Азбука
Книга I. Часть вторая

I.

Муравей и голубка.

Муравей спустился къ ручью: захотелъ напиться. Волна захлеснула его и чуть не потопила. Голубка несла ветку; она увидала — муравей тонетъ, и бросила ему ветку въ ручей. Муравей селъ на ветку и спасся. Потомъ охотникъ разставилъ сеть на голубку и хотелъ захлопнуть. Муравей подползъ къ охотнику и укусилъ егогу; охотникъ охнулъ и уронилъ сеть. Голубка вспорхнула и улетела.

Черепаха и орёлъ.

Черепаха просила орла, чтобы научилъ её летать. Орёлъ не советовалъ, потому что ей не пристало; а она пуще просила. Орёлъ взялъ её въ когти, поднялъ вверхъ и пустилъ: она упала на камни и разбилась.

Голова и хвостъ змеи.

Змеиный хвостъ заспорилъ съ змеиной головой о томъ, кому хоолова сказала: „ты не можешь ходить передомъ, у тебя нетъ глазъ и ушей“. Хвостъ сказалъ: „а за то во мне сила, я тебя двигаю; если захочу, да обернусь вокругъ дерева, ты съ места не тронешься. Голова сказала: „разойдёмся!“

И хвостъ оторвался отъ головы и поползъ впередъ. Но только что онъ отползъ отъ головы, попалъ въ трещину и провалился.

Хорёкъ.

Хоелъ къ меднику и сталъ лизать подпилокъ. Изъ языка пошла кровь, а хорёкъ радовался, лизалъ, — думалъ, что изъ железа кровь идётъ, и погубилъ весь языкъ.

Тонкiя нитки.

Одинъ человекъ заказалъ пряхе тонкiя нитки. Пряха спряла тонкiя нитки, но человекъ сказалъ, что нитки не хороши и что ему нужны нитки самыя тонкiя. Пряха сказала: „если тебе эти не тонки, такъ вотъ тебе другiя“; и она показала на пустое место. Онъ сказалъ, что не видитъ. Пряха сказала: „оттогчто оне очень тонки; я и сама не вижу“.

Дуракъ обрадовался и заказалъ себе ещё такихъ нитокъ, а за эти заплатилъ деньги.

Левъ и мышь.

Левъ спалъ. Мышь пробежала ему по телу. Онъ проснулся и поймалъ её. Мышь стала отмаливаться; она сказала: пустишь и я тебя помилую“. Левъ засмеялся, что мышь обещаетъ ему милость, и пустилъ её.

Потомъ охотники поймали льва и привявкой къ дереву. Мышь услыхала львиный ревъ, прибежала, перегрызла верёвку и сказала: „помнишь, ты смеялся, не думалъ, чтобы отъ меня пришла отплата, а теперь видишь, — живётъ и отъ мыши милость“.

Обезьяна.

Одинъ человекъ пошелъ въ лесъ, срубилъ дерево и сталъ распиливать. Онъ поднялъ конецъ дерева на пень, селъ верхомъ и сталъ пилить. Потомъ онъ забилъ клинъ въ распиленное место и сталъ пилить дальше, потомъ вынулъ клинъ и переложилъ еще дальше.

Оела на дереве и смотрела. Когда человекъ лёгъ спать, обезьяна села верхомъ на дерево и хотела тоже делать; но, когда она вынула клинъ, дерево сжалось и прищемило ей хвостъ. Она стала рваться и кричать. Человекъ проснулся, прибилъ обезьяну и привязалъ на верёвку.

Лгунъ.

Мальчикъ стерёгъ овецъ и будто увидалъ волка, сталъ звать: „помо“ Мужики прибежали и видятъ: неправда. Какъ сделалъ онъ такъ и два и три раза, случилось — и вправду набежалъ волкъ. Мальчикъ сталъ кричать: „сюда, сюда, скорей, волкъ!“ Мужики подумали, что опять по всегдашнему обманываетъ, — не послушали его. Волкъ видитъ, бояться нечего: на просторе перерезалъ всё стадо.

Осёлъ и лошадь.

У одного человека былъ осёлъ и лошадь. Шли они по дороге; о„мне тяжело, не дотащу я всего; возьми съ меня хоть немного.“ Лошадь не послушалась. Осёлъ упалъ отъ натуги и умеръ. Хозяинъ какъ наложилъ всё съ осла на лошадь, да еще и шкуру ослиную, лошадь и взвыла: ,,охъ, горе мне бедной, горюшко мне несчастной! Не хотела я немножко ему подсобить, теперь вотъ всё тащу, да ещё и шкуру“.

Галка и голуби.

Галка увидала, что гоорошо кормятъ, — выбелилась и влетела въ голубятню. Голуби подумали сперва, что она такой-же голубь, и пустили её. Но галка забыла, и закричала по галчьи. Тогда её голуби стали клевать и прогнали. Галка полетела назадъ къ своимъ, но галки испугались, что она белая и тоже прогнали.

Баба и курица.

Одна курица несла каждый день по яичку. Хозяйка подумала, чольше давать корму, она вдвое будетъ нестись. Такъ и сделала. Курица зажирела и перестала нестись.

Дележъ наследства.

У одного отца было два сына. Онъ сказалъ имъ: „умру, — разделите всё пополамъ“. Когда отецъ умеръ, сыновья не могли разделиться безъ спора. Они пошли судиться къ соседу. Соседъ спросилъ, какъ отецъ велелъ имъ делиться. Они сказали: онъ велелъ делить всё пополамъ“. Соседъ сказалъ: „такъ разорвите попоополамъ всю посуду и пополамъ разрежьте всю скотину“. Братья послушали соседа и у нихъ ничего не осталось.

