Страхов Н. Н. - Толстому Л. Н., 25 апреля 1878 г.

Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому

25 апреля 1878 г. Санкт-Петербург.

1878. 25-го апр. Спб.

Вы очень ошиблись, бесценный Лев Николаевич, думая, что меня, считая за собою какую-то вину и предполагая, что я могу сердиться на Вас. Нет, это невозможно. Тон моего письма был не такой как следует, если Вам могли прийти такие мысли. При той глубочайшей серьезности, которую я в Вас знаю и люблю всем сердцем, я бы не нашел в Вас никакой вины; если бы Вы мне наговорили самых жестоких осуждений я стал бы только искать в себе поводов к этим осуждениям. А теперь пока Вы мне сказали только загадку, и я могу обвинить Вас только в избытке деликатности.

Конечно, главный мой недостаток — отсутствие самостоятельности, а главное несчастье в том, что ища постоянно, чему бы подчиниться, я не умею ничего найти и потому думаю, что нынче нет вовсе на свете таких властей, которые имеют право на подчинение себе душ человеческих. Вы спрашиваете меня: как же я прожил до сих пор? А вот как: я никогда не жил как следует. В эпоху наибольшего развития сил (1857—1867) я не то что жил, а поддался жизни, подчинился искушениям; но я так измучился, что потом навсегда отказался от жизни. Что же я делал, собственно, и тогда, и потом, и что делаю теперь? То, что делают люди отжившие, старики. Я , я старался ничего не искать, а только избежать тех зол, которые со всех сторон окружают человека. И особенно я берегся нравственно — совесть у меня слабая, беспокойная; сделать подлость или несправедливость для меня несносно.

А затем я служил, работал, писал, все лишь настолько, чтобы не зависеть от других, чтобы не было стыдно перед товарищами и знакомыми. Во время литераторства я помню, как я сейчас же останавливался, как только видел, что денег наработано довольно. Составить себе положение, имущество — я никогда об этом не заботился.

Так что все время я не жил, а только принимал

— ничего нет, никаких связей, которые бы соединяли меня с жизнью. И сверх того, или, пожалуй, вследствие того, я не знаю, что́ мне думать.

Вот Вам моя исповедь, которую я мог бы сделать несравненно более горькою. Теперь я чувствую себя довольно спокойным, и все по-прежнему ищу подчинения: подчиняюсь хорошим чувствам своего сердца, если нахожу их в себе, занимаюсь науками, художественными произведениями. Вы видите, почему я так внимательно выслушал 11 лекций Соловьева. Мне очень любопытно, и, конечно, я не стал бы слушать, если бы сам был полон желанием читать лекции.

Простите, что я немножко замедлил ответом. Я был нездоров всю Святую, и теперь еще не совсем оправился. В болезни, как это часто бывает, я был лучше, и потому почти вовсе не противен себе. Теперь опять что-то порчусь.

Хотел много писать Вам о Ренане, но увлекся, как видите, своею собственною особою. Ренан не художник, и потому никогда не даст полной фигуры, а только отдельные черты, иногда фальшивые и противоречащие. Фигура Христа особенно много имеет недостатков, напр[имер] ей придана чисто французская сантиментальность и что-то жеманное. Но, несмотря на то, есть черты и ясные, и верные. Напр[имер], идиллический характер всей проповеди в Галилее, чувство Христа к Богу, как к Отцу, и подобное. Отдельные черты в изображении религиозного настроения поразительны тонкостью и верностью, хотя целое испорчено — с одной стороны католичеством, с другой — французским тоном, который Ренан, как семинарист, пересаливает. Слышна все-таки действительная любовь к предмету и большие способности к его пониманию.

Вы спрашиваете, когда я приеду к Вам? Как только можно будет. Мы еще не делали распределения наших каникул, но я надеюсь, что с 1-го июня я буду свободен и, следовательно, через несколько дней буду у Вас. Вы напишите мне только Ваши планы, а я уже буду с ними сообразоваться, и, пожалуй, навещу Вас и в Вашем Самарском имении. А что же Вы скажете о новом издании Сочинений

Н. Страхов

Раздел сайта: