Толстая С. А. - Толстому Л. Н., 26 октября 1884 г.

№ 113

[1884 г. Октября 26. Москва]

Мне что-то ужасно делается скучно без тебя; до сих пор я храбрилась, а сегодня точно все мои силы упали, такая без тебя тоска, ужас просто. Если б здорова, кажется сейчас бы на поезд и приехала бы в Ясную. Но здоровье совсем плохо; после прижигания боль временами невыносимая. Не знаю, к лучшему ли или к худшему, растравил он мне рану, но знаю, что в Ясной я гуляла последний день 5 часов и ничего, а теперь ни сесть, ни встать, и всё кровь, просто беда. Верно от болезни у меня всякие мрачные мысли приходят на счёт тебя. Ведь около тебя никого нет, и потом в эти темные ночи ты сам письма один относишь, и спишь один — ужасно всё это жутко. Сохрани бог заболеешь, или с тобой случится что. Сегодня не было письма от тебя, и это очень прискорбно.

У нас наверху играют в винт; пришел Урусов, дядя Серёжа, два молодые Олсуфьевы; я звала Урусова и Серёжу для дяди Володи, который два раза давал знать, что приедет 26-го, и не приехал, что мне вышло неловко по отношению к приглашенным. Утром сидела с детьми, учила Андрюшу, делала Маше ordre du jour. 1 Потом клеила и рисовала малышам часы и сделала на булавке ходячие стрелки, которые Андрюша сам ставил, и так учился узнавать, который час. Урусов у нас обедал. В Поливановской гимназии хотели побить немецкого учителя; чуть бунт не сделался, но всё обошлось. Илья и Лёля эти дни учились хорошо, Серёжа всякий день до вечера пропадает в лаборатории. Таня тиха, но всё ленива и точно спит. В Ясной хоть ты её будил, а тут еще хуже, соннее, хотя и нечего ей, кроме этого, упрекнуть.

от Третьякова детям на бельё и Серёже, и Гильоме Илье сюртук шьёт, и хотя денег не будет, но никто этого знать не хочет. Я, впрочем, совсем не волнуюсь; у меня какое-то болезненное равнодушие и тишина, тишина невозмутимая.

Вчера вечером была метель, где-то ты был, не носил ли письмо на Козловку? Если не забудешь, на верху, в зале остались растенья неполитые и, пожалуй, теперь озноблённые, в зале холодно. Определи их куда-нибудь, и вели полить, а то жаль, пропадут. — Вот уж пустое письмо! Прости, милый друг, ведь ничего не выдумаешь, когда не расположен. А не расположена я больше потому, что очень бы хотелось тебя самого видеть. Ты, впрочем, это не считай за вызов из деревни; делай всё, как тебе лучше. А конечно всегда с тобой лучше, чем без тебя; только хуже, когда тебе с нами тяжело и досадно на нашу жизнь.

Целую тебя, милый друг, только бы всё с тобой благополучно было.

Лёля с Машей так весело хохочут и бегают в столовой, играют и ловят друг друга.

Соня.

Пятница.

 

 

Р.

 

По дому в год:

   

Англичанка

30

   

Р.

Madame

50

 

Страховка

267

40

 

В Думу

200

Гимназия и университет

47

 

Казенные

80

Русск. учительницы Маши

36

 

———

547

———

203

 

Воспитание

203

Жалованье:

 

Жалов. людей

98

15

 

Прачке

40

Лакею

15

 

Дрова

60

Кучеру

16

 

40

Няне

8

 

Мясо и еда людям и нам

150

8

 

Сухая провизия, освещение, угли, табак и пр.

150

Дуняше

8

Кухарке

4

 

Булочнику

25

Варе

5

 

5

Татьяне

6

 

Лошади, корова

75

Власу

8

 

Ночной сторож

2

Кормилице

5

 

12

——————

в месяц 98

     

Повинностей по дому

50

     

———

     

910

Примечания

после прижигания. Толстая хворала осенью 1884 г. тяжелой формой женской болезни. Она описала свое посещение акушера Чижа в письме, которое Толстой уничтожил. Получив это письмо, Толстой ответил так 26 октября: «Вчера получил твое письмо после посещения доктора, и ужасно мне стало грустно, тяжело и, главное, сам я себе стал ужасно гадок. — Всё я — грубое и эгоистическое животное. А еще я храбрюсь, и осуждаю других, и гримасничаю добродетелью! Не могу тебе выразить, как мне было и есть тяжело. Вчера я во сне всё видел себя презирающим себя» (ПЖ, стр. 229; дата неверная).

два молодые Олсуфьевы — Дмитрий Адамович и его брат Михаил Адамович (1860—1918).

дядя Володя — В. А. Иславин.

В Поливановской гимназии хотели побить немецкого учителя. Казимир Клементьевич Павликовский, преподаватель древних языков (1-й мужской гимназии и гимназии Поливанова), преподавал немецкий язык в классе, где учился Илья; был сухим формалистом; ученики его не любили. О нем см. Андрей Белый «На рубеже двух столетий».

— портной.

Толстой писал в ответ 28 октября: «Письмо твое очень меня огорчило, — очень. Если бы не затеянная перемена управления, я бы сейчас приехал, что я и сделаю теперь очень скоро [...]. Твой счёт меня не пугает. Во-первых, деньги по всему вероятию будут; а, во-вторых, если не будут, то кажущиеся неумолимыми расходы окажутся очень умалимыми. — Не могу я, душенька, не сердись, — приписывать этим денежным расчетам какую бы то ни было важность. Все это не событие, — как, например: болезнь, брак, рождение, смерть, знание приобретенное, дурной или хороший поступок, дурные или хорошие привычки людей нам дорогих и близких; а это наше устройство, которое мы устроили так и можем переустроить иначе и на 100 разных манер. — Знаю я, что это тебе часто, а детям всегда, невыносимо скучно (кажется, что все известно), а я не могу не повторять, что счастье и несчастье всех нас не может зависеть ни на волос от того, проживем ли мы всё, или наживем, а только от того, что мы сами будем. Ну, оставь Костеньке милион. разве он будет счастливее?» (ПЖ, стр. 233; датировано неверно).

1 [распорядок дня.]

Раздел сайта: