Романова Т. В.: Отклики первых русских читателей "Воскресения"

ОТКЛИКИ ПЕРВЫХ РУССКИХ ЧИТАТЕЛЕЙ
”ВОСКРЕСЕНИЯ”

(По материалам Отдела рукописей
Государственного музея Л. Н. Толстого)

”Настоящие мои письма к Вам — это мой роман... — сообщал Л. Толстой А. А. Фету в период работы над ”Войной и миром”. — Как какой-то француз сказал: une composition est une lettre, qu’ou ecrit a tous ses amis in connus [сочинение — это письмо, обращенное ко всем нашим неизвестным друзьям]”1. ”Письмом” Толстой называл и свой последний роман. «Я все пишу свое совокупное — многим — письмо в “Воскресении”» (71, 515). В этом емком высказывании сконцентрировались важнейшие авторские указания на специфику его произведения: его многогранную проблематику (”совокупное”), представляющую ”Воскресение” воплотившим воедино многие замыслы; своеобразие его жанра (”письмо”) и указание на адресата (”многим”).

Характер ”письма” наиболее соответствовал основному назначению искусства, как Толстой его понимал, — быть ”одним из средств общения людей между собой” (30, 63). Ведь ”письмо” устанавливает особый контакт пишущего и читающего, сближая их. Оно подразумевает доверительный тон, предельную искренность пишущего. ”...Если художник искренен, то он выскажет чувство так, как он воспринял его. А так как каждый человек не похож на другого, то и чувство это будет особенно для всякого другого, и тем особеннее, чем глубже зачерпнет художник, чем оно будет задушевнее, искреннее. Эта же искренность заставит художника и найти ясное выражение того чувства, которое он хочет передать” (30, 150).

”письме” неминуемо обнажается авторская позиция, а в ее ясности и определенности и состоит, по Толстому, главная ценность творчества2. Ведь уясняя себе свое отношение к предмету, автор влияет на читателя, убеждая его, ”заражая” своим взглядом на вещи: ”...духовное напряжение художника для уяснения себе того, что составляет предмет его сомнений, передается через художественное произведение воспринимающему его” (30, 220). Рассматривая философскую основу проблемы восприятия, современные исследователи подчеркивают конструктивный характер видения мира истинным художником. «...Художник прямо требует от воспринимающего заново сконструировать в своем воображении тот, зачастую повседневно привычный для него объект, который он привык видеть совершенно иначе, то есть заставляет изменить взгляд на него, предлагая как бы заглянуть “вовнутрь”, увидеть то, что, казалось бы, невозможно увидеть в нем в данной ситуации»3. В ”Воскресении” таким ”объектом” была вся дореволюционная Россия...

«Ваш роман часто перестает быть литературой, — утверждал В. И. Немирович-Данченко в письме к Л. Н. Толстому, — по крайней мере я не припомню, когда еще читал что-нибудь так, как будто и не читаю, а сам хожу и вижу этих людей, камеры, комнаты, фортепьяно, ковры, мостовую и т. д. Человеку, который сам вдумчиво занимается литературой и знаком с разными приемами, скрытыми от наблюдательности обыкновенного читателя, трудно дать полную иллюзию жизни даже в наиболее талантливых вещах. А в “Воскресении” нельзя даже говорить об “иллюзии”. Это уже не иллюзия жизни, а она сама, эта жизнь». Рассказав Толстому о своем знакомстве с тюрьмами, необходимом ему для работы над романом ”Пекло”, Немирович-Данченко сообщает о том, что воздействие на него образного мира ”Воскресения” было значительнее, чем воздействие непосредственного жизненного материала: ”...только при чтении его я начал получать верный угол зрения на то, что видел сам раньше”4. Произведение Толстого заставляло современников менять свой устоявшийся ”угол зрения” на действительность, как бы прозревшими глазами взглянуть на обыденное, привычное. ”...Чувствуешь себя потрясенным до глубины души и как будто пробужденным от собственного сна”, — писала автору знакомая Толстого Ц. В. Винер-Хилкова 4 февраля 1900 г.5 ”В общем же действие романа (по крайней мере на меня) таково, что он просветляет, очищает, поднимает над обыденщиной и пошлостью мою душу, мое сердце”, — свидетельствовал известный редактор-издатель, поэт и беллетрист Л. Е. Оболенский (72, 282). «“Воскресение” развеяло окутавший было меня туман, показав действительную цену современной жизни интеллигентного человека...» — писал 27 февраля 1900 г. С. Гисси, ставший под влиянием романа Толстого членом ”общества защиты несчастных женщин”.

