Адреса окружения молодого Толстого казанского периода
Л. Подгаецкая (Казань)
По переезде из Ясной Поляны Толстые поселились в доме Горталова на Поперечно-Казанской улице, где квартиру снимали Юшковы.
Дом Юшковых был хлебосольным, открытым для представителей "высшего света", потому вполне естественно, что связи молодых Толстых в первую очередь затрагивают именно казанскую аристократию. Постараемся представить знакомых Л. Н. Толстого той поры, дома, где бывали братья Толстые.
"Всегда с большим удовольствием вспоминаю о вашей семье и о вас".
В Государственном архиве РТ сохранились планы и чертежи дома, флигеля, дворовых служб, принадлежащих Николаю Исаевичу Депрейсу. Дом располагался на углу проулка Казанского и поперечной улицы, ныне угол Бехтерева и Фукса. Здание несколько изменилось. Первоначально дом был двухэтажный, с входом со стороны двора. Сохранились характерные скругления углов дома. В этом доме Лев Николаевич и его братья бывали особенно часто и охотно.
Состав семьи Депрейсов в то время был следующий: Николай Исаевич Депрейс, его жена Наталья Порфирьевна, урожденная Молоствова, дочери Мария ( с осени 1844 года замужем за Петром Дмитриевичем Мертваго), Екатерина, Варвара, Ольга и сыновья Николай, Петр, Владимир, Сергей.
Николай Исаевич Депрейс был в свое время масоном, отличался большой энергией, не любил праздной жизни, любил вводить разные нововведения, например, увлекался травосеянием, был известен мягким характером и гуманностью. Не допускал глумления в отношении крепостных, поэтому к нему часто обращались крепостные отличавшихся жестокостью помещиков с просьбой, чтобы он купил их. Николай Исаевич запретил, чтобы его дочерей одевали или разували крепостные девушки.
Жена его, Наталья Порфирьевна, тоже отличалась редкой мягкостью характера. И черты родителей сказались на детях. Лев Николаевич был более дружен (по возрасту) с Екатериной и Варварой, особенно с Екатериной. Они не блистали красотой или миловидностью, были скорее дурны собой, но милы и симпатичны Толстому.
приняла осиротевших шестерых малолетних детей, воспитала их. В 1892 году, во время поволжского голода, Е. Н. Депрейс обратилась к Льву Николаевичу с письмом в связи с делом помощи голодающим, в котором она приняла деятельное участие в Казанской губернии. Через семь лет она вновь по такому же поводу написала Толстому. В ответе Льва Николаевича прочтены такие строки: " Всегда с большим удовольствием вспоминаю о вашей семье и о вас. Дружески жму вашу руку и остаюсь готовый к услугам Лев Толстой. 6 апреля 1899."
Хорошо знал Лев Николаевич племянницу Депрейсов со стороны Натальи Порфирьевны Зинаиду Модестовну Молоствову.
Зинаиду Модестовну после смерти отца осенью 1845 года в 16 лет поместили в Родионовский институт благородных девиц. Будучи подругой сестры Льва Николаевича Марии Николаевны Зинаида Модестовна встречалась со Львом Николаевичем не только в институте и на балах, но бывала и у Юшковых. Как рассказывала Мария Николаевна, "В доме Толстых ее очень любили и отличали от других, потому что при богатом внутреннем содержании Зинаида Модестовна была жива, остроумна, с большим юмором." Вот как описывают Зинаиду Модестовну современники: "Она была не из самых красивых, но отличалась миловидностью и грацией. Она была умна и остроумна. Ее наблюдения над людьми всегда были проникнуты юмором и в то же время она была добра, деликатна по природе и всегда мечтательно настроена."
В 1851 году, направляясь вместе со своим братом Николаем на Кавказ, Лев Николаевич провел в Казани. "Очень приятную неделю", и эта неделя оставила в нем лучшие воспоминания благодаря встречам с З. М. Молоствовой. 1 или 2 мая, приехав в Казань, Толстой в течение недели, как он писал своей сестре, "имел случай постоянно видеть Зинаиду", т. к. "мадам Загоскина каждый день устраивала прогулки по воде, то в Зилантьев монастырь, то в Швейцарию и т. п."
"Я жил в Казани неделю, 2 - записал он через месяц в дневнике. - "Ежели бы у меня спросили, зачем я жил в Казани, что мне было приятно? Отчего я был так счастлив? Я не сказал бы, что это потому, что я влюблен. Я не знал этого. Мне кажется, что это-то незнание и есть главная черта любви и составляет всю прелесть ее. Как морально, легко мне было в это время.
"Да, для губернского города очень порядочное общество, и я довольно весело провел несколько дней там". Подлец! - Все осмеяли люди. Смеются над тем, что с милым рай в шалаше, и говорят, что это неправда. Разумеется, правда. Не только в шалаше, - в Крапивне, в Старом Юрте. С милым рай и в шалаше, и это правда, сто раз правда."
Прошел год. Зинаида Модестовна вышла замуж. Муж ее, Николай Васильевич Тиле в конце 40-х годов состоял чиновником особых поручений при военном губернаторе И. А. Боратынском, впоследствии стал коммерческим деятелем. Умерла Зинаида Модестовна от сонной артерии 10 февраля 1897 года, пережив на четыре года мужа.
Бывал Лев Николаевич и в доме графа. М. Н. Мусина-Пушкина на улице Покровской ( ныне угол Карла Маркса и Карла Фукса, дом не сохранился) Из "Исповеди" Л. Н. Толстого мы знаем, что М. Н. Мусин- Пушкин, приятель семьи Юшковых, приглашал братьев Толстых к себе на танцы и вечера. Сыновья Мусина-Пушкина - Михаил и Александр- в те же годы учились в университете, были в дружеских отношениях с Толстыми. Более того, в повести "Детство" прообразом Ивиных послужили именно Мусины -Пушкины: "Второй Ивин - Сережа, был смуглый, курчавый мальчик, со вздернутым, твердым носиком, очень свежими красными губами, которые редко совершенно закрывали немного выдававшийся верхний ряд белых зубов, темно- голубыми прекрасными глазами и необыкновенно бойким выражением лица. Он никогда не улыбался, но, или смотрел совершенно серьезно, или от души смеялся своим звонким, отчетливым и чрезвычайно увлекательным смехом" - в этом описании казанцы легко узнавали Александра Мусина-Пушкина. В повести воссозданы и отношения между мальчиками.
Михаил Николаевич Мусин-Пушкин, в те годы попечитель казанского учебного округа, присутствовал на вступительных экзаменах Льва Николаевича в университете. Как вспоминал сам Лев Николаевич, "он ничего не знал" по истории, а статистике и географии "еще меньше". Помню, вопрос был "Франция". Присутствовал Пушкин, попечитель, и спрашивал меня. Он был знакомый нашего дома и, очевидно, хотел выручить: - Ну, скажите, какие приморские города во Франции? - Я ни одного не мог назвать".
Улицы Покровская и Грузинская (ныне Карла Маркса) остались памятны Льву Николаевичу. Именно на этих улицах проживали многие знакомые Юшковых и Толстых. Не случайно именно этой улицей герой рассказа "После бала" идет к дому своей любимой девушки. На улице Грузинской находился дом Натальи Исаевны Депрейс, сестры Николая Исаевича. Дом сохранился в своих объемах и сегодня, расположен на углу улиц Карла Маркса и Гоголя (ул. К. Маркса, 51). Скорее всего , Лев Николаевич бывал и в этом доме, у тетушки своих друзей.
Берви, вошедший в историю под псевдонимом Флеровский как русский социолог, писатель, публицист. Толстой писал о Берви как о своем "казанском" товарище, встречались они не только в университете, но Берви бывал у Льва Николаевича, вероятнее всего, что и Толстой бывал в доме Берви. Отец Вильгельма, обрусевший англичанин, профессор физиологии Казанского университета имел собственный дом на улице Ново - Горшечной. В Государственном архиве РТ сохранились планы строений, принадлежавших В. Ф. Берви и рисунок фасада дома.
В. В. Берви входил в кружок молодежи, непосредственно связанной с петербургскими петрашевцами. Кроме Берви в этот кружок входили переведенные из Петербургского в Казанский университет братья Бекетовы Андрей ( впоследствии выдающийся ботаник) и Николай ( впоследствии знаменитый физик и химик), адьюнкт классической филологии Благовещенский, адьюнкт правоведения Ратовский, хорошо знакомый Толстому студент Пекарский. Во главе кружка стоял профессор Мейер. Сближение Толстого со студентами - разночинцами в какой-то степени отразилось в нескольких главах "Юности", в частности в главе "Новые товарищи", где речь идет о том, как Николенька Иртенев готовился к экзамену вместе со своими университетскими товарищами не аристократами.
