№ 202
1888 г. Мая 9. Москва]
Вот спасибо, что написал такое хорошее и длинное письмо, милый друг. Мы три дня в напряженном состоянии ждем все от тебя известия, и получение письма сегодня было торжество, так все обрадовались. Слава богу, что ты пока здоров, наберешься силы для будущих болей, которые угрожают (по моему мнению) без лечения. Я думаю, что простокваша хорошо, но не в холодные дни. Сегодня и вчера очень холодно, северный ветер, дождь и пасмурно. Прескучно.
M. Lambert поступил и всем нравится. Очень скромный и не неприятный, и дети к нему отлично относятся, охотно пока слушают, а он им пальто надевает, когда свежо, и мне это нравится.
Здоровье мое равномерно и очень медленно, но улучшается. Иван только всё худ и плох, начну скоро подкармливать. Завтра 40-й день; хорошо хоть столько прокормила. А как трудно! и сколько времени берет кормление, я уж забыла, да и дел столько никогда не было посторонних. Еще потому много времени берет, что молока мало, канальчики запухли, и добыванье молока слабому ребенку — трудно. Я иногда час сижу, чтоб его насытить.
Лёва и Коля Оболенский иногда очень озабочены и мрачны по случаю экзаменов, а то оживляются, и Лёва играет то на балалайке, то на скрипке, то на рояле. — Вчера Саша нас напугала, ухо стреляло, она кричала ужасно половину дня и всё просила Машу рукой ей держать; она тогда засыпала. Я пустила ей в ухо масло, положила вату с камфарой, и к утру прошло. Вчера Машенька сестра обедала и Митя Олсуфьев, и после обеда малыши с Борисом бегали на перегонки в саду по большой аллее, а потом Митя Олсуфьев, Лёва, Коля Оболенский и Lambert тоже бегали и Лёва пришел первый. Машенька очень сочувствовала и была весела. — Миша Олсуфьев уехал, и мне что-то подозрительно его отношение к Тане и ее к нему. Когда я на это намекаю, то Таня ненатурально хихикает, отшучивается и говорит: «Он тверд, как кремень», или: «я ему уж делала сама предложение», — и всё в этом роде. Маша и Вера Шидловская что-то тоже ненатурально относятся к этому предмету. Я хотела просто и откровенно спросить Таню, да всё не решаюсь. Если только с её стороны надежда и ошибочная, то ей будет потом неприятно, если она мне скажет.
Хотел Миша Олсуфьев опять сюда приехать, и очень горячо говорил о том, что в Ясную непременно приедет, но больше я ничего не заметила. Вот было бы радостное событие, хотя и жаль бы было с Таней расставаться.
Ну вот и все написала, что у меня интересного и чем я живу. Иван с голубыми глазами, на тебя несомненно похож. И руки, и пальцы, и форма головы — все как твое. Но он еще не смеется и не осмыслен его взгляд, что скучно. Прощай, милый друг, целую тебя и кланяюсь Количке. Я понимаю, что очень соблазнительно вспахать, кому нужно, не паханную от недостатка рук землю и сунуть туда зерна, от которых люди будут сыты, но отношусь всегда недоброжелательно только потому, что это бывает в ущерб твоему здоровью. Ты всегда себя пересиливаешь.
С. Т.
9 мая 1888.
О делах-то я и забыла написать.
Подоконники красить не надо.
Крышу красить будем, но я краску пришлю из Москвы.
Приедем мы в воскресенье и народу нас столько: няня, я, Таня, Маша, Lambert, Андрюша, Миша, Саша и, вероятно, англичанка.
всё кашляет, а к воздуху совсем не привык.
Затем в коляску наших лошадей надо набрать.
К приезду нашему только надо приготовить как всегда: ростбиф, чай, молоко, яйца, хлеб.
Сенники детям набить.
Если я в воскресенье не приеду, я телеграфирую, а если не изменю намерения, то буду молчать.
Примечания
Настоящему письму предшествует другое, от 5 мая; его мы не печатаем.
для будущих болей. «Желчные колики от камней» (прим. ).
. Толстой запрашивал 7 мая: «Александр Яковлевич предлагал белить подоконники; я, было, согласился, но потом решил, что они будут вонять и липнуть долго. Как ты думаешь?»