Восприятие ”Воскресения” как необыкновенно близкого к реальной действительности произведения приводило и к своеобразному восприятию героев романа, способность которых приобщать читателей к своим переживаниям иногда приобретала характер прямого влияния на читательские судьбы. ”В настоящее время во мне идет та ужасная борьба, которая велась в организме князя Нехлюдова после суда присяжных”, — сообщал в письме Толстому читатель из Киева (Н. В. Киршбаум, 14 ноября 1899 г.). Другой корреспондент, видимо, пересмотревший под влиянием ”Воскресения” свою собственную жизнь, умолял срочно ответить, как ”должен был бы поступить Нехлюдов, если бы он был уже женат...6.

Читатели были потрясены гениальной способностью Толстого ”заглянуть в самую глубину человеческого сердца... раскрыть и осветить человеческую душу со всеми ея закоулочками...”. ”Боже, какое проникновение! Это нечто неслыханное, сверхъестественное”. (Из письма литератора А. С. Пругавина, 6 апреля 1899 г.) ”Все действующие там люди точно живые сейчас стоят в моих глазах, и все, что Вами там говорится, так и вливается в душу”, — делилась своим впечатлением учительница рисования О. К. Клодт (4 сентября 1899 г.). ”Что меня истинно восхищает — это Ваша героиня. Кажется, видишь ее живою и был знаком с нею”, — писал Толстому его давний знакомый, философ и критик Н. Н. Страхов 22 августа 1895 г.

«Лев Николаевич! — обращалась к писателю Ш. Гамбургер 14 сентября 1901 г., — переживая тяжелый момент в своей жизни, мне попало в руки ваше “Воскресение”. Меня поразило, не знаю, как выразиться. Мне казалось, что вы вторглись в мою душу и все там заметили, даже то, что я от самой себя прятала».

Писатель И. Ф. Наживин, ознакомившись с романом, в Нехлюдове узнал себя и признавался, что ему были близки и понятны нравственные колебания героя: «Прочитал я Ваше “Воскресение” раз, другой, — сообщал он Толстому 23 апреля 1900 г., — книга выбила меня сразу из колеи, заставила много думать, возбудила массу вопросов и сомнений... А между тем я зашел в такой лабиринт противоречий, что выбраться из него сам я не могу и не выбраться тоже не могу, так как так жить нельзя Т. Р.)».

Убедить читателя пересмотреть собственную жизненную позицию, изменить отношение к несправедливому миру было целью автора ”Воскресения”. Цель эта достигалась с помощью различных выразительных средств, которые в произведениях Толстого всегда активно и целенаправленно воздействуют на читателя. Создавая новаторское по содержанию произведение, писатель искал и новую, максимально ему соответствующую форму, соотнося ее с будущим читательским восприятием. ”Странное дело эта забота о совершенстве формы. Не даром она, — записывает Толстой в дневнике 21 января 1890 г. — Но не даром тогда, когда содержание доброе... Надо заострить художественное произведение, чтобы оно проникло” (51, 13). И на материале ”Воскресения” это особенно очевидно: здесь все призвано к тому, чтобы не оставить читателя равнодушным, чтобы подготовить его к определенному умозаключению, должному войти в его сознание как его собственное представление об отраженной писателем жизни. ”Знание только тогда знание, когда оно приобретено усилиями своей мысли...” (45, 314).

безумная роскошь и преступления господ — все это, наполняющее ”Воскресение” болью и гневом, связано с нехлюдовским познанием жизни. Нехлюдов ”вспомнил острог, бритые головы, камеры, отвратительный запах, цепи и рядом с этим — безумную роскошь своей и всей городской, столичной, господской жизни. Все было совсем ясно и несомненно” (32, 225). ”В душе Нехлюдова не было больше дающей отдых темноты незнания” (32, 304). Герой стал как бы первым из тех, кого автору предстоит убедить и перевоспитать. Нехлюдов слишком неравнодушный, слишком заинтересованный наблюдатель, в свои наблюдения он вносит собственную страсть. Например, в острой полемике с шурином Нехлюдов высказывает одно из самых своих политически зрелых суждений о суде как орудии поддержания существующего строя, буквально ошеломляющего его светских собеседников. Неслучайно эпизод отнесен к концу второй части романа, когда герой выстрадал уже свое знание. И оно сталкивается с его прежним убеждением (или незнанием), теперь уже опровергнутым не только для героя, но и для читателя. Читатель находится в более выгодном положении, чем оппонент Нехлюдова. Он невольно сравнивает две точки зрения, одна из которых ложная, и должен ее отвергнуть, чтобы определить свою.

