№ 117
30 октября 1884 г. [Москва]
Сейчас получила твое хозяйственное (о копачах и пр.) письмо. Значит еще три дня тебя ждать. Зачем же ты показал такое нетерпение меня видеть? Сегодня весь день я лихорадочно ждала тебя, с таким счастьем и радостью, точно к празднику готовятся. — Пока ты спокойно жил, пока я думала, что для тебя это счастье и нужно, до тех пор и сама я приходила в аккуратность и жила спокойно. — Ну, да так надо; только жалко, — это охладит мою радость и собьет мою жизнь — эти три дня ожиданья. Здоровье мое лучше; вчера ездила с малышами в Цирк, и страшная тоска была, в первый и последний раз. Малыши, и те не особенно веселились, но мне нужно было им всем, как ты говоришь, эту оспу привить, чтоб не просились. Сегодня с утра я решила, что твердо буду держаться одиночества и порядка, и вдруг что же? Встаю, Лёля не пошел в гимназию, говорит, что охрип, и действительно охрип, но мог бы без вреда идти. Таня совсем опустилась: встает в 12-ть, полулежа читает, идет к Верочке и Hélène, и весь день нынче так прошел. Во время обеда дядя Серёжа пришел, он уезжает. С добротой стал упрашивать пустить девочек в «Аскольдову могилу». Ах, как не хотелось, как я отговаривала, — но пустила! что делать? Поехали Илья, Таня и Маша, и конечно опять в восторге все. Я осталась, сижу с малышами, они рисуют, а я письмо пишу. Потом буду окончательно просматривать сочинение Ильи, и читать. Ходила нынче в «Учебные Пособия», кое-что тебе приготовила; вымыла чернильницу, перья, карандаши, бумагу — всё на столе разложила. Ты ничего не привози кроме своих , , прорезного ножа. Еще не забудь
«Лукьян весь день устал, ездил на вокзал за овсом и мукой, и пол часа только как дома; как же в театр ехать, это безжалостно». А дядя Костя говорит: «что за дурацкая гуманность», — что-то в этом духе, — «так ему и надо, а я в редакции по 10 часов не ел, и теперь не ем», и проч. — Вреден он.
Я сегодня от бесплодной борьбы с большинством во имя аккуратности и порядочной хотя жизни — совсем пришла в уныние. Ничего одна не сделаешь. Кроме того мелкие дрязги и заботы столько времени поглощают. Я, как Таня, чувствую, что опускаюсь и нет сил подняться. Прощай, милый Лёвочка, уныние тоже от того, что я поверила в то, что ты жить без меня не можешь, и сейчас же пришлось разочароваться. Лучше бы не верить, как и было сначала; так покойнее.
Соня.
твое хозяйственное (о копачах) письмо. Толстой писал 29 октября: «паехал верхом в Лимоновский лес посмотреть лес и руду, которую там нашли. Еще Митрофан нанял искать. Вот как раз тот хозяйственный вопрос, которого решенье трудно. Там живут две недели два мужика — одному 60 лет, — ночуют и едят у Александры. Дни проводят на работе. Работа такая: один копает в земле до 6 сажен глубины, кладет землю в кадушку, а другой воротом вытаскивает пудов 5 в кадушке. Кадушка над головой того, который внизу — упустит верхний, и нижнему смерть или калечество. Кроме того, песок, которого на пути дудки несколько аршин, может тоже обрушиться, и тоже смерть. До обеда один, а после обеда другой внизу. Уговор работы такой. Копают на свое счастье и знанье. Сколько бы ни прошли дудок, ничего не получают, пока не найдут руды. А если найдут, то копают 3 дудки и за каждую получают по 15 рублей. Они прокопали две напрасно; в одной нашли, другую кончают, в которой тоже будет; а третья спорная. В ней есть руда, но по пути к ней 6 аршин песку. И потому опасно копать без сруба. И так обвалилось с шапку песку на нижнего копщика. Копач говорит, что эта дудка должна идти в счёт, а Митрофан говорит, что нет. — Посмотришь их работу, и ясно, что надо дать ему всё, что он просит; а посмотришь со стороны только расходов и уговора, то ясно, что 15 рублей нельзя бросать. Это очень резкий случай хозяйственных дилемм; я потому его описал». (ПЖ, стр. 612; датировано неверно).
— Вера Сергеевна Толстая.
Hélène — Е. С. Толстая (Денисенко).
Аскольдова могила — опера Верстовского.
«Учебные пособия» — магазин Залесской «Учебные пособия» на Воздвиженке.
Ливенцова, Иванова и Попова — тульские магазины.
— кучер.