Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому1
8 мая 1892 г. Санкт-Петербург.
Когда писал я, бесценный Лев Николаевич, свою статью Справедливость и пр., то мне приходило в голову, что выйдут разные несогласия, но я об них вовсе не думал. Откроюсь Вам как на духу: главное, чего мне хотелось, было: показать, что святость, высшая религиозность естественно вытекает из нравственного стремления, а не навязана человеку откуда-то сверху. Еще меня очень занимало — показать, что юридический порядок совершенно недостаточен. Когда я получил Ваше письмо, то стал обдумывать: в чем же вышло главное разногласие с Вами? — и немножко теряюсь. В том ли, что признаю законность первой, юридической ступени, или же в том, что указываю на третью ступень? Должен сознаться, что святость у меня неясно развита; отдельные замечания верны, но нет полноты. Покорно Вас благодарю за похвалы; в самом деле, я писал от души.
Но когда я прочитал Вашу Первую Ступень2, то понял, что полная сердечность стоит бесконечно выше всяких теоретических соображений, подобных моим. Чтобы прийти к доброй жизни, прежде всего нужно всем сердцем пожелать такой жизни. Тогда мы откроем настоящий путь и порядок; а без этого мы завязнем где-нибудь на первых же шагах и никогда не уйдем далеко. У Вас выражен тот дух истинного нравственного стремления, который так привлекает к Вам читателей.
Когда я вздумал ссылаться на простой народ, то стал в уме перебирать Ваши сочинения и вспомнил Митрича. Перечитывая сцену3, я не мог надивиться глубине ее смысла и с восторгом дочитал драму до конца. Ах, нужно бы об Вас писать, часто писать, и вот я не умею и не нахожу времени. Даст Бог, однако, что-нибудь да напишу.
Митрич не понравился Вл[адимиру] Соловьеву. В Рус[ско]м Обозр[ении] он напечатал против меня Отрицательный идеал нравственности4, где много ехидства и очень мало толку. Итак, к моему удивлению, догадка Ольги Александровны5 оправдалась: его поцелуй был поцелуем Иуды! Ох, эти христиане! Отчасти я доволен, что он, с приемами некоторого высшего нахальства, отлучает меня от церкви. Отвечать я конечно не буду, — держу данное Вам слово.
Да и что отвечать? На мои Толки в последнее время явилось три обширных возражения, одно — Гусева6, особою книжкою, другое — Рожествина7, в Чтениях Общества Люб[ителей] Дух[овного] Просвещения— Филевского8, в журнале «Вера и разум». Напрасно я читал с большим прилежанием; не говорю о нескладице и всякой путанице, но что всего горше — они не удостоивают моих слов ни малейшего внимания; они много наговорили, но это почти вовсе не относится к тому, что я сказал. Подожду еще, не будет ли чего получше.
Соединение и перевод вышел только первый том; он кончается объяснением Нагорной проповеди, т. е. четвертою главою. Если Вы его не хотите, то я пошлю его Павлу Ивановичу9 — прошу Вас только, сообщите мне его адрес. А я читаю с великим наслаждением; напечатано очень недурно, т. е. опечатки вовсе не кишат, а в довольно умеренном количестве.
Вашего неизменно любящего и преданного
Н. Страхова
1892 8 мая Спб.
Примечания
1
2 Статья Толстого «Первая ступень» была опубликована в журнале «Вопросы философии и психологии» (1892, Кн. 13, май).
3 «Власть тьмы», Действие V, Сцена I, Явление 10.
4 «Русское обозрение» (1892, апрель), С. 804—811. В конце статьи Соловьев пишет: «За указанием высшего нравственного идеала наш автор, заявивший себя христианином, обращается, впрочем, не к Евангелию, а к «безобразно-пьяному солдату Митричу», который учит раскаивающегося убийцу не бояться людей Никите не бояться людей, этот симпатичный, хотя и пьяный старик вовсе не имел в виду преподавать идеал абсолютного совершенства, он просто хотел ободрить слабодушного парня, для которого в этом случае действительно главное дело было в том, чтобы не бояться людей. Но Митрич, конечно, знал, что одно бесстрашие еще не составляет святости, что это качество среднее, свойственное как святым, так с другой стороны и тем лицам, которых в народе называют «отпетыми». А если бы спросить у Митрича, в каких чертах представляет он себе настоящего святого и учителя святости, то он (в качестве выразителя народных взглядов, каким принимает его и наш автор) конечно не указал бы ни на свое собственное пьяное благодушие, ни на бесстрашие Никиты, а сказал бы, что настоящий святой и учитель святости должен быть, во-первых, чрезвычайно милосердным, во-вторых, чрезвычайно сильным в молитве и посте, а в-третьих, способным творить чудеса, как при жизни своей, так особенно после смерти.
Вот то ясное и твердое понятие о святости, которое имеет наш народ; оно неразрывно связано с положительным содержанием его религиозной веры. Можно считать народные верования для себя необязательными, но если их не разделять, то лучше на них и не ссылаться и не называть их «таким светом, пред которым ничто все наше просвещение». Ибо если народную веру не сохранить, а от научного просвещения отречься, то что же у нас останется?» (С. 811).
5 О. А. Данилевская.
6 —1904) — профессор Казанской Духовной Академии. Имеется в виду его книга «Любовь к людям в учении графа Л. Толстого и его руководителей» (Казань, Типография Императорского университета, 1892). Книга, с надписью «От автора», имеется в Библиотеке Толстого в Ясной Поляне.
7 Рождествин Александр Сергеевич (р. 1862) — писатель, преподаватель русского языка в Казанской русско-инородческой учительской семинарии; автор статьи «Христианство гр. Л. Толстого» — журнал «Чтения в обществе любителей духовного просвещения» (1892, февраль).
8 — священник, писатель, приват-доцент Харьковского университета. Имеется в виду его статья «По поводу литературных толков о графе Л. Н. Толстом (Ответ на письмо неизвестного, Н. Страхова)» — журнал «Вера и разум» (1892, № 7, апрель), С. 426—452.
9 Павел Иванович Бирюков — см. прим. 2 к Письму 332 Страхова к Толстому от 11 декабря 1886 г.