Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому
4 декабря 1872 г. Мшатка.
Конечно, бесценный Лев Николаевич, я должен быть доволен тем состоянием души, в которое пришел, поселившись здесь1: жизнь так складывается, что нельзя ни работать, ни скучать — полный отдых. Мы встаем перед восходом солнца, то есть в начале восьмого, и сходимся пить чай и кофе. В 9 часов все готовы. Данилевский с невообразимою страстью принимается садить, копать, обрезывать; жена2 распоряжается по хозяйству, которое все в ее руках, а потом учит старшую дочь. Я иду гулять, непременно гулять, потому что до сих пор еще не сыт видом моря, гор и южного неба. Право, сегодня первый день, когда я без труда удержался от этого удовольствия. Дубы и орехи уже облетели, но трава зелена, цветут розы, пеларгонии, и кроме лавров, кипарисов и миндалей, есть много других вечнозеленых деревьев и кустарников; температура, когда я приехал, была 12—15 Реомюра; теперь 10—12. Беру с собой книгу, но читаю очень немного. Это — самое быстрое время дня. В 1-м часу собираемся обедать и сидим вместе часов до двух. Затем новые прогулки вплоть до сумерек и даже до луны. Вместе со свечами подается чай и ужин, а затем приходит самое длинное время дня. Тут я ухожу к себе и даю часа полтора или два урок крестьянскому мальчику Алеше, 16-ти лет, удивительно красивому и способному. Его привезли из Вологды и хотели сделать из него живописца, потому что и теперь уже он мастерски рисует. Потом мы трое, — я, Данилевский и его жена, — сидим и чаще всего молча читаем, — я романы «Русского Вестника» или сказки Гоффмана, Ольга Александровна тоже что-нибудь в этом роде, а Николай Яковлевич — книги по садоводству. Иногда подымается бесконечный спор3 — об атомах, о жителях планет, о началах нравственности. День проходит удивительно скоро; в 11 часов расходимся спать. Между тем мне кажется, что я здесь уж Бог знает как давно, и что 5 ноября, когда я выехал из Петербурга, было чуть ли не год тому назад.
Чувствую однако же, что апатия, которая схватила меня в Петербурге и в которой я был и у Вас, все еще меня держит. Сколько раз случалось мне прежде вздыхать о спокойствии и думать, что ничего не может быть завиднее жизни, какую я теперь веду, а теперь меня тянет — забыться в какой-нибудь работе или отдаться печальнейшим мыслям, которые у меня всегда наготове. Признаться, я мало приписываю важности тому, как я себя чувствую, и самое досадное для меня то, что в дурном расположении я не могу доставить другим столько удовольствия, сколько хотел бы. Например, не сумею сказать Вам что-нибудь хорошее о себе, и не сумею выразить, как мне приятно было опять увидеть Вас и вообще ближе узнать Вас по поводу Азбуки. Очень бы мне хотелось иметь Вашу карточку, чтобы живее вспомнить минуты, когда Вы живой стояли передо мною. Оказалось, что я Вас очень забыл с прошлого свидания. Каким-то светлым духом веет от Вас, как и от всех Ваших произведений, и я часто укрепляюсь этим духом, вспоминаю о нем, как о том образце, которого следует держаться.
Право, я ничего столько не желаю, как того, чтобы Вам жилось хорошенько и чтобы Вы писали как можно охотнее. Это самый большой мой интерес, потому что к себе я очень равнодушен, и не жду от себя большого толку. Однако же я принялся за чтение и размышление по предмету, о котором говорил Вам; начал с теории зрения, как самого совершенного чувства, в котором должна раскрыться вся тайна познания внешнего мира. Вас очень прошу — если не читали еще моей книги, — прочтите и скажите мне Ваше суждение. Уверяю Вас, оно будет мне одним из главнейших указаний, как идти вперед. Вы превосходно почувствуете нравственное впечатление, которое производит книга; а оно-то и есть самое важное.
Вы видите, что я Вас слушаюсь — занимаюсь философиею, Вы как раз угадали меня. Хотя меня в литературе зовут обыкновенно философом, но такие приятели, как Достоевский, Майков4 — все тянули меня на критику. Лучшую критику я написал об Вас, а Вы все-таки не пожелали, чтобы я упражнялся в этом роде писаний. Теперь я так хорошо понимаю, что Вы правы, что Вы угадали мою лучшую способность, то, что с детства составляло главный интерес моего ума.
Авось, что-нибудь и выйдет. Не тороплюсь5
В Московских Ведомостях, которых здесь никто не читает, не исключая и меня, я до сих пор не нахожу объявлений о Вашей Азбуке, и это меня беспокоит. Если будете писать, то скажите слова два, как идет дело. Мой адрес: Таврической губернии, Ялтинского уезда, станция Байдары, в имение Н. Я. Данилевского.
За исправление Азбуки я еще не принимался; ее жадно читают дети Данилевского — находят ее понятнее и занимательнее всех других книг.
— и надеюсь, не все же пропадет. Утешьте меня — напишите мне; это оживит меня больше всего.
Ваш всею душою
Н. Страхов
1872 г. 4 Дек. Мшатка.
Примечания
1
2 Ольга Александровна Данилевская (урожд. Межакова).
3 «Бесконечный спор», видимо, вызывался чтением в семье Данилевских только что вышедшей книги «Мир как целое. Черты из науки о природе». Соч. Н. Страхова (СПб., Типография К. Замысловского, Бол. мещ., д. № 33, 1872). Далее: Мир как целое.
Первый раздел второй части книги открывала статья «Об атомистической теории вещества. Критика теории атомов», написанная в 1858 г. «Жители планет» — статья Страхова, напечатанная в журнале «Время» (1861, № 1). Она вызвала множество иронических откликов в журналах «Современник», «Свисток», в «Искре» автор был изображен в фантастическом костюме жителя планет. Статья вошла в первую часть книги. Эта статья была в поле зрения Ф. М. Достоевского во время работы над рассказом «Сон смешного человека» (1877).
4 —1897) — поэт. Происходил из дворянской семьи известных культурных деятелей, сын академика живописи Н. А. Майкова и поэтессы Евгении Петровны Майковой. В 1852 г. поступил на службу в Петербургский комитет иностранной цензуры, с 1875 г. до самой смерти возглавлял его. Состоял членом Ученого комитета министерства народного просвещения. В 1853 г. Майков был избран членом-корреспондентом Академии наук по Отделению русского языка и словесности. Сотрудничал в изданиях консервативного направления: «Русский вестник», «Время», «Эпоха», «Заря», «Гражданин», «Всемирная иллюстрация», «Нива». Майков был отзывчивым и добрым человеком, постоянно поддерживал молодых литераторов, помогал им деньгами.
5