Левъ, медведь и лисица.

Левъ и медведь добыли мяса и стали за него драться. Медведь не хотелъ уступить и левъ не уступалъ. Они такъ долго бились, что ослабели оба и легли. Лисица увидала промежь ихъ мясо, подхватила его и убежала.

Со

Собака и петухъ пошли въ товарищахъ странствовать. Ввечеру петухъ уснулъ на дереве, а собака пристроилась у того-же дерева промежь кореньевъ. Какъ пришло время, петухъ запелъ. Лисица услыхала петуха, прибежала и стала снизу просить, чтобы онъ сошелъ къ ней, будто ей хочется оказать почтенье ему за то, чго голосъ хорошъ. Петухъ сказалъ: „надо прежде разбудить дворника, онъ спитъ промежь кореньевь. Пусть отопрётъ, тогда я сойду“. Лисица стала искать дворника и забрехала. Собака живо вскочила и задушила лисицу.

Лошадь и конюхъ.

Конюхъ кралъ у лошади овёсъ и продавалъ, а лошадь каждый день чистилъ. Лошадь и говоритъ: „если вправду хочешь, чтобъ я была хороша, — овёсъ мой не продавай“.

Лягушка и левъ.

Лев— лягушка громко квакаетъ и подумалъ, что большой зверь такъ громко кричитъ. Онъ подождалъ немного, видитъ — вышла лягушка изъ болота. Левъ раздавилъ ее лапой и сказалъ: „глядеть не на что, а я испугался“.

Обезьяна и горохъ.

Обезьяна несла две полныя горсти гороху. Выскочила одна горошинка; обезьяна хооднять и просыпала двадцать горошинокъ. Она бросилась поднимать и просыпала все. Тогда она разсердилась, разметала весь горохъ и убежала.

Дойная корова.

У одного человека была корова; она давала каждый день горшокъ молока. Человекъ позвалъ гостей. Чтобы набрать больше молоять дней не доилъ коровы. Онъ думалъ, что на десятый день корова дастъ ему десять кувшиновъ молока.

Но въ корове перегорело молоко, и она дала меньше молока, чемъ прежде.

Стрекоза и муравьи.

Осенью у муравьёвъ подмокла пшеница; они её сушили. Голодная стрекоза попросила у нихъ корму. Муравьи сказали: „чтожъ-ты летомъ не собрала корму?“ О„недосугъ было: песни пела“. Они засмеялись и говорятъ: „если летомъ играла, зимой пляши“.

Курица и золотыя яица.

У одного хозяина курица несла золотыя яица. Ему захотелось сразу побольше золота, и онъ убилъ курицу (онъ думалъ, что внутри ея большой комъ золота), а она была такая-же, какъ и все курицы.

Волкъ и старуха.

Голодный волкъ разыскивалъ доетъ мальчикъ и старуха говоритъ:

— Не перестанешь плакать, я тебя волку отдамъ.

Волкъ не пошёлъ дальше и сталъ дожидаться, когда ему отдадутъ мальчика. Вотъ пришла ночь; онъ всё ждётъ и слышитъ — старуха опять приговариваетъ:

— Не плачь, дитятко; не отдамъ тебя волку; только приди волкъ, убьёмъ его.

Волкъ и подумалъ: видно тутъ говорятъ одно, a делаютъ другое; и пошёлъ прочь о

Ученый сынъ.

Сынъ прiехалъ изъ города къ отцу въ деревню. Отецъ сказалъ: „нынче покосъ, возьми грабли и пойдёмъ, пособи мне“. А сыну не хотелось работать, онъ и говоритъ: „я учился наукамъ, a все мужицкiя слова забылъ; что такое грабли?“ Только онъ пошёлъ по двору, наступилъ на грабли; они его ударили въ лобъ. Тогда онъ и вчто такое грабли, хватился за лобъ и говоритъ: „и что за дуракъ тутъ грабли бросилъ!“

Мужикъ и лошадь.

Поехалъ мужикъ въ городъ за овсомъ для лошади. Только что выехалъ изъ деревни, лошадь стала заворачивать назадъ къ дому. Мужикъ ударилъ лошадь кнутомъ. Она пошла и думаетъ про мужика: „куда онъ, дуракъ, меня гонитъ; лучше бы до“. Не доезжая до города, мужикъ видитъ, чтo лошади тяжело по грязи, своротилъ на мостовую; а лошадь воротитъ прочь отъ мостовой. Мужикъ ударилъ кнутомъ и дёрнулъ лошадь; она пошла на мостовую и думаетъ: „зачемъ онъ меня повернулъ на мостовую, только копыта обломаешь. Тутъ подъ ногами жёстко“.

Мужикъ подъехалъ къ лавке, купилъ овоехалъ домой. Когда прiехалъ домой, далъ лошади овса. Лошадь стала есть и думаетъ: „какiе люди глупые! только любятъ надъ нами умничать, а ума у нихъ меньше нашего. О чёмъ онъ хлопоталъ? Куда-то ездилъ и гонялъ меня. Сколько мы ни ездили, а вернулись же домой. Лучше бы съ самаго оставаться намъ съ нимъ дома; онъ бы сиделъ на печи, а я бы ела овёсъ“.

II.

Море.

Море широко и глубоко; конца морю не видно. Въ море солнце встаётъ и въ море садится. Дна моря никто не досталъ и не знаетъ. Когда ветра нетъ, море сине и гладко; когда подуетъ ветеръ, море всколыхается и станетъ неровно. Подымутся по морю волны; одна волна догоняетъ другую; оне сходятся, сталкиваются и съ нихъ брызжетъ белая пена. Тогда корабли волнами кидаетъ, какъ щепки. Кто на море не бывалъ, тотъ Богу не маливался.

