Страхов Н. Н. - Толстому Л. Н., 28 ноября 1883 г.

Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому

28 ноября 1883 г. Санкт-Петербург.

Напишу Вам, бесценный Лев Николаевич, небольшое письмо, хотя тема у меня богатейшая. Но и нездоровится, и очень долго бы было вполне развить эту тему. Вы, верно, уже получили теперь Биографию Достоевского — прошу Вашего внимания и снисхождения — скажите, как Вы ее находите. И по этому то случаю хочу исповедаться перед Вами. Все время писания я был в борьбе, я боролся с подымавшимся во мне отвращением, старался подавить в себе это дурное чувство1. Пособите мне найти от него выход. Я не могу считать Достоевского ни хорошим, ни счастливым человеком (что, в сущности, совпадает). Он был зол, завистлив, развратен, и он всю жизнь провел в таких волнениях, которые делали его жалким, и делали бы смешным, если бы он не был при этом так зол и так умен. Сам же он, как Руссо, считал себя лучшим из людей, и самым счастливым. По случаю биографии я живо вспомнил все эти черты. В Швейцарии2, при мне, он так помыкал слугою, что тот обиделся и выговорил ему: «Я ведь тоже человек!» Помню, как тогда же мне было поразительно, что это было сказано проповеднику гуманности и что тут отозвались понятия вольной Швейцарии о правах человека.

Такие сцены были с ним беспрестанно, потому что он не мог удержать своей злости. Я много раз молчал на его выходки, которые он делал совершенно по-бабьи, неожиданно и непрямо; но и мне случилось раза два сказать ему очень обидные вещи. Но, разумеется, в отношении к обидам он вообще имел перевес над обыкновенными людьми, и всего хуже то, что он этим услаждался, что он никогда не каялся до конца во всех своих пакостях. Его тянуло к пакостям и он хвалился ими. Висковатов3 стал мне рассказывать, как он похвалялся, что соблудил в бане с маленькой девочкой, которую привела ему гувернантка4. Заметьте при этом, что, при животном сладострастии, у него не было никакого вкуса, никакого чувства женской красоты и прелести. Это видно в его романах. Лица, наиболее на него похожие, — это герои Записок из подполья, Свидригайлов в Прест[уплении] и Нак[азании] и Ставрогин в Бесах; одну сцену из Ставрогина (растление и пр.) Катков не хотел печатать, но Д[остоевский] здесь ее читал многим5.

При такой натуре он был очень расположен к сладкой сантиментальности, к высоким и гуманным мечтаниям, и эти мечтания — его направление, его литературная муза и дорога. В сущности, впрочем, все его романы составляют самооправдание, доказывают, что в человеке могут ужиться с благородством всякие мерзости.

Как мне тяжело, что я не могу отделаться от этих мыслей, что не умею найти точки примирения! Разве я злюсь? Завидую? Желаю ему зла? Нисколько; я только готов плакать, что это воспоминание, которое могло бы быть светлым, — только давит меня!

все прощать. Движение истинной доброты, искра настоящей сердечной теплоты— может все загладить; и если бы я вспомнил что-нибудь подобное у Д[остоевского], я бы простил его и радовался бы на него. Но одно возведение себя в прекрасного человека, одна головная и литературная гуманность — Боже, как это противно!

Это был истинно несчастный и дурной человек, который воображал себя счастливцем, героем и нежно любил одного себя.

Так как я про себя знаю, что могу возбуждать сам отвращение, и научился понимать и прощать в других это чувство, то я думал, что найду выход и по отношению к Д[остоевскому] Но не нахожу и не нахожу!

Биографии; я мог бы записать и рассказать и эту сторону в Д[остоевском]; много случаев рисуются мне гораздо живее, чем то, что мною описано, и рассказ вышел бы гораздо правдивее; но пусть эта правда погибнет, будем щеголять одною лицевою стороною жизни, как мы это делаем везде и во всем!

Я послал вам еще два сочинения (дублеты), которые очень сам люблю, и которыми, как я заметил, бывши у Вас, Вы интересуетесь. Pressensé6 — прелестная книга, перворазрядной учености, а Joly — конечно, лучший перевод М. Аврелия7

Еще давно, в августе, я послал Вам в Ясную еврейскую Библию. Прошу Вас, не поленитесь — черкните, получили ли Вы ее? У меня есть если не сомнение, то возможность сомнения в том, дошла ли она до Вас.

Простите меня и прошу Вас, помните мою преданность. Теперь, хоть и нездоровится, чувствую себя недурно, освободясь от тяжелой работы. Но лучше ли я стал, Бог ведает — а ведь это главное.

Написал несколько страниц об Тургеневе (для Руси8), но неужели Вы ничего не напишете? Ведь во всем, что писано, такая фальшь, холод! А я с ним помирился — хоть и не имею права так говорить: не знал его почти вовсе.

9? Он очень восхищен.

Всей душою Ваш

Н. Страхов

1883. 28 ноября. Спб.

1 В записи «Для себя» Страхов писал: «Во все время, когда я писал воспоминания о Достоевском, я чувствовал приступы того отвращения, которое он часто возбуждал во мне и при жизни и по смерти; я должен был прогонять от себя это отвращение, побеждать его более добрыми чувствами, памятью его достоинств и той цели, для которой пишу. Для себя мне хочется, однако, формулировать ясно и точно это отвращение и стать выше его ясным сознанием» (ЛН, Т. 86, С. 564). О сложных взаимоотношениях Достоевского и Страхова см.: Л. М. Розенблюм. Творческие дневники Достоевского (М-ва, Издательство «Наука», 1981), С. 30—45.

2 Страхов встретился с Достоевским в Женеве около 22 июля / 4 августа 1862 г., после чего они отправились во Флоренцию, где прожили неделю в августе месяце.

3 —1905) — историк литературы, биограф и издатель Лермонтова.

4 Ср. запись рассказа самого Достоевского на ту же тему, приводимую в воспоминаниях И. И. Ясинского «Роман моей жизни» в книге: Среди великих. Литературные встречи (М-ва, 2001), С. 355—357. См. также статью В. Свинцова «Ставрогинский грех Достоевского» — журнал «Вопросы литературы» (М-ва, 1995, вып. 2), С. 111—142.

5 Глава «У Тихона» — исповедь Ставрогина перед старцем Тихоном, попытка искреннего покаяния и самоочищения. Предназначалась для второй части романа «Бесы» и была уже набрана, но редактор «Русского вестника» М. Н. Катков воспротивился напечатанию ее. В отдельное издание романа (1873) глава также не была включена.

6 О какой именно книге Пресансе идет речь, установить не удалось.

7 «Les moralistes anciens, traduits du grec» («Древние моралисты») (Париж, 1841), в который входят «Les Pensées de Marc Aurèle» («Размышления Марка Аврелия»), переведенные М. Жоли по Ватиканской рукописи. В книге много отчеркнутых и подчеркнутых глав, имеются надписи на полях рукой Толстого.

8  19 и 23 газеты «Русь» за 1883 г.

9 Минаев Иван Павлович (1840—1890) — профессор сравнительной грамматики индо-европейских языков Петербургского университета. Вероятно, речь идет о личной встрече Толстого и Минаева, не отмеченной биографами Толстого.

Раздел сайта: