистических его выступлений по крестьянскому вопросу заключается в том, что Толстой во всех своих произведениях выдвигал на первый план, как первоочередную, неотложную задачу эпохи, требование ликвидации остатков крепостничества, передачи всей земли крестьянам, отмены податей и уничтожения сословных ограничений. Это были наиболее прогрессивные для того периода требования крестьянства, но они могли быть разрешены только революционным путем.
чем сходного с ними. Причем отличия эти чрезвычайно глубоки и существенны, и они ставят Толстого на сторону подлинной демократии, особенно в сравнении с „полинявшими”, как их называл В. И. Ленин, народниками 90-х годов. К тому времени народники утратили всю свою революционность и превратились, по сути дела, в выразителей интересов кулачества. Либеральные народники проповедовали примирение с царским правительством, закрывали глаза на положение бедноты в деревне. Толстой же, как известно, был непримиримым врагом и обличителем царского самодержавия, всех эксплуататорских слоев общества, земельного рабства и выражал взгляды миллионных масс русского крестьянства, которому капиталистическое наступление на деревню несло неисчислимые бедствия.
Требование Толстого передать землю в руки трудового народа выражало крестьянскую идею „права на землю” и „уравнительного раздела земли”, которая представляла. собой, как говорил В. И. Ленин, формулировку революционныX стремлении к равенству со стороны крестьян, боровшихся за полное свержение помещичьей власти, за полное уничтожение помещичьего землевладения.
Г.. И. Ленин, сравнивая выступление пролетариата с крестьянским движением в буржуазно-демократической революции 1905 г., писал: „Крестьянство было организовано в революции несравненно слабее, его выступления были во много и много раз раздробленнее, слабее, его сознательность стояла на гораздо более низкой ступени, и монархические (а также неразрывно связанные с ними конституционные) иллюзии нередко парализовали его энергию, ставили его в зависимость от либералов, а иногда от черносотенцев, порождали пустую мечтательность о „божьей земле” вместо натиска на дворян-землевладельцев с целью полного уничтожения этого класса. Но все же, в общем и целом, крестьянство, как масса, боролось именно с помещиками, выступало революционно, и во всех Думах —даже в третьей, с ее изуродованным в пользу крепостников представительством — оно создало трудовые группы, представлявшие, несмотря на их частые колебания, настоящую демократию”.
В двух исторических тенденциях — либеральной и демократической,— которые определяли исход борьбы за новую Россию, Толстой принадлежал к последней, в то время как народничество скатилось к либеральной.
Эти две тенденции, наметившиеся еще в 1861 г., к 1905 году развились, выросли, нашли выражение в движении масс, в борьбе партий на самых различных поприщах. Либерально-монархическая буржуазия создала партии кадетов и октябристов, крестьянские взгляды выражала в III Думе группа трудовиков.
„Кадеты и трудовики 1905 — 1907 годов выразили в массовом движении и политически оформили позицию и тенденции буржуазии, с одной стороны, либерально-монархической, а с другой стороны, революционно-демократической”2.
«едином налоге” на землю. В. И. Ленин в статье „Аграрные прения в III Думе” писал, что „единственный налог” этих сторонников Генри Джорджа равносилен конфискации помещичьих земель и национализации всей земли, и что это передает действительные стремления миллионов. „Все трудовики-крестьяне во всех трех Думах высказались за национализацию всей земли, выражая это требование то прямым повторением программы трудовиков, то своеобразной переделкой „единственного налога”, то бесчисленными заявлениями: „земля тому, кто се обрабатывает”… В. И. Ленин говорил, что трудовики прямо и открыто выражали дух массовой борьбы крестьянства. Таким образом, Толстой, также, как и крестьянские депутаты в Думе, выражал по существу прогрессивные требования крестьянства, те требования, которые оно не могло осуществить мирным путем и которые вели его к революционным действиям, хотя сам Толстой не понимал этого, как не пони мало этого в то время и большинство крестьян. Но его бесстрашная, идущая „до корня” критика всех основ эксплуататорского строя, его страстный протест против всякого классового господства, против частной поземельной собственности революционизировали народное сознание и служили делу революции.
В. А. Лебедева