Несколько иначе звучит столкновение двух различных позиций — Нехлюдова и Селенина. Селении голосует против кассации дела Масловой в тот момент, когда читатель уже проникся состраданием к ее судьбе. В диалоге Нехлюдова и Селенина нет того накала страстей, резкости суждений, как в споре героя с шурином. Толстой меняет силу воздействия эпизодов, подобно композитору, меняющему силу звука от piano до fortissimo одной и той же темы. Кто же прав? — как бы обращается Толстой с вопросом к читателю. Умозаключения Нехлюдова опираются на жизненные явления, он узнал то, что не видят и не могут видеть его оппоненты. Читателю нужно самому определить, на чьей стороне истина. Эта свобода, предоставленная автором, заставляющая работать мысль воспринимающего, необходима для того, чтобы привести его к единственной непреложной истине, которой должны следовать люди: ”Ведь бедствия людей происходят от разъединения. Разъединение же происходит от того, что люди следуют не истине, которая одна, а лжам, которых много” (28, 270).

”Совокупное письмо” Л. Толстого способствовало ”восстановлению нарушенного как будто единения между существами” (52, 101). Это не то единение, которое было между героями ”Войны и мира” вопреки войне, вопреки ”Воскресении” изображен мир, расколовшийся надвое зла, осмысленного Толстым как социальное явление. И восстановить единение между существами невозможно, пока существует зло общественной жизни. Оно закономерно становится в ”Воскресении” самостоятельным объектом изучения и изображения. Но даже над этим разъединенным, враждебным, разорванным миром осуществляется высоко гуманное единение людей. ”...Человек, как бы ни был он унижен, всегда будет человеком” — вот что понимали читатели ”Воскресения”7. Искалеченные судьбы запертых в тюрьмы людей воспринимались как страшное преступление перед законом жизни, ”изукрашенное всею тою прелестью, которую только могут придумать люди” (32, 304). В своем безымянном герое-каторжанине Толстой увидел ”богатые возможности духовной жизни”, погубленные в этом человеке! ”Самой правдивой поэмой человеческого сострадания” назвал Р. Роллан ”Воскресение”8.

Толстому важно, что сострадание к героям его произведения вызывает в душе читателя вопросы: ”Зачем, за что погублено это прекрасное существо? Неужели так и должно быть?.. и заставляет (курсив наш. — Т. Р.) (30, 8). Так нравственное воздействие ”Воскресения” на читателей приобретало глубокий общественный смысл. Причем эта особенность романа Толстого рассматривалась простыми читателями как самая ценная черта его творчества. ”Хотя среди нас есть лица не во всем согласные с вашим учением, — писали Толстому в день его 80-летия нижегородские рабочие, — тем не менее почти каждый из нас читал ваши сочинения, чувствует потребность нравственного очищения, они создают в душе читающего благородное чувство, способное направлять человека на самопожертвование ради общего блага, они вызывают в душе читающего отвращение ко всему ложному, дурному и жестокому”9.

Реализм Толстого развивался по пути все большего нравственного воздействия на читателей, преобразующего не только внутренний мир человека, но меняющего его взгляды на окружающий людей внешний мир. Это соответствовало требованиям, предъявлявшимся Толстым к собственному творчеству. ”Думал о том, — пишет он в дневнике осенью 1900 г., — что если служить людям писанием, то одно, на что я имею право, что должен делать, это — обличать богатых в их неправде и открывать бедным обман, в котором их держат” (54, 52). В этих словах содержится указание на адресат, который Толстой, посылая свое ”совокупное письмо”, объединял емким словом ”многим”.