Хорошо помнит молодого Толстого улица Воскресенской, ныне Кремлевская, ставшая после пожара 1842 г. наиболее фешенебельной в городе. "Губернские ведомости" в светской хронике регулярно описывают именно эту улицу. В следствии того, что Дворянское собрание сильно пострадало от пожара и не было пригодно для проведения там балов и маскарадов, светские увеселения были перенесены в городское общество на Воскресенской улице, об этом с сожалением пишут казанские хроникеры. В здании городского общества состоялись так же многочисленные музыкальные концерты. Так что именно эта улица в праздничные дни бывала наиболее оживленной, нарядной. Тем более, что именно на этой же улице жили военный губернатор и губернский предводитель дворянства, неподалеку на территории кремля, находился губернаторский дворец. Здесь концентрировались наиболее светские салоны Казани тех лет. В светских салонах тех лет молодой Толстой часто встречал Петра Дмитриевича Мертваго. В 40-х гг. Петр Дмитриевич был адъютантом при казанском военном губернаторе, жил на улице Воскресенской в доме Акчурина (ныне ул. Кремлевская, 15/25) По словам его сына, был Петр Дмитриевич "человеком очень светским и остроумным в обществе". По свидетельству же его дочери, это был легкомысленный веселый разговорчивый человек, в присутствии которого никто не скучал, так как он всех оживлял и развлекал. Он "глубоко не задумывался над женитьбой и однажды "в кругу молодежи" он на пари хвалился, что женится на Машеньке Депрейс, которая в то время была самая богатая и завидная невеста в Казани". И пойдя наудачу, слезами добился согласия этой девушки на брак. Свадьба состоялась осенью 1844 г. Лев Николаевич очень хорошо знал Петра Дмитриевича, встречался с ним не только в светских салонах Казани, но и в домах, близких к кругу Юшковых, ибо П. Д. Мертваго был братом большой приятельницы Пелагеи Ильиничны Е. Д. Загоскиной, начальницы Родионовского института благородных девиц. Льву Николаевичу так запомнилась внешность Петра Дмитриевича, что спустя полстолетия с лишним при встрече с сыном Александром Петровичем Мертваго, Толстой воскликнул "Как вы похожи на отца!" Это знакомство, безусловно, одобрялось тетушкой Пелагеей Ильиничной, вводившей своих племянников в высший свет.
Лев Николаевич бывал во многих великосветских домах Казани. Например, у военного губернатора генерал-майора Баратынского. Дом в 30-е годы был куплен городской Думой под квартиру военного губернатора (ныне Кремлевская, 12). Здание значительно изменилось и приобрело современный вид значительно позже. Военным губернатором в те годы был генерал майор Ираклий Абрамовач Боратынский, брат поэта. Жена его Анна Давыдовна (в девичестве Абамелек), позже будет известна как переводчица стихов Пушкина на английский язык. Правда, в 40-е годы, по воспоминаниям Боборыкина, у Боратынских не было ни литературных, ни музыкальных вечеров, но балы их славились в Казани. Иногда Толстой бывал на этих балах...
Еще реже бывал он у Желтухиных. Владимир Федорович Желтухин в 40-е годы имел чин статского советника, звание камергера и занимал должность казанского губернского предводителя. Имел он в Саратовской и Казанской губерниях около двух с половиной тысяч крепостных , сам ни в сельское хозяйство, ни в администрацию имения не входил. Вел праздную жизнь, заводил амуры с горничными, нередко выпивал лишнее и любил парадировать в своем придворном костюме. Жена его Татьяна Петровна перед "была типичной предводительницей, провинциальной зажиточной помещицей первой половины ХIХ века, мнящей себя аристократкой: Была умна, хорошо воспитана на французский лад и весьма корректна в своих отношениях к людям, которых считала равными себе по происхождению и положению: К людям же не из общества относилась или покровительственно снисходительно величаво или пренебрежительно, смотря по тому слою, к которому принадлежали эти люди: Слуг, дворовых и крестьян Желтухина считала за "хамово отродье", она была в полном смысле крепостницей и по ее записи к полицмейстеру в полиции "учили" ее провинившихся дворовых. Жили Желтухины на ул. Воскресенской, в собственном доме. В Государственном архиве сохранилось "Дело по проведению статской советницы Татьяны Желтухиной об отстройке дома". План дома и дворовых строений 1843 г. совпадают с современным планом дома ї 21 по ул. Ленина. Эту чету и этот дом, скорее всего, вспомнил Толстой, когда писал рассказ "После бала".
