1894 г. Мая 18.
18/V. 94. Фуршт., 50, 4.
Высокочтимый Лев Николаевич! Усердно благодарю Вас за ответ на мое письмо. Я написал Вам, потому что нуждался в укреплении себя Вашим словом; а потом каялся, что Вас обеспокоил. Так мне и всегда бывает, когда напишу Вам; а потом приходит от Вас ответ, и я бываю обрадован до веселия духа. Сердечно благодарю Вас за эти радости. "Прилагательные" в начале писем, равно как и "уверения" перед подписью - ужасны но Вам я пишу с прилагательным, во 1-х, потому что оно выражает то, что я чувствую, а во 2-х, что мне было бы чрезвычайно неприятно обращаться к Вам иначе. Панибратство с Вами было бы большею искусственностью и манерностию, чем привычка и потребность держать с Вами тон простой и искренней почтительности, к которой нас обязывает и благодарность к Вам за труды, понесенные Вами на общую человеческую пользу. О самом предмете моего вопроса Вы мне ответили довольно для меня вразумительно, и это совсем мне не по мыслям. Я не хочу и не могу написать ничего вроде "Соборян" и "Запечатленного ангела"; но с удовольствием написал бы "Записки расстриги", героем для которого взял бы молодого, простодушного и честного человека, который пошел в попы, с целию сделать что можно ad majorem Dei gloriam (*), и увидавшего, что там сделать нельзя для славы Бога. Но этого в нашем отечестве напечатать нельзя. Меня же берут и с этой стороны и еще с другой, о которой я более сожалею. Я Вам писал для того, чтобы укрепить себя на произведение желательных впечатлений не только путем положительным, но и отрицательным, который только и возможен в иных случаях. Его-то, однако, и осуждают и требуют изображений "буколических" и "умилительных". Я считаю это за требование неосновательное, вослед которому я не пойду. Я так сделал бы и сам, но теперь нахожу поддержку и в Вашем слове. Этого мне и довольно. Пространнее об этом говорить не для чего. Истомы от дыхания не далеко ожидающей смерти я теперь по милости Божией не ощущаю. Было это позапрошлой зимою, и Вы мне тогда писали, что тем я как бы отбывал свою чреду. Пока оно остается так. Думы же о смерти со мной не разлучаются и приходят моментально даже в первое мгновение, когда проснусь среди ночи. Я считаю это за благополучие, так как этим способом все-таки осваиваешься с неизбежностию страшного шага. Из писавших о смерти предпочитаю читать главы из Вашей книги "О жизни" и письма Сенеки к Луцилию. Но как ни изучай теорию, а на практике-то все-таки это случится первые и доведется исполнить "кое-как", так как будет это "дело внове". Надо лучше жить, а живу куда как не похвально... А в прошлом срамоты столько, что и вспомнить страшно. Ваше предчувствие "близости" исполняет меня скорби. Мы, конечно, дошли до "земного предела" (я моложе Вас на 3-4 года), но я бы хотел, чтобы Ваши предчувствия не были точны: я чувствую в Вас долговечие, и дай Бог Вам еще послужить человечеству. Простите, что Вас беспокоил и, может статься, еще так же побеспокою. Намереваюсь ехать в Меррекюль - 22-го мая. (* К вящей славе Бога (лат.). *)
Никол. Лесков.
Не откажите сказать мой поклон графине Софье Андреевне, Марье Львовне, Татьяне Львовне и Льву Львовичу. Видел Ваш новый фотографический портрет, а портрета Ярошенки не видал.
"Записки расстриги"... - Этот замысел изложен в письме Веселитской 27 ноября 1893 г.: "Охотно написал бы "Записки расстриги", а может быть еще напишу их. Клятвы разрешать, ножи благословлять, браки разводить, детей закрепощать, выдавать тайны, держать языческий обычай пожирания тела и крови, прощать обиды, сделанные другому, оказывать протекцию у Создателя или проклинать и делать еще тысячи пошлостей и подлостей, фальсифицировать все заповеди и просьбы "повешенного на кресте праведника" - вот что я хотел бы показать людям, а не Варнавкины кости! Но это небось называется "толстовством", а то, немало не сходное с учением Христа, есть "православие!" (Лесков. Т. 11, с. 529). Ваш новый фотографический портрет. - Фотография, выпущенная фирмой "Шерер-Набгольц и К№". Портрет Толстого, написанный художником Н. А. Ярошенко, был закончен лишь летом 1894 г.