Адресат ”Воскресения” охватывал практически ”миллионы всех читающих” (25, 528). Работа над романом сопровождалась изменением социального состава читателей в творческом сознании Толстого — его максимальным расширением, обращением к разным классам и сословиям России. Новый роман с нетерпением ждали и привилегированные читатели ”Войны и мира” и ”Анны: Карениной” — ”литераторы, редакторы, чиновники, студенты и т. п.” (64, 41), и ”простые читатели” из народа. Народный взгляд на вещи, определивший идейное и стилевое своеобразие ”Воскресения”, отразился и на составе его читательской аудитории. Толстой ”учится как писать для простого читателя”10— женщины из народа. Портрет Катюши Масловой в сцене суда переделывался 20 раз11. Вначале, пытаясь показать трудности миссии Нехлюдова, автор наделяет ее внешность отталкивающими чертами, изображает ее утратившей человеческий облик, с провалившимся носом, даже ”полуидиоткой”. В окончательном варианте портрета превалируют детали, раскрывающие не развращенность Масловой, а ее несчастное положение, вызывая тем самым не отвращение, а сострадание к ее ”обыкновенной истории”. И авторская симпатия импонировала читателю. ”Ах, как хорошо и человечно и правдиво написана Катюша... она не виновата решительно ни в чем, а страдает и уже пострадала больше всех. И говорит всем только правду” (из письма А. И. Леман Л. Н. Толстому от 6 апреля 1899 г.).

Катюша и тот мир, который она привела на страницы ”Воскресения”, уже не мог быть ”страшно далек” от трудового человека12. В нем он вызывал сопереживание, доверие к изображенному и чувство благодарности к автору. ”Тысячи сердец радостно забьются навстречу Вам и ” (выделено автором письма) (из письма Е. Федотовой Л. Н. Толстому, январь 1900 г.).

В ”Воскресении” есть сцена, где Нехлюдов наблюдает положение крестьян, вынужденных бросить деревню и попавших в еще более тяжелые условия нищеты. Типичной является судьба мальчика-фабричного, сгинувшего в городе. Словно факты его биографии приведены в рассказе фабричного рабочего А. Я., опубликованном в книге Н. А. Рубакина ”Этюды о читающей публике”: ”Отец увез меня из деревни в Питер. Я должен был работать наравне со взрослыми, встав утром в 4 часа, и оканчивать работу в 8 часов вечера, а получал я за весь труд 5 рублей в месяц”. Н. А. Рубакин исследует в своей книге тот же контингент читателей, который во многом интересует и Толстого в период создания ”Воскресения”. На вопрос о том, какие книги нужны людям его круга, А. Я. отвечает: ”...фабричный наш народ любит слушать и читать не одно лубочное и божественное, но и то, что близко к их жизни и касается их самих, где описывается и горе, и неудачи, одним словом, все то, что близко их сердцу”. Другой крестьянин Роман В-въ ”хочет читать ту... книгу... 13”Воскресению” и относились к нему с одобрением («Я, нижеподписавшийся, по одобрении Вашего сочинения под заглавием “Воскресение”») и с ”душевным сочувствием” (из письма А. Ф. Скворцова от 17 мая и 29 августа 1900 г.).

Л. Сурин в своей книге невыдуманных историй пишет о чтении ”Воскресения” в 900-е годы крестьянам далекой Сибири (село Корлыханово, деревня Ногуши). Он показывает, какой горячий отклик вызывало оно у слушателей, так как перекликалось с их собственной жизнью. У одного из крестьян — Гаврилы Патракова — чтение вызвало вопросы: ”Как жить дальше? Неужели вот так и терпеть нашу собачью жизнь?”14.

Объективный вывод, вытекающий из содержания ”Воскресения”, о невозможности продолжения жизни в старых формах улавливали многие читатели, но реакция их была неоднозначна. Она во многом определялась их сословными интересами, меняющими зачастую само отношение к личности автора. «Ореол имени Вашего как творца “Войны и мира” и “Анны Карениной” и пр. заставил, конечно, с увлеченим прочитать и это Ваше произведение (”Воскресение”. — Т. Р.), — писала Толстому Е. Муяки 29 октября 1900 г. — И что же? Все обаяние к Вам сменилось полным к Вам презрением».

”Воскресением” в № 11 ”Нивы” (1899 г.), сменяется у баронессы Е. К. Остен-Сакен иным настроением после его прочтения. «Читаете ли “Воскресение” Толстого, в «Ниве»?.. Какое очарование!» — выражает она свое восхищение началом романа в письме от 7 апреля 1899 г. А. В. Жиркевичу, близкому знакомому и корреспонденту Л. Толстого. «“Воскресение” Толстого! — пишет баронесса ему же в декабре 1900 г. — Боже, какое посрамление!.. Какая ложь, и гадость сплошная!» Задетая за живое ”неуважительным” отношением автора к представителям ее клана, она противопоставила ”Воскресению” свое собственное творение:

Передо мною ”Воскресенье”,
Но Льва Толстого нет, как нет!
О где же он, от Провиденья
За нас поставленный в ответ? —

И сопечальник и собрат?
Еще больней его утрата,
Еще мучительней разлад,
Чем если б он со стариками
— в земле сырой зарыт.
Он не воскреснет между нами
И — никого не воскресит!

Баронесса неоднократно публиковала свои поэтические опыты. В частности, ее ”Элегия” помещена в № 11 ”Нивы” (1899) вместе с первыми главами романа Толстого. На протяжении двух лет она лелеяла мысль напечатать и стихотворение, осуждающее ”Воскресение” и его автора, о чем можно узнать из ее более позднего письма А. В. Жиркевичу (1902 г.). Но, видимо, решив ”пощадить” Толстого, раздумала.

Отклики ”власть имущих” показывали, что среди читателей нового романа Л. Толстого много ”непромокаемых”, которых невозможно было ”воскресить”. Они как бы подтверждали утопичность программы писателя ”тронуть сердца богатых” (66, 12). Красноречивым ответом на ”Воскресение” было отлучение Толстого от церкви, пасквили (например, роман ”Понедельник” некоего ”графа Худого”), грязная клевета правой прессы либо лицемерное восхваление в статьях критиков, принадлежавших к числу ”казенных и либеральных” писак1516. Одним из способов сделать это было игнорирование социальной проблематики книги и сведение ее многогранного содержания к взаимоотношениям Нехлюдова и Масловой17.

”Обвинительный акт”, который Толстой бросил в лицо самодержавному государству и правительству, вызывал ненависть их защитников — писателя упрекали в необъективности, мизантропии, ”извращении действительности”. Приверженцы существовавшего строя пытались представить его ”результатом веления непреложного” закона самой природы, наделившей людей неравными возможностями еще при рождении. Исходя из такой посылки, ”присущие человеку пороки и нелепости существующего строя” объявлялись изначальными, природными, о которых приходится иногда сожалеть, но с которыми ”необходимо мириться” (из письма А. М. Хлебникова Л. Н. Толстому от 18 декабря 1899 г.).

”Воскресения” получил ряд наставительных писем от читателей своего произведения, где они ”разъясняли” ему его заблуждения и призывали ”исправиться”. Одним из самых показательных в этом отношении документов является письмо Д. М. Бодиско от 21 ноября 1902 г. Оно писано под свежим впечатлением от драмы ”La Resurrection” по книге Толстого, поставленной на сцене Парижского театра. Автор утверждает, что пьеса сильнее самого оригинала, на основе которого она возникла. Оказывается, причина заключается в том, что ”Воскресение” на сцене ”очищено от наслоений критики церкви и проповеди Вашего социализма” и в таком виде только и может повлиять на ”душу и совесть” зрителя. ”...Автор драмы взял из Вашего романа лишь морально-художественную сторону, оставляя в стороне церковь и социологию. Он взял из Вашего произведения все то, что в нем жизненно, чудесно, и откинул все те стороны его, где пером Вашим владел не гений художника, но где работал Ваш ум от себя, по человеческим несовершенным соображениям переделать жизнь в противность природе человека, что Вы так силитесь сделать, но чего Вы и Ваш разум совершить не в состоянии, ибо Вы только человек, а не Бог...” Итак, весь огромный срез общественной жизни России, сделанный автором ”Воскресения”, мешает роману оставаться нравственным произведением, так как критиковать общественное устройство, по Бодиско, аморально. Еще бы! Ведь власть освящена Богом. И объявить Толстого ”общей совестью” как раз мешает революционная сторона его учения18.

Особо останавливаясь на вопросе об отношении автора ”Воскресения” к официальной церкви, автор письма справедливо усматривает опасность, которую представляет позиция Толстого для ”великого духа смирения, кротости, терпения” народа. Это уж совсем по-топоровски! ”Сам он (Топоров. — Т. Р.) в глубине души ни во что не верил, — сказано о нем в романе, — и находил такое состояние очень удобным и приятным, но боялся, как бы народ не пришел в такое состояние, и считал, как он говорил, священной своей обязанностью спасать от этого народ” (32, 297).

