Толстая С. А. - Толстому Л. Н., 21 марта 1867 г.

№ 20

[1867 г.] 21-го [марта] вечером. Вторник [Я. П.]

Боюсь не успеть написать тебе завтра, милый Лёвочка, и потому начинаю свое письмо с вечера, в 11 часов, когда дети спят, и когда особенно грустно и одиноко. А завтра тётенька посылает Ивана, и я уже не могу послать его поздно. Утром, во всяком случае, напишу, всё ли у нас благополучно. А теперь мы все здоровы, дети, кажется, теперь совсем поправились, боль, которая у меня была утром, тоже прошла, и ничего у нас особенного не случилось. Нынче необыкновенной деятельностью старалась в себе заглушить все мрачные мысли, но чем более старалась, тем упорнее приходили в голову самые грустные мысли. Только когда сижу и переписываю, то невольно перехожу в мир твоих Денисовых и Nicolas, и это мне особенно приятно. Но переписываю я мало, всё некогда почему-то. А что мне делать?

Завтра никак не могу еще иметь письма от тебя, и жду этого письма просто с болезненным нетерпением. Ведь, подумай, я ничего не знаю, кроме лаконического содержания телеграммы, а воображение мое уже замучило меня. Знаешь, целый день хожу как сумасшедшая, ничего не могу есть, ни спать, и только придумываю, что Таня, что Дьяковы, и всё воображаю себе Долли, и грустно, и страшно, да еще, главное: и тебя-то нет, и о тебе всё думаю, что может с тобой случиться. Приезжай скорей. Серёжа нынче говорит: «когда папа́ приедет, так скучно, завтра?» А я говорю: — нет, воскресенье. А он взял свою игрушку гусли и говорит, что когда папа́ приедет, мы будем играть: вы, я и папа́. А Танюшу спросила, что папаше написать, а она говорит: «вот, вот, картинка... и вот были больны, а теперь здоровы». Больше она ничего не могла выдумать. Сейчас она раз кашлянула, и меня всё пугает. Так боюсь опять не заболела бы.

потому прошу тебя привези для Машеньки из Москвы и саго и арарут, хоть по фунту. Это для грудной болезни. Говорят, что Егор Михайлову отказали, мужик говорил, но это еще не верно. О выигрыше десяти тысяч и Лиза ничего не пишет. Ну, на нынче будет писать, завтра утром еще припишу, а теперь скоро пойду спать с моим Илюшей, который мне много облегчает своим присутствием в моей комнате твое отсутствие. Мысленно целую тебя.

Приписку к письму от 22 марта опускаем. Письмо писано из Ясной Поляны в Москву, куда Лев Николаевич выехал в связи с тяжелой болезнью жены своего друга, Д. А. Дьяковой. В живых её он уже не застал. Письмо писано 21 марта вечером; утром этого же дня Толстая написала другое письмо, которое не воспроизводится.

тётенька посылает Ивана— живший в Ясной Поляне дворовый. «Тихий, честный, женатый на Варваре, дочери Николая, дядьки мальчиков Толстых» (прим. С. А.).

мир твоих Денисовых и Nicolas— одно из лиц «Войны и мира», появляющееся в начале 2-й части I тома романа, действующее и в последней части его. Nicolas — Николай Ростов.

Дьяковы — семья старинного друга Толстого Дьякова. Дмитрий Алексеевич Дьяков (1823—1891), майор, помещик, владелец имения Черемошня в Новосильском уезде Тульской губернии. Племянница Толстого Е. В. Оболенская описывает Дьякова: «Он был очень хорошим человеком, но совсем другого склада, чем дядя. Веселый, остроумный, с большим юмором, рассказывая самые печальные вещи, он вдруг ввернет такую фразу, что невольно засмеешься. Горячий, благородный, он к жизни относился серьезно, но умствование ему было чуждо; он не задавался никакими вопросами и жил, мало анализируя свои чувства. Он немного отдалился от Льва Николаевича, когда в воззрениях этого последнего на жизнь, на смысл жизни совершился переворот, он как будто перестал понимать его. Помню, как-то после какого-то разговора со Львом Николаевичем, он с присущей ему горячностью сказал: Я привык разговаривать с Лёвочкой, а это разве Лёвочка? это какой-то бог Саваоф» («Октябрь» 1928, № 9—10, стр. 228). Д. А. Дьяков был дружен с Толстым с молодых лет. О своем изображении дружбы между Иртеневым и Нехлюдовым (в «Отрочестве») Толстой писал: «Материал для этого описания дружбы дала мне позднейшая дружба с Дьяковым в первый год моего студенчества в Казани». Толстой был в постоянной переписке с Дьяковым. По свидетельству сына Дьякова, большое количество писем Толстого, оставшихся у Дьяковых, погибло в Москве. О Дьякове см. книгу Ильи Толстого «Мои воспоминания». 19 февраля 1867 г. Толстой писал Дьякову по поводу болезни его жены: «В твоем положении не может быть утешения, но ежели в самые тяжелые минуты тебе нужно будет преданного и любящего человека, то вспомни обо мне» (не напечатано). — Женой Дьякова была Дарья Александровна, рожд. Тулубьева (1830—1867). — Толстой писал Софье Андреевне 19 марта из Москвы: «Мама рассказала мне, что Долли умерла скоропостижно, нервным ударом, как предполагают. На счастье Тани, её не было у Дьяковых в этот день [...]. Дьякова ходила, одетая, сидела за столом, выпила бульону, вдруг схватилась за голову, покраснела, встала, Дмитрий под руки провел её в свой кабинет и там она у него на руках стала умирать, хрипеть и через 20 минут умерла» (не опубликовано).

письмо от Лизы из Покровского

— от апреля 1866 г. — не воспроизводится.