Страхов Н. Н. - Толстому Л. Н., 31 марта 1882 г.

Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому

31 марта 1882 г. Санкт-Петербург.

Как я обрадовался Вашему письму, бесценный Лев Николаевич! Как горячо захотелось мне отвечать Вам, спорить против Вашего упрека — но я вдруг заболел и с неделю был ни к чему не способен. Теперь поправляюсь, и все же прошу извинить мое писание. Ваше возражение мне давно и не раз приходило в голову (есть даже у меня статья на эту тему). Все это движение, которое наполняет собою последний период Истории, либеральное, революционное, социалистическое, нигилистическое, — всегда имело в моих глазах только отрицательный отрицал отрицание1. Часто я задумывался над этим и был изумляем, видя, что свобода, равенство, эти идолы для многих, эти знамена битв и революций, в сущности не содержат в себе ни малейшей привлекательности, никакого положительного содержания, которое могло бы дать им настоящую цену, сделать положительными целями. Начиная с Реформации и раньше и до последнего времени, все, что (как Вы говорите) — не вздор, а постепенное разрушение некоторых положительных форм, сложившихся в средние века. Четыре столетия идет это расшатывание и должно кончиться полным падением. В эти четыре века положительного ничего не явилось, да и теперь нет нигде в целой Европе. Самое новое — в Америке и состоит в том, что голоса продаются, места покупаются и т. п. Общество держится старыми элементами, остатками веры, патриотизма, нравственности, мало-по-малу теряющими свои основания. Но так как эти начала были воспитаны христианством до неслыханной силы, то человечество неизгладимо носит их в себе, и их еще долго хватит для его поддержания. Но живет оно не ими, а против них или помимо их. Все новые принципы — прямое признание мирской, земной жизни — и вот отчего так пышно нынче развилась жизнь. Есть простор для всего, для всякого рода деятельности, и для науки и искусства, и для служения Марсу, Венере и Меркурию.

В таком странном положении живут люди. Нынешняя жизнь носит противоречие внутри себя. Она возможна только потому, что человек вообще может жить, не имея внутреннего согласия, и останавливаясь на какой-нибудь одной мысли, напр. и т. п.

И вот я отрицаю самые крайние из отрицаний, и говорю, что если люди в них живут и действуют, то только в силу каких-нибудь положительных начал, обманывая сами себя, принимая призраки за действительность, любя и злобствуя, но без настоящего предмета для любви и злобы.

Я давно смотрю и вглядываюсь, но не вижу ясного идеала.

И Вам ли меня упрекать? Не Вы ли видите одно лишь безобразие и обман в самых огромных сферах и в самых распространенных формах человеческой жизни? Если у Вас одно отрицаемое, а у меня другое, то Ваше шире по объему и труднее для объяснения, чем мое. Всемирная история есть повесть безумия и в том и в другом случае, но, по-Вашему, безумия более повального и жестокого, чем по-моему. И разве в я уж нисколько не объясняю, почему люди так делают?

В сущности, Ваша правда (только не ловите меня на слове); такие критические очерки, как мои, непременно требуют положительного изложения начал проповедывать, цельную систему, ясную мысль. Но я делаю, что могу, и много много молчу, и говорю осторожно и ясно; не пошлет ли Бог других, которые скажут лучше и полнее?

2 вдруг все бросил и уехал из Петербурга, почему? — не мог я дознаться, а сам он давал понять, будто из-за фальшивого положения, в которое привела его его проповедь. Скорей, я думаю, по любовным делам.

Книжка моя быстро расходится. Это первая моя книга, имеющая успех, и был день, когда это мне показалось очень сладким.

3 поступает со мною невежливо и бессовестно; статьи моей не печатает, на письма не отвечает и на просьбы мои — прислать статью назад — ни слова. Фет пишет мне и часто — длиннейшие письма, наполненные философскими рассуждениями, которые, конечно, сам забывает прежде, чем успеет запечатать письмо.

— простите меня. Ваши грустные строки о себе — больно поразили меня. Если бы Вы искали покоя, Вы бы нашли его; но Вы не хотите. А для всех нас Ваш покой был бы зрелищем самым радостным и самым поучительным.

Графине4 5 и кто меня помнит — кланяюсь.

Весь Ваш Н. Страхов

1 Вероятно, Страхов имеет в виду свою статью «Бедность нашей литературы. Критический и исторический очерк» (1868).

2 21 января 1882 г. В. С. Соловьев начал читать курс лекций по философии истории студентам Петербургского университета. Одновременно он читал лекции на Высших женских курсах. Как считает С. Г. Семенова, одной из причин, по которой Соловьев прекратил чтение, было непонимание стержневой идеи его лекций, опиравшейся на учение мыслителя Н. Ф. Федорова. См.: Н. Ф. Федоров. Собрание сочинений в четырех томах. Дополнения. Комментарии к четвертому тому (М-ва, «Традиция»), С. 88—95.

3 С. А. Юрьев, редактор журнала «Русская мысль».

4 

5 С. Л. Толстой.

Раздел сайта: