Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому
2 мая 1895 г. Санкт-Петербург.
Читая Ваше письмо, бесценный Лев Николаевич, прежде всего я почувствовал стыд. Не стою я такой любви, не стою такого участия! думал я. Но нужно постараться заслужить их, и я буду стараться. Сказать не могу, как меня ободрили и утешили Ваши милые слова. Жалок я бываю действительно; но всегда упрекаю себя за то. Виноват я, что позволяю себе жаловаться другим на свою хворость и одиночество. Но мне казалось, что я делаю это в меру, не слишком уныло. Чуткая Лидия Ивановна1, однако, угадала всю мою тоскливость и от нее дошел мой грех и до Вас.
ничтожным, слабым, порочным, я начинаю ставить для обращения к Богу такие высокие требования, желать в себе такой глубокой перемены, что теряю всякую решимость, не могу приступить к делу. Так со мною было всегда, всю жизнь. Я не женился и не собирался жениться только потому, что дело мне казалось сложным, трудным, ответственным. Я всегда очень боялся вмешательства в чужую жизнь со своей стороны, и старался не брать на себя никаких обязательств, пугаясь того, что не могу выполнить их как следует. Боже мой! Какая уродливость, какая безжизненность! Вероятно, отец родил меня в минуту несчастного раздумья. Все мне представляется в отвлеченном виде, и потому сложным и трудным; чувство никогда не бывает настолько живо, чтобы увлечь меня и порвать сеть мыслей. Я только избегаю дурного и только желаю хорошего, но делать хорошее не делаю по слабости стремления. Сознание этого мучит меня, и тогда я только говорю: прости меня, Боже, прости меня!
Ваша молитва несравненно лучше, молитва человека действующего и живущего, а не убегающего от жизни, как я, не закрывающего перед Богом свою голову и свои глаза. Душевно благодарю Вас за то, что Вы написали о своей молитве. Но как следовать этому наставлению? Как подражать этой задушевности и прямоте, которые дают Вам такую силу? Буду стараться, буду надеяться...
В последнее время я много каюсь, много усиливаюсь понять себя и свою жизнь настоящим образом. И я постоянно ловлю себя на самолюбивых мыслях; рассказывая о Василье Андреиче2, Вы обо мне написали. Я все тешу себя похвалами, которые заслужил и еще надеюсь заслужить, или обижаюсь иногда невниманием и высокомерием, которое встретил. И эти пустяки составляют ежедневную пищу моей души! Как бы мне вытравить свой эгоизм, как бы приобрести добродушие и спокойствие Никиты?
Хворость моя все продолжается, понемножку убывая. Давно затеял я статью: , но до сих пор написал только заглавие и эпиграф. Это — по теории математического познания, и план статьи — великолепный, но дело отчего-то не двигается. Стараюсь свыкнуться с мыслью, что может быть не доведется исполнить ни этого, ни других планов.
Буду крепиться. Не Вам меня, а мне Вас следовало бы утешать. Известия о Вашей семье все не радостные. Никогда я не думал, что Марья Львовна слаба здоровьем. Какая умница вечно живая Татьяна Андреевна, что увезла ее и Софью Андреевну! Посмотрите, они поправятся, как Чертков, который так удивил меня своим богатырским видом. Дай Бог и Вам поздороветь и посвежеть. Не мучит ли и Вас легкая инфлуэнца, от которой переболел у нас весь город? — Простите меня! Всей душою Вам преданный и благодарный, неизменно и без конца Вас любящий
Н. Страхов
2 мая 1895 Спб.
1 — см. прим. 11 к Письму 430 Страхова к Толстому от 20 марта 1894 г.
2 В рассказе «Хозяин и работник».