Слепой и глухой.

Слепой и глухой пошли въ чужое поле за горохомъ. Глухой сказалъ слепому: „ты слушай и мне сказывай, а я буду смотреть — тебе скажу“

Вотъ они зашли въ горохъ и сели. Слепой ощупалъ горохъ и говоритъ: „стручистъ.“ А глухой говоритъ: „где стучитъ?“ Слепой спотыкнулся на межу и упалъ. Глухой спросилъ: „что ты?“ Слепой говоритъ: „межа!“ Глухой говоритъ: „бежать?“ — и побежалъ. А слепой за нимъ.

У бедной женщины была дочь Маша. Маша утромъ пошла за водой и увидала, что у двери лежитъ что-то завёрнутое въ тряпки. Маша поставила вёдра и развернула тряпки. Когда она тронула тряпки, изъ нихъ закричало что-то: уа! уа! уа! Маша нагнулась и увидала, что это былъ маленькiй красный ребёночекъ. Онъ громко кричалъ: уа! уа! Маша взяла его въ руки и понесла въ домъ, и стала съ ложки поить молокомъ. Мать сказала: „что ты принесла“? Маша сказала: „ребёночка; я нашла у нашей двери.“ Мать сказала: „мы и такъ бедны, где намъ кормить ещё ребёнка; я пойду къ начальнику и скажу, чтобъ его взяли“. Маша заплакала и сказала: „матушка, онъ не много будетъ есть, оставь его. Посмотри, какiя у него красненькiя сморщенныя ручки и пальчики.“ Мать посмотрела, ей стало жалко. Она оставила ребёночка. Маша кормила и пеленала ребёночка, и пела ему песни, когда онъ ложился спать.

Камень.

Одинъ бедный пришелъ къ богатому и сталъ просить милостыню. Богатый не далъ ничего и сказалъ: „поди вонъ“! но бедный не уходилъ. Тогда богатый разсердился, поднялъ камень и бросилъ имъ въ беднаго. Бедный поднялъ камень, положилъ за пазуху и сказалъ: „до техъ поръ буду носить этотъ камень, пока не придётся и мне бросить въ него“. И пришло это время. Богатый сделалъ дурное дело: у него отняли всё, что у него было, и повезли въ тюрьму. Когда его везли въ тюрьму, бедный подошёлъ къ нему, вынулъ изъ за пазухи камень и замахнулся; потомъ пораздумался, бросилъ камень на земь и сказалъ: „напрасно я такъ долго носилъ этотъ камень: когда онъ былъ богатъ и силенъ, я боялся его; а теперь мне жалко его“.

; Какъ меня выучили шить.

Когда мне было шесть летъ, я просила мать дать мне шить. Она сказала: „ты еще мала, ты только пальцы наколешь“; а я всё приставала. Мать достала изъ сундука красный лоскутъ и дала мне; потомъ вдела въ иголку красную нитку и показала мне, какъ держать. Я стала шить, но не могла делать ровныхъ стежковъ; одинъ стежокъ выходилъ большой, а другой попадалъ на самый край и прорывался насквозь. Потомъ я уколола палецъ и хотела не заплакать, да мать спросила меня „что ты?“ — я не удержалась и заплакала. Тогда мать велела мне идти играть.

Когда я легла спать, мне всё мерещились стежки; я всё думала о томъ, какъ-бы мне скорее выучиться шить, и мне казалось такъ трудно, что я никогда не выучусь. А теперь я выросла большая и не помню, какъ выучилась шить; и когда я учу шить свою девочку, удивляюсь, какъ она не можетъ держать иголку.

Пожарныя собаки.

Бываетъ часто, что въ городахъ на пожарахъ остаются дети въ домахъ, и ихъ нельзя вытащить; потому что они отъ испуга спрячутся и молчатъ, а отъ дыма нельзя ихъ разсмотреть. Для этого въ Лондоне прiучены собаки. Собаки эти живутъ съ пожарными, и когда загорится домъ, то пожарные посылаютъ собакъ вытаскивать детей. Одна такая собака въ Лондоне спасла двенадцать детей; её звали Бобъ.

ехали къ дому, къ нимъ выбежала женщина. Она плакала и говорила, что въ доме осталась двухлетняя девочка. Пожарные послали Боба. Бобъ побежалъ по лестнице и скрылся въ дыме. Черезъ пять минутъ онъ выбежалъ изъ дома и въ зубахъ за рубашку нёсъ девочку. Мать бросилась къ дочери и плакала отъ радости, что дочь была жива. Пожарные ласкали собаку и осматривали её — не обгорела ли она; но Бобъ рвался опять въ домъ. Пожарные подумали, что въ доме есть ещё что-нибудь живое, и пустили его. Собака побежала въ домъ и скоро выбежала съ чемъ-то въ зубахъ. Когда народъ разсмотрелъ то, что она несла, то все расхохотались: она несла большую куклу.

, Какъ меня не взяли въ городъ.

Собрался батюшка въ городъ. А я ему говорю: „батя, возьми меня съ собой“. А онъ говоритъ: „ты тамъ замёрзнешь; куда тебя“. Я повернулся, заплакалъ и пошёлъ въ чуланъ. Плакалъ-плакалъ и заснулъ. И вижу я во сне, будто отъ нашей деревни небольшая дорожка къ границе; и вижу я — по этой дорожке идётъ батя. Я догналъ его, и мы пошли съ нимъ вместе въ городъ. Иду я и вижу — впереди топится печка. Я говорю: „батя, это городъ?“ А онъ говоритъ: „онъ самый“. Потомъ мы дошли до печки, и вижу я — тамъ пекутъ калачи. Я говорю: „купи мне калачика“. Онъ купилъ и далъ мне. Тутъ я проснулся, , обулся, взялъ рукавицы и пошёлъ на улицу. На улице ребята катаются на ледянкахъ, на салазкахъ и на скамейкахъ. Я сталъ съ ними кататься и катался до техъ поръ, пока не иззябъ. Только я вернулся и влезъ на печку, слышу — батя вернулся изъ города. Я обрадовался, вскочилъ и говорю: „Батя, что — купилъ мне калачика? Онъ говоритъ: „купилъ“. И далъ мне калачъ. Я скочилъ на лавку и сталъ плясать съ радости.

