1894 г. Августа 1.
Меррекюль, 90. I/VIII, 94.
Высокочтимый Лев Николаевич! Мы давно слышим о том, что Вы занимаетесь катехизациею христианской веры. Меня этот слух исполнял чрезмерной радостью и утешением: это как раз то "самое нужное", что нужно сделать и что нынче только Вы один и можете сделать. И по сему следует, что Вы должны "неимении ничего положительного" в вере. Сетования этого рода слышатся всего чаще, и именно от людей живых и способных к духовному росту, то есть самых дорогих людей, на которых приходится радоваться и о них же грустить и плакать. С появления в свет книги "О жизни" включительно до "Царства Божия" Вами высказано так много, требующего свода и закругления, что Вам можно сказать почтительное замечание: умы распалены и томятся, не находя прохлады, способной утолить их терзания. Это "святое недовольство" пробудили Вы, и Вы должны подать им чашу студеной воды для утоления зноя. Положительное изложение христианского учения в катехизической форме нужно более всякого иного литературного труда, и работа эта, - Вы увидите, - будет знаменитейшим Вашим произведением, которое даст место Вашему имени в веках и сделает дело прямо сказать апостольское. Как ни мал и как ни слаб ум мой, но я обнимаю все это дело и вижу чрезвычайно нужный и никому иному, кроме Вас, непосильный. Меньшиков, уезжая с Лидией Ивановной из Меррекюля, обещал мне похлопотать, чтобы дать мне возможность познакомиться с этим Вашим "Катехизисом"; но сегодня Меньшиков прислал мне из Ростова письмо, где говорит, что в Москве нет еще "Катехизиса" и что Вы его еще пишете и пишете "очень тщательно и осторожно". Так это еще радостнее! Труд такого большого значения должен быть исполнен со всею обдуманностию, и дай Бог Вам силы и терпения его выполнить во всем совершенстве. Но мне все думается: доживу ли я на земле до того времени, когда это сочинение будут читать? А мне хотя и не боязно и не дико идти за Вами и совсем легко быть с Вами в единоверии и единомыслии, к которым я пришел давно, но мне тоже очень важно уяснить многие мои недомыслия прекрасною ясностью Вашего разума и проникновения. И так как надеюсь, что Вы этому верите, то и прошу Вас: нельзя ли позволить мне ознакомиться с этим сочинением прежде, чем оно будет отпечатано? Конечно, отпечатанное опять придется получать с хитростями, а лучше бы хотелось получить его список. И вот прошу Вас: разрешите мне получить в все, что можно из этого сочинения, а я, конечно, не злоупотреблю Вашим доверием. Если есть кто-либо, желающий письменного заработка, - такой человек, который может снять список, - то пусть бы он это сделал и отдал бы тот список Ивану Ивановичу Горбунову, который за меня и расплатится. Прошу Вас, если это можно, - разрешите; а если нельзя, и не надо. И в сем последнем случае не осудите за докуку мою. О друге вашем Н. Н. Ге я, кажется, не могу писать и Стасову еще не отвечал. Я часто говорю здесь о Ге с Шишкиным и Волковым, и все раздражаюсь и убеждаюсь в огромных превосходствах Ге над всеми людьми его среды. Если писателю не легко протереть себе глаза и начать видеть, "где свет", то кольми паче сим, последователям Александра и Деметрия, делавшим статуэтки и храмы Дианы Ефесской. Я бы на это и налег и даже на сем камени стал бы строить память Ге, но это раздразнит Александров и Деметриев, да и самому Стасову будет не по носу табак. Он уже меня вопрошает, когда они были лакеями? (в известном, конечно, смысле): а я не знаю, когда они таковыми не были?! И если не были в смысле подхалимства перед "заказчиками", то были "художественные нахалы". Ге ушел от всего этого и на прощанье со мною на Валентина Серова, который отказался от должности в Академии художеств, потому что не хотел делать пустого дела при очевидной невозможности учить искусству с хорошими целями. А 70-ти летний Шишкин, и Репин, и В. Маковский, и tutti frutti все "свиньем поперли" и будут ходить в мундирах и "виц-мундирных фраках". Ге хотел Туда идти, "чтобы поглядеть этот срам", которому себя предают люди сытые, прославленные и "никем же гонимые - сами ся гонят"... Я бы по поводу Ге все говорил колкости и обиды этим "прирожденным холопам", и Стасову это было бы неприятно; а потому, вернее всего, я откажусь писать о Ге. Низко Вам кланяюсь и прошу порадовать меня какою-нибудь вестью о том труде Вашем, который Вас занимает. Любящий Вас и Вам благодарный
Николай Лесков.
Катехизация христианской веры. - Работа Толстого "Христианское учение" сначала была задумана в форме вопросов и ответов и именовалась им "Катехизисом". Однако в процессе работы Толстой пришел к мысли изменить форму. 2 ноября 1894 г. Он записал в своем дневнике: "Все верчусь в самом начале... Думал тоже о том, что надо бросить катехизичную форму" (Толстой. Т. 52, с. 153). Издана в 1898 г. в Лондоне. В. Стасов, намереваясь составить книгу о Ге, обращался за материалами к лицам, близко его знавшим. Она первоначально печаталась в "Северном вестнике", 1895, No No 1-3, а затем была издана "Посредником" - "Николай Николаевич Ге, его жизнь, произведения и переписка". Лесков вначале также предполагал написать свои воспоминания о Ге, но, как это видно из письма к Т. Л. Толстой от 3 июля 1894 г., раздумал, боясь, что его очерк не подойдет Стасову. "Однако я намереваюсь о нем сказать одну правду, которою он отличался от всех художников (кроме Каульбаха и Габриэля Макен), - писал он ей, - в нем не было ничего "лакейского", без чего, по замечанию Шопенгауэра и Гейне, художника "не бывает", "лакей непременно скрыт во всяком художнике". В Ге это не было: он был независим и благороден и не подделывался ни к каким милостивцам, как делают все (В России теперь все без изъятия)... но не думаю, чтобы это понравилось Стасову" (см.: "Вопросы литературы", 1964, No 10). См. письма 54, 55. Шишкин, Репин и Маковский.... будут ходить в мундирах. - В 1894 г. художник В. А. Серов отказался от должности профессора-руководителя в Академии художеств, желая сохранить независимость своей общественно-художественной позиции, в то время как В. Е. Маковский и другие именитые художники приняли должности профессоров Академии художеств.