"губернского предводителя, добродушного старичка, богача -хлебосола и камергера". Принимала такая же добродушная, как и он, жена его в косовом платье, бриллиантовой фероньерке на голове и с открытыми старыми пухлыми плечами и грудью, как портреты Елизаветы Петровны. Бал был чудесный: зала прекрасная, с хорами. Музыканты - знаменитые в то время крепостные помещика-любителя. Буфет великолепный. Разливанное море шампанского. Хоть я и охотник был до шампанского, но не пил, потому что без вина был пьян любовью, но зато танцевал до упаду, танцевал и кадрили, и вальсы, и польки, разумеется, насколько возможно было, все с Варенькой. Рассказанная от лица дворянина студента, счастливого своей молодостью, ощущением жизненных сил, восторженно обнимающего "весь мир своей любовью", сцена бала согрета чистым и светлым чувством первой любви. Но не идиллическую первую любовь вспоминает бывший студент университета, а свое первое столкновение с жестокостью. И сцена бала, внешне данная в приподнятых, светлых тонах постепенно выражает критическое отношение рассказчика к губернскому светскому обществу, так же как в описании Корсакова четы Желтухиных чувствуется явное неприятие этих людей.
Светской жизнью Толстой увлекался в первый год своего обучения в университете.
Толстой много времени отдавал самообразованию. Большое место в его студенческой жизни занимали музыка, рисование, верховая езда, театр.
В середине 40-х гг. прошлого столетия Театральная площадь формировалась как парадная площадь города. Именно в эти годы строилось здание нового Дворянского собрания, но постройка его сильно затянулась.
С 1844 года театр размещался на Большой Красной улице в каменном доме Власьева, ныне дом ї 51. Труппа в театре была в те годы чрезвычайно слабая, поэтому приезд в Казань на гастроли знаменитого петербургского артиста Мартынова в 1845г. буквально ошеломила казанцев. "Прекрасная, отчетливая игра Мартынова"- писал местный критик - "с первого выхода на сцену уже давала нам понятие о его высоком таланте". Восторгался искусством Мартынова и Лев Николаевич: "Лучшего исполнения и более верного понимания Хлестакова я не представлял и не представляю". Именно в этой роли выступал перед казанцами Мартынов в 1845 г. Лев Николаевич сам с удовольствием принимал участие в театральных представлениях: в те годы в казанском обществе были в большой моде "живые картины". Сохранилась афиша "живых картин", представление которых имело необыкновенный успех у местного общества. Как писал рецензент в "Губернских ведомостях": "Стечение публики было многочисленное. Ни один концерт не привлекал столько посетителей, и обширная университетская зала не могла вместить в себя всех желающих: Оркестр играет "Ну, Карлуша, не робей. "Старик рыбак поймал в свои сети молодца и представляет его дочери. Простак-детина (граф Л. Н. Толстой) почтительно вытянулся закинув руки за спину: он рисуется: Отец взял его за подбородок и с простодушной улыбкой посматривает на дочку, которая в смущении потупила свои взоры: Эффект этой картины был необычайный. Раза три требовали ее повторения и долго не умолкал гром рукоплесканий. Лучше всех был в этой картине де Планьи (лектор французского языка), чрезвычайно наивен был так же и жених, граф Л. Н. Толстой." Подобные представления бывали не только в университетской зале, но и в Родионовском институте благородных девиц, в частных домах казанцев.
благородных девиц, куда была помещена Мария Николаевна, младшая из Толстых.
Именно в Казани, зачастую незаметно для современников, формировалось мировоззрение будущего писателя. В непоследовательной на первый взгляд смене интересов, занятий бросавшегося в крайности юноши, то не пропускавшего ни одного бала, ни одного званого вечера в городе, то вдруг решившего заняться музыкой и только музыкой, и несколько месяцев не отходившего от инструмента, то принимавшегося запоем читать книги, то проявившего жгучий интерес к проблемам философии, т. д. - во всем том, что современники принимали за причуды и слабость характера, несклонность к серьезным занятиям - была своя логика. Ведь эти же годы были годами интенсивной работы над собой. Современники же больше обращали внимание на ту сторону жизни молодого Толстого, о которой сам писатель в конце жизни отозвался так: "Очень благодарен судьбе за то, что первую молодость провел в среде, где можно смолоду быть молодым и живя хоть и праздной, роскошной, но не злой жизнью".