[1857 г.] 31 марта - 1 апреля (12-13 апр.). Рим.
12 Апреля, Рим.
Я отвечаю вамъ на письмо, писанное Вами въ Сентябре прошлаго года и только теперь пересланное сюда из Венецiи. Въ этом письме есть нечто, пробудившее во мне следующую мысль: отчего это время не сблизило насъ, а как будто развело далее другъ отъ друга? Если Вы припомните первое наше свиданiе по прiезде Вашемъ въ Петербургъ, то едва ли будете спорить против этого факта. Отчего это? Любопытно бы уяснить. Я попробую. Но прежде всего выговариваю себе право, может быть, иногда на рутинный и даже фальшивый звукъ, на фразу, то есть буду говорить безъ оглядки, какъ только и возможно говорить искренно. Не напишешь, ни за что не напишешь правды, как только начнешь взвешивать слова; советую и вамъ давать себе эту свободу, когда Вамъ вздумается показать свою правду другому. Что за нужда, что другой ее поймает, - то-есть фразу - лишь бы она сказалась искренно - этимъ-то путем и скажется ему та доля вашей правды, которую мы щепетильно припрятываемъ, и без которой остальное является въ другомъ свете. - Я могу и хочу объяснить только одну сторону дела, а Вас попрошу объяснить другую, вашу, - то-есть скажу вам, почему я не приблизился к Вамъ душевно со времени нашего знакомства, а как бы отдалился. Мне кажется, не дикiя и упорныя до невозможной въ вас ограниченности понятiя, которыя Вы обнаружили (и от которых все уж [?] отступились) возстановили меня и нек. др. противъ вас, а следующее: мы раскрылись вамъ со всем добродушiем, составляющимъ можетъ быть лучшую (или несколько детскую) сторону нашего кружка, а Вы заподозрили нас въ неискренности, прямее сказать въ честности. Фраза могла и верно присутствовала въ насъ безотчетно, а Вы поняли ее, как основанiе, как главное въ насъ. Съ этой минуты уже намъ не могло быть ловко, - свобода исчезла - безотчетная или сознательная оглядка сделалась неизбежна. Большая часть поводовъ и разногласiй давно исчезла: от многого Вы отказались, еще большее поняли, остальное само собою уничтожилось, будучи только минутным следствiем застигнутого въ расплохъ самолюбiя, - а легче не стало. Отношенiя не могли стать на ту степень простоты, съ какой начались, а следовательно не могли двигаться вперед по пути сближенiя. На этом мы и стоимъ. Это мне кажется вернымъ не только за себя, но еще более за Тургенева. Эта душа, вся раскрывающаяся - при Васъ сжалась, и какъ-то упорно не размыкается. Грустно вас видеть вместе. Вы должны бы быть друзьями, а Вы что? Как то у меня оборвалась нить этой мысли, которую еще далеко я не досказалъ, но, какъ я непременно хочу вам послать это письмо, то перехожу прямо къ Вашему желанiю высказаться въ письме, "чтоб наша переписка сделала нас серьезно друзьями". И я этого хочу всемъ сердцем, оттого и написал эти строки. Вы, как и я, верно не смотрите на друга (глупая рутина иронiи едва дала мне силу написать это слово), как на человека, съ которымъ можно убить прiятно ненужный часъ, который хорошо умеетъ щекотать наше самолюбiе и у котораго можно при случае занять денег, вы верно смотрите поглубже - и чемъ долее будете жить, темъ серьезнее будете смотреть. Для меня человек, о котором я думаю, что он меня любит - теперь все, въ нем моя радость и моя нравственная поддержка. Мысль, что заболит другое сердце, может меня остановить от безумнаго или жестокаго поступка - я это говорю по опыту; мысль, что есть другая душа, которая оскорбит или порадуется за меня - наполняет мое сердце тихой отрадой, - может быть от равнодушiя къ жизни, но верите ли? я чувствую, что для такой души я не въ состоянiи пожалеть своей, и одна мысль о возможности этого подвига наполняет меня такимъ наслажденiем, какого ничто въ жизни уже мне не можетъ дать. - Но право я пишу что-то такое, чего верно не пошлю, если перечту после обеда, къ которому зоветъ звонокъ гостиницы въ эту минуту. Итак, иду и даю себе слово - не перечитывать предыдущаго, а что напишу далее, не знаю.