Какъ меня въ лесу застала гроза.

Когда я былъ маленькiй, меня послали въ лесъ за грибами. Я дошёлъ до лесу, набралъ грибовъ и хотелъ идти домой. Вдругъ стало темно, пошёлъ дождь и загремело. Я испугался и селъ подъ большой дубъ. Блеснула молнiя такая светлая, что мне глазамъ больно стало и я зажмурился. Надъ моей головой у меня затрещало и загремело; потомъ что-то ударило меня въ голову. Я упалъ и лежалъ до техъ поръ, пока пересталъ дождь. Когда я очнулся, по всему лесу капало съ деревьевъ, пе, и изъ пня шёлъ дымъ. Вокругъ меня лежали оскретки отъ дуба. Платье на мне было всё мокрое и липло къ телу; на голове была шишка и только немножко больно. Я нашёлъ свою шапку, взялъ грибы и побежалъ домой. — Дома никого не было; я досталъ въ столе хлеба и влезъ на печку. Когда я проснулся, я увидалъ съ печки, что грибы мои изжарили, поставили на столъ и уже хотятъ есть. Я закричалъ: „что вы безъ меня едите“? Они говорятъ: „чтожь ты спишь? Иди скорей, ешь“.

„“ Мужикъ и огурцы.

Пошёлъ разъ мужикъ къ огороднику огурцы воровать. Подползъ онъ къ огурцамъ и думаетъ: „вотъ дай унесу мешокъ огурцовъ, продамъ; на эти деньги курочку куплю. Нанесётъ мне курица яицъ, сядетъ наседочкой, выведетъ много цыплятъ. Выкормлю я цыплятъ, продамъ, куплю поросёночка — свинку; напороситъ мне свинка поросятъ. Продамъ поросятъ, куплю кобылку; ожеребитъ мне кобылка жеребятъ. Выкормлю жеребятъ, продамъ; куплю домъ и заведу огородъ. Заведу огородъ, насажу огурцовъ, воровать не дамъ, караулъ буду крепкiй держать. Найму караульщиковъ, посажу на огурцы, а самъ такъ-то подойду сторонкой, да крикну: эй, вы, караульте крепче! “ Какъ закричитъ на всю глотку. Караульщики услыхали, выскочичили, избили мужика.

Какъ я дедушке нашелъ пчелиныхъ матокъ.

Мой дедушка летомъ жилъ на пчельнике. Когда я прихаживалъ къ нему, онъ давалъ мне мёду.

едъ научилъ меня тихо ходить по осеку[2].

И пчёлы привыкли ко мне и не кусали. Въ одномъ улье я услышалъ, что-то квохчетъ. Я пришёлъ къ деду въ избушку и разсказалъ ему.

Онъ пошёлъ со мною, самъ послушалъ и сказалъ: „изъ этого улья уже вылетелъ одинъ рой, первакъ, съ старой маткой; а теперь молодыя матки вывелись. Это оне кричатъ. Оне завтра съ другимъ роемъ вылетать будутъ“. Я спросилъ у дедушки, какiя такiя бываютъ матки? Онъ сказалъ:

— „А матка всё равно, что царь въ народе; безъ нея нельзя быть пчёламъ“.

Я спрашивалъ: „а изъ себя оне какiя?“

Онъ сказалъ: „приходи завтра; Богъ дастъ отроится, — я тебе покажу и мёду дамъ“.

Когда я на другой день пришелъ къ дедушке, у него въ сеняхъ висели две закрытыя роевни съ пчёлами. Дедъ велелъ мне надеть сетку и обвязалъ мне её платкомъ по шее; потомъ взялъ одну закрытую роевню съ пчёлами и понёсъ её на пчельникъ. Пчёлы гудели въ ней. Я боялся ихъ и запряталъ руки въ портки; но мне хотелось посмотреть матку, и я пошёлъ за дедомъ.

На осеке дедъ подошёлъ къ пустой колоде, приладилъ корытце, открылъ роевню и вытряхнулъ изъ нея пчёлъ на корыто. Пчёлы поползли по корыту въ колоду и все трубели, a дедъ веничкомъ пошевеливалъ ихъ.

„А вотъ и матка!“ Дедъ указалъ мне веничкомъ, и я увидалъ длинную пчелу съ короткими крылышками. Она проползла съ другими и скрылась. Потомъ дедъ снялъ съ меня сетку и пошёлъ въ избушку. Тамъ онъ далъ мне большой кусокъ мёду, я съелъ его и обмазалъ себе щёки и руки. Когда я пришёлъ домой, мать сказала:

„едъ мёдомъ кормилъ“. А я сказалъ: ,,онъ за то мне далъ мёду, что я ему вчера нашёлъ улей съ молодыми матками, а нынче мы съ нимъ рой сажали“.

(.) Пожаръ.