Но вслед за Топоровым Бодиско прекрасно понимал, что расшатывание духа смирения и покорности в народе ведет к разрушению ”в соответствии с ним строя русской жизни” (!). Автор ставит в вину Толстому, что «молодежь и наши “интеллигенты”» (”люди со слабым мышлением и развитием”, как он их квалифицирует) ”склонны находить Ваше величие именно там, где Вас оставляет Ваш гений и где Вы превращаетесь в обыкновенного смертного...”.

”Воскресения”: «Это замечательное произведение конца XIX века, века грубого материального расчета, века власти капитала, века, исповедывающего принцип: “где сила, там и право”. В романе с особенной силой и яркостью обнажены некоторые язвы на строе русского общества, грустной правдой действительности веет от всех этих ярких картин: судебного разбирательства, аристократического света и каторги».

”Названия лиц, выведенных в Вашей повести, станут нарицательными кличками, Вашим властным пером Вы надолго впишете в народное сознание Ваше отношение к порядкам, нравам и идеям” (А. С. Залманов. 24 декабря 1899 г.).

Как великое произведение великого писателя оценивал ”Воскресение” В. В. Стасов в письме к Л. Толстому от 4 августа 1899 г.: ”Тут вы рисуете и лепите такие вещи, которые всех тиранят, всех возмущают, но которых никто не смеет, да и не умеет поставить перед всеми глазами. И какая новизна, и какая сила, и какая скульптура выпуклая и поразительная! И какие характеры, и какие живые люди!.. Нет, решительно Лев Толстой выше и сильнее и глубже всех, всех, кто только писал и создавал в нашем веке. Да и не одного нашего века. И такою-то громадною вещью кончается XIX столетие” (72, 149).

”Совокупное письмо”, которое писал Лев Толстой в ”Воскресении”, воспринималось как напутствие, как великий урок писателя, отразивший опыт дореволюционной России, как документ прошлой эпохи, принадлежащий будущему.

”Значение всякого словесного произведения только в том, — считал Толстой, — что оно... открывает людям новое, неизвестное... и, большей частью, противоположное тому, что считается несомненным большой публикой” (78, 219). Читательское восприятие произведения представляет собой практику, являющуюся критерием истины в его изучении и в тех выводах, которые делает исследователь. Оно воплощает не только авторскую позицию, но и позиции воспринимающих, воссоздавая через мозаику их взглядов, откликов, оценок, тенденций общественное лицо эпохи и определяя в ней место художественного произведения. Поэтому так важно представить себе пеструю картину читательских мнений о последнем романе Л. Толстого. Все они сохраняют значение и как документы своего времени, и как свидетельства могучего воздействия на современников толстовского ”совокупного письма”, каким, по замыслу автора, явилось ”Воскресение”.

1 Полн. собр. соч.: В 90 т. (Юбил. изд.). М., 1928—1958. Т. 61. С. 138. В дальнейшем все ссылки на это издание даны в тексте статьи.

2 См.: Лит. наследство. Т. 37/38. М., 1939. С. 525.

3 О некоторых проблемах взаимосвязей философии и искусства // Творческий процесс и художественное восприятие. Л., 1978. С. 24.

4 ”Театр” (1953. № 9. С. 145—148).

5 Письма читателей, приведенные в статье, хранятся в Отделе рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого.

6 —38. С. 377.

7 Из письма Л. Толстому, датированного 1908 г. и подписанного ”Катюша Маслова” (Там же).

8 Роллан Р.

9

10 Л. Н. Толстой об искусстве и литературе. М., 1958. Т. 2. С. 196.

11 См.: Зайденшнур Э. Е. —294.

12 См. публикацию письма О. Лениной о восприятии ”Войны и мира”, ”Анны Карениной” и ”Воскресения” в ст.: Романова Т. В. Первые отклики на роман ”Воскресение” // Яснополянский сборник. Тула, 1978. С. 282—283.

13

14 Сурик Л. Учитель из Юрюзани. Челябинск, 1951. С. 13.

15 Полн. собр. соч. Т. 17. С. 206.

16 ”Воскресения” в периодике см.: Бабаев Э. Г. —293.

17 Так поступил, например, Р. И. Сементковский в статье ”Что нового в литературе?” (Нива. 1899. № 12. С. 865—878).

18 Ленин В. И.