На другой день. Слова не сдержалъ - перечелъ, однако давъ себе прежде другое, что все-таки пошлю. Результатъ предыдущаго тотъ, что дружба, какъ всякое счастiе, дается не легко. Однако позволительно и должно искать этого как всякого другого законного счастья. Теперь я совсем въ другомъ настроенiи - продолжать начатого не могу, но вот какая пришла мне мысль. Рутина лицемерiя и рутина иронiи губят въ насъ простоту и откровенность. Вамъ верно случалось, говоря или пиша, безпрестанно думать: не смеется ли слушатель? Так чтожь? Надо давать пинька этой мысли каждый разъ, как она явится. Все это мелочное самолюбiе. Ну если и посмеются, если даже заподозрят въ лицемерiи, въ фразе, экая беда! Мы создаем себе какой-то призрак - страшилища, который безотчетно мешает намъ быть самим собою, убивает нашу моральную свободу. - Ну будетъ.
народ и кидалъ буллы. Огромная площадь Св. Петра биткомъ была набита народом и экипажами. Зрелище удивительно красивое - въ размерах колоссальных. Сегодня вечеромъ Св. Петръ будет весь мгновенно освещен - пойду смотреть.
Я на днях выезжаю из Рима, буду во Флоренцiи, въ Генуе, въ Ницце, а к 1-м числамъ Мая явлюсь въ Парижъ. А вы где будете? Что делаете? Тургеневъ мне писалъ, что Вы окончили новую повесть. Он ее очень хвалитъ. Обделайте и посылайте въ Современникъ. Если б Вы знали, как я краснею при мысли, что Современникъ заковылялъ! Надо, надо тянуть - коли взялись за гужъ. Проклятая поездка за границу! Проклинаю минуту, когда я решился ехать... Но впрочемъ не поездка виновата, а я самъ. Если мне удастся справиться, т. е. совладеть съ собою - я еще постою за Современник. - Делать я покуда ничего не делаю, кстати скажу, что я былъ серьезно обиженъ темъ несомненнымъ фактомъ, что все мои литературные друзья въ деле о моей книге приняли сторону сильнаго, обвиняя меня в мальчишестве. Ах, любезный другъ! Не мальчишество на этомъ свете только лежанiе на пуховике, набитомъ ассигнацiями, накраденными собственной или отцовской рукой. Каковы бы ни были мои стихи, я утверждаю, что никогда не брался за перо съ мыслью что бы такое написать, или как бы что написать: позлее, полиберальнее? - мысль, побужденiе, свободно возникавшiе, неотвязно преследуя, наконец заставляло меня писать. Въ этомъ отношенiи я может быть более верен свободному творчеству, чем многiе другiе. Да и такiя вещи написалъ я не все - въ моих бумагах можно найти целую серiю недоконченных пьесъ. Все это говорю к тому, что изменить характера своего писанiя я не могу так же, как Вы не можете разделять убежденiй гг. Гончарова и Дружинина, хотя меня въ томъ и уверяли, как в несомненном, - а потому не ждите от меня ничего по части стиховъ чтоб пришлось по вашему вкусу. Впрочемъ вернее сказать и сам не знаю покуда, что буду писать. Есть планъ большой вещи, от которой я въ восторге, да времени и труда за нимъ бездна - страшно приниматься. Однако, прощайте. - Если выедете из Парижа, то пишите мне въ Париж, poste restante. Кланяйтесь Тургеневу.
Вашъ Н. Некрасов.
Примечания
Это письмо Некрасова было адресовано в Париж, где оно не застало Толстого, неожиданно уехавшего 27 марта (8 апреля) в Женеву. Вероятно, о получении этого письма в дневнике Толстого записано под 14(26) апреля: "Получил письмо от Некрасова".
Приезд ваш в Петербург - в конце ноября 1855 г.
Торжества в Риме, ради которых Некрасов приехал из Неаполя в Рим, были по случаю Пасхи.
О маршруте Некрасова см. прим. к предыдущему письму.
Повесть Толстого, которую хвалил Тургенев - рассказ "Альберт", прочитанный Толстым Тургеневу 1 (13) марта.
В отсутствие Некрасова "Современник" редактировался Панаевым и Чернышевским. Деятельностью первого Некрасов был не очень доволен.
"Современнике" стих. "Поэт и гражданин", из-за которой были неприятности с цензурой.
План большой вещи. По предположению Н. С. Ашукина, Некрасов имеет в виду поэму "Несчастные": из рукописей, хранящихся в Рукописном отделении Публичной библиотеки имени Ленина, видно, что Некрасов работал над поэмой в Риме.