Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому
6 августа 1877 г. Санкт-Петербург.
Первое дело, за которое принимаюсь, усевшись в кресло Публичной Библиотеки, — писать к Вам, бесценный Лев Николаевич. Есть и дела, есть и сильные ощущения. Дорогою до Москвы я прочитал в Моск[овских] вед[омостях], что в Русском вестнике помещена статья: «Что случилось по смерти Анны Карениной»1. Это меня ужасно кольнуло. Катков очевидно считает нужным оправдываться и наверное взведет на Вас что-нибудь ядовитое. На станции Курской дороги я расхаживал в большом недоумении: как я узнаю Риса? Я не расспросил Вас и не знал ни одного его признака. Вдруг вижу прекраснейший экземпляр немца, который тоже чего-то смотрит. Это был он, и мы сейчас же принялись уговариваться. Зная некоторые Ваши слабости, он был ужасно доволен, что Вы не будете держать корректуры; мы принялись уверять друг друга в нашей точности и исправности, и вообще почувствовали большое расположение друг к другу. Он предложил мне поехать вместе в его коляске на Петербургскую станцию, там мы принялись за чай, и он стал хвалиться своею типографиею2 и рассказывать разные интересные типографские дела. Я умолчу об этих делах, и даже о подробностях печатания Анны Карениной, которые довольно тщательно были выяснены. Но вот что хорошо: 8-я часть идет прекрасно; Рис уже получил сливки, как он говорит, триста рублей от Соловьева. Отдельного издания Карениной ждут с большим нетерпением, присылают требования и делают справки.
И вдруг беда! Не оказалось моих вещей, которые, как я предполагал, сами собою должны были передвинуться с одной станции на другую. Заговорившись с Рисом, я сделал на Курской станции не довольно ясное распоряжение, и теперь бегал по зале и по платформе, стараясь дознать, что случилось. Наконец Рис вызвался съездить на Курскую станцию и спросить там. Подошел газетчик и стал предлагать мне Анну Каренину. Я сказал, что читал, и спросил, как идет книга. «Прежде бывало 25, 30 продавал в день; теперь тише: понаелись».
В нетерпении я вышел навстречу Рису и стою возле подъезда. Новая беда! Вижу, едет Катков с кем-то на станцию. Только что я его заметил, как он вышел из экипажа. Я сделал вид, что не замечаю его. Он прошел, как будто нарочно поближе ко мне, но тоже не признал меня. Теперь я соображаю, что он, должно быть, провожал нашего министра3, как оказалось, приехавшего с этим поездом4. Но министра я не узнал — я видел его всего раз — в креслах, без шляпы. Признаюсь, эта встреча очень была мне неприятна. Глупо прикидываться неузнающим, но задача разговаривать с ним показалась мне такою трудною, что я до сих пор радуюсь быстроте, с которою я принял решение не видеть.
Но вот едет Рис с вещами; я очень благодарю его, мы проходим мимо Каткова, и я усаживаюсь в вагон. Рис прощается через окно и уходит, и я радостно вздыхаю, как человек, вдруг избавившийся от больших опасностей и хлопот.
Спать устроился недурно, и спал порядочно, и встретил интересных знакомых. Но всего интереснее, что я застал у себя на квартире Его Пр[евосходительст]во Шестакова5, моего больного, лечившегося за границей; мало того — на моей постели, оказалось, уже четыре дня спит его жена с дочкой-приемышем. Очень было приятно. Больной значительно поправился и в таком веселом духе, как я его давно не помню.
Мы с ним стали припоминать старое, и он мне сказал странную вещь, — что во мне теперь нет ничего похожего на то, чем я был двадцать лет назад. Я не верил, но он стал настойчиво припоминать мне, что я был тогда ужасно добрый, ласковый и веселый, до такой степени неистощимо веселый, что, бывало, где я, там и весело. Другие общие приятели, по замечанию Шестакова, мало изменились; но во мне прежний Страхов пропал без следа.
И я вспомнил, что это действительно так.
Вот, кажется, все, что мне хотелось рассказать Вам. В Петербурге я застал теплые, сыроватые дни — чувство приморского болота сейчас же зашевелилось во мне. Я должен от всей души благодарить Вас за прекрасное лето, которое Вы мне устроили. Не говорю об умственных и нравственных моих приобретениях, — просто физически Ваше нынешнее лето было удивительно красиво и здорово. Желаю Вам такой же осени!
Вашего Н. Страхова.
1877 г. 6 авг. СПБ.
Примечания
1 Пересказ отдельно изданной 8-й части «Анны Карениной» был помещен в журнале «Русский вестник» (1877, № 7), С. 448—462.
2 разные строчные и титульные шрифты; делались гальванопластические снимки для заголовков, виньеток; вырезались различные рисунки и модели на дереве и металлах и многое другое.
3 Министр народного просвещения граф Дмитрий Андреевич Толстой (см. прим. 5 к Письму 28 Толстого к Страхову от 23 сентября 1873 г.).
4
5 Шестаков Иван Алексеевич (1820—1877) — председатель Олонецкой судебной палаты.