Въ жнитво мужики и бабы ушли на работу. Въ деревне остались только старые да малые. Въ одной избе оставались бабушка и трое внучатъ. Бабушка истопила печку и легла отдохнуть. На неё садились мухи и кусали её. Она закрыла голову полотенцемъ и заснула. Одна изъ внучекъ, Маша (ей было три года), открыла печку, нагребла угольевъ въ черепокъ и пошла въ сени. А въ сеняхъ лежали снопы. Бабы приготовили эти снопы на свясла[3]. Маша принесла уголья, положила подъ снопы и стала дуть. Когда солома стала загораться, она обрадовалась, пошла въ избу и привела за руку брата, Кирюшку (ему было полтора года, и онъ только-что выучился ходить), и сказала: „глянь, Килюска, какую я печку вздула“. Снопы уже горели и трещали. Когда застлало сени дымомъ, Маша испугалась и побежала назадъ въ избу. Кирюшка упалъ на пороге, расшибъ носъ и заплакалъ; Маша втащила его въ избу, и они оба спрятались подъ лавку. Бабушка ничего не слыхала и спала. Старшiй мальчикъ, Ваня (ему было восемь летъ), былъ на улице. Когда онъ увидалъ, что изъ сеней валитъ дымъ, онъ вбежалъ въ дверь, сквозь дымъ проскочилъ въ избу и сталъ будить бабушку; но бабушка съ просонковъ ошалела и забыла про детей, выскочила и побежала по дворамъ за народомъ. Маша темъ временемъ сидела подъ лавкой и молчала; только маленькiй мальчикъ кричалъ, потому что больно разбилъ себе носъ. Ваня услыхалъ его крикъ, погляделъ подъ лавку и закричалъ Маше: „бе“ Маша побежала въ сени, но отъ дыма и отъ огня нельзя было пройти. Она вернулась назадъ. Тогда Ваня поднялъ окно и велелъ ей лезть. Когда она пролезла, Ваня схватилъ брата и потащилъ его. Но мальчикъ былъ тяжёлъ и не давался брату. Онъ плакалъ и толкалъ Ваню. Ваня два раза упалъ, пока дотащилъ его къ окну; дверь въ избе уже загорелась. Ваня просунулъ мальчикову голову въ окно и хотелъ протолкнуть его; но мальчикъ (онъ очень испугался) ухватился ручёнками и не пускалъ ихъ. Тогда Ваня закричалъ Маше: „тащи его за голову!“ а самъ толкалъ сзади. И такъ они вытащили его въ окно на улицу.

Какъ я пересталъ бояться слепыхъ нищихъ.

Когда я былъ маленькiй, меня пугали слепыми нищими, и я боялся ихъ. Одинъ разъ я пришёлъ домой, а на крыльце сидело двое слепыхъ нищихъ. Я не зналъ, что мне делать; я боялся бежать назадъ и боялся пройти мимо ихъ: я думалъ, что они схватятъ меня. Вдругъ одинъ изъ нихъ (у него были белые, какъ молоко, глаза) поднялся, взялъ меня за руку и сказалъ: „паренёкъ! что-же милостыньку?“ Я вырвался отъ него и прибежалъ къ матери. Она выслала со мною денегъ и хлеба. Нищiе обрадовались хлебу, стали креститься и есть. Потомъ нищiй съ белыми глазами сказалъ: „хлебъ твой хорошiй — спаси Богъ“. И онъ опять взялъ меня за руку и ощупалъ её. Мне его стало жалко и съ техъ поръ я пересталъ бояться слепыхъ нищихъ.

Одинъ человекъ шёлъ подле реки и увидалъ, что воронъ несётъ мышь. Онъ бросилъ въ него камнемъ, и воронъ выпустилъ мышь; мышь упала въ воду. Человекъ досталъ её изъ воды и принёсъ домой. У него не было детей, и онъ сказалъ: „ахъ! еслибъ эта мышь сделалась девочкой!“ И мышь сделалась девочкой. Когда девочка выросла, человекъ спросилъ её: „за кого ты хочешь замужъ?“ Девочка сказала: „хочу выйти за того, кто сильнее всехъ на свете“. Человекъ пошёлъ къ солнцу и сказалъ: „солнце! моя девочка хочетъ выйти замужъ за того, кто сильнее всехъ на свете. Ты сильнее всехъ; женись на моей девочке“. Солнце сказало: „я не сильнее всехъ: тучи заслоняютъ меня.“

Человекъ пошёлъ къ тучамъ и сказалъ: „тучи! вы сильнее всехъ, женитесь на моей де“. Тучи сказали: „нетъ, мы не сильнее всехъ: ветеръ гоняетъ насъ“.

Человекъ пошёлъ къ ветру и сказалъ: „ветеръ! ты сильнее всехъ; женись на моей девочке“. Ветеръ сказалъ: „я не сильнее всехъ: горы останавливают меня“.

Человекъ пошёлъ къ горамъ и сказалъ: „горы женитесь на моей девочке: вы сильнее всехъ“. Горы сказали: „сильнее насъ крыса: она грызётъ насъ“.

Тогда человекъ пошёлъ къ крысе и сказалъ: „крыса! ты сильнее всехъ; женись на моей девочке“. Крыса согласилась. Человекъ вернулся къ девочке и сказалъ: „крыса сильнее всехъ: она грызётъ горы, горы останавливаютъ ветеръ, ветеръ гонитъ тучи, а тучи заслоняютъ солнце, и крыса хочетъ жениться на тебе“. Но девочка сказала: „Ахъ! что мне теперь делать! “ Тогда человекъ сказалъ: „ахъ! если-бъ моя девочка сделалась опять мышью!“

И изъ девочки сделалась мышь, и мышь вышла замужъ за крысу.

? Липунюшка.

Жилъ старикъ со старухою. У нихъ не было детей. Старикъ поехалъ въ поле пахать. А старуха осталась дома блины печь. Старуха напекла блиновъ и говоритъ:

„Если бы былъ у насъ сынъ, онъ бы отцу блиновъ отнёсъ; а теперь съ кемъ я пошлю?“

Вдругъ изъ хлопка вылезъ маленькiй сыночекъ и говоритъ:

— Здравствуй, матушка!

