ПИСЬМО Е. В. ОБОЛЕНСКОЙ К Н. Л. АБРИКОСОВОЙ
1910 г. Июля 25. Покровское.
25-го июля 1910 г. Покровское.
Милая Наташа, я 21-го вернулась из своего путешествия. Из Пирогова я проехала в Ясную, где пробыла только 4 дня... В Ясной тоже не весело. Как всегда, когда недоразумение между людьми, то обе стороны виноваты и обе жалки; так и в данном случае, но все-таки все симпатии, вся жалость больше на стороне Льва Ник[олаевича]. Соф[ья] Андр[еевна] распустилась до невозможности. Когда я туда приехала (17-го), то острое состояние уже прошло, всеобщее возбуждение стало падать. Но перед тем было что-то ужасное, о чем, я надеюсь, ей стыдно вспомнить. Все дело в безумной ревности к Черткову и в дневниках, которые Лев Ник[олаевич] дал Черткову для выборки и не хотел дать ей. Дневники эти писаны за последние десять лет. Теперь Чертков отдал эти дневники Льву Ник[олаевичу], и тот положил их в Тулу в Гос. банк с тем, что пока он жив, никто, кроме его и Мих[аила] Сер[геевича]1—3 недели2; на-днях, вероятно, уедет. Были на сцене и опиум, и пруды, и убегала на Козловку, чтобы броситься под поезд; ползала на коленках перед Л[ьвом] Ник[олаевичем], целовала его ноги, умоляя отдать ей дневники; по целым ночам лежала в саду на траве под дождем и говорила, что только тогда встанет, когда за ней придет Л[ев] Н[иколаевич]. Бедного старика поднимали ночью с постели, и он шел за ней. После одной сцены он измученный ушел в сад, тогда она ему вдогонку крикнула: «Я выпила опиум!» — Он прибежал весь бледный, испуганный, а она объявила: «Я пошутила!» У него такая сделалась боль в сердце, что боялись, что он тут же умрет. Это было при Мих[аиле] Сер[геевиче], который во многом брал ее сторону; но тут он ей сказал: «После того, что вы нынче сделали, я ни одного слова в вашу защиту более не скажу». — Она не довольствовалась словом, данным Л[ьвом] Н[иколаевичем], что он не будет, не сказавши ей, ездить к Черт[кову], следила за ним, бегала по кустам, рассылала и подкупала людей, так что даже Иван кучер сказал: «Да что же Влад[имир] Гр[игорьевич] — баба что ли какая?» — Я описываю тебе десятую долю того, что Соф[ья] Ан[дреевна] делала и говорила; дошла до того, что обвиняла Л[ьва] Н[иколаевича] и Чер[ткова] в противоестественных отношениях. Она дошла до такого состояния, что домашние решили, что она сходит с ума, и выписали Никитина и психиатра Россолимо3. Я его давно и хорошо знаю, очень милый человек. Душевной болезни никакой нет, а, конечно, она своей несдержанностью довела себя до истерии, до полной потери власти над собой. Она рассердилась на меня, когда я сказала ей, что вся беда в том, что она никогда никого не боялась. Как говорила старая няня, она ни в куль, ни из куля; ни на что не согласна. Черт[ков] не хотел бывать у них, тогда она говорит, что это еще хуже, п[отому] ч[то] они будут переписываться, и за разговорами она может следить, а за перепиской — нет. И действительно, она ни на шаг от Л[ьва] Н[иколаевича] не отходит, буквально ни на шаг; садится около него; даже когда он играет в шахматы, она берет лорнетку, садится около него, дает советы; он встанет, она за ним: «Ты куда, Левочка? Ты что, Левочка?» — Ведь это прямо можно убить такого человека. В смысле медицинском доктора пользы не принесли — они были при мне, — но некоторые результаты достигнуты тем, что ей пришлось заплатить 200 рублей (она не захочет этого повторить), и потом Никитин очень определенно и строго сказал, что он нашел Льва Ник[олаевича] очень ослабевшим, перебои, сердце слабо, очень увеличена печень, и что в один такой момент он может умереть внезапно. Он действительно очень изменился: постарел на несколько лет, похудел, согнулся и очень удручен. Теперь она успокоилась, тоже жалкая, с трясущейся головой, виноватая и тем более жалкая, за ним ухаживает и не замечает, как она ему тяжела, неприятна. — Как грустно видеть, что люди сами себя так мучают; на склоне дней своих уж надо бы было дорожить друг другом, угасать дружно и спокойно. Смерти, болезни нам бог посылает, а это уж дело наших рук...
Примечания
Письмо написано дочери Е. В. Оболенской Наталье Леонидовне Абрикосовой (р. 1881 г.). Выпускаем из письма два куска — в начале (после слов: «пробыла только четыре дня»...) и конец письма, касающиеся личных дел Е. В. Оболенской и ее родных.
1
2 пребывания там его матери Елизаветы Ивановны Чертковой. Вскоре запрещение проживать в Тульской губернии было с него снято.
3 Григорий Иванович Россолимо (1860—1928) — невропатолог, профессор Московского университета.