№ 184
4 апреля 1887 г. Воскресенье в ночь. [Москва]
Сегодня для праздника получила твое письмо и очень обрадовалась. Завернул холод, и я тебя попрошу быть внимательнее к переменам весенней, предательской погоды. Очень я порадовалась, что твое здоровье хорошо, и что ты уехал из Москвы именно теперь, так как здесь ты бы всё хворал — весна и праздники очень раздражают и мучают в городе, особенно нервных и желчных; я это по себе чувствую и знаю. Я вижу, что ты отдыхаешь; но, милый друг, продолжай быть осторожен. На счет питья вод, я сама хотела тебя просить их не пить теперь, и особенно без меня. Когда я приеду в мае, я увижу, как твое здоровье и мы, посоветовавшись друг с другом, решим, пить ли? Я думаю, надо пить, но когда будет теплее, а теперь рисковано. А пить надо для зимы, чтоб не повторялось и чтоб починить немного больной пузырь желчный.
Живем мы вот как: Серёжа уехал еще вчера к Олсуфьевым, Илья с Орловым сегодня в Крюково, кажется, на тягу уехали. Таня и Маша были во Вдовьем доме у заутрени, разгавливались у Шидловских; я сидела дома и читала корректуры, и вдруг, только что пробило 12-ть, зазвонили, и гул такой был со всей Москвы, что я даже встала и стала прислушиваться. Сидела я в гостиной и изредка вставала полюбоваться чудными цветами, которые мне прислал Миша Стахович. Сирень, ландыши, незабудки, нарциссы, гиацинты и другие, — всё в серебряной корзинке. Тане, Маше и m-me Seuron тоже были присланы маленькие корзиночки с цветами. Так со всех сторон и пахнет, точно в саду. Сегодня М. Стахович обедал у нас с Писаренко, и Вера Шидловская, и Лёля Северцов к малышам пришел. Было очень грустно, что не было ни тебя, ни сыновей трех старших, хотя старались сделать всё торжественно, обедали на верху.
Вечером пришла Лиза Оболенская, Нагорный, Леонид, Элен, Вера, Вера Шидловская, и мы играли в два стола в винт! Сейчас после обеда было торжественное катанье яиц, но Миша Стахович так смешил, что хаос был порядочный. Теперь он уехал в Петербург.
Количка очень трудится, устает, бегает, пишет, но так как всего ни доделать, ни уяснить нельзя, то ему просто надо всё бросить и уехать, а то жаль его, он слишком устает. Сегодня он ушел в Петровскую Академию, а завтра собирается уехать, да вряд ли уедет. Пришлю тебе с ним письма: его отца, Бирюкова и другие.
Хотя мне без тебя очень грустно, но привычнее, чем бывало, и только бы знать, что ты здоров, и что тебе хорошо. Не могу скрыть тоже, что твое общение с Ф[ейнерманом] и Б[ирюковым] мне вовсе не по душе, и вообще присутствие Ф. в Ясной составляет до такой степени темную точку в моей летней жизни, что я не поспешу оставить Москву, лишь бы его не видать подольше. Самая тяжелая повинность на свете, — это общение с людьми, которых не хочешь знать и презираешь, — ты сам это часто испытывал.
Кто-то тебе переписывает? Я всё ищу, кто бы мне читал корректуры и не найду и мучаюсь страшно, что к среде надо прочесть 352 страницы и подписать к печати, а прочтено только 64, и глаза болят очень.
Прощай, милый Левочка, я очень устала, спала сегодня у детей, и они меня подняли в 6 часов, возбужденные и праздником, и ясным утром, и ожиданием сюрпризных яиц. Хотя я им и не велела вставать, но они больше не заснули.
Она была необходима на этот раз, но не хорошо, вредно и дурно она на меня всегда действует во всех отношениях.
Когда приезжает Лёва? Я встретила сегодня его симпатичного учителя, Иванцова, около Зубова. Прощай, милый Лёвочка, когда Лёля уедет, ты останешься с темными людьми, и тогда я более буду тревожиться. Целую тебя.
Соня.
Примечания
получила твое письмо — от 7 апреля (ПЖ, стр 307—308).
. Михаил Николаевич Орлов (р. 1866), сын помещика, юрист, с 1889 по 1894 г. служил в Нижегородском драгунском полку на Кавказе. Его воспоминания о Толстом опубликованы М. О. Гершензоном («Новые Пропилеи» I, 1923, стр. 85—95). Он писал так: «У моего друга Феди Уварова встретил я в начале осени первого моего университетского года юношу белокурого, веселого и добродушного, сразу тогда же очаровавшего меня своею непринужденностью и естественностью. Таким он остался и теперь. Это был второй сын Льва Николаевича — Илья — мой ровесник. Очевидно мы приглянулись друг дружке, ибо он моня тогда же пригласил побывать у себя. С тех пор я стал бывать все чаще и чаще в Хамовниках» (стр. 86).
Лёля Северцов — Алексей Петрович Северцов, сын двоюродной сестры С. А. Толстой Ольги Вячеславовны, рожд. Шидловской. А. П. Северцов погиб в 1905 г. при Цусиме.
Карнович — Надежда Александровна Карнович.
Леонид — Л. Д. Оболенский.
Элен — Е. С. Толстая.
Вера — В. С. Толстая.
— законоучитель Николай Михайлович Иванцов.
Зубово — Зубовская площадь в Москве.
«Темными» в противоположность «светским» называли разнородных людей, приходивших к Льву Николаевичу за исканием истины» (Прим. С. А.).