А старуха и говоритъ: „откуда ты, сыночекъ, взялся, и какъ тебя звать?“

— Ты, матушка, отпряла хлопочекъ и положила въ столбочекъ, я тамъ и вывелся. А звать меня Липунюшкой. Дай, матушка, я отнесу блиновъ батюшке.

Старуха и говоритъ:

„Ты донесёшь ли, Липунюшка?“

— Донесу, матушка.

Старуха завязала блины въ узелокъ и дала сыночку. Липунюшка взялъ узелокъ и побежалъ въ поле.

Въ поле попалась ему на дороге кочка; онъ и кричитъ:

— Батюшка, батюшка, пересади меня черезъ кочку! Я тебе блиновъ принёсъ.

Старикъ услыхалъ съ поля, кто-то его зовётъ, пошёлъ къ сыну навстречу, пересадилъ его черезъ кочку и говоритъ:

— „Откуда ты, сынокъ?“ А мальчикъ говоритъ:

— Я, батюшка, въ хлопочке вывелся“, и подалъ отцу блиновъ. Старикъ селъ завтракать, а мальчикъ говоритъ:

— Дай, батюшка, я буду пахать.

А старикъ говоритъ: „у тебя силы не достанетъ пахать“.

А Липунюшка взялся за соху и сталъ пахать. Самъ пашетъ и самъ пе

Ехалъ мимо этого поля баринъ и увидалъ, что старикъ сидитъ завтракаетъ, а лошадь одна пашетъ. Баринъ вышелъ изъ кареты и говоритъ старику: „какъ это у тебя старикъ, лошадь одна пашетъ?“

А старикъ говоритъ: „у меня тамъ мальчикъ пашетъ, онъ и песни поётъ“. Баринъ подошёлъ ближе, услыхалъ песни и увидалъ Липунюшку.

Баринъ и говоритъ: „старикъ! продай мне мальчика“. А старикъ говоритъ „нетъ, мне нельзя продать, у меня одинъ только и есть“.

А Липунюшка говоритъ старику: „продай, батюшка, я убегу отъ него“.

Мужикъ и продалъ мальчика за сто рублей. Баринъ отдалъ деньги, взялъ мальчика, завернулъ его въ платочекъ и положилъ въ карманъ. Баринъ прiехалъ домой и говоритъ жене: „я тебе радость привёзъ“. А жена говоритъ: „покажи, что такое?“ Баринъ досталъ платочекъ изъ кармана, развернулъ его; а въ платочке ничего нету. Липунюшка ужь давно къ отцу убежалъ.

III

Слонъ.

У одного Индейца былъ слонъ. Хозяинъ дурно кормилъ его и заставлялъ много работать. Одинъ разъ слонъ разсердился и наступилъ ногою на своего хозяина. Индеецъ умеръ. Тогда жена индейца заплакала, принесла своихъ детей къ слону и бросила ихъ слону подъ „слонъ! ты убилъ отца, убей и ихъ“. Слонъ посмотрелъ на детей, взялъ хоботомъ старшаго, потихоньку поднялъ и посадилъ его себе на шею. И слонъ сталъ слушаться этого мальчика и работать для него.

Китайская Царица Силинчи.

У Китайскаго Императора Гоангчи была любимая жена Силинчи. Императоръ хотелъ, чтобы весь народъ помнилъ его любимую царицу. Онъ показалъ жене шелковичнаго червя и сказалъ: „научись, что съ этимъ червякомъ делать и какъ его водить, и тебя народъ никогда не забудетъ“.

Силинчи стала смотреть червей и увидала, что когда они замираютъ, то на въ нитки и соткала шёлковый платокъ. Потомъ она приметила, что черви водятся на тутовыхъ деревьяхъ. Она стала собирать листъ съ тутоваго дерева и кормить имъ червей. Она развела много червей и научила свой народъ, какъ водить ихъ.

Съ етъ, а Китайцы до сихъ поръ помнятъ Императрицу Силинчи и въ честь ея празднуютъ.

Какъ научились Бухарцы разводить шелковичныхъ червей.

Бухарскiй царь услыхалъ объ этомъ, и ему захотелось достать червей и научиться этому делу. Онъ просилъ Китайцевъ дать ему семянъ червей и деревьевъ. Они отказали. Тогда Бухарскiй царь послалъ сватать за у него всего много въ царстве, нетъ только одного — шёлковыхъ тканей; — такъ чтобы она съ собою потихоньку привезла сево что ей будетъ наряжаться.

Царевна набрала семянъ червей и деревьевъ и положила себе въ головную повязку.

на границе стали осматривать, — не везётъ-ли она съ собою потихоньку чего запрещеннаго, никто не посмелъ развязать ея повязку.

И Бухарцы развели у себя тутовыя деревья и шелковичныхъ червей, а царевна научила водить ихъ.

На свете есть земля, где только три месяца бываетъ лето, а остальное время бываетъ зима. Зимой дни бываютъ такiе короткiе, что только взойдётъ солнце, тотчасъ и сядетъ. А три мевъ самую середину зимы, солнце совсемъ не восходитъ, и все три месяца темно. Въ этой земле живутъ люди; ихъ называютъ Эскимосами. Люди эти говорятъ своимъ языкомъ, другихъ языковъ не понимаютъ и никуда изъ своей земли не еу нихъ очень большiя. Тело у нихъ не белое, а бурое, волосы черны и жёстки. Носы у нихъ тонкiе, скулы широкiя, глаза маленькiя, Эскимосы живутъ въ изъ снегу кирпичей и сложатъ изъ нихъ домъ, какъ печку. Вместо стеколъ они вставляютъ въ стены льдины, a вместо дверей они деподъ снегомъ и черезъ эту трубу влезаютъ въ свои дома. Когда приходитъ зима, ихъ дома совсемъ заноситъ снеу нихъ делается тепло. Едятъ Эскимосы оленей, волковъ, белыхъ медвевъ море крючками на палкахъ и сетями. Зверей они убиваютъ изъ ери, сырое мясо. У нихъ нетъ льна и пеньки, чтобы делать рубахи и верёвки, нетъ и шерсти, чтобы деелаютъ изъ жилъ зверей, а платье — изъ звериныхъ кожъ.

Они складываютъ две кожи шерстью наружу, протыкаютъ рыбьими костями, и сшиваютъ жилами. Такъже они дееза у нихъ тоже нетъ. Они делаютъ копья и стрелы изъ костей. Больше всего они любятъ еериный и рыбiй жиръ. Женщины и мущины одеваются одинаково. У женщинъ только бываютъ очень широки сапоги. Въ эти широкiя голенища сапоговъ оне кладутъ маленькихъ детей и такъ носятъ ихъ.

Въ у Эскимосовъ бываетъ три месяца темно. A летомъ солнце совсемъ не садится, и ночей совсемъ не бываетъ.

Отъ скорости сила.

ехала очень скоро по железной дороге. А на самой дороге, на переезде, стояла лошадь съ тяжёлымъ возомъ. Мужикъ гналъ лошадь дорогу, но лошадь не могла сдвинуть возъ, потому что заднее колесо соскочило. Кондукторъ закричалъ машинисту: „держи“, но машинистъ не послушался. Онъ смекнулъ, что мужикъ не можетъ ни согнать лошадь съ телегой, ни своротить её, и что машины сразу остановить нельзя. Онъ не сталъ останавливать, а самымъ скорымъ ходомъ пустилъ машину и во весь духъ налётелъ на телегу. Мужикъ отбежалъ отъ телеги, а машина, какъ щепку, сбросила съ ежала дальше. Тогда машинистъ сказалъ кондуктору: „теперь мы только убили одну лошадь и сломали телегу, а если бы я тебя послушалъ, мы сами бы убились и перебили бы всехъ пассажировъ. На скоромъ ходу мы сбросили телегу и не слыхали толчка, а на тихомъ ходу насъ бы выбросило изъ рельсовъ.

Какъ въ городе Париже починили домъ.

Въ ены. Стали думать, какъ ихъ свести такъ, чтобы не ломать крыши. Одинъ человекъ придумалъ. Онъ вделалъ съ обеихъ сторонъ въ стены желеелалъ железную полосу, такую, чтобы она на вершокъ не хватала отъ ушка до ушка. Потомъ загнулъ на по концамъ такъ, чтобы крюки входили въ ушки. Потомъ разогрелъ полосу на огне; она раздалась и достала отъ ушка до елъ крюками за ушки и оставилъ её такъ. Полоса стала остывать и сжиматься, и стянула стены.

Куда девается вода изъ моря?

Изъ въ ручьи, изъ ручьёвъ въ речки, изъ речекъ въ большiя реекъ течётъ въ моря. Съ другихъ сторонъ въ моря текутъ другiя рееки текутъ въ моря съ техъ поръ, какъ мiръ сотворёнъ. Куда девается вода изъ черезъ край?

Вода изъ моря поднимается туманомъ; туманъ поднимается выше, и изъ тумана деетромъ и разноситъ по земле. Изъ тучъ вода падаетъ на землю. Съ въ болота и ручьи. Изъ ручьёвъ течётъ въ реки; изъ рекъ въ море. Изъ въ тучи, и тучи разносятся по земле....

IV.

ДУРЕНЬ.

