Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому
2 ноября 1880 г. Санкт-Петербург.
2 ноября.
Не будет ли каких распоряжений, бесценный Лев Николаевич? Стасюлевич прислал мне счет1, по которому Вам приходится получить рублей около 550; да я продал Вашей азбуки на 10 р. 40 к. (с вычетом за Тишендорфа и пр.). Это последние деньги от Стасюлевича, и их так много потому, что он покупает все оставшиеся экземпляры Вашей книги. Завтра я могу получить эти деньги; но подожду Ваших распоряжений.
Видел я Достоевского и передал ему Вашу похвалу и любовь. Он очень был обрадован, и я должен был оставить ему листок из Вашего письма, заключающий такие дорогие слова. Немножко его задело Ваше непочтение к Пушкину, которое тут же выражено («лучше всей нашей литературы, включая Пушкина»). «Как, — включая?» спросил он. Я сказал, что Вы и прежде были, а теперь особенно стали большим вольнодумцем.
Сам я все еще ничего хорошего не могу сказать о себе. Лечусь, и, кажется, не без толку. Перестал пьянствовать кофеем и чаем, ем мясо, как только встану, и чувствую себя значительно лучше, крепче. Я бы покаялся Вам в моих внутренних болестях; но меня что-то останавливает. Да! то самое — боязнь наклеветать на себя и перед кем же? — перед Вами. А главный мой недостаток Вы знаете — проклятая зыбкость, не дающая ничему установиться и созреть.
Вл. Соловьев начал свои лекции в Женских Курсах2. Он читает историю философии, рассматривая ее в зависимости от истории религий. Успех большой; девицы теснятся до того, что падают в обморок. На днях он должен начать лекции и в университете, , так как ему не дали штатного места. Я спрашивал профессоров Ламанского и Минаева, о чем он будет читать. Они слышали программу, но не могли мне сказать буквально ничего. Наконец, говорят, Соловьев открывает еще публичные лекции об искусстве
Я написал предисловие к Шопенгауэру3, послал его к Фету, и боюсь, что мы разладим. Я, впрочем, приготовился уступить во всем. Теперь я начинаю любить эту книгу и думаю, что и в этом переводе она очень хороша и должна производить сильное впечатление. Есть страницы восхитительные по своей правде и глубине. Но, читая корректуры, я все больше убедился в его односторонности. Его взгляды на государство, на милосердие, на любовь между мужчиной и женщиной — лишь наполовину верны. Ужели сострадание основано только на том, что в другом я вижу себя же? Это эгоистическое сострадание, как есть сострадание сластолюбивое, гордое и т. д. Настоящее же сострадание основано на признании самобытности, самостоятельности других существ, другой жизни, и на способности отречься, отвлечься от себя и от своей жизни. Если я бескорыстно люблю эту чужую жизнь и бескорыстно ей помогаю — я благодетельный, сострадательный человек. А сострадать только мучениям — это лишь крайний случай, тот, в котором и тупой человек не может не почувствовать желания помочь.
Простите, бесценный Лев Николаевич! Не забывайте моего безмерного уважения и моей неизменной любви. Поклонитесь всем, кто меня помнит.
Ваш
Примечания
1 За сочинения Толстого, напечатанные в IX томе «Русской библиотеки».
2
3 Предисловие к сочинению А. Шопенгауэра «Мир как воля и представление», в переводе Фета, вышедшему в СПб. в 1881 г. с посвящением Страхову.