Задумалъ ду̀рень
̀ти,
Людей видàти.
Себя казàти.
Увиделъ ду̀рень
Две избы пу̀сты;
òлье:
Въ подполье чèрти,
Востроголòвы,
Глаза, что лòжки,
Усы, что вѝлы,
àбли,
Въ карты игрàютъ,
Костью бросàютъ,
Деньги считàютъ.
Дурень имъ мòлвилъ:
«Богъ да на пòмочь
Вамъ, добрымъ лю̀дямъ».
Черти не лю̀бятъ,—
Схватили ду̀рня,
Зачади бѝти,
̀ти,
Еле живàго
Дурня пустѝли.
Приходитъ ду̀рень
Домой, самъ плàчетъ,
òетъ.
А мать бранѝти,
Жена пеня̀ти,
Сестра-то тòже:
«Дурень, ты, ду̀рень,
«Глупый ты Бàбинъ,
«Тоже ты слòво
«Не такъ бы мòлвилъ;
«А ты бы мòлвилъ:
«Будь ты, врагъ, прòклят
«Имемъ Госпòднимъ!
«Черти ушлѝ бы,
«Тебе бы, ду̀рню,
«Деньги достàлись
«За место клàда»
— «Добро же, бàба,
«Ты, бабарѝха,
«Матерь Лукèрья,
«Сестра Чернàва,
«Вперёдъ я, ду̀рень,
«Таковъ не бу̀ду».
Пошёлъ онъ, ду̀рень,
На Русь гуля̀ти,
Людей видàти,
Себя казàти.
̀рень
Четырёхъ брàтовъ, —
Ячмень молòтятъ.
Онъ братьямъ мòлвилъ:
«Будь ты, врагъ, прòклятъ
«Имемъ Госпòднимъ!»
Какъ сграбятъ ду̀рня
Четыре брàта,
Зачали бѝти,
Еле живàго
̀ли.
Приходитъ ду̀рень
Домой, самъ плàчетъ,
На голосъ вòетъ.
А мать бранѝти,
̀ти,
Сестра-то тàкже:
«Дурень, ты, ду̀рень,
«Глупый ты Бàбинъ,
«То-же ты слòво
«Не такъ бы мòлвилъ.
«Ты бы имъ мòлвилъ:
«Богъ вамъ на пòмочь,
«Чтобъ по сту нà день,
«Чтобъ не сносѝти»
— «Добро же, бàба,
«Ты, бабарѝха,
«Матерь Лукèрья,
«Сестра Чернàва,
«Впередъ я ду̀рень
«Таковъ не бу̀ду».
Пошёлъ онъ, ду̀рень,
На Русь гуля̀ти,
Людей видàти,
Себя казàти.
̀рень, —
Семеро брàтьевъ
Матерь хорòнятъ;
Все они плàчутъ,
Голосомъ вòютъ.
òлвилъ:
«Богъ вамъ на пòмочь,
«Семеро брàтьевъ,
«Мать хоронѝти,
«Чтобъ по сту нà день,
«Чтобъ не сносѝти».
Сграбили ду̀рня
Семеро брàтьевъ,
Зачали бѝти,
Стали таскàти,
̀ти,
Еле живàго
Дурня пустѝли.
Идётъ онъ, ду̀рень,
Домой, да плàчетъ,
òетъ.
А мать бранѝти,
Жена пеня̀ти,
Сестра-то тàкже:
«Дурень, ты, ду̀рень,
«Тоже ты слòво
«Не такъ бы мòлвилъ,
«А ты бы мòлвилъ:
«Канунъ да лàданъ,
«Дай же Госпòдь Богъ
«Царство небèсно,
«Пресветлый рàй ей
«Тебя бы ду̀рня
«Тамъ накормили
«Кутьёй съ блинами».
— «Добро же бàбa,
«Ты, бабарѝха,
«Матерь Лукèрья,
«Вперёдъ я ду̀рень
«Таковъ не бу̀ду».
̀рень,
На Русь гуля̀ти,
Людей видàти,
Себя казàти;
На встречу свàдьба, —

«Канунъ да лàданъ,
«Дай Господь Бòгъ вамъ,
«Царство небèсно,
«Пресветлый рàй всемъ».
̀жки,
Схватили ду̀рня,
Зачали бѝти,
Плетьми стегàти,
Въ лицо хлестàти.
àкалъ,
Идётъ да вòетъ;
А мать бранѝти,
Жена пеня̀ти,
Сестра-то тàкже:
«Дурень, ты, ду̀рень,
«Ты глупый Бàбинъ,
«Ты тоже слòво
«Не такъ бы мòлвилъ;
«А ты бы молвилъ:
«Дай Господь Бòгъ вамъ,
«Князю съ княгѝней,
«Законъ приня̀ти,
«Любовно жѝти,
«Детей сводѝти».
— «Вперёдъ я ду̀рень
«Таковъ не бу̀ду».
Пошёлъ онъ, ду̀рень,
На Русь гуля̀ти,
Людей видàти,
àти.
Попался ду̀рню
На встречу стàрецъ;
Онъ ему мòлвилъ:
«Дай Богъ те старцу
«Законъ приня̀ти,
«Любовно жѝти,
«Детей сводѝти».
Какъ схватитъ стàрецъ
За воротъ ду̀рня,
̀ти,
Сталъ колотѝти,
Сломалъ костыль весь.
Пошёлъ онъ, ду̀рень,
Домой, самъ плàчетъ,
̀ти,
Жена журѝти,
Сестра-то тàкже:
«Ты дурень, ду̀рень,
«Ты глупый Бàбинъ,
«Ты тоже слòво,
«Не такъ бы мòлвилъ.
«А ты бы мòлвилъ:
«Благословѝ мя,
«Святой Игу̀менъ».
— «Добро же, бàба,
«Ты бабарѝха,
«Матерь Лукèрья,
«Вперёдъ я, ду̀рень,
«Таковъ не бу̀ду».
̀рень,
На Русь гуля̀ти,
Въ лесу ходѝти.
Увиделъ ду̀рень
Въ бору медведя, —
èлью
Дерётъ корòву.
Онъ ему мòлвитъ:
«Благословѝ мя,
«Святой Игу̀менъ».
̀рня
Кинулся, сгрàбилъ,
Зачалъ ковèркать,
Зачалъ ломàти,
Едва живàго
àвилъ.
Приходитъ ду̀рень
Домой, самъ плàчетъ,
На голосъ вòетъ,
Матери скàжетъ.
̀ти,
Жена пеня̀ти,
Сестра-то тàкже:
«Ты дурень, ду̀рень,
«Ты глупый Бàбинъ,
«Ты тоже слòво
«Не такъ бы мòлвилъ
«Ты бы зау̀ськалъ,
«Ты бы загàйкалъ
«Заулюлю̀калъ».
— «Добро же, бàбa,
«Ты, бабарѝха,
«Матерь Лукèрья,
«Сестра Чернàва.
«Вперёдъ я, ду̀рень,
«Таковъ не бу̀ду».
Пошёлъ онъ ду̀рень
На Русь гуля̀ти,
Людей видàти,
Себя казàти.
̀рень,
Во чистомъ пòле, —
На встречу ду̀рню
Идётъ полкòвникъ.
Зауськалъ ду̀рень,
̀рень,
Заулюлю̀калъ.
Сказалъ полкòвникъ
Своимъ солдàтамъ,
Схватили ду̀рня, —

До смерти ду̀рня
Тутъ и убѝли.

СВЯТОГОРЪ БОГАТЫРЬ.